ого брата. Гнездо у них там, что ли?
     Тревожно заржал Ветер. Я оторвала взгляд от дерева и обернулась.
     Расправив черные крылья и сложив ноги в обоих коленках, вампир медленно
поднимался  от земли. Джерх  его знает, как  он  взлетел, я  пропустила этот
момент. Но летел он не как птица, не как бабочка и даже не как летучая мышь.
Скорее, планировал,  как падающий лист - только почему-то не  вниз, а вверх.
Наверное, ловил воздушные токи. Или магией пользовался.
     Меня сразу перестало интересовать, каким образом вампиры  летают, когда
я увидела, что держит эта тварь в своих многосуставчатых лапах.
     Тьма! Одинец, куда ты смотришь! Он  же ножны  попер,  с-скотина! Что же
нам теперь делать?
     Я растерянно мяукнула. Одновременно со мной Одинец ахнул и схватился за
нож. Но  вампира  уже  было не  достать.  Анхайр  посмотрел  на  меня.  "Что
делать?!" -  ясно говорил  его взгляд. И я вдруг поняла, что. Человеку, ясен
пень, на  такое дерево не  взобраться.  А  вот карсе...  Ох,  не  хочу...  Я
вздохнула. Получилось больше похоже на фырканье.
     Вампир поднимался  вверх по невидимому склону, направляясь  к соседнему
гигантскому дереву.  Я  отбросила  сомнения и  длинными прыжками устремилась
туда же.
     Мне удалось с разбега запрыгнуть на высоту двух-трех своих ростов. Вниз
я  не смотрела. Я просто дала волю  звериному телу,  положившись на здоровые
кошачьи  инстинкты. Прочная шершавая  кора, вся в крупных  морщинах,  давала
отличную опору когтям. Я поняла, что взобралась уже высоко, когда меня стали
обдувать неравномерные порывы ветра. Шерсть у меня на загривке встала дыбом.
     Наконец я добралась до первой ветви. Она оказалась толщиной со взрослый
дуб, так что по ней можно было прогуливаться вдоль  и поперек. Может, я бы и
прогулялась - если бы влезла сюда для собственного удовольствия. Высота меня
ничуть  не тревожила.  Надо  сказать,  крепкие  карсьи  когти сильно  меняют
восприятие мира. Человеку этого не понять. Анхайру, впрочем, тоже.
     Я  быстро взобралась по  стволу до  следующей ветви.  И  тут внутреннее
чутье заставило меня поднять голову.
     Сразу два вампира метили в меня огненными шариками. А  третий, прижимая
одной рукой  к груди  ножны -  наши  ножны  от  нашего меча, Тьма  побери! -
распластался  на  стволе и по-паучьи ловко лез вверх. Хвала Близнецам,  я не
успела задуматься, что  делать раньше - ловить  похитителя или уворачиваться
от шариков. Я прыгнула.
     Я взвилась в воздух с ветки, вытянувшись всем телом и замахиваясь лапой
в прыжке.  Так  кошки ловят  в воздухе бабочек.  Ползущий по  стволу  вампир
пронзительно  запищал, когда я вцепилась когтями ему в лодыжку, и сорвался с
места.  Я приземлилась на ветку, и легкое жилистое тело вампира  рухнуло мне
на голову, закрыв меня крыльями.
     Огненные шарики  угодили ему как раз  в  крылья. Запахло паленой кожей.
Вампир  дернулся и  только теперь выронил ножны. Они соскользнули с ветки и,
кувыркаясь, полетели  вниз.  Вампир, изловчившись,  вцепился  мне в  ухо.  Я
завопила и яростно заработала зубами и когтями.
     На  нас  спикировали еще несколько  тел. Мой  вопль  боли превратился в
боевой клич.
     Пьянящий азарт схватки смыл прочь мой человеческий рассудок.

