Каслвуда, адресованное его матери, в  котором  милорд
виконт извещал, что запутался в денежных делах, чему виною, как он  к  стыду
своему должен признать, карточная игра и иные безрассудства,  и  что  вместо
пышных празднеств, которыми он намерен был ознаменовать  свое  пребывание  в
Каслвуде, нынешний год ему предстоит вести жизнь скромную  и  бережливую.  В
этой части письма бедного Фрэнка не было ни  единого  слова  вымысла,  можно
было не сомневаться, что он и его  долговязые  шурья  издержали  денег  куда
больше, чем следовало, в прозакладывали все доходы с каслвудского  поместья,
которым любящая мать, во время своего опекунства, управляла столь разумно  и
осмотрительно.
     Здоровье милой Клотильды, говорилось далее в письме, слабовато, и врачи
советуют ей дожидаться родов в Париже. Будучи поэтому вынужден  ехать  один,
без ее милости, он намерен  немедленно  пуститься  в  путь  в  сопровождении
одного лишь слуги и числа семнадцатого либо восемнадцатого июня думает  быть
уже в доме своей матери, к каковому сроку  и  просит  вызвать  адвокатов  из
Грэйз-Инн, а также каслвудского управляющего со всеми  отчетами  по  имению,
дабы он мог в кратчайший срок покончить с делами, получить ту сумму, которая
ему необходима, и поспеть в Париж к родам виконтессы.  Далее  шли  кое-какие
парижские новости, приветы родственникам, и на  этом  письмо  заканчивалось.
Оно было сдано  на  почту  уже  в  Англии,  и,  без  всякого  сомнения,  как
французская, так и английская полиция озаботилась снять с него копию, что  и
требовалось.
     Два дня спустя из Франции было отправлено еще одно письмо, на этот  раз
прямо по почте и также без всяких предосторожностей, и в этом втором письме,
за описанием последней придворной моды,  шли  следующие  строки,  в  которых
никто, кроме лиц, знавших  условный  шифр,  не  вздумал  бы  искать  тайного
смысла:

     "(Король воспользуется) советами врачей и в четверг примет  прописанное
ему  лекарство.  Здоровье  его  величества  за  последнее  время   несколько
улучшилось,  но  его   беспокоит   несварение   желудка,   происходящее   от
неумеренности в пище. Madame Ментенон цветет по-прежнему. В Сен-Сире  давали
трагедию monsieur Расина. На представлении был герцог Шрусбери,  посол  нага
мистер  Прайор  и  вся  английская  знать,  проживающая  здесь.  Говорят,  с
(паспортом лорда  Каслвуда)  вышло  много  хлопот;  некий  ювелир  предъявил
милорду иск за  серебряный  сервиз  и  жемчужное  ожерелье,  заказанные  для
mademoiselle Меруэль из Французской Комедии. Прискорбно думать, что подобная
слава о поведении  наших  молодых  дворян  распространится  за  границей  (и
достигнет Англии). Mademoiselle Меруэль заключена в Fort l'Eveque;  говорят,
она заказывала не только посуду, но также мебель, карету и лошадей -  и  все
это (под именем названного лорда), о беспутстве которого  и  не  подозревает
злополучная виконтесса.
     (Его величество будет) праздновать в скором времени восемьдесят  вторую
годовщину своего рождения. Готовятся большие  придворные  торжества.  Мистер
Прайор весьма удручен отказом выслать ему из Англии парадную  посуду.  Здесь
все в восторге от  портрета  виконта  Каслвуда,  который  считают  подлинным
шедевром Риго. Видел ли ты его? Полагаю, он должен (находиться в  доме  леди
Каслвуд на Кенсингтон-сквер). Среди английских художников нет ни одного, кто
мог бы создать подобное произведение.
     Наш бедный друг аббат содержался в Бастилии, но сейчас его  перевели  в
Консьержери, (где его могут видеть все его друзья; но они должны спрашивать)
всякий раз особого разрешения на это свидание. Будем надеяться,  что  тюрьма
поможет бедняге одуматься.
     Вся эта история с ювелиром задержала отъезд (лорда Каслвуда); но теперь
уже все улажено, и он на днях отбудет в Англию.
     Письмо, кажется, вышло отменно скучное.  У  меня  трещит  голова  после
вчерашней попойки с Мэтом и еще кой с кем, но пьяный или трезвый я остаюсь
                                                 всегда преданный тебе ***".

