его-то искаженного бородатого лица, а совсем
рядом с  ухом  свистнул  меч, хвала  небу, находящийся в  руке  Тури,  рыжей
бестии.
     Драка. Снова драка. Которая по счету за последние дни? Моран не помнил,
а вулх считать не умел.
     Он  умел  только убивать...  и  еще  любить.  Хоть  это  не  слишком-то
совмещается в людском понимании. Убивать, защищая тех, кого любишь.
     Едва вулх позвал  меня, я снова выплыл из небытия. В небе пылал Четтан.
Моран прищурился бы наверное.  Хотя вряд  ли.  Свет  Меара  синий, и  оттого
кажется более холодным, но куда ярче, чем теплое дыхание Четтана. Морана, то
бишь меня, Четтан тревожит, а вулх привычен со щенячьего возраста.
     - ...то есть, как  не нашел? Да скажи, наконец, зачем  нам проводник? -
спросила Тури с отчаянием в голосе.  Лоб ее  был в крови,  рыжая  шевелюра в
полном беспорядке, и  я с негодованием заворчал. Да  кто  посмел обидеть мою
спутницу?
     Потом  я присмотрелся,  и увидел, что в руке у  Тури меч, и  лезвие его
тоже  красно от  крови. М-да.  Вероятно, обидеть ее  не удалось.  И ладно. У
вулха саднило правое плечо, все время хотелось его полизать.
     -  В  Сунарру вошли  Одинец с карсой. Значит, Тури  с  вулхом вообще-то
могут выйти из города.
     Вулх  слепо  обрадовался.  Выйти! Выйти!  Прочь  отсюда!  Здесь  вкусно
кормят, но  здесь же норовят обидеть хозяйку, больно колют в  плечо холодным
мертвым железом и друг-тот-что-внутри тоже хочет отсюда выбраться. Он не так
быстр и ловок,  как вулх, но, кажется, гораздо лучше понимает людей, которые
от природы совершенно непонятны. Большей частью.
     "В который уже  раз нас  спасет двойственная оборотническая натура?  Лю
знал, кого посылать в Каменный лес..."
     В  самом деле.  Город  привлек  Одинца  с  карсой.  Тури  же с вулхом -
совершенно  другая парочка, как не крути. Хотя ужасно обидно, что я совершил
ошибку.  И,  собственно,  провалил все дело,  лишил памяти и себя, дурня,  и
Тури, смелую девчонку-мадхета.
     Мне стало джерховски стыдно за себя.  Эх-ты, герой драный. Сортиры тебе
чистить, а еще лучше бы сдохнуть в  яме у Чистых братьев.  Потому что  жизнь
твоя  никчемна,  и ты способен только подвести спутника... спутницу, точнее.
Которая  всю  дорогу  только  и занимается,  что  выпутывается  из  дурацких
положений,  в которых ты  ее  бросаешь на  пересвете.  И тебя, между прочим,
вытаскивает.
     Скотина ты Моран, хоть и человек.

     Я до того разозлился, что ухнул в черноту сознания вулха и долго оттуда
не выходил. До самого пересвета.
     А  когда Тьма  ненадолго  об®яла  мир,  лишь слегка рассеиваемая слабым
светом крохотных звезд и вулх превратился в человека  - телесно - и я увидел
рядом  с  собой Тури, с  надеждой  взирающую  на меня,  а  вокруг - поросшую
редкими деревцами равнину  и стену леса невдалеке вместо домишек  Сунарры, я
понял, что Тури удалось выйти из коварного города. И вывести оттуда меня.
     - Здравствуй, Одинец, - сказала Тури и протянула руку.
     Наши ладони встретились. Я хотел сказать все, что думал - кто я есть на
самом деле и какой она молодец, но вместо этого просто крепко обнял ее.
     Кажется, она много чего хотела сказать  мне - предупредить, может быть,
предостеречь от очередной глупости, но не успела. Судорога прошла по ее телу
и Тури упала на четвереньки.
