ак бы не так!
     - Дядя, его сделал же это, - настаивал Эсмонд.
     - А чем кончил его дядя? - возразил Сент-Джон, снова наполняя бокал.  -
Выпьем  за  величайшего  государя,  какого  когда-либо  знавала  Англия,  за
англичанина, сделавшего ее настоящим королевством. Наш великий король был из
Хентингдона, а не из  Ганновера;  наши  отцы  не  искали  себе  правителя  в
немецких землях. Пусть приезжает; мы сумеем охранить его, и мы  покажем  ему
дорогу в Уайтхолл. Если он изменник, пусть будет на глазах, чтобы нам  легче
было расправиться с ним; у нас найдутся здесь головы не хуже, чем во времена
наших предков. Найдутся люди, которые умеют смотреть опасности в глаза и  не
испытывать страха. Предательство, измена! Нам ли с вами бояться  этих  слов?
Разве уж нет в живых никого из солдат Оливера? или славное имя его  забылось
за пятьдесят лет? или теперь не  найдется  людей,  равных  ему  и  не  менее
достойных? Боже, храни короля! А если  король  нам  изменит  -  боже,  храни
Британскую республику!
     Он налил до краев бокал, высоко поднял его и залпом опрокинул, но в эту
самую минуту послышался стук колес подъезжающей  кареты  и  смолк  у  нашего
дома; раздался нетерпеливый стук в дверь, потом быстрые шаги по лестнице,  и
в столовую залу, где мы  сидели,  вбежал  доктор  Свифт  с  перекошенным  от
волнения  лицом.  Сент-Джон,  совсем  уже  пьяный,  начал   было   бессвязно
цитировать "Макбета", но Свифт прервал его.
     - Не пейте больше, милорд, бога ради не пейте, - сказал он. - Я  принес
страшную весть.
     - Королева умерла? - вскричал Болинброк, хватаясь за стакан с водой.
     - Нет, герцог Гамильтон час назад убит на дуэли Мохэном и  Макартни;  у
них вышла ссора сегодня утром, и  герцогу  не  дали  даже  времени  написать
письмо. Он успел только послать за двумя друзьями, и вот теперь  он  убит  и
негодяй Мохэн тоже. Они дрались в Хайд-парке перед  заходом  солнца,  герцог
убил Мохэна, и тогда Макартни подскочил и кинжалом заколол  герцога.  Собаке
удалось бежать. Ваша карета здесь  внизу,  необходимо  тотчас  же  разослать
людей во все концы страны, изловить негодяя. Едемте к герцогу,  быть  может,
он еще дышит.
     "О Беатриса, бедная моя Беатриса! - подумал Эсмонд. - Вот  и  конец  ее
честолюбивым мечтам".

        "Глава VI"
     Бедная Беатриса

     Не понадобилось особых усилий, чтобы убедить  Эсмонда  в  необходимости
разлуки с Беатрисой: сама судьба позаботилась обо всем. Чуть  ли  не  с  той
самой минуты, когда герцог сделал  свое  предложение  и  оно  было  принято,
бедная Беатриса усвоила себе  величественную  осанку  герцогини  -  если  не
королевы - и всем своим видом точно подчеркивала, что она особа священная  и
не ровня нам, простым смертным. И мать ее, и кузен потворствовали ей в этом,
хотя  последний  и  не  переставал  подсмеиваться,  быть  может,  даже  чуть
презрительно, над ее тщеславием и над собственным. Но было  в  этой  девушке
какое-то особое очарование, против которого устоять не мог ни Эсмонд, ни его
ласковая госпожа; невзирая на все ее недостатки, на гордость  и  своенравие,
они все же любили ее и, по правде сказать, были едва ли не первыми  в  числе
угодников, составлявших свиту красавицы.
     Кто из нас, хотя бы однажды в жизни, не подпадал под действие  подобных
чар, не сотворил себе того или иного кумира?  Давно  уже  страсть  умерла  и
погребена вместе с тысячей других мирских тревог и честолюбивых  стремлений,
но тот, кто некогда ее испытал, волен вызвать ее из мрака небытия  и  вновь,
почти с тем же пылом, как в молодые годы, вглядываться в  милый  царственный
облик. Прекрасная тень является на мой зов, и я по-прежнему люблю ее, вернее
сказать, для мужчины подобное  прошлое  всегда  останется  настоящим,  такая
страсть, однажды испытанная,  становится  частью  его  существа  и  от  него
неотделима; она слита с его сегодняшним  бытием,  подобно  тому,  как  любое
глубокое волнение души, первое  знакомство  с  поэзией,  первое  пробуждение
религиозного чувства навсегда накладывают на него  свой  отпечаток,  подобно
тому, как рана, которую я получил при Бленгейме и от которой рубец  виден  и
до сих пор, сделалась частью моей плоти и наложила свой отпечаток  на  жизнь
не только тела моего, но и духа, хотя и была нанесена и залечена  сорок  лет
тому назад. Расстаться и  позабыть!  Какое  истинно  верное  сердце  на  это
способно?  Самые  глубокие  наши  мысли,  самые  глубокие  чувства,  великие
откровения нашей жизни никогда не покидают нас.  Они  неотделимы  от  нашего
сознания, следуют за  ним  повсюду;  они  по  природе  своей  божественны  и
бессмертны.
