по непотребной девке, вокруг - пьяная орава приспешников, разделивших
его участь, тут же хозяин, требующий уплаты по счету; и  вот  от  величия  в
несчастье не осталось и  следа.  Муза  истории  стыдливо  отворачивается  от
вульгарного зрелища и затворяет дверь, на которой  записано  все  выпитое  и
неоплаченное изгнанником, чтобы не видеть его посреди  бочек  и  кружек,  не
слышать кабацкой песни, которую горланят хором он и его друзья. Нужен был бы
Остаде или Миерис, чтобы написать портрет такого человека,  как  Кард.  Ваши
Неллеры и Лебрены знают только свои неуклюжие и неправдоподобные  аллегории,
а  мне  всегда  казалось  богохульством  сажать  на  Олимп  такое   насквозь
проспиртованное божество.
     Что до спутника короля, виконта Каслвуда, осиротевшего со смертью сына,
разоренного своею  преданностью,  покрытого  рубцами  и  шрамами  -  памятью
славных дел - и состарившегося в  изгнании,  о  нем,  думается  мне,  родичи
должны молчать; и если сей патриарх свалился под действием винных паров,  им
не пристало указывать на него пальцами и  останавливать  прохожих,  чтоб  те
смеялись над ого сединами и багровым лицом. Как! Разве поток сбегает  с  гор
прозрачным и вольным для того,  чтобы  пробежать  по  прекрасным  пастбищам,
вскормить и  пустить  на  простор  светлые  ручьи  и  кончить  свой  путь  в
деревенской  канаве?  Жизни,  имевшие  прекрасное   начало,   нередко   ждет
бесславный конец; с почтением и  благоговейным  страхом  должен  наблюдатель
размышлять о подобных судьбах, узнавая их историю. Я слишком часто  встречал
Успех на своем веку, чтобы с приветственными кликами  бросать  вверх  шляпу,
когда он проезжает мимо в золоченой карете; я свершу свой  скромный  долг  и
позабочусь о том, чтобы мои соседи  в  толпе  не  слишком  разевали  рты  от
удивления и не рукоплескали слишком громко. Лорд-мэр ли это, во  всем  своем
блеске отправляющийся на парадный обед в Мэншен-Хаус? Или это  бедняга  Джек
из Ньюгетской  тюрьмы,  которого  шериф  и  копьеносцы  сопровождают  в  его
последнем путешествии к Тайберну? Я заглядываю в свое сердце и решаю, что  я
не хуже лорд-мэра, и вижу, что я не лучше  ньюгетского  Джека.  Наденьте  на
меня цепь и красную мантию и поставьте  передо  мною  пудинг,  и  я  отлично
исполню роль олдермена и после сытного обеда вынесу Джеку смертный приговор.
Морите меня голодом,  отнимите  у  меня  книги  и  общество  честных  людей,
приучите меня любить игру в кости, джин и наслаждения, а потом пустите  меня
на Хаунслоу-Хит, и я схвачу первый подвернувшийся кошелек. "И буду  повешен,
как того и заслуживаю", - добавите вы, желая  положить  конец  этой  скучной
болтовне. Я не говорю "нет". Я могу только принять мир таким, каким я нахожу
его, включая пеньковый галстук, поскольку он нынче в моде.

        "Глава I,"
     повествующая о том, как Фрэнсис, четвертый виконт, прибыл в Каслвуд

     Когда Фрэнсис, четвертый виконт Каслвуд, вступил в свои  наследственные
права и в году 1691-м явился  в  качестве  законного  владельца  в  поместье
Каслвуд в графстве Хэмпшир, - единственным, не считая  прислуги,  обитателем
Каслвудского замка был двенадцатилетний мальчик, о котором  никто  бы  и  не
вспомнил, если б миледи виконтесса не натолкнулась  на  него  в  самый  день
своего приезда, обходя вместе  с  домоправительницей  все  помещения  замка.
Мальчик в это время сидел в комнате, известной под названием библиотеки  или
желтой галереи, где висели портреты предков, в том числе шедевр сэра Антонио
Ван-Дейка, изображавший Джорджа, второго виконта, а также писанный  мистером
Добсоном портрет недавно скончавшегося третьего  виконта;  супруга  и  вдова
последнего не сочла, видимо, уместным увезти его из Каслвуда и, переезжая  в
свой дом в Челси, близ Лондона, захватила лишь собственный  портрет,  работы
сэра Питера Лели, изобразившего миледи в виде охотницы из свиты Дианы.