     Краешек Четтана выполз из-за горизонта, и красное зарево  разлилось над
миром. Но  запад  еще пылал синим, и ослепительно-яркая полоска Меара висела
над краем земли.  Смутные дни! Думала ли я когда-нибудь прежде, что увижу на
небе одновременно два солнца? Я и Меар-то не  надеялась увидеть... Я  нервно
мурлыкнула и облизнула усы.
     Кстати, вот сейчас совершенно  отчетливо видно, что именно  Меар держит
меня в шкуре зверя. Потому что сейчас, когда  оба Близнеца смотрят на мир, я
- зверь. А во Тьме, равно как и под взглядом одинокого Четтана, - человек.
     Синее  солнце сползло  за  горизонт.  Я почувствовала, как стремительно
распрямляется мой позвоночник, будто освобожденная пружина. Грудь  вспыхнула
внутренним жаром, в ушах зашумело,  а перед  глазами  встала горячая красная
пелена. Закон оборотня безжалостно  расплавил мое тело, чтобы отлить  его  в
новой форме.
     Когда  я  снова  увидела  окружающий  мир,  огненный  шар  Четтана  уже
оторвался  от  горизонта  и всплыл  в небо. Мне  вдруг  стало обидно. Глупо,
по-детски  - и,  главное,  непонятно,  на кого.  Тьма и  Тьма!  Это  что  же
получается - обещанного Лю-чародеем  синего  восхода  я пока  не  видела,  а
теперь и на  родной красный посмотреть не  могу?!  То есть, конечно,  хрен с
ним, с восходом - но ведь обидно!
     Усмехаясь собственным глупым мыслям, я медленно пошла туда, где на фоне
утреннего неба рисовался силуэт коня. Жесткая пыльная трава покалывала босые
ноги.
     Правильно, что оборотень встречает восход нагим. В городе я об этом  не
думала. И люди этого  не знают. Нагота помогает осознать себя и свое место в
мире. А человек боится окружающего мира. Человек всеми  доступными способами
отгораживается от  него,  одеждой - в том числе. Конечно,  страшно  остаться
наедине с миром и  заглянуть в свою душу.  Страшно, потому что  там может не
оказаться ничего стоящего, а  один лишь ненужный  хлам. Но только  тот,  кто
преодолеет страх, в конце концов найдет себя - истинного.
     Осторожно ступая, я подошла к Ветру и погладила его по теплой щеке.
     -  Устал?  - ласково  спросила я.-  Ничего,  теперь  уже  скоро. Совсем
немного осталось.
     Ветер недоверчиво скосил на меня карий глаз.
     Темное небо!  Я вдруг услышала свои слова со стороны, и меня как громом
шарахнуло.  Скоро?  Немного  осталось?! Да ни хрена  у  нас не осталось  - в
смысле  времени. А расстояния, наоборот, еще  до хрена! Сегодня одиннадцатый
день пути - считая только красные дни. А чародей велел мне быть  в  Каменном
лесу на двенадцатый. То есть завтра. Тьма!
     Я постаралась взять себя в руки.  Спокойнее, Тури. Не может быть, чтобы
хитрый старикашка Лю так  оплошал. Наверняка до прихода Ночи осталось не два
дня, а  больше. Чую всеми печенками,  что  хотя бы один день колдун в запасе
приберег.  А нам  назвал  срок поменьше,  чтобы  двигались побыстрее.  Ну, в
общем-то, я его понимаю - если  дела на самом деле  обстоят  именно так, как
мне кажется. А если нет...
     Мы с Одинцом должны пройти еще две  вехи. Должны разбудить стихии земли
и железа, иначе стражи Каменного леса  не признают в нас Идущих. Так говорил
мне умирающий хоринг, с которым меня теперь  связывает невидимая нить. Он не
мог мне солгать. Но тот же хоринг ни словом не обмолвился про Сунарру, город
сошедших с пути. Почему?
