шадь
была получше моей, - продолжал Блэз, - и monsieur Холт велел  мне  пересесть
на нее, а свою Белоножку я легонько  стегнул,  и  она  затрусила  домой.  Мы
поехали дальше,  по  направлению  к  Ньюбери;  около  полудня  мы  заслышали
выстрелы; в два часа, когда мы поили коней в придорожной  гостинице,  к  нам
подъехал всадник и сказал,  что  все  пропало.  Шотландцы  заявили  о  своих
намерениях на час раньше, чем следовало, и генерал Гинкель  выступил  против
них. Все надежды рухнули.
     "А мы застрелили офицера при исполнении служебного долга и дали убежать
солдату, видевшему это!" - вскричал милорд.
     "Блэз, - сказал мне monsieur Холт, достав записную  книжку  и  набросав
две записки - одну для миледи, другую для вас, мистер Гарри, - возвращайтесь
тотчас же в Каслвуд и передайте это", - и вот я здесь.
     С этими словами он вручил Гарри обе записки. Мальчик прочел ту, которая
предназначалась ему, в ней стояло: "Сожги бумаги из  тайника,  сожги  и  эту
записку. Ты ничего не слышал и не знаешь". Прочтя  записку,  Гарри  бросился
наверх,  в  покои  своей  госпожи,  поднял  камеристку,  спавшую  у   дверей
опочивальни, велел ей зажечь свечу и  разбудить  миледи,  которой  и  вручил
послание патера Холта.  В  дачном  наряде  она  являла  собой  прелюбопытное
зрелище; Гарри до тех пор еще не приходилось видеть ничего подобного.
     Как только записка очутилась в руках миледи, Гарри поспешил  в  комнату
капеллана, открыл тайник над камином и  сжег  все  находящиеся  там  бумаги,
после чего, следуя примеру самого мистера Холта,  взял  одну  из  рукописей,
содержавших проповеди  его  преподобия,  и  дал  ей  наполовину  истлеть  на
жаровне. К тому времени, как догорели последние  клочки  бумаг  из  тайника,
настал уже день. Гарри снова  побежал  к  своей  госпоже.  Снова  камеристка
провела его в комнату  ее  милости;  последняя  (из-за  полога,  скрывавшего
кровать) приказала передать ему, чтоб закладывали карету, так как она тотчас
же намерена покинуть замок.
     Но тайны туалета миледи потребовали в этот день  не  менее  длительного
срока, чем обычно, и карете долго пришлось ожидать, пока ее  милость  кончит
наряжаться. И в  ту  самую  минуту,  когда  виконтесса,  готовая  наконец  к
отъезду, переступила порог своей комнаты,  прибежал  из  деревни  юный  Джон
Локвуд с вестью о том, что к дому приближаются два или три десятка солдат, а
с ними стряпчий и три офицера. Джон опередил их всего минуты на  две,  и  не
успел он кончить свой рассказ, как отряд вступил во двор замка.

        "Глава VI"
     Исход заговоров - смерть Томаса, третьего виконта Каслвуда и заключение
     в тюрьму виконтессы, его супруги

     Сначала миледи  решила  умереть,  подобно  Марии,  прекрасной  королеве
шотландской, на которую она мнила себя похожей, и, поглаживая свою  жилистую
шею, сказала: "Они увидят, что Изабелла Каслвуд  готова  достойно  встретить
свою судьбу". Но Виктуар, камеристке, удалось убедить ее, что, так как  пути
к бегству отрезаны, самое разумное принять непрошеных  гостей,  сделав  вид,
будто она ничего не подозревает, и что лучше  всего  ей  дожидаться  их,  не
выходя из своей опочивальни. Итак, черную японскую шкатулку,  которую  Гарри
должен был снести в карету, водворили на прежнее  место,  в  покоях  миледи,
куда вслед за тем удалились госпожа и служанка. Виктуар тут же снова вышла и
наказала пажу говорить, что ее милость  больна  и  не  покидает  постель  по
причине острого ревматизма.
     Между тем солдаты достигли Каслвудского замка. Гарри видел их  из  окна
гобеленовой гостиной; двое встали часовыми у ворот, человек пять направились
к конюшням; а остальные во главе  с  капитаном  и  каким-то  джентльменом  в
черном платье, - по-видимому, это был стряпчий, - поднялись вслед за слугой,
указывавшим путь, по лестнице, которая вела к покоям милорда и миледи.
     Капитан,  красивый,  добродушного  вида  человек,  и  стряпчий,  пройдя
переднюю комнату, очутились в гобеленовой гостиной, где не  застали  никого,
кроме юного Гарри Эсмонда, пажа.
