те,  кто  попал в  Сунарру, живут  долго,  очень долго,  а
единственное их занятие -  это раз за разом  пересказывать  свои  истории. И
строить догадки, как обернулась бы их жизнь,  если бы все сложилось иначе. И
бессильно  сожалеть,   что  все  сложилось   именно  так.  И   терзать  себя
воспоминаниями  о том повороте и той мысли, которые заставили их  свернуть с
пути в У-Наринну.
     Сунарра - это  город  тех, кто пересек  Запретную  реку и отправился на
поиски Каменного леса, но не сумел дойти до цели.
     Я не имею в виду смерть. Мертвые, как  им и  положено,  уходят во Тьму.
Хотя  если  бы  любой  из  нынешних  жителей Сунарры остался по  ту  сторону
Запретной реки, он давно умер бы своей смертью - ведь все они попали сюда во
время  Смутных  дней. Предыдущих  Смутных  дней,  или  поза-предыдущих,  или
поза-поза-предыдущих...
     Я зябко передернула плечами. У меня от попытки представить столь давнее
прошлое  даже мурашки  на  коже  выступили.  Ну  их  к шерхам, такие  мысли!
Честному оборотню они ни к чему.
     Те, кто  остался  в  живых,  но  сбился  с пути в У-Наринну,  выходят к
Сунарре.  То есть  когда-то  они  выходили  просто  к  подножию  скал, но со
временем здесь построили город.  Город,  из которого нельзя уйти, потому что
любая дорога приведет обратно. Если кто-то уже пришел в Сунарру, он остается
здесь навсегда.
     Свернуть  с пути в Каменный лес можно по самым разным причинам. Сколько
жителей в Сунарре, столько и причин.
     Нас с Одинцом подвела любовь к пиву.
     Видно, очень  уж  мы  хотели оказаться в  городе,  заглянуть в таверну,
отдохнуть да пива выпить... Вот и встала приветливая Сунарра на нашем пути -
будь она неладна!
     Я взяла со стола глиняную кружку и сделала глоток. Только один глоток -
сегодня  мне  нужна свежая  голова.  Ничего пиво,  хорошее.  Особенно  после
дальней дороги.  Так  и  тянет сделать еще  глоток, и  еще...  Я  вполголоса
выругалась и с отвращением посмотрела на пиво. Почти с таким  же отвращением
я вчера смотрела на Одинца, который подсунул  мне под звериную морду высокую
кружку.
     Именно  мне,  а не  Карсе  - потому что  вчера, когда Одинец переступил
порог таверны, Карса растерянно мурлыкнула  мне в самое ухо, и я проснулась.
Карса  отодвинулась, позволяя  мне  перехватить  власть  над телом, и я  еще
успела  услышать  ее  недоуменные  мысли.  Что-то ей  было  непонятно в этой
таверне. Не страшно, не тревожно, а  именно непонятно.  Но  я не задумалась,
что же  такое  чувствует моя  звериная половина, которая  бывала  в питейных
заведениях  куда чаще меня - вместе с Бешем.  А  не задумалась я потому, что
старательно  втягивала  носом  воздух,  пытаясь  по  сложной  смеси  запахов
определить,  хорошо ли здесь готовят -  а главное,  порадует ли  нас местное
пиво.
     То, что Одинца оно порадовало, я поняла сразу, как только он приложился
к кружке. На его небритой физиономии отразилось такое заоблачное блаженство,
что  я подумала - с него  бы картину писать,  да  не отвлеченную  картину, а
вывеску для  кабака. "Услада  путника". Или кого-нибудь там  еще услада.  Но
непременно услада. В заведение с такой  вывеской народ ходил  бы дружными  и
стройными колоннами, как вышколенная дворцовая гвардия хадасского правителя.
     Ну да,  а  потом, небось, вываливался бы  оттуда  ошалелой толпой,  как
айетотское ополчение...