     Почему, описывая мне  дорогу от одного путеводного Знака до другого, он
не упомянул, например, реку из не-воды?
     Кажется, я  знала  ответ.  Ответ  звучал так по-обыденному просто,  что
наверняка был правдой. Даже не правдой, а - великой истиной.
     У каждого свой путь в У-Наринну.
     Вчера у меня смутно забрезжила  эта догадка, когда я размышляла о нашем
с  Одинцом совместном  пути,  который  иногда расходится, а  потом  сходится
вновь.  Но  вчера я  не сумела  продлить эту мысль до конца. Ну  что же, моя
ошибка простительна - ведь даже  древние мудрые  хоринги считают свою дорогу
единственной.
     Хоринги идут  одним путем. Люди, надо  полагать, другим.  Мы, оборотни,
третьим. Так?
     Я смутно  чувствовала, что мысль еще не закончена. Но мои способности к
рассуждениям явно выдохлись. Ладно, великие истины тем и хороши, что мысли о
них можно отложить,  а потом продолжить с той же точки  - истины не стареют.
Когда-нибудь я додумаю и эту мысль, и следующую. Потом. После. Когда дойдем.
И если выживем в схватке у Трона.
     Я  подняла смятую  одежду, из складок  которой  уже  успело выветриться
тепло  тела  анхайра. Думаешь ли ты о подобных  вещах, мой  верный  спутник?
Наверняка. Путь  заставляет задуматься. А  еще - опять-таки наверняка - твои
мысли  не  совпадают с  моими,  просто  потому  что  мы разные. Вот  бы  нам
поговорить обо всем!..
     Мда-а,  надо  будет на  этом пересвете хоть парой фраз  перекинуться. О
насущных проблемах.
     И,  когда я уже собралась запрыгивать  в  седло,  меня вдруг осенило. А
ведь  Лю-чародей, как я и полагала в самом  начале путешествия, тоже  идет в
У-Наринну!  Идет  вроде  бы  с нами  вместе,  но  отдельно.  Своим,  особым,
чародейским путем. Ах ты ж  Тьма! Интересно,  какие препятствия и какие вехи
встречаются на пути чародеев?
     Мысль, невесомая как  паутинка,  прилетела  издалека  и коснулась моего
разума. Мысль несла одобрение: "Молодец, девочка! Думай дальше".
     Я не успела удивиться, что слышу мысли колдуна, да еще невесть на каком
расстоянии. Горячая волна гнева окатила меня от макушки до пяток.
     Пшел  вон  из  моей  головы,  джерхов  старикашка!  Да  как  ты  смеешь
подслушивать? Мало  ли о  чем  я думаю? Это мое дело,  мое лично,  и никаких
поганых колдунов не касается. Лезть  без  спроса  в мысли  женщины - это еще
хуже, чем в постель. Уж  кого-кого, а тебя, старый пень, я ни туда,  ни туда
не приглашала. Уразумел? Проваливай немедля, а не то мысленные когти выпущу!
     Лю мерзко хихикнул, и ощущение его присутствия в моих мыслях растаяло.
     Продолжая кипеть от злости, я неуклюже взгромоздилась в седло, не глядя
пересадила  обгорелого  Корнягу с  крупа  коня себе на  плечо и  пнула Ветра
пятками в бока.
     Жеребец  послушно двинулся вперед.  Тотчас  откуда-то  из-за невысокого
холмика возник вулх и затрусил рядом.
     - Знаешь, Одинец, этот чародей - такая скотина! - сердито поделилась я.
     Анхайр  молча  глянул  на  меня,  и  на  морде  у  него  было  написано
своеобычное  "Ну,  извини".  Почему-то меня  это  разозлило.  Хотя  чего  я,
собственно, ждала?
     - И ты,  серый брат, скотина изрядная,- мрачно заметила я. Помолчала  и
со вздохом добавила: - Я, впрочем, тоже.