     - Передай своей госпоже, малыш, - ласково  сказа  капитан,  -  что  нам
нужно поговорить с ней.
     - Госпожа моя больна и лежит в постели, - ответил паж.
     - А какая у нее болезнь? - спросил капитан.
     Мальчик ответил:
     - Ревматизм.
     - Ревматизм! Тяжелая  болезнь,  что  и  говорить,  -  продолжал  добрый
капитан. - А карету,  что  стоит  во  дворе,  верно,  собрались  послать  за
доктором?
     - Не знаю, - сказал мальчик.
     - И давно ее милость болеет?
     - Не знаю, - сказал мальчик.
     - А когда уехал милорд?
     - Вчера вечером.
     - Вместе с патером Холтом?
     - Да, вместе с мистером Холтом.
     - А какой дорогой они поехали? - спросил стряпчий.
     - Я с ними не ездил, - сказал паж.
     - Нам нужно видеть леди Каслвуд.
     - Мне приказано никого  не  впускать  к  ее  милости,  она  дурно  себя
чувствует, - сказал паж; но в эту минуту из соседней комнаты вышла Виктуар.
     - Тсс! - сказала она и затем, как бы  не  ожидав  увидеть  посторонних,
прибавила: - Что здесь за шум? Этот джентльмен - доктор?
     -  Полно  прикидываться!  Нам  нужно  видеть  леди  Каслвуд,  -  сказал
стряпчий, отстраняя ее и проходя в дверь.
     Занавеси на окнах опочивальни  были  спущены,  отчего  в  комнате  было
темно, а сама миледи, в ночном чепце,  полулежала  в  постели,  опираясь  на
подушки, мертвенно-бледная, несмотря на  румяна,  которые  она  все-таки  не
решилась стереть.
     - Кто там? Доктор? - спросила она.
     - Все это притворство ни к чему, сударыня,  -  сказал  мистер  Уэстбери
(таково было имя капитана).  -  Я  прибыл  сюда,  чтобы  арестовать  Томаса,
виконта  Каслвуда,  неприсягнувшего  пэра,  Роберта   Тэшера,   каслвудского
викария, и Генри Холта, иезуитского священника, известного также под многими
другими именами и обозначениями, который  в  царствование  покойного  короля
отправлял здесь обязанности капеллана, а  ныне  возглавляет  заговор,  вящий
себе целью восстание против законной власти величеств  короля  Вильгельма  и
королевы Марии;  мне  дан  приказ  обыскать  этот  замок,  ибо  здесь  могут
находиться документы и иные  доказательства  существования  заговора.  Пусть
ваша милость соблаговолит передать мне ключи, и помните, что  вам  же  будет
лучше, если вы окажете нам содействие в наших поисках.
     - Но, сэр, ведь у меня ревматизм, я  не  могу  двигаться,  -  возразила
миледи,  похожая  на  мертвеца,  хотя,  ложась  в  постель,  она  не  забыла
подкрасить щеки и надеть новый чепчик, чтобы выглядеть  как  можно  лучше  к
приходу офицеров.
     - Я попрошу разрешения оставить в этой комнате часового, на случай если
вы пожелаете встать, чтобы к услугам вашей милости была рука, на которую  вы
могли бы опереться, - сказал капитан Уэстбери. - Ваша служанка покажет  мне,
откуда начать поиски. -  И  madame  Виктуар,  без  умолку  болтая  на  своем
французско-английском диалекте, принялась один  за  другим  открывать  перед
капитаном ящики и сундуки, в которые он  заглядывал,  как  показалось  Гарри
Эсмонду, довольно небрежно, с улыбкой на лице, точно вел  обыск  только  для
формы.
     У одного шкафа Виктуар бросилась на колени и,  простирая  вперед  руки,
закричала пронзительным голосом:
     - Non, jamais, monsieur l'officier, jamais! {Нет, ни за  что,  господин
офицер, ни за что! (франц.).}. Я скорее умру, нежели  подпущу  вас  к  этому
ящику.
     Но капитан Уэстбери все же настоял на том, чтобы открыть  ящик,  и  при
виде его содержимого улыбка, не  сходившая  у  офицера  с  лица,  перешла  в
откровенный взрыв хохота. В ящике находились не бумаги, касающиеся заговора,
но парики, румяна и притирания миледи, и  Виктуар,  видя,  что  капитан,  не
смущаясь, продолжает  обыск,  объявила,  что  все  мужчины  -  чудовища.  Он
постучал по стенке, чтобы узнать, не двойная ли она, но когда вслед  за  тем
он погрузил обе руки в ящик, миледи голосом, который не слишком  походил  на
голос слабой и больной женщины, воскликнула:
     -  Так,  значит,  капитан,  в  ваши  обязанности   входит   не   только
арестовывать мужчин, но и оскорблять женщин?