     Не прошло и нескольких минут, как край  Меара высунулся из-за горизонта
слева от меня. Карса, мурлыкнув, скользнула ко мне, встала на задние лапы, а
передние положила мне на плечи. И лизнула шершавым языком мою опять небритую
щеку.
     - Прости меня, Тури, - сказал я сокрушенно. - Я опять все испортил.
     Размышляя, отчего я такой неразумный пень,  я оделся и подошел вплотную
к Ветру. И почувствовал неодолимое желание протереть глаза.
     Потому что я был не единственным пнем в округе. Еще один нагло восседал
верхом на Ветре, даже был пристегнут к седлу коротким сыромятным ремешком.
     - Привет! -  проскрипел пень уверенно,  чтобы не  сказать нагло. -  Я -
Корняга.
     - И  хрен  ли ты тут делаешь? - осведомился я достаточно  неприветливо.
Как-то не  привык я разговаривать  с пнями...  если  только  я не общаюсь по
давней привычке сам с собой.
     - Я - проводник! - заявил пень. - Это я вывел вас из Сунарры. Можешь не
благодарить, - великодушно разрешил он.
     Я с трудом удержался от смеха и подозрительно взглянул на Корнягу.
     - А не заливаешь?
     - Что ты! - возмутился пень. - Я никогда не вру!
     Наверное, я скептически  ухмыльнулся. Мне-то  не  нужно было об®яснять,
что слова "Я никогда не вру" произносят только те, кто врет всегда.
     -  Ладно, -  сказал  я,  отстегнув  пень и  вскакивая  в седло. Корняга
поспешно дернулся в сторону, чтоб я  его не придавил, а потом вдруг проворно
взобрался мне на плечо, вцепившись корешками  в  ремни  курткоштанов. -  Раз
тебя  не  прогнала Тури, и я  не стану гнать.  Рассказывай.  Но  учти:  если
выкинешь  такое,  что мне придется не по нраву, я тебя пущу  на растопку. На
первом же привале.
     Вряд   ли  Корнягу  согрела   перспектива   стать  дровами  и   согреть
впоследствии меня.
     - Что рассказывать?
     - Все.  Где тебя подобрала Тури. Зачем она это сделала. И почему, джерх
возьми,  еще  не  сожгла  тебя,  готовя ужин, потому  что мне  кажется,  это
единственное, на что ты годишься, деревяшка.
     Корняга надулся. По крайней мере, мне так показалось.
     - Вот она, людская благодарность! Все вы одинаковы.
     Я не стал уточнять, что к людям я, строго говоря, отношусь не вполне.
     - Раз, - сказал я.
     - Что раз? - не понял Корняга.
     - Когда будет "три", я разведу костер, - охотно об®яснил я.
     - Уже говорю,  говорю,  - всполошился  Корняга. - Тури  подобрала  меня
тринадцать дней назад недалеко от Слезы Великана.
     - Чего? - изумился я. - В первый день пути по Диким землям?
     -  Ага... Но  на  нее вскоре  напали  разбойники,  и...  в  общем,  она
рассердилась.
     - И что?
     Корняга пошевелился на плече и забубнил дальше:
     -  И она меня бросила у  озера.  Но следом за  ней  пошли другие люди -
колдун Панч и трое его дружков-лютиков.
     - И ты с ними?
     -  А что  мне оставалось? - захныкал Корняга. -  Они грозились сжечь не
только меня, но и весь окрестный лес.
     М-да. На такую деревяшку это и впрямь подействовало бы. Колдун, значит,
Панч и тройка лютиков... Любопытно. Еще один колдун.
     - А зачем колдун шел следом за Тури?
     - Ножны, - проскрипел Корняга. - Ему понравились ножны.