     Одинец бросил  на  меня  странно веселый  взгляд,  и - Тьма!  - я вдруг
поняла, что он хочет сказать.
     "А другие в У-Наринну не ходят",- говорил взгляд анхайра.
     Я  расхохоталась.  Джерх с  ним  со  всем, в  самом  деле.  Нельзя  все
принимать так близко к  сердцу.  Как говаривал старина Унди Мышатник, только
покойник обязан быть серьезным. И то лишь до тех пор, пока не закопают.

     Вороной жеребец бодро мчал меня вперед по равнине, изрезанной оврагами.
Утренний Четтан приятно грел спину. Наша дорога снова лежала на запад.
     Я с  интересом осматривалась по сторонам. С  тех пор, как мы  пересекли
Запретную  реку, наш  путь каждый  день  пролегал по  новой  местности. Леса
чередовались с пустошами, равнины с горами, реки с ущельями... Как будто  мы
смотрели  на мир  с ярмарочной  карусели. В обыкновенном путешествии  так не
бывает, это я знаю точно.  Мне рассказывал  двоюродный брат Беша, караванщик
Занта,  который  исходил  обитаемые  земли   от  Плиглекса  на   западе   до
Запредельного  княжества на востоке, от  варварских поселений на  севере  до
Латского моря на юге.
     Если,  к  примеру,  двигаться  от  Айетота  на  юго-восток, то  сначала
несколько  дней тянутся холмистые равнины, поросшие редким  лесом. Потом они
постепенно сменяются  травянистыми  степями.  День за  днем  караванные мулы
бредут по уныло-однообразным равнинам, и путешественникам начинает казаться,
что они и не движутся вовсе. Потом снова  появляются  небольшие рощицы - это
значит, что караван вскоре придет в Хадас.
     Эту  дорогу  вместе  с  караваном  Занты  я  когда-то  проделала  сама,
сопровождая Беша. Занта не врал,  рассказывая  мне о ней. Да и вообще, когда
люди  врут,   они  приукрашивают   действительность.  Изображают  скучное  -
интересным,  обыденное -  невероятным. Поэтому  я  верила  Занте,  когда  он
говорил,  что диковины в мире  встречаются  не  чаще, чем орехи в джурайской
булочке. И  оттого стремительное чередование пейзажей на пути в У-Наринну не
переставало меня удивлять.
     А в последние дни  нам стали попадаться совсем уж  странные странности.
Вроде  этих гигантских  деревьев, которые служат обиталищем вампирам. Вот уж
никогда бы не подумала, что в нашем мире встречается и такое!
     Хотя я ведь уже  пришла к выводу, что сейчас  мы движемся не  по нашему
миру. По какому-то иному... или по многим иным  мирам. Хотя - что такое мир?
Я  знаю немало людей, искренне  считающих  миром  пару кварталов  айетотских
трущоб, за пределы которых они  никогда не выбирались. А для  меня, пожалуй,
мир определяется  солнцами. Здесь, в неведомых, насыщенных магией краях, нам
по-прежнему светят горячий Четтан и ослепительный Меар. Значит, это мой мир.
И точка.
     Равнина стала постепенно повышаться. В жесткой траве появились обширные
проплешины  голой  земли. А на горизонте обрисовались невысокие горы. Четтан
припекал все сильнее.
     За плечом у меня зашевелился и скрипуче застонал Корняга.  Я в  который
уже раз отцепила от пояса флягу  с водой  и  протянула ее корневику. Корняга
жалобно забулькал  остатками  воды.  Пенек  страдал от  ожогов.  Он, правда,
заверил меня, что  ничего страшного не случилось, и еще до синего урожая  он
обрастет новой корой. Но  я  все равно от всей души сочувствовала корневику.
Мне тоже вчера изрядно досталось в  схватке с вампирами - но меня-то исцелил
пересвет.