     - Все эти предметы опасны лишь тогда, когда они  украшают  особу  вашей
милости, - сказал  капитан  с  иронической  галантностью,  отвешивая  миледи
низкий поклон. - Покуда я не нашел никаких следов государственной  измены  -
вижу здесь только оружие, при помощи которого красоте дано право убивать.  -
И он острием шпаги указал на один из париков. - Итак, перейдем  к  обыску  в
остальных комнатах замка.
     - Вы в самом деле хотите оставить этого мужлана в моей  опочивальне!  -
вскричала миледи, указывая на солдата.
     - Что делать,  сударыня.  Нужен  же  вам  кто-нибудь,  чтобы  оправлять
подушки и подносить лекарство. Позвольте, я...
     - Сэр! - не своим голосом взвизгнула миледи.
     - Сударыня, если вы так больны, что  не  можете  встать  с  постели,  -
сказал капитан более строгим тоном, - мне придется вызвать сюда четверых  из
моих людей, чтобы они приподняли вас вместе с простынями. Короче  говоря,  я
должен осмотреть постель; в постели  тоже  с  успехом  могут  быть  спрятаны
бумаги; нам это доподлинно известно и потому...
     Но тут миледи  пришлось  испустить  крик  неподдельного  отчаяния,  ибо
капитан, перетряхивая подушки  и  валики,  напал  наконец  на  "огонь",  как
говорят при игре в фанты, и, вытащив одну из подушек, сказал:
     - Что ж, разве я не был прав? Вот подушка, набитая документами.
     - Какой-то негодяй выдал нас! - воскликнула миледи, садясь на  постели,
причем обнаружилось, что под ночной сорочкой на ней надето дорожное платье.
     - Теперь я вижу, что ваша  милость  в  состоянии  двигаться;  а  потому
позвольте предложить вам руку и просить вас встать с постели.  Вам  придется
нынче вечером совершить небольшое путешествие - до замка Хекстон. Угодно вам
ехать в собственной  карете?  Ваша  служанка  может  сопровождать  вас  -  и
японская шкатулка тоже.
     - Сэр, даже в борьбе между мужчинами лежачего не бьют,  -  с  некоторым
достоинством произнесла миледи. - Неужели же вы не можете пощадить женщину?
     - Соблаговолите встать, сударыня, чтобы я мог обыскать всю  постель,  -
сказал капитан. - У нас нет больше времени на праздные разговоры.
     И старуха без дальнейших пререканий поднялась с постели. На  всю  жизнь
осталась в памяти Гарри Эсмонда эта  длинная  сухопарая  фигура  в  парчовом
платье и белой ночной сорочке поверх  него,  в  красных  чулках  с  золотыми
стрелками и белых с  красными  каблуками  туфельках.  Сундуки,  уложенные  к
отъезду, стояли в передней комнате,  а  лошади  в  полной  сбруе  ожидали  в
конюшне, о чем капитану, по-видимому,  было  известно  из  особых  и  тайных
источников, - каких именно, Эсмонду нетрудно было  догадаться  впоследствии,
когда доктор Тэшер жаловался на правительство короля Вильгельма, отплатившее
ему будто бы черной неблагодарностью за оказанные в свое время услуги.
     Здесь он может рассказать, - хотя в ту пору он был  слишком  юн,  чтобы
понимать все происходившее, -  что  заключали  в  себе  те  бумаги,  которые
хранились в японской  шкатулке  и  при  известии  о  приходе  офицеров  были
переложены в подушку, где их и захватил капитан Уэстбери.
     Там был писанный рукой патера Холта перечень окрестных дворян -  друзей
мистера Фримена (короля Иакова); подобные же списки были найдены среди бумаг
сэра Джона Фенвика и мистера Коплстона, казненных за  участие  в  упомянутом
заговоре.
