живым  серебром ртути,  и
наконец к ней вернулся изначальный серо-стальной цвет  и блеск. И тотчас над
ровной поверхностью металлического поля взметнулись новые ростки.
     В  разных  местах, раздвигая колышащиеся  острия клинков,  стремительно
поднимались к  небу толстые железные стебли  с  шишечками бутонов на  конце.
Одни   стебли,  едва   поднявшись  головками   бутонов  над  уровнем  травы,
раскрывались шипастыми  шарами  джерховой  колючки или  разворачивали  веера
зазубренных   лезвий.  Другие  продолжали   расти,   и   только   на  высоте
человеческого  роста  - а  то и  выше  - расцветали  подобно  пышным садовым
георгинам или  лилиям, каждый продолговатый лепесток  которых  был маленьким
смертоносным кинжалом.
     Я  невольно вспомнила  хищную лилию со дна странной  реки. При  всей ее
кровожадности,  подводной охотнице  на неосторожных  рыбешек было  далеко до
этих убийственных цветов.
     В том месте,  где  горел  металлический  костер,  пробудивший  к  жизни
золотое семя, поднялся над травой особенно высокий и прочный стебель. Он был
усеян острыми шипами, а верхушку его венчал остроконечный шестигранный бутон
из  вороненой стали. По сравнению  с остальными ростками  этот  стебель  рос
медленно.  Все поле  уже цвело,  когда  над  нашими  головами  наконец начал
неторопливо и величественно раскрываться огромный цветок.

     Затаив  дыхание, мы смотрели, как лопнули по швам и разошлись  стальные
грани бутона, как они медленно  отогнулись вниз, а поверх  них  развернулись
огромные и нежные, как крылья бабочки, золотые лепестки.  От них исходило то
самое ясное и  переливчатое  свечение, что и  от золотого  зерна, которое  я
впервые увидела на ладони девочки.
     Добрые джерхи! Это было так красиво, что слезы наворачивались на глаза.
Я смотрела, не отрываясь, потому что понимала - проживи я  хоть до следующих
Смутных дней, хоть еще дольше, такого зрелища мне не увидеть никогда.
     Золотые лепестки затрепетали и с мелодичным звоном стали один за другим
опадать  на  землю. Они были такими  тонкими и  легкими, что  слетали  вниз,
медленно  кружась,  как лепестки  живых роз. Когда  цветок уронил  последний
лепесток, стало  заметно,  что  под  венчиком  из  отогнутых стальных граней
набухла тяжелая медно-красная коробочка плода. И плод продолжал расти.
     Он все разбухал, постепенно меняя форму, пока не принял вид сплюснутого
шара размером с  человеческую голову.  Стальной  венчик  незаметно с®ежился,
усох и отвалился. Плод почернел, затем засеребрился.  А  в  следующий миг он
налился пронзительным ртутным блеском и оторвался от стебля.
     Сверкающий шар несколько мгновений неподвижно висел в воздухе. Потом по
его поверхности побежали  неясные  тени.  Но только когда по  мне  скользнул
легкий серебристый отблеск, я поняла, что шар вращается. Слегка покачиваясь,
он  кружился,  разбрасывая  вокруг  зеркальные блики, которые  отражались  в
стальных  лезвиях,  множились  и дробились,  как  отражение солнца в текущей
воде.
     Мы возродили веху железа.
     Радость  и  облегчение  нахлынули на  меня животворной волной.  Я вдруг
поверила, что  все будет хорошо.  Что мы дойдем до У-Наринны, несмотря ни на
что. И выиграем схватку у подножия Трона. Мы победим, и весь мир, прекрасный
и  неповторимый, будет открыт  для  нас. Для победителя в мир  из  У-Наринны
ведут тысячи дорог, и мы пройдем по всем, если захотим. Потому что нам будет
подвластно даже время.

     Я  не заметила, когда и как на краю Железного поля показалась неуклюжая
фигура.  Рудный  Страж шел к  нам через  поле, ласково  и  бережно разводя в
стороны острые клинки.  Стальная трава льнула  к нему, как  садовые  цветы к
хорошему садовнику.
     Страж добрался до нашего островка пустой земли и склонился перед нами в
непривычном поклоне, скрежеща  металлическими  суставами. И голос его, когда
Страж заговорил, был больше похож на скрежет.
     - Благодарю за то,  что вы сделали,- сказал Страж.- Отныне железо будет
вас помнить и узнавать. Всегда и везде.
     Я не знала, что ответить металлическому чудищу, поэтому просто склонила
голову в знак уважения к его словам. Впрочем, Рудный Страж не ждал ответа.
