а в Риву обыкновенно
занимала у  жителей Храгг не меньше  пятнадцати синих  дней. Ведь нужно было
еще все рассчитать таким образом, чтоб никто из  внешнего мира не догадался,
откуда бредет на базар никому не известный путник, и почему перед пересветом
на Четтан  он постоянно исчезает и до восхода Меара  его не видно.  В городе
анхайры-соседи никогда  не  задерживались дольше, чем  на один  синий  день.
Полагаю, нетрудно понять - почему так.
     Я об этом  совершенно не  вспоминал,  захваченный новыми, восхитительно
взрослыми  вещами - одеждой, обувью, ножом, который дал  мне Жош.  Я позабыл
обо всем  и  согласен был на  все -  на  полную  харчей сумку, на требование
наполнить туес  сотами доверху, а  до того  и думать не сметь о возвращении,
быть  осторожным в лесу и десять раз подумать, прежде чем делать глупости. А
лучше - подумать, и не делать их. Я кивал, нетерпеливо ожидая момента, когда
можно будет нырнуть под  сень старого леса,  взять в ладонь ладную  рукоятку
ножа и ощутить себя взрослым. Один на один с чащобой.
     Наверное поэтому я почти не запомнил прощание. Жош и Накуста знали, что
никогда  меня  больше  не увидят.  Но я до  сих пор не  понимаю, почему  они
верили, что я пройду сквозь сжимающееся кольцо Чистых братьев  и вооруженных
вилами и цепами крестьян с горящей ненавистью в глазах.
     Я  сквозь  него  прошел, и даже не  заметил  этого. Загадка, на которую
ответа теперь  не  даст никто. В Логе я всласть  наигрался в охотника, почти
научился бросать нож, коротко, без замаха, и практически всегда нож втыкался
отточенным  кончиком в  дерево, упруго  дрожа. Даже туес набил сотами, как и
требовалось. Потом с удовольствием слопал несколько ломтей ветчины с краюхой
хлеба, натертой луком и сдором, запил из  соседнего ручья, и двинулся назад,
торопясь, потому что мог не успеть до заката, если что-нибудь задержит.
     Сумка со снедью, почти не полегчавшая, била меня по  боку в такт шагам.
Туес распространял дразнящий запах меда, а я шел, гордый самостоятельностью,
и даже опухшие места пчелиных укусов, от которых я,  понятно,  не уберегся в
должной  мере,  не волновали меня  совершенно. И,  конечно же,  я  не успел,
потому что в лесу трудно угадать время, оставшееся до пересвета.
     Теперь мне кажется, что даже это Жош и Накуста предусмотрели.
     "Если пересвет застигнет тебя не в  Храггах, - много раз наставлял меня
отчим,  -  ничего страшного. Сними  одежду  и спрячь  ее, чтобы никто, кроме
тебя, не  отыскал.  Запомни, и обязательно пометь место. Помочись где-нибудь
рядом, вулху это пригодится в качестве знака."
     Я разделся, сложил вещи в куртку, связал шнурком  воротника и закопал в
опавшую  хвою прошлого круга  вместе  с  сумкой  и укутанным  туесом. Поверх
особым образом набросал сучьев. Оцарапал кору на приметной терхе и запомнил,
как она расположена относительно сторон света и моего тайника.
     Если  вулх  уйдет   за  четтанский  день  куда-нибудь,  я  потом  смогу
вернуться, потому что вулхи никогда не идут весь день в одном направлении, а
в основном рыскают невдалеке от того места, где застало превращение.
     И пришла Тьма.
     Меарским утром я очнулся носом в основание своей меченой терхи. Вулх не
подвел  меня. Тучи за  красный  день  растащило  ветром,  и косые лучи Меара
полоскались в верхушках  терх и  сосен  далеко вверху.  У  подножия деревьев
густели тяжелые лиловые сумерки. Тайник мой оказался в порядке, только белки
или бурундуки пытались добраться до сумки с едой. У них, хвала динне, ничего
не вышло, потому что сучья я навалил поверх тайника тяжелые, да и укутал все
достаточно надежно. Размышляя, не влетит ли мне от Накусты за непредвиденную
дневку в лесу, я направился к Храггам. От Жоша точно не влетит: не зря же он
снаряжал  меня, словно  посылал  в путь  на  целый  круг,  а не  до  заката.
Выслушав,  как я вел себя на пересвете, Жош меня похвалит, я  был совершенно
уверен.
     А вот Накуста... Женщин я понимал плохо. Впрочем, и до сих  пор понимаю
плохо.
