были наши  части.  Пехота  их  действовала
плохо; получи" приказ идти в штыковой бой, она вместо того открыла огонь,  а
при первом же ответном залпе  дрогнула  и  побежала.  Кавалерия  действовала
лучше, и с нею одной мсье Ламотт мог  бы  выиграть  сражение,  так  как  она
численностью втрое или вчетверо превосходила наши силы; но ей  лишь  удалось
смять два наших батальона, и то мы быстро  привели  в  порядок  расстроенные
ряды, и сколько раз ни  шла  французская  конница  в  атаку,  она  не  могла
сдвинуть нас хотя бы на дюйм с позиции, которую указал нам наш генерал.
     К вечеру, после двухчасовой атаки, французы отступили, потерпев  полное
поражение. Несмотря на потери, которые мы им нанесли, они все еще были втрое
сильнее; и нельзя было предположить, что наш  генерал  решится  преследовать
Ламотта или предпримет что-либо,  кроме  стараний  удержать  ту  позицию  на
опушке леса, с которой французы безуспешно пытались нас сбить. Ламотт отошел
под прикрытие своих сорока орудий, защита которых удалась его коннице лучше,
нежели нападение на нас; а тем временем обоз, судьба  которого  была  важнее
судьбы всего нашего маленького войска и ради безопасности которого мы готовы
были пасть все до  последнего,  беспрепятственно  подвигался  вперед  и,  ко
всеобщей радости, прибыл в лагерь осаждающих перед Лиллем.
     Обоз сопровождал генерал-майор Кздоган, главный интендант  герцога  (не
принадлежавший к числу лучших друзей  мистера  Уэбба).  Он  с  сотней-другою
всадников явился на подмогу нашему генералу под самый конец сражения;  когда
неприятель уже отступал  по  всему  фронту.  Он  изъявил  полную  готовность
ударить со своей конницей на бегущих французов; но его отряд  был  настолько
малочислен, что не мог бы причинить им серьезного вреда,  и  мистер  Уэбб  в
качестве старшего начальника счел, что мы уже  достаточно  сделали,  удержав
свои позиции под натиском неприятеля,  который  легко  опрокинул  бы  нас  в
открытом бою, и обеспечив обозу  возможность  свободного  следования.  Таким
образом, всадникам Кэдогана не пришлось даже обнажить  сабли,  однако  своим
появлением они отбили у французов всякую охоту возобновить попытки атаковать
нас. Так как подобных попыток  не  было,  то  с  наступлением  ночи  генерал
Кэдоган вместе со своим эскадроном отбыл на главную квартиру, довольно хмуро
распростившись с мистером Уэббом.
     - Как раз вовремя поспеет в  Ронк,  чтобы  подлизать  остатки  ужина  с
тарелок милорда герцога, - сказал мистер Уэбб.
     Наши люди всю ночь оставались в лесу, а генерал  отужинал  в  маленьком
Винендальском замке.
     - Будь я Кэдоганом, я бы удостоился звания пэра за сегодняшнее дело,  -
сказал генерал Уэбб, - а ты, Гарри, получил бы полк. Ты  отличился  в  обоих
последних боях и едва не был убит в первом из них. Я упомяну об этом в своем
донесении его светлости генералиссимусу и буду ходатайствовать,  чтобы  тебя
произвели в майоры, на место бедного Дика Харвуда:  Найдется  у  тебя  сотня
гиней, чтобы дать  Кардонеллу?  Завтра,  когда  повезешь  мое  донесение  на
главную квартиру, сунь ему в руку.
     И точно, генерал-майор по доброте своей упомянул о капитане  Эсмонде  в
самых лестных выражениях, и когда названный джентльмен доставил донесение на
главную квартиру, он имел удовольствие получить от секретаря  его  светлости
ответное  послание,  адресованное  генерал-лейтенанту   Уэббу.   Голландский
офицер, посланный графом Нассау-Вуденбергом, сыном, фельдмаршала  Оверкерка,
также воротился с любезным письмом для  своего  командира,  который  помогал
мистеру Уэббу в винендальской операции, явив при  этом  немалую  доблесть  и
знание дела.
     Вручая письмо мистеру Уэббу, Эсмонд  отвесил  ему  низкий  поклон  и  с
радостной улыбкой приветствовал его как  генерал-лейтенанта.  Сопровождавшие
генерала джентльмены - Эсмонд повстречался с ними на дороге в Менен -  шумно
изъявили свой восторг по этому  поводу;  он  поблагодарил  их,  вспыхнув  от
волнения, и поспешил вскрыть письмо.