     - Я должен  одарить вас,- проскрежетал он.- Так было всегда,  еще когда
людей не было на свете. Я мог бы подарить вам золото, как вы называете сталь
Четтана. Но Идущим в Ночь золото ни к чему.
     Я  кивнула.  Я  вдруг поняла,  что думаю  про золото, как про  тяжелый,
неудобный и малонужный металл.
     - Я бы дал  вам  серебро, как зовете вы сталь Меара. Но для вас серебро
опаснее, чем для ваших врагов. Металл младшего Близнеца жаден, он любит пить
изменчивую кровь.
     Еще чего не хватало! Испокон века нечисть убивали  серебром. Оборотней,
например...
     - Я бы дал вам черный свинец, сталь Ночной грозы. Но вы не совладаете с
его могуществом,  и  невидимые бури источат  ваши тела. Вы еще  недостаточно
могущественны,  двуликие  друзья  металла, и скоро умрете.  Кроме  тебя,- он
указал на девочку.- Но  и для тебя, ребенок, чьего  имени  я не вижу, черный
свинец слишком силен. Вам нужен дар истинной стали...
     Страж  задумался. Я почтительно ждала, искоса поглядывая  на вулха. Тот
лег в ржавую пыль, положил лобастую голову на передние лапы и затих.
     -  Я  бы  подарил вам меч,- наконец  скрежетнул Страж.-  Но  тому,  кто
владеет Опережающим,- Страж уважительно кивнул в сторону ножен,- другие мечи
не нужны. Поэтому  прими от меня  вот это. Отец Руды будет доволен, если это
поможет вам.
     Он протянул могучую лапищу  и легко сорвал с железного стебля  шипастый
цветок,  ощетинившийся  во  все  стороны  острыми  стальными колючками.  Под
пальцами  Стража  смертоносный   цветок  послушно   сложился  в   чешуйчатую
остроконечную шишечку. Страж  опустил шишечку на мою  ладонь,  еще  покрытую
ржавыми  пятнами  засохшей крови.  Я  осторожно  потрогала подарок.  Чешуйки
шишечки плотно прилегали друг  к другу и  совершенно не резали кожу.  И даже
острый шип, которым оканчивалась шишечка, кололся  не сильно.  Ее можно было
перекатывать в ладони, как угодно.  Но я  подозревала, что при необходимости
шишечка снова раскроется в колючий стальной цветок.
     - Спасибо,- улыбнулась я.
     Страж вежливо лязгнул в ответ.
     - Вам, наверное, сейчас трудно будет найти путь. Я выведу вас отсюда.
     Он повернулся и пошел обратно через Железное поле. На этот раз стальная
трава сама расступалась  перед  ним,  открывая широкий проход. Я взяла Ветра
под уздцы и  осторожно двинулась вслед за Стражем. Клинки тихо  позвякивали,
смыкаясь позади нас плотной стеной.
     Когда мы наконец миновали последний ряд железных клинков, я обернулась.
Поле казалось огромным. Гораздо больше, чем виделось изнутри. Далеко-далеко,
в  нескольких  перелетах  стрелы от нас  ртутной  каплей  сверкал  над полем
вращающийся  шар.  Последние  дни  мне  не  давала  покоя  мысль о  том, что
расстояние - на самом деле совсем не то, что под этим понимают люди. Но пока
что эта мысль была слишком невнятной.
     Ничего, когда-нибудь я додумаю и ее. Когда-нибудь потом. Тем более, что
во мне окрепла уверенность, что это "потом" у нас будет.
     А  через  несколько шагов  я  получила еще  одно свидетельство в пользу
своих  мыслей  о расстоянии.  Страж  Руд, проведя  нас  через  поле,  как-то
незаметно оказался позади. Я продолжала идти вперед, ведя  за собой вороного
жеребца, и  вдруг почувствовала, что ступаю  не  по хрусткой ржавчине, а  по
мягкой земле.
     Я подняла голову.

     Небо пылало чистым багрянцем четтанского заката. Алый шар Четтана повис
над   самым   горизонтом.   Легкие  облачка,  подсвеченные   солнцем,   были
прозрачно-оранжевыми.
     Мы вернулись.
     Только  увидев  играющий  всеми оттенками закат, я осознала,  насколько
тусклым и  однообразным было небо в том месте, откуда мы пришли. Мне не  зря
казалось, что за  сплошным покровом туч нет солнца. Его там действительно не
было! А  красноватый  оттенок всему придавал не свет  Четтана,  а  ржавчина,
оставшаяся от прежней, разрушенной вехи.