     "Как же, ножны, - подумал я  скептически. - И они хоронились тринадцать
дней. Хотя мы тащились в такие, с точки зрения всего остального мира, гиблые
места, что куда разумнее было напасть сразу же. Или на  ближайшем пересвете,
когда мы беспомощны."
     "Стоп, - сказал себе я. - Они знают, что мы - оборотни?"
     Холодный пот прошиб меня. Убить. Немедленно убить!
     - Где они сейчас? - спросил я, браня себя самыми черными словами.
     -  Известно  где, -  довольно  сказал пенек. -  В Сунарре! И  ни за что
оттуда не выберутся  без  меня! Если они вообще  живы  после  твоих зубов  и
клинка Тури...
     Облегчение   захлестнуло  меня,   подобно  ливню,  что  проливается  на
иссушенную солнцем землю.
     -  Послушай, Корняга, - сказал я  проникновенно. - Давай я тебя опять к
седлу пристегну?
     -  А  зачем?  - подозрительно спросил  он, на всякий  случай сползая на
самый край моего плеча.
     - А затем, что ближайшие дни я тебя хрен куда отпущу. Понял?
     Пенек не ответил. И правильно, а то услышал бы "Два"...
     Следующий час  я размышлял, как  удалось четверым лютикам пройти  через
все,  пройденное нами. Через Запретный  город, через  каньон,  через  засаду
хорингов и  жадное  гостеприимство  вильтов...  Хорингов, впрочем,  мы  же и
перебили, так что их можно не считать.
     Подозрительная все же история.  Хотя среди  четверки есть колдун. Панч.
Враки,  что они  идут за  ножнами  "Опережающего". У-Наринна,  вот  их цель.
Последнее время я весь мир готов был записать в путники к Каменному лесу.
     Это хорошо, что их пожрала Сунарра. Если действительно пожрала.
     - Эй, деревяшка! А что, мы с ними подрались?
     - Да.
     - Где?
     - В таверне.
     - И как?
     - Здорово! Колдун, правда, жив остался...
     Вот  это - жаль.  Если  они сумеют ускользнуть из Сунарры, и  наши пути
пересекутся где-нибудь под двумя солнцами, мне придется их убить, сколько бы
их не было - одного, двоих, троих или даже всех четверых.
     Но  что-то  подсказало  мне  -  из Сунарры  выбраться невозможно.  Мы -
первые. И  то  лишь  благодаря  Тури и вулху. Ну, может еще Корняге, который
тоже попал в Сунарру не по своей воле. А подсказала мне это моя  собственная
память, оживающая в вулхе четтанским днем, и взгляд умницы-карсы.
     У нас  даже больше общего, чем я до сих пор думал, киса. Мало того, что
мы  оба - оборотни, так  еще и ученики  старины Унди. И Тури Мышатника очень
любила, судя по вчерашнему рассказу о его гибели. О том, что Унди любил и я,
тоже не стоит даже и упоминать, это очевидно.
     Вот  только  две  вещи меня  настораживали. Тури  моложе  меня, хотя  и
ненамного. Но Унди,  насколько она  уверена, последние  кругов десять  перед
смертью прожил у Беша в Айетоте. Я же совершенно ясно помню, что расстался с
Унди семь кругов назад, в Гурунаре.  Когда судьбе стало угодно вышибить меня
оттуда в  Риву.  С тех пор я встречался с ним дважды,  в Риве и Торнсхольме.
Второй раз  -  чуть больше пяти кругов назад.  Незадолго до  того,  как  его
убили.
     Не мог же  Унди жить  в двух  местах одновременно? Хотя Тури,  кажется,
упоминала, что Унди имел обыкновение исчезать куда-то, и довольно надолго.
     И  второе. Тури сказала, что убийцу Мышатника никто так  и не увидел. А
перед тем как окончательно уйти во Тьму, Унди назвал чье-то имя.
     Ильгор.
     Я не знал - кто это.
     С этими мыслями я в®ехал в старый лиственный лес, и  лес поглотил меня.