     Там был  королевский  патент,  которым  лорду  Каслвуду  и  его  прямым
наследникам мужского пола присваивался титул маркиза Эсмонда, а также указ о
назначении  его  командующим  всеми  вооруженными  силами   в   графстве   и
генерал-майором   {Добиться   восстановления   титула    маркиза,    некогда
принадлежавшего дому Эсмондов, составляло давнишнюю мечту миледи виконтессы;
и говорили, что, получив об эту пору наследство от  своей  незамужней  тетки
Барбары Топхэм, дочери золотых дел мастера,  ее  милость  почти  все  деньги
переслала  королю  Иакову,  каковой  поступок   привел   милорда   в   такое
неистовство, что он едва не отправился тут же в  приходскую  церковь  и  был
умиротворен лишь титулом  маркиза,  который  венценосный  изгнанник  прислал
своему верному слуге взамен полученных пятнадцати тысяч фунтов.}.
     Были там и различные письма от местной знати  и  дворян,  из  тех,  что
продолжали служить королю - кто с искренним убеждением, а кто  сомневаясь  и
колеблясь, - и два письма,  в  которых  упоминалось  о  полковнике  Фрэнсисе
Эсмонде (к счастью для последнего); одно из них,  писанное  патером  Холтом,
гласило: "Я посетил полковника в его поместье Уолкот, близ  Уэльса,  где  он
живет со времени отъезда короля, и весьма настойчиво склонял  его  в  пользу
мистера Фримена, рисуя ему все выгоды, которые представляются от торговли  с
этим купцом, а также предлагал значительные  денежные  суммы,  как  то  было
условлено между нами. Однако же он отказался; он продолжает считать  мистера
Фримена главою фирмы и не намерен действовать в ущерб  ему  или  вступать  в
торговые сношения с другой фирмой, но с тех пор, как мистер  Фримен  покинул
Англию, полагает себя свободным  от  всякого  долга  перед  ним.  Полковник,
видимо, больше  думает  о  жене  и  об  охоте,  нежели  о  делах.  Он  долго
расспрашивал меня о Г. Э., ублюдке, как он его называет, выражая опасения по
поводу того, как намерен поступить милорд в отношении его. Я  его  успокоил,
сообщив все, что мне известно  о  мальчике  и  о  наших  намерениях  в  этом
вопросе; но в вопросе о Фримене он оказался непреклонным".
     Другое письмо было от самого полковника Эсмонда к его  кузену,  где  он
упоминал о том, что к нему приезжал некий капитан Холтон и пытался подкупить
его большими суммами денег, чтобы он перешел на сторону  _известного  лица_,
при этом указывая, что глава  дома  Эсмондов  принимает  в  последнем  самое
горячее участие. Но что он, со своей  стороны,  переломил  шпагу,  когда  К.
покинул родину, и не намерен более обнажать ее в этой распре. Что бы там  ни
было, а П. О. нельзя отказать в благородном мужестве, и он, полковник, видит
свой долг, как и всякого англичанина, в том, чтобы поддерживать в стране мир
и не допускать  в  нее  французов;  короче  говоря,  он  не  желает  быть  в
какой-либо мере причастным к этим замыслам.
     Об этих двух письмах, как и  об  остальном  содержимом  подушки,  Гарри
Эсмонду рассказал впоследствии полковник  Фрэнк  Эсмонд,  тогда  уже  виконт
Каслвуд; последний, когда ему показали это письмо, от души порадовался  -  и
не без оснований, - что не принял участия в заговоре, который оказался столь
роковым для многих замешанных в нем. Но в то время как происходили  все  эти
события, мальчик, разумеется,  ничего  не  понимал,  хоть  и  был  очевидцем
многому; он мог лишь догадываться, что его покровитель и его госпожа  попали
в какую-то беду, по причине которой первому пришлось обратиться в бегство, а
вторая была арестована людьми короля Вильгельма.
     Завладев бумагами,  спрятанными  в  подушке,  офицеры  продолжали  свой
обыск, но уже без особой тщательности. Они  направились  в  комнату  мистера
Холта,  следуя  за  учеником  доброго  патера,  который,  помня  данные  ему
наставления, показал им место, где хранился ключ, отпер дверь и пропустил их
в комнату.
     Увидя полуистлевшие листки, они тотчас же радостно  ухватились  за  эту
добычу,  и  юного  проводника  немало  позабавило   озадаченное   выражение,
появившееся на их лицах.
     - Что это такое? - спросил один.
     - Написано на чужом языке, -  сказал  стряпчий.  -  Чему  ты  смеешься,
щенок? - добавил он, поворотись к мальчику, который не мог сдержать улыбки.
     - Мистер Холт говорил, что это проповеди, - сказал Гарри, - и велел мне
сжечь их (что, впрочем, было чистой правдой).
     - Проповеди? Как бы не так! Готов поклясться,  что  это  доказательства
измены! - вскричал стряпчий.