     Да, кстати! Теперь, когда веха пройдена, надо  бы  расспросить обо всем
странную  девочку  с рыжими  косичками.  Судя  по  всему,  она  знает  много
полезного. Эх,  Тьма,  слишком  скоро  пересвет.  В Железной долине я совсем
утратила представление о времени.
     - Хэй!
     Я  вдруг сообразила,  что  не знаю даже, как окликнуть  девочку. Джерхи
побери, как ее зовут? Я оглянулась.
     Позади  было беспорядочное нагромождение камней - от  крупного щебня до
глыб  высотой  в два  человеческих роста. Если  бы  у  меня  еще  оставались
сомнения, как именно  мы сюда пришли, при взгляде на это каменное безобразие
они бы исчезли без следа. По  этому нагромождению не то, что конь с поклажей
- по нему и карса вряд ли проберется.
     Девочка,  повернувшись  ко  мне  спиной,  спокойно  уходила  в  сторону
каменной осыпи, постукивая сандаликами. Я изумленно окликнула ее:
     - Постой! Ты куда?
     Девочка обернулась, тряхнув косичками.
     - Ты кто вообще? - выпалила я.- Как тебя зовут?
     - Зачем одному оборотню  знать ответы на столько вопросов? - улыбнулась
девочка, забавно сморщив курносый  нос.- Можешь  звать меня, как хочешь. Мне
будет приятно, если ты попрощаешься со мной по имени. До свидания, Тури.
     Она  замерла в ожидании. Не знаю, почему я восприняла ее слова всерьез.
Очень  странные  слова.  Может  быть,  потому,  что все,  связанное  с  этой
девочкой, было странным - и по-настоящему серьезным.
     - До свидания,- послушно сказала я.- До свидания... Амма.
     Девочка  кивнула. И  скрылась  за каменным блоком. Тьма! Ведь  я же  ее
толком ни о чем и не спросила! А на то, о чем спросила, она не ответила.
     - Хэй, Амма! - крикнула я.- Подожди!
     Совсем  забыв о том,  что  Четтан уже почти  скрылся  за  горизонтом, я
бросилась за девочкой.



        Глава двадцать четвертая. Меар, день двенадцатый.


     Разрази меня Тьма двенадцать раз поперек и вдоль!
     Я вскочил с  четверенек и принялся яростно скрести зудящие ладони. Меар
вставал, окрашивая тени  из  густо-синего  в  почти  черный  цвет. Вулх тихо
ворчал  и ворочался во мне, устраиваясь  поудобнее. По привычке  я  все  еще
делил себя на две половины, хотя они уже практически слились в единое целое.
Ну легче мне так, легче, понятно? Привычнее.
     На  этот  раз  я  помнил почти  весь четтанский день. Лучше бы я его не
помнил,  ей-ей!  Потому  что  вылепленная  под  вулха  моя  сущность  такого
натерпелась за  время  с  последнего  пересвета, что впору  теперь  полкруга
отлеживаться в берлоге и хлестать пиво для успокоения!
     Я не знаю, как перенесла пребывание в  разрушенной вехе железа Тури, но
вулх-Моран туда постарается вовек не возвращаться.  Поймите меня  верно:  я,
конечно,  во многом трусоват... Ведь я  оборотень и привык сжиматься в комок
от малейшего тревожного шума на пересвете. Но  вообще-то трусость  не мешает
мне  бороться с окружающим миром - драк, например, я вообще не боюсь. Смешно
сказать,  но  в  цехах  Торнсхольма, Ривы и  Плиглекса меня считали отважным
человеком! Только из-за того,  что я не боялся меча и  стрел  - знали бы мои
собратья  по цеху,  чего  я на самом  деле боюсь до  кровавой  пелены  перед
глазами...
     Но  я отвлекся. Так вот, хоть мы и  не  встретили вчера ничего  такого,
чего  я традиционно боюсь  как  анхайр, безрассудное  желание  тела  рвануть
прочь, куда угодно, лишь бы отдаться бегству, иллюзии спасения,  не покидало
меня  почти  весь  день.  Меня  пугает  отсутствие солнца  на  небе  -  хоть
какого-нибудь. Вчера солнце отсутствовало. Понятия не имею,  как такое может
быть, и почему я при этом остался вулхом.
     А  мертвая  веха металла?  Да  у меня до сих  пор поджилки  трясутся от
воспоминания от висящей в  воздухе боли! Я ее чуял  каждой  шерстинкой своей
серой шкуры, слышал эту боль, видел, осязал!
     Словно всю  боль человечества собрали  в одном  месте и обрушили на мою
бедную  голову. В тот  момент  -  голову вулха. Моран-человек - я, то есть -
скорее всего, перенес бы это спокойнее. Точнее, сдержаннее.