     Людей я почуял перед  самым полуднем, когда уже не первый час  сидел  в
малиннике и проклинал себя.  Дело в  том,  что,  пройдя  каких-то  полтысячи
шагов, я заполз в малинник  и затаился. Что-то не  пускало меня в Храгги. Ну
не мог  я туда  идти сейчас, не  мог,  хоть  тресни, и почему  - не понимал.
Словно внутри засела какая-то упрямая тварь и держала меня на цепочке. Потом
я  сообразил, что и вчера вечером не слишком-то спешил домой - путь, который
я выбирал, скорее позволял отыскать удобное место для тайника и превращения,
чем приближал меня к деревне. Только  вчера я еще сам не понимал, что делаю.
В общем, сидел  я в малиннике и переполнялся помалу страхом, когда раздались
голоса.  Людей  было много  и  орали  они что-то  похабное.  Часто  поминали
"проклятых оборотней" и "осиное гнездо". Кто-то тянул пьяную песню.
     Будь у людей собаки, мне бы не отсидеться. Но собак увели к Риве Чистые
братья, а я напоролся на возвращающихся  по домам крестьян.  Крестьяне после
резни в Храггах перепились пива и не особенно разглядывали то, что крылось в
зарослях.
     Полумертвый от  страха, я  сидел в малиннике еще долго после  того, как
голоса затихли вдали.  Понятно, о несчастье я  еще ничего  не знал  и  очень
переживал, что мне все-таки влетит от Накусты за долгую отлучку.
     Лишь спустя добрый час я выполз из укрытия и мышкой поспешил к деревне.
     Запах  гари толкнулся  мне в ноздри  задолго  до  того, как я проскочил
тропу к реке и осиновые веши. А запах крови я почувствовал только на границе
пожарища. Даже гарь не могла  перебить этот острый  упрямый  запах, знакомый
каждому вулху.
     Только это пахла своя кровь, а не кровь умертвленной добычи.
     Ничего. Черно-серое пепелище вместо деревни и запах крови анхайров.
     Туес вывалился у меня из рук, и  истекающие медом соты  упали на жирную
золу.

     Мне  было  тогда  неполных десять кругов. И совершенно ясно, что именно
тогда начался  теперешний я, теперешний Моран. Вернее даже, не теперешний, а
тот, что  совсем недавно встретился  в Дренгерте  с Лю-чародеем. Ибо за  эти
неполные одиннадцать дней  пути  произошло почти то же самое,  что в  лесу у
сожженных Храгг.
     Жизнь  миновала  крутой  поворот  и  выбралась  на  совершенно   новый,
неизведанный участок пути.  Что ждет там, в  неясной пока  мгле над дорогой,
уводящей в непроницаемую даль?
     Впрочем, я знал. Там ждет Каменный лес.
     Дорога к нему ведет через Дикие  земли, через наши с  Тури души,  через
веру и неверие, через вехи воздуха, воды, огня, земли и железа, через слово,
которое  нужно держать, раз  дал, через кровь хорингов  и  их утраченные,  и
вновь обретенные знания, через магию, проникающую в души все глубже...
     Теперь я понимаю,  что имел в виду  Лю, когда говорил, что до У-Наринны
способен дойти далеко не каждый. И было лестно думать, что именно я, отродье
и  нелюдь, анхайр-полувулх  -  способен.  И  Тури  способна,  женщина-кошка,
мадхет, убившая прежнего хозяина Беша-Душегуба и ставшая сама хозяйкой своей
свободе.
     И  Корняга,  причудливое создание,  не  зверь  и не  дерево, наделенное
разумом - способен, хотя ему как раз У-Наринна не особенно и нужна. Но, вот,
идет с нами, даже немало помог, а однажды так и вообще выручил из совершенно
немыслимой трудности. В Сунарре.
     Его-то что с  нами  об®единяет?  Ну, нас  с  Тури  -  понятно, что.  Но
Корнягу?  Что  есть в  нем такого,  чего не  найти в  тысячах обычных людей,
которым путь в У-Наринну ни за что не отыскать?
     Не знаю.  Просто не знаю. Может быть,  когда-нибудь я пойму это. Но для
этого нужно  будет стать таким же мудрым, как  чародеи. Я  не  могу понять -
таков  ли  Лю?  Иногда  кажется,  что  у  него  множество  лиц  и  множество
характеров. Что он может быть одновременно и мной, и  Тури, и даже Корнягой.
И лекарем Самиром. И Иландом, древним,  как небо, хорингом, помнящим Смутные
дни  от  начала времен.  И  отшельником  Гасдом,  способным предать  во  имя
непонятных мне убеждений. И Кхиссом, навек оставшимся в Сунарре. И той самой
маленькой  девочкой, что  повстречали  мы у вехи железа. И даже Стражем Руд,
железным чудищем во главе железной свиты.