     Он гневно хлопнул им по своему сапогу, как только дочитал его до конца.
     - Даже не его рукою писано! Возьми, Эсмонд, прочитай вслух. - И  Эсмонд
прочел:

     "Сэр! Только что прибыл сюда мистер Кэдоган и сообщил мне  об  успешном
исходе сражения, данного вами вчера днем группе войск под командою  мсье  де
Ламотта   близ   Винендальского   замка,   каковым   успехом   мы    обязаны
преимущественно  вашей  решимости  и  разумным  действиям.  Прошу   вас   не
сомневаться, что по возвращении на родину я сумею отдать вам должное  и  при
всяком удобном случае рад буду отметить важную услугу, которую  вы  оказали,
обеспечив безопасное следование обоза.

                                                              Ваш и пр. М.".

     - Две строчки рукой негодяя Кардонелла,  и  это  за  взятие  Лилля,  за
разгром неприятеля, в пять раз сильнейшего, за сражение, которое не уступает
самым блистательным из его собственных побед, - говорил бедный мистер  Уэбб.
-  Генерал-лейтенант!  Он  здесь  ни   при   чем!   Ведь   я   был   старшим
генерал-майором. Ах, будь ты... пожалуй, он порадовался бы более, если  б  я
потерпел поражение.
     Послание к голландскому офицеру, писанное по-французски, было длиннее и
куда любезнее адресованного мистеру Уэббу.
     - Таков этот человек, - гневно продолжал последний.  -  Набит  золотом,
осыпан титулами и почестями, которые мы завоевали ему, и скупится на строчку
похвалы товарищу по оружию! Разве ему все еще мало? Разве  мы  не  для  того
деремся, чтобы он мог утопать в  богатстве?  Ничего,  джентльмены,  подождем
выхода "Газеты". Королева и родина оценит наши заслуги, если  его  светлость
отказывает нам в том. - Слезы негодования навернулись  у  доблестного  воина
при этих словах, и он смахнул их перчаткою. Потом он сжал кулак и потряс  им
перед собой. - Клянусь всевышним, - сказал он, - есть  нечто  такое,  что  я
предпочел бы званию пэра!
     - Что же это, сэр? - спросили некоторые из его свиты.
     - Четверть часа наедине с Джоном Черчиллем на зеленой лужайке,  и  так,
чтобы, кроме парочки рапир, ничто нас не разделяло...
     - Сэр! - прервал его один из джентльменов.
     - Пусть он услышит! Я знаю, этого вы опасаетесь. Я знаю,  что  до  него
доходит  каждое  слово,  сказанное  кем-либо  из  старших  офицеров   армии.
Храбрости его я не оспариваю. Да, он храбр, будь  он  проклят!  Но  подождем
выхода "Газеты", джентльмены. Боже, храни ее  величество!  Она  оценит  наши
заслуги.
     "Газету" нам довелось увидеть лишь месяц спустя, когда моему генералу и
его офицерам выпала честь  обедать  в  Лилле  у  принца  Евгения;  последний
любезно  заявил,  что  раз  провизия  для  пиршества  доставлена  нами,   мы
непременно должны принять в нем участие. Пиршество было отменным. По  правую
руку его высочества сидел его светлость герцог Мальборо, а по левую - маршал
де Буффлер, который столь доблестно  оборонял  город.  Приглашены  были  все
старшие офицеры обеих армий, и можете не сомневаться, что  Эсмондов  генерал
особенно  блистал  в  этот  день;   его   статность,   благородная   осанка,
мужественная красота черт выделяли его повсюду, грудь его  впервые  украшала
звезда ордена "За Великодушие", присланная ему прусским монархом  по  случаю
одержанной победы. Его высочество принц Савойский провозгласил тост в  честь
победителя при Винендале. Милорд герцог с  довольно  кислой  улыбкой  осушил
свой бокал. Адъютанты также были в числе приглашенных,  и  Гарри  Эсмонд  со
своим юным другом весь вечер  держались  вместе,  как  бывало  всегда,  если
только долг не препятствовал их желанию; их стол находился как раз  напротив
стола, где сидели генералы, и им было отлично видно все  происходившее  там.
Фрэнк от души хохотал над мрачным  выражением  лица  герцога;  винендальское
дело и несправедливость генералиссимуса к Уэббу служили предметом толков  во
всей армии. Когда его светлость поднял свой бокал и произнес:
     - Le vainqueur de Wynendael; son armee et sa victoire,добавив затем:  -
qui nous font diner a Lille aujourd'hui {За победителя при Винендале, за его
войско и за его  победу,  благодаря  которой  мы  сегодня  обедаем  в  Лилле
(франц.).}, -  зала  гремела  от  приветствий,  ибо  мистера  Уэбба  за  его
смелость, великодушие и даже самые слабости его любила вся армия.