     Во дворе герцога  рыдающие  домочадцы  подтвердили  страшную  весть,  и
Эсмонд повез ее домой со всей быстротой, на какую только была  способна  его
медлительная упряжка, и всю дорогу ломал голову, как  сообщить  о  несчастье
той, кого оно всего ближе касалось. Что за благородный материал  для  сатиры
на тему о тщете человеческих мечтаний являла собою бедная Беатриса, какою ее
застал Эсмонд среди новых для нее людей и занятий! Уже много дней карета  ее
неустанно разъезжала ^по городу, от торговли шелками - в  модную  лавку,  от
золотых дел мастера - к продавцу кружев. Она  обладала  безупречным  вкусом;
так,  по  крайней  мере,  полагал  влюбленный  жених  и  потому  доверил  ей
переговоры со всеми поставщиками, заботу обо всей мебели,  утвари,  серебре,
которые, согласно желанию его светлости господина посла, должны были придать
особую пышность и блеск его миссии. Она непременно  пожелала,  чтобы  Неллер
написал ее портрет - без портрета герцогиня не герцогиня, - и портрет удался
на славу, причем сбоку, на  подушке,  живописец  изобразил  даже  герцогскую
корону, которая ее ожидала. Она поклялась, что наденет ее в  день  коронации
Иакова Третьего, и едва ли во всей  стране  нашлась  бы  принцесса,  которой
горностаи были бы более к лицу. В передней толпились  швеи  и  мастерицы  из
модной лавки, подобострастные ювелиры  с  кубками,  подносами,  украшениями,
купеческие приказчики с шелками, парчой и бархатом. Будущая герцогиня давала
аудиенцию прославленному серебряных дел  мастеру  с  Экзетерчейндж,  который
принес  с  собою  большой  поднос  искуснейшей  чеканки   и   выхвалял   его
достоинства, когда в комнату вошел полковник Эсмонд.
     - Подойдите поближе, кузен, -  сказала  она,  -  и  полюбуйтесь,  какая
отличная работа. - Помнится, там изображены были Марс и Венера,  возлежавшие
под золотым балдахином; один позолоченный купидон  уносит  прочь  шлем  бега
войны, другой - его  меч,  третий  -  щит  его,  на  котором  предполагалось
выгравировать герб милорда Гамильтона вместе с нашим  гербом,  а  четвертый,
преклоняя колено перед небрежно откинувшейся богиней, подносит ей герцогскую
корону. Да поможет нам бог! Когда мистеру Эсмонду  случилось  вновь  увидеть
эту вещь, герб на щите был другой, и герцогскую корону заменила  виконтская;
поднос составил часть приданого родной дочери  преуспевшего  ювелира,  когда
она два года спустя выходила за лорда  виконта  Сквондерфилда.  -  Разве  не
прелесть?  -  сказала  Беатриса,  указывая  на  лукаво  грациозные   фигурки
купидонов и тонко вычеканенный силуэт распростертого в истоме Марса.  Сердце
у Эсмонда сжалось: ему представь лось тело сраженного воина, как оно лежит в
парадной зале дворца, окруженное плачущими детьми и  слугами,  а  здесь  это
улыбающееся  создание  словно  нарочно  наряжается  и  прихорашивается   для
брачного ложа смерти.
     - Да, красивая безделка, - сказал он, мрачно  взглянув  на  девушку;  в
комнате горели восковые свечи, и пламя ярко озаряло ее  прекрасную  хозяйку.
Она взялась за поднос своими округлыми руками и приподняла его.
     - Безделка! - высокомерно повторила она. - Что для вас  безделка,  сэр,
то для меня необходимость. Вы заломили жидовскую цену за этот поднос, мистер
Грэйвс, но я все же возьму его, хотя бы  для  того,  чтоб  досадить  мистеру
Эемонду.