     Все содержание этого письма представляло собою  праздную  болтовню,  за
исключением слов, которые я здесь поставил в  скобки;  и  однако  же  в  нем
заключалось важнейшее известие. Те, кто был посвящен в тайну  шифра,  узнали
из него, что _король воспользуется паспортом виконта  Каслвуда  и  достигнет
Англии под именем названного лорда. Его величество будет находиться  в  доме
леди Каслвуд на Кенсингтон-сквер, где его могут видеть все  его  друзья,  но
дни должны спрашивать лорда  Каслвуда_.  Такие  послания  могли  прочесть  и
мистер Прайор и кто угодно из наших союзников-французов, и оно не  возбудило
бы у них ни малейшего подозрения; а  между  тем  известные  лица  в  Лондоне
почерпнули из него  все  подробности  касательно  готовившегося  события,  а
будущим читателям моих записок оно разъяснит, в  чем  состояло  предприятие,
которое задумал и над осуществлением которого неустанно  трудился  полковник
Эсмонд. Быстро и без всякого шума свершить одному то, ради чего составлялись
бесчисленные  заговоры,  плелись  тяжеловесные  интриги  по   всей   стране;
осуществить план, о котором покуда лишь толковали якобитские вожди; привезти
принца Уэльского в Англию открыто, на глазах  у  всех,  под  самым  носом  у
Болинброка, только что скрепившего своим именем объявление,  расклеенное  на
всех стенах и обещавшее  пятьсот  фунтов  тому,  кто  обнаружит  и  задержит
принца, - таков был  ход,  который  сделать  и  тем  выиграть  партию  могло
показаться заманчивым любому смельчаку; правда, проигрыш повлек бы за  собой
суровую  расплату,  но  наше  семейство  готово  было  рискнуть  всем   ради
заманчивой надежды на успех.
     Впрочем,  никто  из  участников  этого  предприятия  не   склонен   был
относиться к нему, как к игре, кроме разве главного игрока, который в той же
мере наделен был скептицизмом, как и большинство государственных деятелей из
его современников. (Найдется  ли  в  Англии  хотя  бы  один  государственный
деятель, который бы безоговорочно верил в свою партию? И есть ли хоть  один,
который, при всех своих сомнениях, не стал  бы  бороться  за  нее?)  Молодой
Фрэнк готов был вступить в борьбу без долгих размышлений;  он  был  якобитом
потому, что якобитом был его отец; все Эсмонды были роялистами.  По  первому
же знаку он закричал бы "боже, храни короля Иакова" перед носом у  дворцовой
стражи или же посреди Стрэнда; что до женщин, то, как это  всегда  бывает  в
таких случаях, ими руководили не столько политические  соображения,  сколько
фанатический пыл; их рвение было подлинной страстью, и госпожа Эсмонд и дочь
ее с радостью умерли бы за дело, которому служили. Не раз, вспоминая времена
короля  Вильгельма,  я  со  смехом  уверял,  что  леди  Каслвуд  была  очень
разочарована тем, что король не подверг  всю  семью  еще  большим  гонениям.
Всякий, кто  знает  женскую  природу,  легко  представит  себе  и  без  моих
рассказов, как восторженно приняли обе неофитки, мать и дочь, доверенную  им
тайну, как нетерпеливо ожидали события, о котором шла речь, как  почтительно
взирали на того, кто приобщил их к этой сокровенной истине, известной покуда
немногим избранным, по призванной вскоре воссиять над миром. Нет ничего, что
могло бы сравниться с силою женской веры. Взгляните,  как  боготворит  Аррия
своего мужа, пьяную скотину, который бьет ее что ни  день;  какой  преданной
любовью окружает Корнелия своего остолопа сына; а я знавал женщину,  которая
проповедовала сперва хину, а потом дегтярную воду  доктора  Беркли  с  такою
страстью, словно глотать их значило творить господню волю, а  отказаться  от
этого было бы по меньшей мере богохульством.
     Воротясь из Франции, полковник Эсмонд встал  во  главе  этой  маленькой
кучки милых заговорщиков. Он знал", что ни пытка, ни казнь  не  заставят  их
изменить правому  делу.  Когда  он  в  подробностях  изложил  им  свой  план
возвращения короля, госпожа его пришла к  мысли,  что  на  земле  вся  честь
реставрации будет приписана роду Каслвудов  и  его  законному  главе;  и  ее
любовь и уважение к Эсмонду еще возросли, если только это было возможно. Что
же до Беатрисы, то, узнав о плане и тотчас же всей душой отдавшись ему,  она
окинула Эсмонда долгим, испытующим взглядом и сказала:
     - Ах, Гарри! Почему не вы глава нашего рода? Вы один способны возвысить
его; зачем вы уступили и имя и честь глупому мальчишке? Да, так  уж  ведется
на свете, что награду получает  тот,  кто  ее  и  не  стоит  и  не  ожидает.