     - Ох! - сказал  вдруг Корняга.- Забыл.  Совсем  забыл. Прости,  госпожа
Тури. Одинец велел  тебе передать, чтобы ты была вдвойне  осторожна. Вампиры
пытались похитить меч, потому что им так приказал некто по имени Седракс.
     Я нахмурилась. Седракс? Это еще что за фигура?
     - Больше он ничего не сказал?
     -  Не-а,- скрипнул  Корняга.- Одинец  вообще неразговорчивый. Он больше
трех слов подряд говорит, только когда ругается.
     Я хмыкнула.  Описание  дивно  совпадало с  тем  представлением, которое
сложилось об  Одинце у  меня самой. Мда-а... А  ведь  меня,  наверное,  тоже
нельзя назвать болтливой. У меня с детства сложилась  привычка вести длинные
внутренние  разговоры с  собой,  а с окружающими  отделываться парой фраз. Я
всегда  предпочитала  даже на вопросы  по  возможности отвечать жестами. Как
заметил однажды Унди - и самое короткое слово удлиняет разговор.
     - Ладно, помалкивай,- оборвала я Корнягу.- Мне твое мнение неинтересно.
     Честно говоря, мне было  как раз интересно. Но опыт общения с  Корнягой
научил меня, что если  его не  ставить на  место двадцать раз на дню,  пенек
влезет мне на голову и корешки свесит. Такая уж у него натура.
     Корняга  скрипуче  вздохнул и протянул  мне пустую флягу. Надо будет ее
наполнить при первом же удобном случае.
     Земля  под  копытами  коня становилась все более твердой  и каменистой.
Трава исчезла  почти совсем, только невзрачные бурые кустики торчали кое-где
между  камнями.  Стали  попадаться  участки сплошного  камня.  Горы  заметно
приблизились.
     В   красном   небе  пылал  Четтан.  Раскаленный  воздух   над  равниной
подрагивал, и  казалось, что горы  висят  в  воздухе, не касаясь  подножиями
земли.  Я  вздохнула.  Кажется, слишком частая  смена  пейзажей  тоже  может
навеять тоску. Скорей бы уже Каменный лес.
     -  Госпожа Тури,- снова  подал голос  страдающий пенек,- солнце  сильно
печет. Можно мне чем-нибудь укрыться? Мне тогда легче будет корой обрастать.
     -  Возьми из сумки лоскут  кожи,- разрешила  я.-  В который Опережающий
завернут. Сумеешь достать?
     - А то! - самолюбиво скрипнул пенек.
     Некоторое  время позади  меня что-то  шуршало.  Потом  я  почувствовала
спиной и лопатками, как Корняга взбирается на прежнее место. Мне вдруг стало
интересно, каким  образом корневикам  удается обрастать  новой корой. На вид
Корняга - пенек пеньком.  На настоящем пне, понятное дело, кора не нарастет.
Потому что пень мертвый. Да, но корневик-то живой!
     У живого дерева  поврежденный ствол затягивается корой. Это  нормально.
Только  ведь корневики  совсем  по-иному  живые, чем деревья. В  отличие  от
дерева, тот  же самый Корняга  с  удовольствием  мясо жрет и пивом запивает.
Если дадут, конечно. То есть ведет себя как человек.
     Выглядит  как пень. Корой обрастает как  дерево. Поступает как человек.
Одно слово  - нечисть!  Джерх его знает, с какой меркой  к нему  подходить в
каждом новом случае.
     -  Слышь, Корняга!  -  окликнула  я корневика.-  Ты  же  вроде  из  пня
произошел? У пня кора высохшая. Как же ты новую отращиваешь?
     - Не знаю,- скрипуче отозвался  Корняга.- Отращиваю,  и  все. Вот  ты -
мадхет. Ты знаешь, каким образом на тебе раны заживают, и следа не остается?
     - Не  знаю,- задумчиво сказала  я.-  Я  просто привыкла, что так должно
быть. Магия, понимаешь.