     Новая  владелица  Каслвуда  застала  печального  маленького  отшельника
углубившимся в  толстую  книгу,  которую  он  отложил,  как  только  заметил
появление незнакомой и прекрасной леди. И так как он  понял,  кто  была  эта
незнакомка, он встал  и  поклонился  ей  робко  и  почтительно,  приветствуя
хозяйку приютившего его дома.
     Она протянула руку - разве когда-нибудь эта  рука  медлила  протянуться
для доброго дела или для защиты обездоленных и несчастных?
     - А вот и наш кузен, - сказала она. - Как же вас зовут, кузен?
     - Меня зовут Генри Эсмонд, - сказал мальчик, глядя на нее с восторгом и
в то же время с некоторым удивлением, потому что она явилась перед ним,  как
dea certe {Поистине богиня (лат.).}, и ему показалось,  что  никогда  он  не
видел ничего прекраснее. Ее золотистые волосы блестели  в  золоте  солнечных
лучей, свежий румянец оттенял белизну  кожи;  губы  улыбались,  а  в  глазах
светилась такая доброта, что у Гарри Эсмонда от изумления забилось сердце.
     - Да, да, именно так его зовут, миледи,  -  сказала  домоправительница,
миссис Уорксоп (старая гарпия,  которую  мальчик  ненавидел  и  которая  еще
больше ненавидела его); при  этом  старуха  многозначительно  покосилась  на
портрет покойного лорда, тот самый, что и поныне хранится в семье; у милорда
на этом портрете благородный и строгий взгляд, рука покоится на эфесе шпаги,
а к груди приколот орден, пожалованный ему императором во  время  Дунайского
похода против турок.
     При  виде  разительного  и  бесспорного  сходства  между  портретом   и
мальчиком новая виконтесса, все еще державшая руку Генри  Эсмонда  в  своей,
покраснела, выпустила эту руку и торопливо пошла по галерее; миссис  Уорксоп
последовала за ней.
     Когда она вернулась,  мальчик  стоял  на  том  же  месте,  и  его  рука
безжизненно висела, белея на черном сукне платья,  -  так,  как  она  упала,
когда миледи выпустила ее.
     Мне думается (да и сама она впоследствии признавалась в  этом),  сердце
ее дрогнуло при мысли о том, что она могла обидеть живое существо,  будь  то
взрослый или ребенок; потому что, дойдя до двери в  дальнем  конце  галереи,
она отослала домоправительницу с  каким-то  поручением,  а  сама  воротилась
назад и, подойдя к мальчику, с неизъяснимым состраданием и лаской во взгляде
взяла его за руку, а другую свою прекрасную руку положила ему  на  голову  и
обратилась к нему со  словами,  которые  были  исполнены  такого  участия  и
произнесены голосом столь нежным, что мальчику, никогда прежде не  видевшему
подобной  красоты,  показалось,  будто  какая-то  неземная  ангельская  сила
повергает его ниц, и, опустившись на одно колено,  он  поцеловал  прекрасную
руку, несшую ему утешение. До конца своих дней Эсмонд  помнил  леди  Каслвуд
такою, какой она была в то  мгновение,  ее  черты  и  выражение,  кольца  на
прекрасных ее руках, самый аромат ее платья, взгляд,  сиявший  удивлением  и
лаской, улыбку на губах и солнечный золотой ореол вокруг головы.
     В то время как мальчик все еще стоял в этой позе смирения, в галерею  с
другого конца вошел статный джентльмен, ведя за руку  девочку  лет  четырех.
Джентльмен разразился громким хохотом при виде нелепой маленькой фигурки,  с
бледным лицом и длинными черными волосами, на коленях перед  миледи.  Миледи
покраснела и, словно желая предотвратить  насмешки,  умоляюще  взглянула  на
мужа - ибо вошедший был сам виконт; мальчик тотчас же признал его,  так  как
видел однажды еще при жизни покойного лорда.
     - Так это и есть маленький патер, - сказал милорд, глядя на мальчика. -
Ну, здравствуй, кузен.
     - Он молится маменьке, - сказала  девочка,  едва  достававшая  отцу  до
колен; услышав это, милорд снова разразился громким хохотом, а  кузен  Генри
стоял с преглупым видом. Он придумал не менее полудюжины ответных речей, но.
это  было  лишь  спустя  несколько  месяцев,  когда  он  вспоминал  об  этом
приключении, а в ту минуту он вовсе не нашелся, что сказать.