Меня, Ветра, карсу,  Корнягу.  Всю  нашу странную компанию. Должно быть,  со
стороны мы выглядели весьма забавно.
     - Куда мы едем? - спросил Корняга, оживившись.
     - Ты же проводник! - ехидно отозвался я. - Тебе виднее.
     Пенек  стушевался  и   забормотал  что-то   совершенно  не  поддающееся
истолкованию. Я ему не ответил. Не говорить же - в У-Наринну?
     -  Давай, рассказывай, чем  занимался твой  Панч и остальные лютики,  -
потребовал я.
     Корняга некоторое время обиженно молчал - дулся, а потом не утерпел.
     - Известно - чем... Грабили.
     - В Диких-то землях? Кого?
     Даже на такой простой вопрос Корняга ответил уклончиво и расплывчато:
     - Ну... всяких. Путников.
     "Он, видать, враль, каких мало", - окончательно убедился я.
     Но вытащить из него правду  мне  не удалось. Вулх, шевельнувшись внутри
меня,  вдруг остро  почувствовал внезапно приблизившуюся  опасность, и  меня
окатила горячая волна его тревоги.
     Я огляделся.  Полуденный лес полнился обычными звуками - голосами птиц,
шумом крон на ветру, далеким кличем фыркана, идущего  по следу. Кто разбудил
вулха? Кто прячется за зыбкой пеленой свежей листвы?
     Ветер, напротив, был совершенно спокоен. Это меня совсем сбило с толку.
Я привык доверять своему непростому  коню, и  если он  спокоен, значит можно
расслабиться  - к  этому  я привык  давно. Как же  тогда  сопоставить  это с
тревогой вулха, лесного жителя?
     Полный темных предчувствий,  я выехал  на  старую-старую,  уже покрытую
молодой порослью просеку. Она тянулась  с  северо-востока  на юго-запад, так
что некоторое время я мог смело ехать по ней. Я и поехал.
     Нервы у  меня стали ни  к джерху. Я дергался на каждый шорох, то и дело
хватаясь  за рукояти кинжалов. Но это все были обычные шорохи леса. Нам  они
ничем не  угрожали.  Карса  не  показывалась  уже второй  час, но  я  смутно
чувствовал ее присутствие, и хоть это меня слегка успокаивало.
     Вскоре я  выехал к обрыву. Лес подступал к самому краю, и внизу, далеко
внизу тоже шумел лес. Я невольно натянул поводья. Не люблю высоту...
     Ветер встал.
     "И что теперь?" - подумал я растерянно.
     Корняга, дремавший все это время, встрепенулся у меня на плече.
     - Чего встали?
     Я покосился на него.
     - А ты не видишь?
     Он повертелся, стреляя  глазами-щелочками. Потом с  сомнением  в голосе
ответил:
     - Не вижу... Лес кругом. Обычный лес.
     - Я вижу, что лес, - проворчал я. - Как спускаться-то?
     Обрыв  тянулся в  обе  стороны,  насколько хватало  взгляда.  Мне  даже
показалось, будто мы вновь оказались на краю каньона, только в другом месте,
не  на  каменистой равнине, по которой  носились  стада  могучих быков,  а в
бескрайних лесах Запредельного княжества.
     - Куда спускаться? - озадаченно спросил Корняга. - Что с тобой, Одинец?
     Я тупо уставился в пропасть.  Что значит  - куда?  Что он, не  видит ни
бельмеса, или как?
     Соскочив  с  седла я  с  опаской приблизился к краю.  Корняга  покрепче
вцепился  руками-ветками в  мою  одежду.  Заглянув за край, я  с облегчением
отпрянул. Не люблю  высоту... С детства. Я оглянулся. Подобрал длинную сухую
палку, помедлил немного и бросил ее вниз. С обрыва.
     Тьма, до чего неприятно,  когда чувства бунтуют и начинают рассказывать
о мире совершенно разные вещи!