Поверьте, кузен, я  с  радостью  дала  бы  вам  ту  награду,  к  которой  вы
стремитесь, но я не могу; я пыталась, и ничего у меня  не  вышло.  -  И  она
удалилась, грустно качая головкой; но все  же  Эсмонду  показалось,  что  ее
расположение к нему значительно возросло с тех пор, как она убедилась в  его
умении и действовать, и ждать, и добиваться, и терпеть.

        "Глава IX"
     Оригинал портрета прибывает в Англию

     Всем в доме было сказано, что вместе с милордом Каслвудом приедет некий
французский дворянин, состоящий при особе его милости в качестве секретаря и
доверенного лица, и что, так как он папист,  иностранец  и  притом  хорошего
рода,  хоть  и  занимает  сейчас  столь  скромнее   положение,   ему   будет
предоставлено право обедать и ужинать у себя в комнате, а не со  слугами  за
общим столом.  Виконтесса  уступила  сыну  собственную  спальню,  смежную  с
комнатой  Беатрисы;  а  в  небольшом  кабинетике,  примыкавшем  к   спальне,
поставлена была кровать для француза, мсье Батиста. Впрочем, нет  надобности
говорить, что,  как  только  дверь  спальни  запиралась,  господин  и  слуга
менялись ролями, и молодой виконт с  радостью  уступал  своему  августейшему
гостю более просторную комнату и  лучшую  постель.  Госпожа  Беатриса  также
перебралась наверх, а в ее  комнате  устроена  была  гостиная  для  молодого
лорда. Для пущей убедительности Беатриса притворилась обиженной и не раз при
слуге ворчала на  то,  что  для  удобства  молодого  лорда  ее  выселили  из
собственной комнаты.
     Нетрудно вообразить,  какие  делались  приготовления  и  как  трепетали
сердца  благородных  каслвудских  леди  в  ожидании  высоких  особ,  которым
предстояло почтить их дом своим присутствием. Комната была  убрана  цветами,
на кровати постлано самое тонкое  белье;  мать  и  дочь  пожелали  самолично
заняться этим и, преклонив колени перед  кроватью,  благоговейно  поцеловали
край простыни, на  которой  предстояло  покоиться  священной  особе  короля.
Туалетный прибор был из серебра и хрусталя; на письменном столе лежала копия
"Eikon Basilike"; над камином висел, как всегда, портрет короля-мученика,  а
пониже портрета - шпага покойного лорда Каслвуда и рядом небольшая  искусной
работы вышивка, на которую вдова всегда любила смотреть, просыпаясь, так как
в ее эмблематический узор вплетены были волосы милорда и обоих  детей.  Свои
книги религиозного содержания виконтесса перенесла к себе  наверх,  так  как
все они были написаны  в  духе  учения  англиканской  церкви.  Закончив  эти
приготовления, в которые было вложено столько любви и заботливости, обе леди
показали все Эсмонду.  Тогда-то  Беатриса  и  поцеловала  край  простыни  на
постели. Что же до леди Каслвуд, то она, едва переступив порог, склонилась в
реверансе столь глубоком и почтительном, как будто находилась перед  алтарем
в церкви: комната, по ее признанию, уже сейчас стала для нее священной.
     В людской никому и в голову не могло прийти, что все эти  приготовления
делались для кого-либо иного, кроме молодого виконта, главы и хозяина  дома,
которого любящая мать столько лет не видала. Обе леди были  превосходнейшими
хозяйками, искусными в изготовлении разных сластей, ароматических вод и тому
подобного и всегда имели тщательный надзор над кухней. Тельцов заколото было
столько, что, по  уверению  Эсмонда,  хватило  бы  на  целую  армию  блудных
сыновей; а в день, когда должны были прибыть гости, полковник,  явившись  на
Кенсингтонсквер, к немалому своему удовольствию увидел, как две  пары  самых
округлых и нежных ручек в Англии (миледи Каслвуд  славилась  красотой  своих
рук), в муке по локоть, Орудуют на кухне скалкой. Гостей  ожидали  только  к
вечеру, и предполагалось, что милорд предпочтет отужинать у себя в  комнате.