     Может быть и Лю-старикашка - всего лишь одно из множества лиц, присущих
неведомому мне чародею. Все может быть.
     Вдруг я осознал, что не удивлюсь, если окажусь прав. У-Наринна покажет.
Умение не удивляться - первый признак мудрости.
     Но  истинным  мудрецом  можно  стать  лишь  тогда, когда снова  повезет
обрести умение удивляться.
     Я  чувствовал, что до  второго  Знака  остается совсем  немного идти. В
смысле - ехать, я  ведь верхом  на  Ветре.  Скорее  всего, я  успею  еще  до
пересвета. Горы на горизонте оставались далекими  и  зыбкими, хотя Ветер шел
размашистым  экономным галопом.  Я уже  имел возможность убедиться, что он в
состоянии  скакать  так дни напролет. Грустная карса отстала, но не  потому,
что не могла угнаться  за  конем, а из-за  той же грусти. Когда она бывала в
добром расположении духа, Ветра она могла и обогнать.
     Меня  все  больше стал  занимать  вопрос:  почему молчит  Корняга?  Это
болтливое создание  словно  воды в  дупло  набрало.  Конечно, досталось  ему
недавно, обгорел, но ведь сам говорит, что  ничего страшного. Не сожрало его
пламя - значит, оклемается. Непохоже, чтобы он особенно страдал от этого.
     Мне  кажется,  он что-то чувствует.  Что-то  очень  неприятное,  но мне
говорить либо не хочет, либо побаивается.
     Я  придержал  Ветра и  пустил его  шагом.  Пусть отдохнет, порядком уже
отмахали. Хорошо скакать по  равнине,  расстояния с®едаются мигом, не то что
по  горным  осыпям или  по лесу  - день  тащишься,  а  с  места  вроде и  не
стронулся.
     -  Скажи-ка,  пень  мой любезный, -  обратился я  к Корняге, и тот даже
екнул от неожиданности. Наверное, моя вежливость его поразила. - Слышь, нет?
     - Слышу, Одинец, слышу...
     Корняга говорил с опаской и плохо скрываемым удивлением.
     - Ты чего притих,  а? Обыкновенно болтаешь,  как сорока,  а  тут второй
день от тебя слова не добьешься.
     - Ну...  - протянул Корняга,  лихорадочно прикидывая:  как бы поудачнее
соврать. Но я его видел насквозь.
     - Только не нужно сказок, - предупредил я. - Ты тоже что-то чувствуешь?
     Корняга поежился, шевелясь на плече.
     - Чувствую, Одинец.
     - Что?
     - Магию.
     - Ты способен чувствовать магию?
     - Да. Я ведь тоже, в общем-то, порождение магии.
     - Чьей? - неожиданно заинтересовался я. - Хорингов?
     - Нет, тех, кто правил этим миром до них.
     - Предтечи?
     - Да. Но они, понятно, называли себя иначе.
     - Как?
     - Ар...
     Я, вывернув шею, умудрился в упор глянуть на Корнягу. И Корняга осекся.
     - Не знаю, - наконец признался он. - Откуда мне знать?
     Действительно - откуда?
     - Что за магия? - спросил я, возвращаясь к более насущным вопросам.
     - Тоже не знаю. Но она преследует  нас. Знаешь,  что мне на ум  пришло?
Ползет себе жук  по  столу в  темной  пустой таверне. А над столом склонился
человек с лампой в руке, и  круг света падает на столешницу. Маленький такой
круг, жук  едва  умещается. Он хочет  выскользнуть  из  круга света,  лапами
перебирает, спешит, бежит, но человек двигает лампу - и круг света настигает
жука вновь. Жук  снова бежит  - но ему не  уйти,  потому что в  сравнении  с
человеком и лампой  жук - ничто. Он может  только подбежать к  краю  стола и
упасть на пол.
     - Жуку падение со стола  совсем не повредит,  - заметил  я,  пораженный
таким поэтичным  сравнением. Ну, дает пень! -  Если ты хотел сказать, что мы
бегаем по краю стола.
     - Но круг света  настигнет жука и  на полу, -  вздохнул Корняга. - Даже
если он не разобьется. К  тому же, на полу жука легче раздавить сапогом, чем
на столешнице.
     - Значит, останемся на столе, - решил я и ненадолго умолк.
     По правде говоря, Корняга очень  удачно  облек в слова все  то,  что  я
чувствовал. А чувствовал я вещь, которую боялся в этом мире сильнее всего.