     Впрочем,  эта  таверна  от нехватки  посетителей и так  не страдала.  В
скверно  освещенном  зале с  низким  потолком,  зачем-то подпертом  в разных
местах дубовыми столбами, было человек тридцать  народу. На нас они почти не
обратили  внимания. С одной  стороны, конечно,  странно - не  каждый же день
сюда  захаживают угрюмые  странники  с ручными карсами?  А с другой стороны,
если их больше интересует выпивка, то сейчас я их прекрасно понимала.
     Я подняла взгляд на Одинца.  Он как раз подносил к губам вторую кружку,
но,  видно,  взгляд  у  меня  получился  красноречивый,  потому  что  Одинец
поперхнулся и со  словами "ладно,  пей" поставил высокую кружку передо мной.
Темное небо! Если  кто  пробовал лакать из такой посуды - не пить, а  именно
лакать!  - он  меня  поймет.  Одинец, судя по всему, не пробовал. Я слизнула
горькую пивную пену  и с  отвращением  воззрилась на своего спутника.  Миску
дай, ур-род!
     -  Пей,  подруга,-  ласково  сказал   Одинец  и  повернулся  к  хозяину
заведения,  который завис у него  за  плечом и порывался что-то  сказать.  С
хозяином он ласков не был.
     - Тебе чего? - буркнул Одинец.- Не  видел, что ли, как карсы пиво пьют?
Так чтоб ты знал, моя еще и пожрать горазда. Где жаркое?
     -   Не  видел,   господин,-  заулыбался  хозяин.-   Жаркое  уже  несут,
господин...
     - Дагмар Зверолов меня зовут,- важно сказал Одинец.
     Я  фыркнула  прямо  в  пиво,  так  что брызги повисли  у меня  на усах.
Небрежно перекидываясь словами с хозяином, Одинец допил вторую кружку. Потом
с расстановкой осушил еще одну. И только потом посмотрел на меня.
     - Что, больше не хочешь? - спросил он. Я брезгливо отвернулась.
     - Эй, там! - рявкнул Одинец.- Миску для карсы!  Не ясно, что ли - ей из
бокала пить неудобно.
     Ух, Тьма! Смотри-ка  ты, догадался. Я  почувствовала горячую симпатию к
своему спутнику. А тут как раз принесли блюдо с мясом, и Одинец протянул мне
аппетитный кусок.  В общем, некоторое время мне было начхать, что происходит
вокруг. А потом  я спохватилась, что надо бы уступить место  Карсе, чтобы ей
тоже досталось  вкусного.  Сыто мурлыча  себе  под  нос какую-то  айетотскую
песенку, я улеглась в тихом уголке сознания и  уснула. Решив напоследок, что
со всеми местными странностями разберусь завтра.

     Вот оно и настало, это "завтра". Придется разбираться.
     Я посмотрела на вулха. Вулх как раз слизнул последние капли  пива с дна
миски и  шумно вздохнул. Интересно, нормальные звери тоже умеют  пиво  пить,
или только мы,  уроды-оборотни, на это  способны?  Вот, правда,  мой  лесной
знакомец  Корняга  вроде бы тоже до пива  охоч был  - так ведь  Корняга и не
человек,  и не зверь, и даже не оборотень. Пенек говорящий. Странно, но я по
нему  почти  соскучилась.  Друг -  не друг, а  поди ж ты...  "Возвращайся",-
скрипнул он мне на прощание. Эх, Корняга, что-то ты там  поделываешь в своем
лесу?  Не  знаю,  удастся ли  мне вернуться.  Не  знаю  даже,  сумеем ли  мы
вырваться из коварно-приветливой Сунарры...
     Вулх  ткнулся  носом  мне  в  колено и,  подняв  голову,  вопросительно
заглянул в глаза. Я протянула ему эдак с три четверти гуся.