     - Черт возьми! Для меня это все равно что китайская грамота,  -  сказал
капитан Уэстбери. - Можешь ты прочесть, что тут написано, мальчик?
     - Да, сэр, я немного знаю этот язык.
     - Тогда читайте, сэр, да только, смотрите,  по-английски,  не  то  худо
будет, - сказал стряпчий.
     И Гарри принялся переводить:
     - "Не сказал ли один из сочинителей ваших: "Дети Адамовы трудятся ныне,
как некогда трудился он сам, у древа познания добра и  зла,  сотрясая  ветви
его в надежде достигнуть плода,  а  древом  жизни  пренебрегая".  О,  слепое
поколение! Ведь именно древо познания, к которому привел вас змий..." -  Тут
мальчику пришлось остановиться, так как конец страницы был уничтожен  огнем;
и, обращаясь к стряпчему, он спросил: - Читать еще, сэр?
     Стряпчий сказал:
     - Мальчик не так прост, как кажется; кто знает, не смеется  ли  он  над
нами?
     - А мы сейчас позовем Ученого Дика, - воскликнул,  смеясь,  капитан  и,
выглянув в окно, окликнул проходившего мимо солдата: -  Эй,  Дик,  ступай-ка
сюда, нам нужна твоя помощь!
     На зов явился плотного сложения человек с широким добродушным  лицом  и
отсалютовал своему начальнику.
     - Скажите нам, Дик, что здесь написано? - обратился к нему стряпчий.
     - Моя фамилия - Стиль, сэр, - сказал солдат. - Я Дик для  моих  друзей,
но среди них я не знаю ни одного, который принадлежал бы к вашему сословию.
     - Хорошо, Стиль.
     - Мистер Стиль, будьте добры, сэр. Когда вы  говорите  с  джентльменом,
состоящим на службе в конной гвардии его величества, потрудитесь  обходиться
без фамильярностей.
     - Я не знал, сэр, - сказал стряпчий.
     - Откуда же вам знать! Вы, я полагаю, не слишком привыкли иметь дело  с
джентльменами.
     - Полно болтать, прочти-ка лучше вот это, - сказал Уэстбери.
     - Написано по-латыни, - сказал Дик, кинув взгляд на обгорелые листки  и
снова салютуя своему начальнику, - и взято из проповеди мистера Кэдворса.  -
Тут он перевел отрывок почти слово в слово так, как это сделал Генри Эсмонд.
     - Вот ты какой ученый, - сказал капитан мальчику.
     - Верьте мне, он знает больше, чем говорит,  -  сказал  стряпчий.  -  Я
думаю, не прихватить ли нам его в карете вместе со старой Иезавелью.
     - За то, что он перевел нам  страничку  латыни?  -  добродушно  спросил
капитан.
     - Мне все равно,  куда  ни  ехать,  -  сказал  Гарри  Эсмонд  просто  и
искренне. - У меня никого нет.
     Было, должно быть, что-то трогательное  в  голосе  мальчика  и  в  этом
бесхитростном признании своего  одиночества,  ибо  капитан  бросил  на  него
взгляд, исполненный ласкового сочувствия, а капрал, чья фамилия была  Стиль,
ласково положил ему руку на голову и произнес несколько слов по-латыни.
     - Что он говорит? - спросил стряпчий.
     - Да спросите вы у него самого! - воскликнул капитан.
     - Я сказал, что и сам знавал в жизни горе и научился  помогать  в  беде
другим, а это не по вашей части, мистер Бумажная Душа, - сказал капрал.
     - Не советую вам связываться с Ученым Диком, мистер  Корбет,  -  сказал
капитан. А Гарри Эсмонд, в ком  ласковый  взгляд  и  ласковые  слова  всегда
встречали живой  отклик,  исполнился  благодарности  к  своему  неожиданному
заступнику.
     Меж тем заложили лошадей, и виконтессу, спустившуюся вместе  с  Виктуар
вниз, усадили в  карету.  Француженка,  которая  обычно  с  утра  до  вечера
бранилась с Гарри Эсмондом, при  прощании  расчувствовалась  и  назвала  его
"ангелочком", "бедным малюткой" и еще дюжиной ласковых имен.
     Виконтесса протянула ему свою костлявую руку для поцелуя и призвала его
вечно хранить верность дому Эсмондов.
     - Если с милордом приключится недоброе, - сказала она, -  его  преемник
не замедлит отыскаться, и у него вы найдете защиту. Узнав о моем  положении,
они не посмеют обратить свою месть на меня.  -  И  она  с