     - Le pauvre enfant, il n'a que nous {Бедное дитя, у  него  никого  нет,
кроме нас (франц.).}, - сказала миледи, глядя на мужа;  и  мальчик,  который
понял ее, чего она, без сомнения, и не подозревала, - от всей  души  был  ей
благодарен за эти добрые слова.
     - Что ж, в друзьях у него недостатка не будет, - ласково сказал милорд.
- Не так ли, Трикс?
     Девочка, которую звали Беатрисой и которой отец дал это  уменьшительное
имя, важно посмотрела на Генри Эсмонда своими  большими  глазами,  потом  ее
лицо, прелестное, как у херувима, просияло в улыбке, и, выступив вперед, она
протянула ему свою маленькую ручку. Остро и сладко защемило у бедного сироты
сердце, переполнившееся благодарностью, счастьем и любовью в  ответ  на  все
эти трогательные знаки участия и ласки со стороны покровителей, ниспосланных
ему небом. Всего лишь час тому назад ему казалось, что  он  совсем  один  на
свете;  когда  поутру  он  заслышал  колокола  каслвудской  церкви,  веселым
перезвоном встречавшие приезд новых лорда и  леди,  в  его  душе  эти  звуки
отдались лишь тревогой и страхом, оттого что он не  знал,  как  отнесется  к
нему новый владелец поместья; все же те, у кого он прежде мог искать защиты,
скрылись неведомо куда или лежали в могиле. Гордость и  недоверие  заставили
его остаться дома, когда викарий, и  жители  деревни,  и  вся  челядь  вышли
навстречу лорду Каслвуду, ибо Генри Эсмонд не был слугой, хотя  и  ел  чужой
хлеб; но не был и родственником, хотя носил имя хозяев  дома  и  унаследовал
кровь их предков; и среди шума и радостной суматохи, сопровождавших прибытие
нового лорда (в честь которого,  разумеется,  готовили  пир  и  стреляли  из
пушек, арендаторы же и все домочадцы кричали "ура", когда карета въезжала во
двор замка), никто не вспомнил о  юном  Генри  Эсмонде,  и  он  незаметно  и
одиноко просидел до полудня в библиотеке, где и нашли его новые друзья.
     Когда милорд и миледи собрались уходить из галереи,  девочка,  все  еще
державшая кузена за руку, потребовала, чтобы и он пошел с ними.
     - Ты всегда  готова  позабыть  старых  друзей  ради  нового,  Трикс,  -
добродушно сказал ей отец и, подав руку жене, направился к выходу.
     Они миновали музыкальную залу, давно пришедшую в  запустение,  и  покои
королевы Елизаветы в часовой башне и вышли  на  лужайку,  откуда  открывался
красивый вид, освещенный лучами заходящего  солнца,  -  темный  лес  и  стая
грачей над ним, и долина, и река, и селение Каслвуд за  рекой,  и  пурпурные
холмы, зрелище которых радовало глаз; там, на лужайке,  дожидался  маленький
наследник Каслвуда, двухлетний малютка, который, завидя свою мать,  вырвался
из рук няньки и побежал к ней.
     - Если здесь тебе не будет хорошо, Рэйчел, -  сказал  милорд,  озираясь
вокруг, - значит, на тебя трудно угодить.
     - Мне хорошо там, где хорошо тебе, - ответила она, - но  нигде  нам  не
будет лучше, чем в Уолкот Форест.
     Тут милорд принялся рассказывать жене обо всем, что  представлялось  их
взгляду и что, кстати сказать, маленький Гарри знал куда  лучше  него,  -  а
именно историю замка:  как  вон  в  те  ворота  бежала  с  пажом  наследница
Каслвуда, через которую поместье  перешло  к  ныне^ладеющему  им  роду,  как
круглоголовые атаковали часовую башню, при  защите  которой  был  убит  отец
милорда.
     - Мне в ту пору было всего лишь два года, - сказал он. -  Ну-ка,  кузен
Гарри, отними сорок шесть от девяноста и скажи, сколько мне теперь лет?
     - Тридцать, - смеясь, сказала его жена.
     - Я слишком стар для тебя, Рэйчел, - ответил милорд, с любовью глядя на
нее. И в самом деле, она  казалась  совсем  девочкой;  ей  едва  исполнилось
двадцать лет.
     - Ты ведь знаешь, Фрэнк, я на все готова, чтобы тебе угодить, - сказала
она, - так вот я тебе обещаю с каждым днем становиться старше.