Зато приготовленный там стол был  накрыт  со  всею  роскошью,  какую  только
позволяла имевшаяся в доме серебряная посуда, и миледи и ее дочь -  нетрудно
догадаться, по какой причине,  -  пожелали  непременно  сами  услуживать  за
столом молодому главе семейства.
     Сев на коня, полковник Эсмонд поскакал в Рочестер,  чтобы  там  ожидать
короля - в том самом городе, где нога его державного отца  в  последний  раз
ступила на английскую почву. В местной гостинице уже заказано было помещение
для милорда Каслвуда и его слуги. Полковник Эсмонд точно рассчитал время; не
прошло и получаса, как с балкона, выходившего во двор гостиницы, он  увидел,
как у ворот остановились два  всадника,  и,  торопливо  сбежав  вниз,  через
минуту уже обнимал своего милого молодого друга.
     Спутник милорда, выполняя свою роль  подчиненного,  спешился  первым  и
хотел подержать виконту  стремя,  но  полковник  Эсмонд  поспешил  подозвать
своего слугу, бывшего тут же во  дворе,  и  приказал  ему  взять  лошадей  и
расплатиться с почтальоном, который сопровождал  путешественников,  а  затем
повелительным тоном обратился по-французски к спутнику милорда, прикидываясь
недовольным, что тот, как иностранец, не  знает  английских  порядков  и  не
разбирается в английских деньгах.
     - Мой слуга позаботится о лошадях, Батист, - сказал полковник Эсмонд. -
Вы что, совсем не понимаете по-английски?
     - Ошень мало.
     - Хорошо, ступайте за милордом в его комнату; будете  ему  прислуживать
за обедом.
     Не успели все трое подняться в отведенное для  милорда  помещение,  как
туда же явились трактирщик и двое слуг с обедом; хорошо еще, что они подняли
изрядный шум и грохот, проходя по коридору, так как иначе могли  бы  застать
полковника Эсмонда на  коленях  перед  слугою  лорда  Каслвуда,  почтительно
целующим  его  руку  в  знак  приветствия  королю,   вернувшемуся   в   свое
королевство. Мы сказали трактирщику, что милорд  обойдется  услугами  своего
француза; а Эсмондову слуге приказано было  на  всякий  случай  караулить  у
дверей в коридоре. Принц пообедал с отменным аппетитом, милостиво  пригласив
своих спутников сесть за стол вместе с ним, и все время  превесело  шутил  и
смеялся. Он находился в гораздо  лучшем  расположении  духа,  нежели  бедный
Фрэнк Каслвуд, удрученный  вид  которого  Эсмонд  приписал  было  разлуке  с
божественной Клотильдой; однако же когда  принц,  пожелав  слегка  отдохнуть
после обеда, удалился в другую комнату, где стояла кровать,  причина  уныния
Фрэнка не замедлила обнаружиться;  бедный  юноша  залился  слезами  и  после
многословных изъявлений своей дружбы, любви и уважения дал понять, что знает
теперь всю истину о тех жертвах, которые принес ради него полковник Эсмонд.
     Полагая, что Фрэнку вовсе незачем знать эту  тайну,  Эсмонд  настойчиво
просил свою госпожу не открывать ее  сыну.  Но  принц  по  дороге  из  Дувра
рассказал бедняге все.
     - Лучше бы он попросту убил меня, кузен, - говорил Фрэнк,  -  я  всегда
знал, что ты - самый лучший, самый отважный и самый добрый из всех людей  на
свете (так говорил восторженный мальчик), но мне и в голову не могло прийти,
чем я тебе на самом деле обязан, и я положительно не  в  силах  вынести  всю
тяжесть этой мысли.
     - Я заменяю тебе отца, - ласково сказал мистер Эсмонд, - а  разве  отец
не властен отказаться от своих прав  в  пользу  сына?  Охотно  отрекаюсь  от
грошовой короны и  уступаю  тебе  Брентфордское  королевство.  Полно,  брось
плакать; я против тебя ни ростом, ни лицом не вышел, и, уж конечно,  из  нас
двоих ты куда больше годишься в виконты. - Но Эсмонду своими шутками нескоро
удалось успокоить юношу; волнение, им владевшее, находило себе  выход  то  в
клятвах и заверениях, то в горьком смехе, то в бессвязных и пылких речах; он
непременно захотел встать на колени перед Эсмондом и  поцеловать  ему  руку,
просил и умолял потребовать от него  чего-нибудь  необычайного  -  чтобы  он
пожертвовал своей жизнью или убил  кого-нибудь,  одним  словом,  чего-нибудь
такого, что неоспоримо доказало бы его благодарность за проявленное Эсмондом
великодушие.