     А костер? Звери вообще не любят огня и  благоразумно сторонятся его. То
пламя,  что  неистово пожирало  железные  ветки,  выдавило  из вулха остатки
мужества. Интересно, я в голос выл, или все-таки сдерживался? Не помню, хоть
тресни.
     Ну,  а уж когда  из  рыжей, пахнущей ржавчиной  земли  полезли железные
ростки и сменили попеременно  несколько цветов,  душа  моя прочно  влипла  в
пятки и находится там до сих пор. Явившийся вторично Страж Руд уже ничего не
смог изменить в  моем  настроении - бояться сильнее  я просто не  мог.  Вулх
окончательно  потерял голову,  особенно после того, как  из  звериного  тела
отпили крови, и держался только благодаря мне, Морану, человеческой половине
анхайра.
     В общем,  я обрадовался, когда все  наконец закончилось, а  закончилось
все  только на пересвете. Но вот незадача: Тури,  вместо того чтобы  сказать
мне хоть пару  слов, пустилась догонять девчушку, которая не девчушка вовсе,
а уж  и не знаю  кто на самом  деле.  Кажется,  она вообще не  человек. И не
оборотень.
     Где теперь моя верная карса бегает?
     В общем, веха железа здорово вз®ерошила  нас,  Идущих-В-Ночь. Тьма ей в
печенку!
     Ладно. Слава всему доброму под  этим небом, обошлось. Будем думать, что
делать дальше.
     Во-первых, Тури умчалась вверх по осыпи, не оставив мне одежды и обуви.
Просто замечательно! Особенно, если учесть, что по острому каменному крошеву
не особенно побегаешь босиком.
     - Корняга! - позвал я негромко. Почему-то не хотелось орать в голос.
     -  Здесь  мы... -  отозвался  пень  из-за  ближайшего  каменного  блока
размером с мельницу у Юбена.
     "Мы" - это оказались Корняга и Ветер. Хм, уже лучше. Я забрался в седло
и  тронул коня с  места. Корняга попробовал влезть мне  на плечо,  но я него
рявкнул. Еще чего!  Царапается  своими корешками,  чуть не  до  крови, а  до
пересвета еще вон сколько - целый день.
     В голове немного  шумело - кажется, оттого,  что пришлось  вчера отдать
довольно много крови. Ветер,  цокая  копытами  по камням,  осторожно  обошел
осыпь и  потрусил  вдоль нагромождения скал.  Вообще-то нам  было  не в  эту
сторону, а правее, прочь от каменного безумия. Но не пойду же я без карсы?
     Сначала  я  увидел  валяющийся на  щебне сапог.  Левый. Потом второй  -
недалеко от первого. А дальше и курткоштаны отыскались. Одевшись и обувшись,
а предварительно выковыряв из пяток  притаившуюся  со вчерашнего дня душу, я
почувствовал  себя куда  увереннее.  И  позволил,  наконец,  Корняге  занять
привычное место на левом плече.
     Спустя  некоторое  время  я увидел  карсу.  Она уныло  сидела  меж двух
бугристых  глыб,  свесив голову  к  земле, и,  казалось,  что-то  растерянно
обнюхивала. Я приблизился и рассмотрел - что.
     Детский плетеный сандалик на деревянной подошве.

     Мерное покачивание в  седле  убаюкивало  меня. Корняга,  последние  дни
присмиревший  и молчаливый, о себе  не  напоминал. А  карса плелась  следом,
молчаливая  и   безрадостная.   Не  знаю,  что   приключилось  с  ней  перед
превращением, кем  оказалась и куда делась маленькая девочка, научившая  нас
оживить веху  железа.  Но  на  карсу  накатила  тоска, я  это  ощущал  почти
физически. Почему-то я был уверен, что лезть с утешениями к ней не  следует;
единственный лекарь сейчас - время.
     И я ждал, заодно  приближаясь ко второму Знаку. Жуткие каменные  завалы
мы оставили  позади, пересекая  обширную  плоскую  равнину. В полупрозрачной
мгле далеко-далеко на западе смутно угадывались горы. Где-то там, на плато в
этих  горах  и  ждет нас  У-Наринна, Каменный лес  матери-земли. Цель нашего
похода. Крутой поворот в жизни одного анхайра и одного мадхета.
     Только куда  мы  попадем  после поворота, я  еще не  знал.  Куда-нибудь
попадем.
     В  пути  я  размышлял об У-Наринне.  Пять вех мы  прошли,  значит,  нас
пропустят  стражи  Каменного леса. Кстати,  что там  будут за стражи? Стражи
Камня? Или какие-то особые?