     - Не зовите папеньку "Фрэнк"; вы теперь должны звать  его  милордом,  -
сказала мисс  Беатриса,  тряхнув  головкой,  чем  вызвала  улыбку  матери  и
добродушный смех отца, а маленький мальчуган, ковылявший тут  же,  засмеялся
тоже, сам не зная почему, - должно быть, потому, что он был  счастлив,  как,
видимо, и все кругом. Как запечатлеваются в памяти подобные мелочи, ландшафт
в лучах  вечернего  солнца,  простой,  обыденный  разговор,  несколько  лиц,
освещенных улыбкою!
     Солнце уже садилось, и маленькому наследнику пора было в постель,  куда
он с  громким  плачем  и  отправился  на  руках  своей  няньки;  зато  Трикс
заручилась обещанием, что будет сегодня ужинать вместе со всеми.
     - И вы тоже с нами, кузен, не правда ли? - спросила она.
     Гарри Эсмонд покраснел.
     - Я... я всегда ужинаю с мисс Уорксоп, - сказал он.
     - К чертям, - сказал милорд, - сегодня ты ужинаешь с  нами,  Гарри.  Не
откажет же он даме, правда, Трикс? - И Гарри всех  удивил  за  столом  своей
необычайной прожорливостью; секрет же был в том, что бедный мальчик  в  этот
день не обедал, так как в суматохе приготовлений к встрече нового  господина
никто о нем не подумал.
     - Не обедал! Бедное дитя! - вскричала миледи, накладывая ему на тарелку
гору мяса, а милорд, наполнив его бокал, предложил ему провозгласить тост, в
ответ на что мистер Гарри воскликнул: "Здоровье короля!"  -  и  одним  духом
осушил бокал. Милорд охотно поддержал его тост, равно как и  многие  другие;
пожалуй, даже чересчур охотно. Он и слышать не захотел о том,  чтобы  доктор
Тэшер (каслвудский  викарий,  явившийся  к  ужину)  удалился,  когда  подали
сладкое; не так уж давно он обзавелся капелланом, сказал он, чтобы тот успел
ему наскучить; и его  преподобие  провел  еще  несколько  часов  в  обществе
милорда за трубкой и пуншевой чашей, после чего не совсем  твердой  походкой
отправился домой, раз десять повторив, что подобное радушие превосходит  все
милости, когда-либо оказанные ему благородным семейством Каслвуд.
     Что же до юного Эсмонда, то, когда он вернулся в свою комнатку,  сердце
его было переполнено изумлением и благодарностью к  новым  друзьям,  которых
даровал ему этот счастливый день. Задолго до того, как в доме все  пришло  в
движение, он уже был на ногах - так ему не терпелось поскорей  увидеть  свою
добрую покровительницу и защитницу, прекрасную леди Каслвуд, и ее детей;  он
лишь опасался, что ласковое расположение, выказанное ему прошедшим  вечером,
вдруг изменится или исчезнет. Но вскоре в сад выбежала маленькая Беатриса, а
за ней следовала ее мать, которая встретила Гарри так же приветливо,  как  и
накануне. Все утро он  рассказывал  ей  в  подробностях  семейные  предания,
известные ему  еще  со  времен  старого  лорда,  и  она  слушала  с  большим
интересом; под конец же, напомнив о вчерашнем разговоре, он  признался,  что
знает французский язык, и поблагодарил ее за доброту.
     - Вот как, - сказала она, краснея. - В таком  случае,  сэр,  вы  должны
давать уроки мне и Беатрисе. -  И  она  стала  расспрашивать  его  о  многих
обстоятельствах, касающихся его самого, но об  этом  стоит  повести  рассказ
более подробный и связный, нежели те короткие  объяснения,  которые  мальчик
давал своей госпоже.

        "Глава II"
     История семейства Эсмонд из Баслвуд-холла

     Известно, что имя Эсмонд и поместье Каслвуд в графстве Хэмпшир  перешло
к семейству, и поныне ими  владеющему,  через  Доротею,  дочь  и  наследницу
Эдварда, графа и маркиза Эсмонда и лорда Каслвуда; названная леди в двадцать
третий год царствования королевы Елизаветы  вышла  замуж  за  Генри  Пойнса,
молодого дворянина, бывшего в ту пору пажом в доме  ее  отца.  Фрэнсис,  сын
вышеупомянутых Генри и Доротеи, принявший имя матери,  которое  впоследствии
стал носить весь его род, полудил от короля Иакова Первого звание  рыцаря  и
титул баронета. Будучи от  природы  воинственного  нрава,  он  долгое  время
провел в Германии, на службе  у  Пфальцского  курфюрста,  где  ему  пришлось
понести немало потерь и пережить немало  опасностей,  ибо  он  ссудил  этому
злополучному князю значительные  суммы  денег  и  был  многократно  ранен  в
сражениях с имперскими войсками, в коих принимал участие.