     - Оставьте  это,  Беатриса,  прошу  вас!  -  сказал  мистер  Эсмонд.  -
Иродиада! Ты не знаешь сама, что несешь ты на блюде.
     Тяжелый золотой поднос со звоном выпал из  ее  рук;  ювелир  подскочил,
чтоб поднять свой  драгоценный  товар.  Ужас,  написанный  на  бледном  лице
Эсмонда, передался девушке, в глазах ее вспыхнула тревога.
     - Что случилось, Гарри? - спросила она, бросившись к нему и схватив его
за руки. - Что означает ваша бледность, ваш мрачный тон?
     - Пойдем, пойдем отсюда! - сказал Эсмонд, увлекая ее, но она  в  страхе
уцепилась за него, и он привлек ее к себе  на  грудь,  сделав  перепуганному
ювелиру знак оставить их вдвоем. Тот  поспешно  вышел  в  соседнюю  комнату,
недоуменно озираясь и крепко прижимая к себе драгоценный поднос.
     - О Беатриса моя, сестра моя! - сказал Эсмонд, все еще держа бледную  и
испуганную девушку в объятиях. -  Ведь  вы  самая  мужественная  женщина  на
свете; призовите же все свое мужество,  потому  что  вам  предстоит  тяжелое
испытание.
     Как ужаленная, отпрянула она от друга, поспешившего ей на помощь.
     - Он меня покинул! - вскричала она. -  Мы  повздорили  нынче  утром,  я
рассердила его, и он был очень мрачен; но нет, он не посмеет, не посмеет!  -
Яркая краска залила ее лицо и шею; Эсмонд видел это в  зеркале,  у  которого
она стояла, судорожно сжав руками вздымавшуюся грудь.
     - Да, он покинул вас, - медленно сказал Эсмонд, думая  о  том,  что  не
скорбь, а гнев отражается в ее чертах.
     - И он еще жив! - вскричала Беатриса. - И вы  сами  приносите  мне  эту
весть! Он меня покинул, и вы осмелились не отомстить за меня! Вы, называющий
себя  блюстителем  нашей  родовой  чести,  вы  допустили,   чтобы   подобное
оскорбление было нанесено мне. Где Каслвуд? Пустите меня, я  пойду  к  моему
брату.
     - Герцога нет в живых, Беатриса, - сказал Эсмонд.
     Она посмотрела на него безумными глазами и тяжело привалилась к  стене,
как будто пуля попала ей в грудь.
     - А вы здесь, значит... значит, это вы убили его?
     - О нет; хвала господу,  нет,  -  сказал  Эсмонд.  -  Моего  клинка  не
обагрила кровь этого благородного сердца!  До  последнего  биения  оно  было
предано тебе, Беатриса  Эсмонд.  Жестокая  и  тщеславная  женщина!  Преклони
колени и возблагодари провидение, в чьей воле жизнь, и смерть,  и  возмездие
за грехи, возблагодари за то, что благородный Гамильтон  умер  верным  тебе,
что не твоя вздорность и не твои прихоти и тщеславие привели его к  роковому
концу. Он пал от злодейской шпаги, которая  некогда  упилась  кровью  твоего
отца. О женщина! О сестра моя! Над этой двойной могилой - ибо убийца  и  сам
пал от руки убитого им - неужели не прольешь ты иных слез, кроме слез  гнева
и обманутого тщеславия? Да поможет тебе бог, Беатриса, и  да  простит  тебя,
столь тяжко покарав твою жестокую непокорную душу.
     Едва Эсмонд договорил, как в комнату вошла его госпожа. Разговор его  с
Беатрисой длился всего лишь несколько минут, но за это время  слуга  Эсмонда
успел разнести по  всему  дому  страшную  весть.  Армия  Ярмарки  Тщеславия,
дожидавшаяся в соседней комнате, поспешно собрала свое мишурное вооружение и
в страхе бежала прочь. Кроткая леди Каслвуд  перед  тем  находилась  у  себя
наверху и была занята  благочестивой  беседою  с  деканом  Эттербери,  своим
духовником и наставником; и декан последовал за  нею  вниз,  подобно  врачу,
спешащему занять свое место у постели больного.  Мать  Беатрисы  бросила  на
Эсмонда короткий взгляд и устремилась к дочери, раскрыв ей  свои  объятия  и
свое сердце, вся воплощение сострадания и доброты. Но Беатриса  отстранилась
от нее и не пожелала тех целительных средств, которые предлагал ей  духовный
врач.