     - Парис - отвагой, Гектор - красотой, - шепнул Фрэнк  Каслвуд.  -  Сама
Венера на склоне лет не отказала бы ему в яблочке. Встань, Гарри. Ты  слышал
- мы пьем за винендальскую победу. Что Рамильи в сравнения с этим! Ура! Ура!
     В ту самую минуту, как наш генерал  благодарил  собравшихся  за  честь,
откуда-то появился в зале номер "Газеты" и пошел  но  рукам  вокруг  столов.
Каждому из офицеров не терпелось поскорее заглянуть  в  него;  должно  быть,
немало матерей и сестер бледнели над этими страницами. За шесть лет не вышло
ни одного номера "Газеты", где  не  сообщалось  бы  о  каком-либо  геройском
подвиге или блистательной победе.
     - Вот оно - "Битва при Винендале", вот здесь, генерал, - сказал  Фрэнк,
завладев маленьким грязновато-белым листком,  который  был  любимым  чтением
каждого солдата; и, выбравшись из-за стола, он направился к генералу  Уэббу,
- тот знал его и не раз видел за своим столом  это  красивое  и  улыбающееся
лицо, пленявшее всех, кто бы на него ни взглянул. Генералы в пышных  париках
потеснились, давая ему дорогу.  Он  потянулся  через  плечо  генерала  Дона,
который сидел за столом в кожаном колете, и подал "Газету" нашему генералу.
     Юноша, прихрамывая, воротился на место, весь красный от смущения.
     - Я подумал, что ему будет приятно, Гарри, - шепнул он. - Разве мне  не
было приятно увидеть после Рамильи свое имя в лондонской  "Газете":  "виконт
Каслвуд, сражавшийся в качестве волонтера..." Постой, что там такое?
     Мистер Уэбб, прочитав "Газету",  странным  образом  изменился  в  лице,
швырнул листок на стол, потом вскочил на ноги и начал:
     - Не угодно ли будет вашему  высочеству...  Тут  его  светлость  герцог
Мальборо тоже поднялся со своего места:
     - Дорогой генерал Уэбб, произошла какая-то ошибка.
     - Вашей светлости не мешало бы исправить  ее,  -  сказал  мистер  Уэбб,
протягивая ему "Газету"; но он  сидел  за  пять  человек  от  его  светлости
принца-герцога, чье место к тому же приходилось выше (оно было  на  помосте,
под  балдахином,  рядом  с  принцем  Савойским,  Ганноверским  курфюрстом  и
посланниками прусским и датским), и Уэбб, несмотря  на  свой  рост,  не  мог
достать до него.
     - Одно,, мгновение, -  произнес  он  с  улыбкой,  как  будто  напав  на
счастливую мысль, и затем, с изысканнейшей учтивостью  обнажив  свою  пшату,
проткнул острием "Газету" и сказал, обращаясь к герцогу: - Прошу  позволения
передать это вашей светлости.
     Герцог сидел темнее тучи.
     - Возьмите, - сказал он  своему  обер-шталмейстеру,  стоявшему  за  его
креслом.
     Генерал-лейтенант Уэбб отвесил глубокий поклон, сел  на  свое  место  и
осушил недопитый бокал. В "Газете" был  помещен  отчет  мистера  Кардонеяла,
секретаря его светлости, о Винендальском сражении, причем, хотя имя  мистера
Уэбба и упоминалось в нем, вся честь и  заслуга  этой  победы  приписывалась
фавориту герцога, мистеру Кэдогану.
     Странное поведение генерала Уэбба, едва  не  обнажившего  шпагу  против
самого генералиссимуса, вызвало немало шуму  и  разговоров,  но  как  только
первый порыв гнева миновал, генерал совершенно овладел собою и мог утешаться
тем,  что  всем   своим   последующим   поведением   куда   больше   досадил
генералиссимусу, чем если бы открыто выражал свою обиду.
     Воротясь к себе и посовещавшись с главным  своим  советчиком,  мистером
Эсмондом, который теперь пользовался полным его доверием и дружеским,  почти
отеческим расположением, мистер Уэбб написал его  светлости  генералиссимусу
письмо, где говорилось следующее:

     "Вашей светлости должно быть ясно, что чтение  лондонской  "Газеты",  в
которой имя генерал-майора Кэдогана названо мистером Кардонеллом, секретарем
вашей светлости, как имя офицера, командовавшего в сражении  при  Винендале,
никак не могло доставить приятного чувства генералу, который на  самом  деле
выиграл это сражение.