     Охоту.  На  оборотней.  На меня и Тури.  Чужая магия кралась  по нашему
следу, нащупывала  нас  с карсой,  выискивала на  пути в У-Наринну. С  какой
целью  -  можно и не  говорить. Оборотней ищут  только затем, чтобы убить. Я
знал  всего  два исключения:  лекарь Самир  искал оборотней, чтобы лечить, а
Лю-чародей отыскал нас  с  Тури,  чтобы послать  в  У-Наринну.  Кстати,  еще
неизвестно, не равносильно ли это убийству.
     Впрочем, я не верил, что Лю посылал нас на смерть, потому что это ничем
не помогло бы  ему,  чародею. Не имело  это никакого  смысла.  А вот если мы
выживем, и все трое прорвемся к Трону...
     "Стоп! - сказал я себе. -  Это не  больше, чем  твои домыслы, Моран. Не
беги впереди телеги, целее будешь."
     -  Кто может нас  искать? - пробормотал я. - Кто-то, обладающий магией.
Этот,  как  его...  Седракс. Или снова  хоринги. Хотя  нет,  магия  хорингов
совершенно непонятна,  но легко узнаваема,  и  ее ни с чем  не спутаешь. Нас
преследует не их магия. Людская.
     Значит, либо  Седракс, либо кто-то еще, мне неизвестный. Да  и Седракс,
по сути,  мне неизвестен.  Только  имя,  да  и  то  ненастоящее, потому  что
истинное свое имя чародей не откроет никому и никогда.
     Если нас выследят... то за каждым кустом может сидеть  кто-нибудь вроде
Чистого брата. Просто  человека я разделаю  в капусту,  одного, двух,  трех.
Если они не мастера клинков. Или другого оружия. Если мастера - мне придется
повозиться,  а  то и  применить кое-что из арсенала  тайных приемчиков... не
всегда честных. Но я никогда и не говорил, что собираюсь драться честно.
     "Погоди, Моран,  - одернул я себя. - В  твоем Каменном лесу снова стало
темнее.  Ну  их, эти  удары  исподтишка  и  отравленные  иглы.  Что  ты,  не
справишься простым мечом? Да еще если рядом карса и Ветер?"
     Наверное, справлюсь. Еще  в Торнсхольме глава цеха  наемников удивлялся
моей  реакции. Не  знал,  бедняга, что  у  оборотней реакция  чуть не  вдвое
быстрее  человечьей.  Это  Унди меня просветил, и с  некоторых пор  я  своей
быстротой беззастенчиво пользуюсь. И всегда - успешно.
     А вот если придется выходить против мастера  магии, тогда плохо. Я хоть
и существо  непростое,  сам  пользоваться  магией  не  умею.  Чувствовать  -
чувствую, а пользоваться - увы.
     Ладно. Будем  последовательны, тогда  не  переполовинят,  как говаривал
старина  Унди в  минуты особенного просветления. Где  удобнее  всего сделать
засаду? Я тут кусты поминал,  но до самых гор кустов, похоже, не  дождаться.
Равнина. Значит, не в кустах. А где?
     Наверное, там,  куда мы обязательно  придем. Не  сможем не придти. Есть
впереди такое место?
     Есть. И только одно. Знак.  Я уже чувствую его - ведь магию хорингов ни
с чем  не спутаешь.  Мимо него мы не пройдем. И это единственное место, мимо
которого мы не пройдем.
     Ответ оказался прост. Следует  не зевать у Знака,  не  считать ворон, а
ждать неприятностей.
     - Молодец, Корняга, - похвалил я  задумчиво. - Ты меня предостерег. Я и
сам чувствовал что-то такое... нехорошее.  Но  ты меня убедил  окончательно.
Молодец.
     Корняга  даже не напыжился. Только коротко  ухнул, что означало у  него
печальный вздох.
     "И надо бы предупредить Тури. Она, хоть и в теле карсы, может услышать.
Я уже больше половины  дня был  вместе с вулхом. Завтра, поди,  чуть не весь
день пробуду."
     Ветер продолжал идти  шагом, и карса  вскоре нас нагнала. Кажется,  она
повеселела немного.  Я  выпрыгнул из седла и коротко свистнул. Карса  тотчас
тенью метнулась ко мне и потерлась о ноги - это она любила. Я по обыкновению
с трудом устоял на ногах, а потом почесал ей за ушами.
     - Послушай, киса, - сказал я ровно. - Надеюсь, Тури сейчас меня слышит,
хоть и не может подать никакого знака.
     Карса фыркнула и стрельнула глазищами.
     "Слышу, слышу, Одинец! Говори!"