     - Мне лучше всего быть одной у себя в комнате, - сказала она.  Глаза  у
нее были совершенно сухи; только один-единственный раз Эсмонд  видел  в  них
слезы, вызванные этой утратой. Проходя мимо него, она протянула ему холодную
руку. - Благодарю вас, брат мой, - сказала она  вполголоса,  и  простота  ее
выражения была трогательней всяких слов, - благодарю  за  ваши  справедливые
добрые слова. Я ухожу, чтобы  испросить  прощение.  -  Остальные  еще  долго
обсуждали случившееся несчастье. Казалось, доктор Эттербери был потрясен  им
даже более нас. Госпожу мою гибель Мохэна, убийцы ее мужа, взволновала  едва
ли не сильнее, нежели злополучная судьба герцога. Эсмонд подробно  рассказал
все, что ему было известно о самой дуэли и  ее  причинах.  Милорд  герцог  с
Мохэном вели давнишнюю тяжбу из-за наследства  лорда  Джерарда,  на  дочерях
которого оба были женаты. В этот  роковой  день  они  сошлись  по  взаимному
уговору у адвоката в Линкольн-Инн-Филдс, и между ними вышла  ссора,  которая
показалась  пустячной  бывшим  при  том  сторонним  лицам;  однако  же  сами
противники, подогретые  застарелой  враждой,  судили  иначе.  Мохэн  спросил
милорда герцога, где можно будет побеседовать с его друзьями, и не прошло  и
часу, как Макартни и Мередит явились для переговоров об этой дуэли,  которая
для обоих  участников  оказалась  роковою.  Жестокость  условий  поединка  и
незначительность повода к ссоре многих заставила тогда предположить, что эта
тройка  записных  бретеров  была  лишь  агентами  некоей  партии,   желавшей
устранить герцога Гамильтона. Дрались по трое с каждой стороны,  в  точности
как и при той кровавой встрече двенадцать лет назад,  когда  Мохэн  совершил
второе свое убийство. Противники сразу же бросились вперед, даже не скрестив
шпаг, и принялись колоть без разбора, нанося друг другу многочисленные раны;
и когда Мохэн, смертельно раненный, повалился на землю, а его светлость упал
с ним рядом, Макартни  подскочил  сбоку  и  нанес  распростертому  на  земле
герцогу последний, смертельный удар. Полковник Макартни впоследствии отрицал
это, однако же его виновность была признана всем  королевством,  и,  гонимый
всеобщим презрением и гневом, он принужден  был  оставить  родную  страну  и
никогда более не возвращаться.
     Какова же была истинная причина, приведшая к гибели герцога Гамильтона?
Пустую ссору, послужившую поводом, ничего не стоило бы  уладить,  тем  более
что  противник  был  заведомый  головорез,  человек  низкий,  бесчестный   и
распутный, которому прежние злодеяния и убийства создали такую дурную славу,
что дворянин высокого рода и безупречной репутации, как милорд  герцог,  мог
попросту не пожелать замарать свою шпагу кровью подобного негодяя. Но то был
человек щедрой души, и тем, кто желал его смерти, известно было,  что  шпага
милорда, так же как и его кошелек, не знает отказа, и вот  он  пал  от  руки
Мохэна и двух других наемных убийц. Погиб  посол  королевы  ко  французскому
двору, верный и преданный слуга дома Стюартов, и  сам  -  принц  королевской
крови; он, который должен был привести изгнанному государю  добрую  весть  о
раскаянии королевы Анны и ее возвратившемся доверии  к  брату,  а  заодно  и
изъявить свою  готовность  служить  ему  верой  и  правдой  и  рассказать  о
благорасположении миллионов соотечественников.
     Итак, партия, к которой принадлежал  лорд  Мохэн,  использовала  услуги
последнего, а заодно избавилась от чересчур буйного приверженца. Он, Мередит
и Макартни были близки к герцогу Мальборо; обоим полковникам всего  лишь  за
год перед тем пришлось выйти в отставку после  чересчур  бурной  выпивки  за
погибель тори. А его светлость стал теперь вигом, держал сторону  ганноверца
и в неукротимом стремлении продолжать войну не уступая даже принцу  Евгению.
Я не утверждаю, что он был причастен к смерти герцога Гамильтона,  я  только
говорю, что эта смерть была выгодна его партии и что нашлись  три  продажных
шпаги, которые и были сделаны орудием убийства.