     - А пиво на  сегодня все,  серый брат,- строго сказала я.- Надо  отсюда
выбраться,  отдыхать потом  станем.  Как  говаривал  один  хороший  человек,
доживем до урожая - тогда и будем малину жрать.
     Вулх  кивнул  головой, как будто был  со мной согласен. Может, и впрямь
был согласен?
     А,   может,  это  не  вулх?  Пристальный  взгляд  Одинца  был  чересчур
говорящим. Кто смотрит на меня сейчас глазами вулха: зверь или человек?
     - Ты кто? - шепотом спросила я. Анхайр не ответил.
     Хотя  прямо сейчас это не  имеет значения. Пока что мы с Одинцом должны
дождаться  Кхисса,  а  вот тогда мне понадобится именно  вулх, звериное  "я"
анхайра. Его человеческому "я" придется спать до тех пор, пока мы не покинем
Сунарру. Если мы вообще сумеем это сделать.
     Конечно, влипли мы здесь крепко, но пока что  у нас был шанс выбраться.
Слабенький, но был. А надежду нельзя терять до последнего момента. Как любил
повторять все тот же Унди Мышатник -  упокой Тьма его нетрезвую душу! - пока
летишь с обрыва, внизу еще могут кусты вырасти.
     Что-то я все время Унди вспоминаю. С тех пор, как я покинула Айетот, не
было дня, чтобы я не вспомнила старого пьяницу, моего учителя. Хотя кого мне
еще вспоминать? В сущности, всему, что я знаю полезного, меня научил  именно
он.  Если я смогла семь дней идти  к У-Наринне, это благодаря Унди. И если я
все-таки дойду до Каменного леса, в том будет большая заслуга Мышатника.
     Странное дело: хотя прошло уже пять  кругов с тех пор, как Унди ушел во
Тьму,  мне до сих пор толком не верится, что его  нет. Все кажется,  что  он
отправился  бродяжить,  как это  с  ним нередко  случалось.  Да, ушел  -  но
непременно вернется. Вот только из Тьмы не возвращаются...
     Толстая тетка выплыла из кухни, неся мне на блюде еще одного гуся. Но у
меня вдруг пропало всякое желание есть.
     Тьма  и  демоны!  Осторожнее  надо с  воспоминаниями, осторожнее. Я вот
оплошала,  задержалась  рядом  с одним из запертых  ларцов  своей памяти - а
ларчик, оказывается, был заперт ненадежно. Взял, да и открылся.
     Я закрыла глаза. Я стиснула веки, пытаясь затолкать обратно непрошенные
слезы.  Вулх,  почуяв,  что  мне горько  и больно,  встревоженно лизнул  мое
запястье горячим языком.
     -  Понимаешь,  Одинец,- хрипло сказала  я,-  жил в  доме у  Беша старый
забулдыга Унди.  И очень, понимаешь,  он был хороший человек.  Даже не знаю,
откуда у него враги нашлись. Если бы я знала, что его могут убить, Одинец, я
бы его не отпустила. Понимаешь?
     Кажется, вулх понимал. Да и кому понять оборотня, как не другому такому
же?  Я проглотила остаток слез.  Слезы были  жгуче-горькими, невкусными. Как
тогда, в день смерти Унди.

     Это был жаркий четтанский день. До праздника красного урожая оставалось
всего  два  дня,  и айетотский  люд готовился к торжествам. В доме Беша тоже
было оживленно. Бешевы ребята собирались успеть на празднике  все  сразу - и
подраться в свое  удовольствие, и по девкам пройтись,  и самогона  выпить, и
побольше денег от®ять у гуляющих горожан в свою пользу.
     Я  забралась   на  крышу,  пинками   согнав   с   удобного  места  двух
разнежившихся  котов, и  лениво  наблюдала  за  суетой  во дворе.  Мне  было
наплевать на праздник урожая.  Я  тогда  еще  не  пила  вина,  не  гуляла  с
парнями...  и  даже  Карса,  не говоря  уж  обо мне, еще не  убила ни одного
человека.  Я  была глупой девчонкой,  и мне  было наплевать  на все  то, что
составляет содержание взрослой жизни. И я  не знала, что последний день моей
счастливой беззаботности уже настал.