     Не знаю. Да какая, в сущности, разница?
     Еще  я вспоминал  Жоша  и Храгги. Вчерашний  трюк карлика у  говорящего
камня-указателя  вновь  разбередил старые,  уже  заросшие раны.  Раньше  мне
казалось, что надежнее и светлее,  чем деревня  оборотней-анхайров, места  в
мире не сыскать. Дети всегда склонны думать о мире восторженно. И видеть его
чище, чем на самом деле. Вот и я считал, что нам ничто не грозит, пока Жош и
Накуста  со  мной,  пока   я  живу  в   их  доме.  Мне  предстояло  вырасти,
большим-большим,  и  я  искренне верил, что  останусь  в  Храггах  навсегда.
Меарским днем  буду  копаться  в  огороде  за аккуратным домиком под тесовой
крышей, вечерами  лениво беседовать с соседями  и потягивать густое домашнее
пиво  - втайне  от  Накусты  Жош  пару раз  давал  мне  его  попробовать.  А
четтанским днем буду шастать по окрестным лесам, и, конечно же, стану лучшим
в деревне охотником!
     Сейчас я мало обрадовался бы копанию в огороде и унылой сельской жизни.
Впрочем, это  именно потому,  что я не остался  в Храггах.  Если  бы  Чистые
братья  не  отыскали деревню, я вырос бы другим. И, скорее всего,  не шел бы
сейчас в У-Наринну, а полол бы репу в том же огороде  за домиком под тесовой
крышей. И не знал бы, что мадхеты - вовсе  не то же, что  анхайры, и никогда
не встретился бы с мадхетом по имени Тури.
     Но только гадать об этом бесполезно. Потому что  нельзя придти в Храгги
и поглядеть на тех, кто там живет, чтоб понять, каким бы я стал. Храгг давно
уже нет, и даже пепелище успело густо зарасти молодым леском.

     В  тот день  было  особенно  облачно и  сыро,  вязкая  морось висела  в
воздухе, как муть в растревоженной луже. На пересвете я очнулся на задворках
и,  ежась  от  холода,  нагишом  прошлепал  в дом. Напившись теплого  квасу,
дождался Жоша и Накусту,  вернувшихся из  леса вместе, и  посетовал,  что не
могу  вот  так  же  свободно  убегать  на свободу  и  охотиться  наравне  со
взрослыми.  Правда, о  времени охоты все равно  никто  из жителей  Храгг  не
помнил, но что делать вулху в лесу, если не охотиться?
     Да и мясо в деревне не переводилось. Это я помнил до сих пор.
     Жош был хмур,  как  небо на дворе. Даже расхотелось приставать к нему с
обычными  вопросами,  которые я,  как всякий  ребенок, задавал по сто раз на
дню.
     -  Послушай-ка, Моран, -  сказала Накуста нарочито весело, укутываясь в
теплую шаль мышастого цвета.  - Одевайся  и  мотай в Лучистый  Лог,  принеси
меду.
     - Так сыро же, - удивился я. - Пчелы как раз в дуплах сидят.
     - Ничего. Выкуришь. Вон туес на лавке. Меду надо много.
     Мне сразу показалось,  что мед - это просто повод удалить меня из дому.
Такое случалось... иногда. Спорить со взрослыми бессмысленно,  все равно все
произойдет так, как они захотят, поэтому я послушно натянул любимую курточку
из лосиной кожи и потянулся к туесу.
     - Оденься получше. Рубаху возьми валяную, холодно.
     Я снова удивился. В лесу под дождем, конечно, не то, что в доме рядом с
печью, но я и вообще без рубахи не замерз бы.
     - И башмаки сбрось. Жош тебе сапоги даст.
     Тут я  вовсе онемел. Но неуклюжие постолы на деревянной подошве сбросил
с радостью.
     Сапоги мне позволялось надевать только по праздникам.
     Отчим мрачно полез  в кладовку под  полом и осчастливил меня  сапогами,
рубахой,  новыми  штанами из  той же  лосиной  шкуры,  которые были  мне еще
велики,  и даже сумку, расшитую бисеринками и отороченную  бахромой  достал.
Накуста  немедленно  набила  ее  снедью,  словно  идти мне предстояло  не  в
Лучистый Лог, а в Риву по меньшей мере.  А до Ривы ходу не меньше пяти дней,
да и  то,  если вулх  в часы Четтана,  взяв припасы в  зубы, будет бежать  в
нужном направлении.
     Но вулх, понятно, этого не сделает, а поэтому дорог