     - Кор... _он_ смеялся, когда  рассказывал  мне  это,  -  сказал  Фрэнк,
указывая на дверь, за которой  спал  его  спутник,  и  понижая  голос:  -  А
по-моему, не следовало ему смеяться. По дороге из Дувра  он  все  говорил  о
тебе - по-французски, конечно, - о том,  как  ты  приезжал  к  нему  в  Бар,
называл тебя le grand serieux {Великий серьезник (франц.).},  Дон  Беллианис
Греческий и еще придумывал разные  прозвища;  передразнивал  тебя  (вспомнив
это, Каслвуд невольно рассмеялся), и, надо сказать, довольно удачно. Ему все
смешно. Непохож он на короля, Гарри;  вот  в  тебе,  по-моему,  куда  больше
королевского. Он словно совсем не думает о том, какую игру мы затеяли. Он ни
за что не хотел уезжать из  Кентербери,  потому  что  ему  там  приглянулась
служанка в: трактире, и я с трудом уговорил его ехать дальше. У него в  Шайо
есть домик, где он прячется от глаз  королевы  и  живет  по  целым  неделям,
притом в самом дурном обществе, - продолжал Фрэнк строго и неодобрительно. -
Нечего смеяться, я теперь уже не тот легкомысленный  юноша,  каким  ты  меня
знал; да, да, меня наставили на путь истинный, - и  Каслвуд  набожно  осенил
себя крестным знамением.
     - Ты мой милый, хороший мальчик, - сказал  полковник  Эсмонд,  тронутый
простодушием молодого  человека,и  Каслвуд  всегда  будет  домом  настоящего
джентльмена, покуда там живет мой Фрэнк.
     Впечатлительный юноша совсем было собрался еще раз броситься на  колени
в приступе благодарности, но  в  это  время  из  комнаты,  где  почивал  наш
августейший спутник, послышался сонный голос, взывавший:
     - Eh, La-Fleur, un verre d'eau {Эй, Ла-Флер, стакан воды (франц.).},  -
и вслед за тем его величество, зевая, показался на пороге. - Черт бы  побрал
ваш английский эль, - сказал он, - такая  крепкая  штука,  ma  foi  {Честное
слово (франц.).}, что у меня от него голова закружилась.
     Эль действовал на наших лошадей лучше шпор, и мы так быстро  проскакали
весь оставшийся путь до Лондона, что  с  наступлением  сумерек  были  уже  в
Кенсингтоне. Слуга мистера Эсмонда остался в Рочестере,  чтобы  позаботиться
об уставших лошадях, нам же были поданы  свежие.  Дорогою  полковник,  едучи
рядом с принцем Уэльским, подробно рассказал ему обо всех  своих  действиях,
назвал имена друзей, которые посвящены были  в  тайну,  и  тех,  кому  принц
вполне мог довериться, а также всячески умолял  его  королевское  высочество
соблюдать величайшую осторожность, ничем не выдать себя прежде, чем наступит
пора открыто явиться перед своим народом.  В  Лондоне,  по  словам  Эсмонда,
полно сторонников принца; десятки людей состоят  в  деятельной  переписке  с
Сен-Жерменом; якобиты, тайные и явные, имеются  повсюду:  высокопоставленные
особы и безвестные горожане, придворные и  члены  парламента,  священники  и
купцы из Сити. У принца есть множество друзей в армии,  в  Тайном  совете  и
среди государственных  чиновников.  Но  небольшая  кучка  людей,  задумавшая
смелый шаг, для осуществления которого и решено было привезти брата королевы
на родину, считает особенно важным сохранить его пребытие  в  тайне  до  тех
пор,  пока  не  наступит  подходящий  момент;  нужно,  чтобы  его  появление
одинаково ошеломило и друзей и врагов; тогда враги, застигнутые врасплох, не
успеют сплотиться и приготовиться к отпору. Что  же  до  друзей,  то  их  мы
опасались едва ли не  более,  чем  врагов.  Всяческие  сплетни  и  небылицы,
которые передавались