     Скользя взглядом по пыльным крышам соседних  домов, я вдруг краем глаза
заметила движение на улице, у наших ворот. Я  еще успела подумать - странно,
улица только что была пуста, откуда  же взялся человек перед  воротами? Даже
если бы он с неба свалился, я бы со своей крыши заметила.
     Мысль промелькнула и исчезла, потому что в следующий миг я уже катилась
кубарем по чердачной лестнице.
     Я вихрем промчалась через двор и распахнула ворота.
     Он уже не пытался привалиться к деревянной  калитке. Он лежал на земле,
и  пыль под его головой медленно чернела,  напитываясь кровью. Красная кровь
текла у него из-под опущенных век, а над  нашими головами безжалостно пылало
жаркое небо четтанского дня.
     -  Унди...  -  выдохнула  я,  опускаясь  в  горячую  пыль  и  осторожно
приподнимая его голову.- Как  же ты, Унди? Ну  ничего, я сейчас... Унди?  Ты
меня слышишь? Унди!!!
     Его  губы с  видимым усилием шевельнулись,  но слов  я  не  расслышала.
Глотая  жгуче-горькие  слезы, я склонилась к единственному человеку, который
был мне дорог под солнцами.
     - Иль... - сказал Унди  и замолк. Потом судорожно вздохнул и добавил: -
Гор.
     Слипшиеся от крови ресницы дрогнули в последний раз. Губы расслабились,
рот  приоткрылся,  и  лицо  Унди  вдруг  стало  чужим  до неузнаваемости.  Я
вздрогнула. Струйка крови сбежала по щеке Унди и обожгла мне запястье.
     Хлопнули створки ворот.  Кто-то из людей Беша выглянул посмотреть,  что
происходит,  и  почему так  тихо. И  сразу  стало  громко.  Несколько  самых
расторопных бросились  в разные концы улицы - нагнать убийцу, который посмел
напасть на человека Беша  у самого бешевского логова. Я понимала, что смерть
Унди их не слишком огорчила, что они рванулись разыскивать убийцу не столько
из-за Унди, сколько потому, что тот нарушил  территорию шайки  - и все равно
чуть не побежала вместе с ними.
     Но  я  еще с  крыши  видела, что  улица была  пуста от  перекрестка  до
перекрестка. Умирающий Унди появился словно бы ниоткуда у самых ворот. А его
убийца не появлялся вовсе. И это было странно, чудовищно, непонятно - но мне
было  слишком больно, чтобы  я могла еще  и  удивляться.  Или  пугаться. Или
пытаться понять.
     Я словно приклеилась  к  столбу, не в силах сделать даже шаг в сторону.
Меня  отодвинули  с  дороги,  как  неживой  предмет.  Бездыханное тело  Унди
затащили во двор, прибежала старая повариха Фонья и заголосила над телом, на
ее вопли откликнулись собаки - и наши, и соседские...
     А я, когда наконец смогла шевелиться, убрела  прочь, чтобы ничего этого
не  видеть.  Все случилось  так  быстро  - так быстро, так  непонятно и  так
непоправимо. Я  не могла поверить,  что Унди больше нет. Я шла, спотыкалась,
оборачивалась,  смотрела  на  неровную  цепочку   своих  следов  в   пыли  и
бессмысленно  повторяла "Как  же так? Ну как же  так?" Мне хотелось идти, не
останавливаясь,  пока хватит сил - чтобы  моя безнадежная боль устала брести
следом  и  осталась  позади. Мне  хотелось  не  думать,  не  чувствовать, не
существовать в этом глупом и несправедливом мире, где можно вот так запросто
потерять человека.