     Интересно, это действительно со  мной  общается  Тури, или  я  это  все
придумываю на ходу?
     - Есть у  меня подозрение, милая, что у  Знака  нам готовят веселенькую
встречу. Так что ты это... коготки выпусти заранее, ладно?
     Карса зашипела, тихо-тихо, и  еле  заметно выгнула  спину. Ладно, будем
надеяться, что ты меня поняла.
     Я выпрямился и хотел уже  вновь вскочить в седло,  но  тут  меня  вдруг
обдало слабым, но вполне ощутимым  порывом ветра. Легким, как  вздох. Словно
над головой пронеслась невидимая птица.
     Я с сомнением взглянул в  хрустально-синюю бездну неба. Последнее время
я не верил в случайность подобных мелочей.

     Кустов  на  равнине  я  и  впрямь не встретил. Зато  валуны, из®еденные
ветрами и  равнодушным  временем,  стали  попадаться  все  чаще.  Небольшие,
стоящий  человек был  заметен издалека,  а вот  стоило присесть - и все. Ищи
хоть до скончания времен.
     Засада  была  впереди  -  проснувшимся  непонятным  мне  чувством я  ее
вычислил.  Вон там, шагах в ста  впереди,  среди белых, как  черепа, камней.
Хотя   нет,  камни   больше  напоминают  не   черепа,  а  полуискрошенные  и
затупившиеся зубы великана.
     Там. М-м-м...  Трое.  Все трое  - маги. Пахнут они по-особому. Мысленно
пахнут, конечно, а не в обычном смысле. Я ведь не вулх, который по настоящим
запахам  мастак.  Не с  человеческим носом  ловить слабые  запахи, доносимые
легким ветром...
     И, провалиться мне тут же, если эти трое нас любят!
     Но помимо  этих  трех  я  чувствовал  еще  и  хорингов.  И,  что  самое
интересное, нигде не видел столба с плоской пластиной на вершине.
     Ветра я  оставил далеко  позади. Шагах  в трехста.  Корнягу -  тоже.  А
карса, понятно, прокралась со мной.
     Я лихорадочно размышлял, как бы подобраться к этим троим поближе, когда
в камень над нашими головами ударила тусклая фиолетовая молния.
     - Эй,  нечисть! Вылезайте. Вам все равно конец! - крикнули  нам.  И для
вящей  убедительности разнесли молнией еще  один камень поблизости. Я пихнул
карсу в одну сторону, а сам проворно пополз в другую.
     Но в тот же  миг я услышал, как тренькнула тетива лука, и белооперенная
стрела мелькнула в вечернем небе. Меар опускался.
     Тот, кто кричал нам, чтоб вылазили, ругнулся и зашипел от боли.
     С треском распороли  воздух  еще две молнии,  и в ноздри ударил свежий,
как после грозы, запах.
     "Влипли, - подумал я. - Между молотом и наковальней."
     С одной стороны - эти...  охотники  на  оборотней. С другой  - хоринги,
лично против которых я ничего не имел, но  они  против меня - имели. Убитого
Иланда, например. Или Винора - я уже и не помнил, кого убил я, а кого карса.
     Совсем  рядом  что-то происходило.  Звуки  мне  ничего не говорили -  я
просто  ни с  чем не  мог их  связать.  Никогда ничего подобного не  слышал.
Однажды воздух стал совсем синим,  словно Меар сорвался с небес и рухнул  за
соседней  россыпью  камней, а  раз невдалеке встал крутящийся  рыжий смерч и
кто-то  диким голосом закричал. Потом некоторое  время звенело железо, и это
были единственные звуки, которые я опознал легко: рубились на мечах. Недолго
и,  кажется, безрезультатно.  В том  смысле,  что  никому из  противников не
удалось убить другого.
     Высунуться я не решался, видеть  же происходящее хотелось страшно, да и
нужно  было.  Но  как высунешься? Чтоб  тут  же молнию  в лоб  схлопотать? А
озираться, лежа среди камней, толку было мало.
     И  вдруг взгляд мой  сам  собой упал на камень,  в который  я  вжимался
плечом. В очередной раз пошевелившись, я повернулся и наконец увидел, на что
опирался.
     На камне цвел живой рисунок хорингов. Одну  грань камня отшлифовали  до
зеркальной  гладкости, и древний мастер вдохнул в холодную глыбу часть своей
нечеловеческой души.
     Тьма!  Я обполз  камень, чтоб  глянуть с другой стороны, и  не  ошибся.
Рисунок был и там. Иной.
     Я ползал вокруг Знака. Второго Знака на пути к У-Наринне.