     - Ну и я привык,- проскрипел Корняга.- Я один раз в лесной пожар попал.
Еле спасся. Потом целый  круг пришлось корой обрастать. Давно было, а мне до
сих  пор  кошмары  снятся  - что я ошкуренный, как  бревно на лесопилке.  Но
ничего, оброс.
     Я хмыкнула, но ничего  не  сказала.  Моя рука сама  собой  потянулась к
лицу. Я  привычным жестом потерла лоб  над правой бровью, провела пальцем по
виску. В том самом месте,  где у меня нет и никогда не было шрама. Там, куда
меня ранили меарским днем девять кругов тому назад.
     Да, кто-кто,  а я хорошо понимала,  что  некоторые вещи не  забываются.
Даже если раны давным-давно затянулись корой. Или кожей.

     Когда  мне только-только исполнилось  двенадцать  кругов,  в  доме Беша
остановился на несколько  суток незнакомый  мне  человек. Звали его Сишар, а
приехал  он  в  сопровождении слуг  и телохранителей с  далекого юга,  чтобы
поговорить с Душегубом о чем-то очень важном.
     Впервые  в  жизни я видела  человека,  в  котором Душегуб Беш признавал
равного  себе. В доме повисло  настороженное  молчание.  Никто не знал,  чем
закончится приезд Сишара - не то выгодной сделкой, не то кровавой разборкой.
Южанин и Беш ходили друг вокруг друга, прощупывая почву, и не один не спешил
начинать разговор. Хозяин мрачнел день ото дня.
     А я не знала, куда мне деваться в четтанскую половину суток.
     Сишар, понятное дело, знал о  том, что в доме  Беша живет ручная карса.
Карса-подросток,  которая  тогда  еще  только  обещала  вырасти  в огромного
свирепого зверя. Но Беш тщательно хранил в тайне то,  что его карса на самом
деле  мадхет.  И когда  красным днем южанин  увидел  рыжую  девчонку, он  не
заподозрил в ней оборотня.
     Я ему просто понравилась. И  он  захотел увезти меня с  собой. Он  даже
предложил Бешу  денег. Будь  я обычной  девчонкой, Хозяин, конечно, отдал бы
меня  Сишару.  Даже если бы  я была его дочерью. И это означало бы для  меня
верную смерть.
     Беш, упокой его Тьма, не был добрым человеком. Он был жадным,  жестоким
и  властолюбивым.  Но  он  никогда не бывал бессмысленно жесток.  А в черных
глазках южанина  светилась  извращенная  жестокость. Ему нравилось причинять
боль  живым существам.  Лошадям,  собакам, слугам, женщинам.  В  первый день
своего  пребывания  в доме  Беша  он  потребовал себе  в  постель трех самых
белокожих и  светловолосых женщин.  Я  слышала, как  потом  рыдали все  три,
прикладывая примочки к ссадинам и ожогам.
     Сишар очень удивился, когда  Беш  отказался отдать  меня. Отказ  сильно
задел его. И, кажется, Сишар решил выяснить, в чем причина.
     Он  стал  заговаривать  со  мной. Рассказывал  про далекий  юг.  Обещал
подарить  золотые  браслеты,  рубиновое  ожерелье и  платье  из  джурайского
батиста, если я сбегу от Душегуба и уеду с ним. И расспрашивал обо всем, что
мне было известно про Беша.
     Я смотрела в хитрые глазки Сишара, врала ему что-то невразумительное  и
мечтала о  том, чтобы где-нибудь укрыться до его от®езда. Но Хозяин приказал
мне улыбаться проклятому южанину. И я улыбалась. Даже после того, как одного
из слуг Сишара по его приказу запороли насмерть на бешевском дворе.
     За всю  свою  жизнь  я  никого  не  ненавидела  так сильно, как южанина
Сишара.  Разве  что потом,  через четыре  круга - убийцу Унди  Мышатник