     Навсегда потерять. Насовсем.
     Четтан равнодушно  смотрел  на  меня  из  небесной выси.  Светилу  было
безразлично, что старый пьяница Мышатник больше не увидит его...
     И ведь я даже не поняла последних слов Унди. Я не знаю, что они значат.
"Иль" и "гор"... Или это  было одно слово? "Ильгор"? Что  хотел  сказать мне
Унди, умирая? Что?
     Его хоронили  на следующий день.  И  Беш,  и  могильщики,  и отпевавшие
покойника Чистые  братья -  все  торопились покончить с  неприятным делом до
праздника  урожая. А  я  была рада, что похороны моего учителя  пришлись  на
синий, меарский день, и мне  не надо быть вместе со всеми на кладбище. Ну, а
Карсу туда, понятное дело, брать не стали.
     Быть может,  мне хотелось оставить себе лазейку - возможность думать об
Унди так, словно он когда-нибудь вернется? Глупо, конечно.  Но...  ведь я не
видела своими глазами, как засыпают землей его тело.
     Не видела.

     Кто-то  дернул меня за  рукав.  Негромко  заворчал вулх. Прежде,  чем я
успела обернуться,  откуда-то  у  меня  из-под  коленки прозвучал  скрипучий
голосок:
     - Зачем тебе гусь, раз ты его не ешь? Отдай мне!
     Я тихо ахнула.
     Раскорячившись на деревянном полу, ко мне тянул кривые ветки сучковатый
пенек. Маленькие черные глазки-ягодки воровато поблескивали в трещинах коры.
     - Смутные дни!  - восторженно сказала  я.- Корняга?! Не может быть!  Ты
откуда?
     - Из леса,- проворчал корневик.- Жрать дашь?
     Я не глядя отрезала гусю ногу и протянула Корняге.  Мне,  конечно, было
интересно взглянуть,  как лесной пенек  будет расправляться с  гусем. Но еще
интереснее мне было узнать, как он оказался в Сунарре.
     -  Жри,  только отвечай как следует,- сурово сказала я.- Неужели  ты за
нами увязался?
     Корневик  разинул пошире  дупло,  которое  заменяло ему рот, сунул туда
гусиную ногу,  захлопнул дупло и несколько  мгновений  напряженно  таращился
прямо перед  собой. Потом встряхнулся -  только сучья затрещали!  - и  снова
открыл дупло со словами:
     - Еще жрать дашь?
     -  Тьма тебе за шиворот!  - уважительно отозвалась  я  и потянулась  за
второй гусиной ногой.  Однако в последний момент  спохватилась и  предложила
мясо  вулху.  Вулх  мгновенно  захрустел   косточками,  а  Корняга  скрипуче
вздохнул.
     - Сначала  расскажи,-  ехидно  напомнила я.- А то знаю  я твою привычку
исчезать на полуслове. Так как ты здесь оказался?
     - Люди привезли,- ответил корневик, скосив блестящие глазки на гуся.
     - А сами они где? - спросила я.
     - Во-он, пиво собрались пить,- махнул корявой веткой пенек.
     Я   посмотрела  туда,  где  за  дубовым  столом  рассаживались  четверо
здоровенных лбов. Больше всего они мне напомнили разбойников,  с которыми по
милости Корняги нам пришлось  свести знакомство в первый же день скитаний по
Диким землям. То  ли из  соседней шайки  лесные  братцы, то ли  остатки  той
самой, с которой мы разобрались у озера.
     - Так это они тебя пиво пить научили? - догадалась я.
     Корняга кивнул. Я с сожалением посмотрела на свою почти полную кружку и
молча  протянула  ему.  Корняга  так  же  молча  принял кружку  и  вылил  ее
содержимое темной струйкой себе в дупло.
     - Хорошее пиво,- проскрипел он с видом знатока.