     По возвращении на родину сэр Фрэнсис был вознагражден за свои заслуги и
жертвы его величеством покойным королем Иаковом  Первым,  который  милостиво
пожаловал своему испытанному слуге должность  лорда  Смотрителя  Кладовых  и
Кравчего Утреннего Кубка, каковой высокий и ответственный пост он занимал во
все время царствования этого короля, равно как и его злополучного преемника.
     Преклонный возраст, а также многочисленные раны и недуги принудили сэра
Фрэнсиса исполнять большую часть своих обязанностей через заместителя; и его
сын, сэр Джордж Эсмонд, сперва в качестве помощника своего отца, а  затем  в
качестве наследника его титула и звания, отправлял эту  должность  почти  во
все время царствования короля Карла Первого и обоих его сыновей,  занимавших
ч престол после него.
     Сэр Джордж Эсмонд женился на особе  не  столь  высокородной,  какой  по
своему имени и званию он мог бы  домогаться,  а  именно  на  дочери  некоего
Томаса Топхэма  из  лондонского  Сити,  олдермена  и  золотых  дел  мастера,
который, приняв сторону парламента в начинавшейся в  ту  пору  междоусобице,
обманул надежды сэра Джорджа, рассчитывавшего получить после  кончины  тестя
немалое наследство, и завещал все  состояние  второй  своей  дочери,  девице
Барбаре.
     Сэр Джордж Эсмонд также отличался  преданностью  и  верностью  особе  и
интересам короля; и в бытность последнего в Оксфорде,  в  году  1642-м,  сэр
Джордж, с согласия отца, в ту пору уже немощного старца, не  выезжавшего  из
поместья Каслвуд, отдал расплавить для нужд короля всю фамильную  золотую  и
серебряную утварь.
     За эти и иные жертвы и заслуги его величеству  угодно  было  указом  за
малой печатью, данным в Оксфорде в январе 1643 года, даровать сэру  Фрэнсису
Эсмонду титул виконта Каслвуда Щендона и звание пэра  Ирландии;  а  так  как
состояние  виконта  весьма  оскудело  вследствие  ссуд  королю,  коих  в  то
тревожное время его величество не мог возвратить, лорду  виконту  пожалованы
были земли в Виргинии, часть которых и  поныне  находится  во  владении  его
потомства.
     Первый виконт Каслвуд умер в преклонных летах, спустя несколько месяцев
после получения своего  нового  титула.  Ему  наследовал  его  старший  сын,
вышеназванный лорд Джордж, кроме которого у него остались еще  дети:  Томас,
полковник королевской службы, впоследствии перешедший на сторону узурпатора,
и Фрэнсис, который принял духовный сан и был убит при защите  замка  Каслвуд
от парламентских войск в лето от Р. X. 1647-е.
     Джордж, лорд Каслвуд (второй виконт), живший при короле  Карле  Первом,
не имел прямых потомков мужского  пола,  кроме  единственного  сына,  Юстеса
Эсмонда, погибшего вместе с половиной своих солдат в битве  при  Ворчестере.
Каслвудские земли были распроданы  и  розданы  сторонникам  республики,  ибо
Каслвуд был замешан почти во всех заговорах против  протектора,  возникавших
после смерти короля вплоть до  возвращения  короля  Карла  Второго.  Милорд,
разорившийся на королевской службе, последовал  за  двором  этого  короля  в
изгнание. У него была всего одна  дочь,  которая  служила  плохим  утешением
своему отцу, ибо перенесенные несчастья не научили изгнанников  добронравию,
и, если верить молве, герцог Йоркский и король, его  брат,  ссорились  из-за
прекрасной Изабеллы Эсмонд. Она была фрейлиной  королевы  Генриетты-Марии  и
еще в юности приняла  католичество;  отец  ее,  человек  слабого  характера,
последовал ее примеру короткое время спустя в Бреде.
     После того как при Ворчестере убит был Юстес Эсмонд, наследником титула
сделался племянник лорда Каслвуда - Томас Эсмонд, в ту пору еще  юноша.  Его
отец принял  в  междоусобице  сторону  парламента,  после  чего  глава  рода
отстранил его от себя, и первое время милорд Каслвуд испытывал такую  ярость
при мысли, что его  титул  (хоть  он  теперь  немногого  стоил)  перейдет  к
негодному  круглоголо