     Слух подсказал мне, что  палка с  шуршанием упала на землю в нескольких
шагах  впереди меня.  Словно никакой  пропасти не  было, а просека тянется и
дальше. Глаза же убеждали,  что палка, быстро уменьшаясь в размерах,  падает
на кроны еле различимых с высоты деревьев.
     Тупо проводив ее взглядом, я попытался собраться.
     Так. Спокойнее. Спокойнее, Моран. Давай еще раз.
     Я  подобрал валежину подлиннее,  и  вознамерился  швырнуть ее  вслед за
первой,  но потом, перехватив поудобнее, осторожно попробовал окунуть  ее  в
пугающую пустоту.
     Валежина сразу же во что-то уперлась. Если бы не глаза, я бы решил, что
просто в землю чуть впереди меня.
     Вот наваждение!
     - Эй, Корняга! - позвал я. Пенек тотчас встрепенулся.
     - Я тут!
     "Знаю, что тут," - я едва не фыркнул.
     -  Что  ты видишь перед нами? -  спросил  я будничным  тоном,  как  мне
показалось, спокойно.
     Корняга на всякий случай осмотрелся.
     - Просеку. Траву. Мурашек всяких. Палку, которую ты только что бросил.
     - А пропасть?
     Корняга озадачился.
     - Какую пропасть?
     Понятно. Он ничего не видит.
     Тогда  я плашмя лег на землю и закрыл глаза. Мир сразу стал  привычнее,
потому  что  остальные  чувства сообщали мне  о  нем одно и  тоже. Я лежу на
земле. Земля покрыта травой.
     Тогда я  осторожно  пополз вперед, ощупывая все перед собой, прежде чем
опереться. Мне показалось, что  прополз я  всего ничего. И я решился открыть
глаза.
     Я висел  над пропастью. В  нескольких  шагах от обрыва.  Просто  висел,
неподвижно,  будто лежал  на  невидимом стекле. Ощущение  было  на  редкость
неприятное.
     Осторожно-осторожно,  словно я мог ненароком  расколотить это невидимое
стекло, я вернулся на край обрыва. Сел. И задумался.
     Ветер, мой проверенный скакун, глядел на меня словно бы  с недоумением.
Ветер. Хм...
     На краю обрыва неизбежно должен чувствоваться  ветер. Я ведь слышу, как
он треплет верхушки деревьев. А я ничего не чувствовал здесь, лежа на земле.
     Такое впечатление, что на меня нагнали морок и пытаются испугать.
     -  Ах  вы, сволочи!  - прошипел  я. -  Жуки навозные,  воронье, свиньи!
Думаете, сверну? В вашу джерхову Сунарру? К пиву и гусятине? Шиш!
     Я  на миг прикрыл глаза, изгнал  из  головы суетливые опасения  и страх
высоты, сосредоточившись на желании увидеть правду. Увидеть то, что на самом
деле  лежит передо мной,  а  не  пропасть, в реальности которой меня  хотели
убедить.
     И мир впереди стал сначала тускнеть,  потом - двоиться, а вскоре из-под
навязанной мне картинки, оживая, как на рисунке хорингов, стали проступать и
просека, и лес, и  палка, которую  я якобы  швырнул  в  пропасть, и  вторая,
длинная,  которую  швырнуть не успел,  и  карса, стоящая в нескольких  шагах
впереди  и с глубочайшим  недоумением глядящая на меня,  и трава, которую  я
примял, когда ползал...
     Наваждение исчезло.
     Я перевел дух. И победно огляделся.
     - Что? - спросил я с издевкой. - Не вышло?
     Мне,  конечно, никто не ответил. Тогда я вскочил на Ветра и двинулся  в
путь. Еще ни разу, от самой мельницы на берегу Юбена, я не чувствовал такого
горячего  и непреодолимого желания дойти до Каменного леса.  Во что бы то ни
стало. Вопреки всему.