     Я вдруг рассердилась. И чего  это я  погань  лесную в друзья  записала?
Пивом пою, мясом угощаю... А он мне, между прочим, врал без зазрения совести
неоднократно.
     - Значит, когда  я тебя в лесу про Каменный лес спрашивала, ты  сказал,
что ничего  не знаешь,-  зловещим тоном  произнесла я.- А какого джерха вы с
дружками здесь делаете? Куда это вы шли, что в Сунарру попали?
     - За тобой, госпожа,-  охотно  ответил  пенек  и протянул ко мне кривую
ветку.- То есть за вами.
     Мда-а... Хороша история.  Я задумчиво отхватила кинжалом кусок  мяса от
остывшей тушки гуся  и отдала корневику. Шли, значит, по нашим следам четыре
дуболома  и  пень корявый. Да так умело шли,  что мы-люди их  не заметили, а
мы-звери не учуяли. И красным днем шли, и синим - не зная ни сна, ни отдыха.
И след наш запутанный за семь - то есть за семь и семь, всего четырнадцать -
дней не потеряли. Ушлые ребятки. Непростые. Что  за люди эти четверо? И люди
ли они вообще? И зачем они, интересно, нас выслеживали?
     - А зачем это вы нас выслеживали? - мрачно спросила я.
     - Меч твой нашему  колдуну сильно понравился,- проскрипел  Корняга.- То
есть ножны.
     Ух,  Тьма! Еще и колдун... Не он ли на нас живое облако вчера натравил?
Магические  ножны я никому не отдам! Мне вдруг расхотелось  задавать Корняге
дальнейшие  вопросы.  До Сунарры лесная компания вслед за нами  дошла - ну и
демон с ними, все равно  их теперь можно в расчет не брать. Отсюда им уже не
вырваться. Только я им это сообщать не стану. Я  с ними вообще разговаривать
не желаю. А желаю я, кажется, поскорее убраться из таверны.
     И Кхисс что-то задерживается... Да уж, лучше я его снаружи подожду.
     Я  смахнула остатки  гуся  в кожаный  мешок, а мешок  сунула в походный
двумех, который держала под столом.
     Корняга жалобно скрипнул, но смолчал.
     - Бывай, Корняга,- сказала я, поднимаясь с места.- Нам пора. Одинец?
     Вулх оскалил зубы и глухо заворчал, глядя мне за спину.
     Я обернулась.

     Здоровенный мужик с неприятной рожей, одетый почему-то в теплую меховую
куртку, какие носят только на севере, тянул ко мне мосластые руки.
     Я сначала даже не поняла, отчего так встревожился Одинец. А потом вдруг
что-то случилось с моим зрением. Я увидела, как  с  огромных  пальцев чужака
словно капли  жира  падают тяжелые  сгустки  темно-лилового огня. Каждый его
палец заканчивался ослепительно сверкающим огненным когтем - скорее даже  не
когтем, а острым огненным шипом. И все эти шипы целились мне в лицо.
     Видение  мелькнуло и погасло. Я снова  видела лишь разбойника  в рваной
куртке, который зачем-то вытянул руки и растопырил пальцы.
     Тьма тебе  в  задницу, колдун! Я подхватила двумех и бросилась к двери,
пригнувшись  и  петляя  между  столами как  заяц -  на  случай, если  колдун
попытается швырнуть в меня невидимым  пламенем. Вулх серой тенью метнулся за
мной.  Краем сознания я отметила, что немногие  посетители таверны  остались
безучастно сидеть на местах. Ну что ж, теперь я знала причину их равнодушия.
     Мне  не  хватило лишь нескольких шагов  - или нескольких мгновений, это
как посмотреть - чтобы выскочить за дверь. Трое лесных разбойников, радостно
ухмыляясь, встали у  нас  на дороге.  Двое крайних держали  в  руках длинные
ножи, а средний лениво потянул из ножен меч. Вулх, оскалясь, з