     Когда Эсмонд и декан Эттербери возвращались из  Кенсингтона,  продолжая
рассуждать о разыгравшейся трагедии и о том, как гибельна она для того дела,
которому они оба были преданы душой, на улицы уже вышли глашатаи, обвешанные
своими  афишами,  и  громкими  голосами  выкрикивали  полный,  правдивый   и
устрашающий отчет о дуэли и смерти герцога Гамильтона и лорда Мохэна. Наутро
один из них забрел и в Кенсингтон  и  стал  кричать  свое  на  площади,  под
самыми окнами Беатрисы, одно из которых было  раскрыто;  здесь  его  услышал
случившийся поблизости Эсмонд и поспешил прогнать подальше. Хотя  стоял  уже
ноябрь, солнце ярко светило; навстречу ехали крестьянские возы, спешившие  в
Лондон на рынок, у дворцовых ворот происходила смена караула, садовники  шли
на работу в сады, тянувшиеся от Кенсингтона до  Сити,  бродячие  торговцы  и
разносчики оглашали воздух  шумными  выкриками.  Жизнь  шла  своей  чередой,
невзирая  на  то,  что  где-то  лежали  убитые  герцоги  и  прекрасные  леди
оплакивали их, а короли, быть может, лишались последней надежды воссесть  на
трон. Так ночь сменяет день, а потом  наступает  завтра,  а  нас  как  и  не
бывало. Эсмонд шел и думал о  курьере,  который  скачет  сейчас  по  дороге,
ведущей на север, спеша возвестить тому, кто вчера еще был  графом  Арраном,
что отныне он герцог Гамильтон; думал  он  и  о  тысячах  планов,  надежд  и
стремлений,  которые  всего  несколько  часов  назад  оживляли  мужественное
сердце, теперь превратившееся в горсточку безгласного праха.

        "Глава VII"
     Я снова в Каслвуде

     Так в третий раз рушились честолюбивые мечты Беатрисы, и  поистине  она
могла заключить, что какой-то злой  рок  подстерегает  ее  и  преследует,  в
последний миг неизменно вырывая добычу из ее рук и не  оставляя  ей  ничего,
кроме ярости и обиды. Но, как ни сильна была ее печаль или гнев (боюсь,  что
именно последний причинял ей наибольшие муки), она никому не поверяла  своих
чувств, как сделали бы на ее месте натуры более слабые; и мать ее, и  кузен,
оба знали, что она отвергла бы их сострадание, и всякая  попытка  сочувствия
лишь растравила бы страшную рану, нанесенную судьбой. Мы знали, как  жестоко
уязвил ее гордость этот внезапный и сокрушительный удар; и печальная  мораль
всей истории была ясна ей без наших наставлений. Любящая мать  могла  только
молиться за несчастную, а мистер Эсмонд - хранить свою терпеливую  и  верную
дружбу к ней; и лишь случайным намеком да  двумя-тремя  словами,  сказанными
много месяцев спустя, Беатриса дала  понять,  что  чувствует  их  безмолвное
участие и втайне благодарна за него. При дворе  говорили,  что  в  самой  ее
манере  держаться  было  нечто  такое,  что  отпугивало  и   насмешников   и
соболезнователей; людское злорадство и людская жалость ее  не  достигали,  и
свою роль в этой мрачной трагедии она играла так величаво и мужественно, что
даже недоброжелатели невольно любовались его. Мы, наблюдавшие  ее  в  первые
дни, не  могли  не  восхищаться  непоколебимым  мужеством  и  величественным
спокойствием, с которым она переносила обрушившийся на нее удар.
     - Уж лучше бы слезы, чем это гордое молчание, - говорила леди  Каслвуд,
которая привыкла по-иному переносить невзгоды,  видя  в  них  божью  волю  и
покорно склоняясь перед ней. Но Беатриса по самой природе  своей  отличалась
от матери, она принимала горе, не поддаваясь ему, и, даже оставшись  одна  в
своей комнате, не позволяла этому горю исторгнуть у нее хотя бы  одну  слезу
обиды, один крик боли. Друзья и потомки, идущие мне на смену, как будете  вы
сносить ожидающие вас испытания? Я знаю кое-кого, кто неустанно  молит  бога
вселить в сердца ваши не гордость, но любовь, и научить вас  смирению  перед
всевидящем  оком.  Однако  же  и  гордый  дух  не  должно  судить   чересчур
беспощадно. Есть люди, самой природой созданные  повелевать  и  властвовать,
точно так же как  другие  предназначены  его  для  кротости  и  повиновения.
Пантера, как и ягненок, повинуется зову своей  природы  и  живет  по  своим,
пантерьим, законам; она не может отказаться от своей красоты,  бесстрашия  и
жестокости, как не может стереть хотя бы одно из пятен,