     И  в  тот же миг вулх,  ощутив себя в полнейшей безопасности,  замер  и
растворился во мне.

     До  самого  вечера  я  тянул  по просеке,  ни на  что не  отвлекаясь  и
внимательно  прислушиваясь  к  себе  -  а  не  подскажет  ли  мне  вулх  еще
что-нибудь? Вулх  молчал. Зато Корняга бормотал  без умолку.  Я узнал  массу
нового из жизни леса, но, по-моему, большая часть из этого была бессовестным
враньем.  Ну  где это видано, чтобы  деревья  посредством  магии боролись  с
лесными  пожарами? Кто сказал, что с  огнем можно поговорить?  Как поверить,
что река Плакса  плачет в  сумерках? Как она может плакать? Направить  байки
Корняги в  интересующее меня русло  я  отчаялся,  велеть  ему заткнуться  не
захотел,  потому что тишина действовала на меня гнетуще, вот и слушал всякую
чушь, одновременно перебирая собственные  мысли. Карса снова исчезла  в лесу
справа  от  просеки.  Лес,  кстати, незаметно  из лиственного превратился  в
хвойный,  в  сосновый  бор,  где каждое  дерево,  казалось,  дышит смолистым
растительным здоровьем, а воздух едва не звенит от чистоты и прозрачности.
     Корняга   осекся   на   полуслове;  слабо   тренькнула   тетива   лука.
Белооперенная стрела тонко свистнула и, коротко тюкнув, вонзилась в Корнягу.
Корняга испуганно ойкнул.
     Я соскочил  с Ветра,  словно на полном  скаку меня  сшибло нависшей над
дорогой ветвью. Корняга трепыхался у меня на плече, я его тотчас сдернул.
     Стрела была  хорингская. Значит,  меня  всего лишь  предупреждают. Даже
дети знают, что хоринги из  луков бьют без промаха.  В любой сказке.  Я имел
дело  с  истинными  хорингами  лишь  раз,  и  ни одной  причины усомниться в
справедливости этого у меня не возникло.
     Влип. Смерть Иланда,  Винора  и  третьего мне  явно не  простят. Мне. И
карсе. Где она, кстати?
     Впрочем,  кто  сказал,  будто  этим  хорингам  известно,  что Иланда  и
остальных убили мы с Тури?
     "Не дури, Моран,  -  уныло сказал я себе. - Хоринги знают  все. И  тебе
этого точно никогда не понять  и  вовек не постичь. И - главное - ни в жизнь
не оценить. Потому что они Старшие."
     Ветер стоял  посреди просеки, невдалеке от бронзовых  сосновых стволов,
но по нему  никто  не стрелял. Конечно же, я никого не видел  вблизи. Только
стволы. Те же сказки гласили,  что заметить хоринга в  лесу еще труднее, чем
заставить  его вогнать  белооперенную  стрелу не туда, куда ему хотелось.  А
видеть сквозь живую древесину  я не умел. И вулх  не умел. Хотя вулх  мог бы
учуять  хорингов. Но вулху  для  этого нужен был его,  вулха, чувствительный
нос. Человеческий для этого не годился.
     А в  следующий миг я  вдруг сообразил, что вижу прячущихся  за стволами
сосен хорингов. Троих. Нет, четверых. Ага, вон и пятый.
     Тьма! Я видел сквозь стволы! Сквозь живую древесину!
     Я не поверил себе - и тотчас перестал видеть. Сразу же.
     Холодный  пот  сам собой  выступил  у меня на лбу.  Тьма  еще  раз! Что
творится? Ну-ка, с самого начала.
     Я посетовал, что не вижу сквозь стволы. И захотел видеть.
     И тут же увидел.
     Потом решил, что этого не может быть, и видеть перестал.
     Хм... Не почудилось же мне это? И я страстно пожелал снова видеть.
     Стволы  вдруг стали полупрозрачными, и  фигуры хорингов вновь открылись
взору -  впол