     Вашей светлости должно  быть  известно,  что  мистер  Кэдоган  даже  не
присутствовал при этом сражении, лишь к концу его явившись со  своим  конным
эскадроном в распоряжение командовавшего  генерала.  А  так  как  следствием
винендальской операции, руководить которой  имел  счастье  генерал-лейтенант
Уэбб,   явилось   взятие   Лилля,   освобождение    Брюсселя,    обложенного
неприятельскими  войсками  под  командой  курфюрста  Баварского,   а   также
возвращение славных городов Гента и Брюгге, которыми  противнику  (благодаря
внутренней измене) удалось овладеть в прошедшем году, - мистер Уэбб не может
и не желает уступить честь столь важной и славной  победы  мистеру  Кэдогану
или кому бы то ни было.
     Как только кампания этого года будет закончена, генерал-лейтенант  Уэбб
обратится с просьбой о разрешении ему покинуть  ряды  армии  и  занять  свое
место в парламенте, дабы передать все дело  на  рассмотрение  палаты  общин,
родины и ее величества королевы,  о  чем  ныне  он  извещает  его  светлость
генералиссимуса.
     В своем нетерпении опровергнуть лживый отчет, опубликованный в "Газете"
секретарем его светлости, мистером Кардонеллом, мистер  Уэбб,  не  будучи  в
состоянии доступиться к его светлости  генералиссимусу  из-за  джентльменов,
сидевших между ними, поместил на острие  шпаги  газету,  содержавшую  ложный
отчет, с тем  чтобы  непосредственно  вручить  оную  его  светлости  герцогу
Мальборо, который, без сомнения,  желает,  чтобы  каждый  офицер  его  армии
получал по заслугам.
     Мистер  Уэбб  слишком  хорошо  знает  свой  долг,  чтобы  помышлять   о
каком-либо нарушении субординации или об обращении  своей  шпаги,  во  время
военной кампании, против кого-либо, кроме врагов ее величества. Он просит  о
разрешении отбыть в Англию, как только то  дозволит  его  воинский  долг,  а
также отпустить вместе с ним капитана его полка  Эсмонда,  который  исполнял
при нем обязанности адъютанта, безотлучно находился на поле боя и заметил по
своим часам время, когда мистер Кэдоган прибыл к месту  сражения,  что  было
уже на исходе последнего".

     Главнокомандующему ничего более не оставалось, как только дать просимое
разрешение  и  оставить  без  внимания  самое  письмо  Уэбба,  написанное  в
откровенно оскорбительных выражениях. Половина армии убеждена  была  в  том,
что причиною сдачи городов Гента и Брюгге послужило предательство (и  многие
догадывались, какое именно); что главнокомандующий не  стал  бы  освобождать
Лилль, будь на то его воля, и что он так и не  перешел  бы  в  этом  году  к
открытым боевым действиям, если бы его не вынудил на то принц Савойский.  Но
однажды вступив в сражение, милорд Мальборо сражался, как никто в мире, дабы
не уронить свою честь полководца, и никакими подкупами нельзя было  помешать
ему нанести поражение врагу  {В  рассказе  нашего  деда  об  этих  кампаниях
повсеместно сквозит его ненависть к герцогу Мальборо. Он  всегда  утверждал,
что история не знала лучшего солдата и большего предателя, чем  герцог,  что
он во время войны мздоимствовал без оглядки.  Милорд  маркиз  (мы  с  полным
правом можем назвать его так, хоть он  и  предпочел  оставаться  полковником
Эсмондом до конца своих  дней)  рассказывал  о  нем  множество  историй,  не
вошедших в  эти  мемуары;  от  своего  друга-иезуита,  не  всегда,  впрочем,
правильно осведомленного, он слыхал, что накануне Рамильи Мальборо  надеялся
получить куш в два миллиона крон.
     А от бабки мы, дети, слыхали, что, когда наш дед впервые  представлялся
милорду герцогу, его светлость повернулся к нему  спиной,  а  потом  говорил
герцогине,  которая  передала  его  слова  вдовствующей  виконтессе,  а   та
впоследствии повторила их полковнику Эсмояду: "Нынче был у меня на  утреннем
приеме ублюдок Тома  Эсмонда;  такое  же  ничтожество  с  виду,  как  и  его
беспутный отец", - и этого выражения дед мой никогда не мог простить ему. Он
был так же постоянен в неприязни, как и в  своих  привязанностях,  и  всегда
выказывал крайнее пристрастие к  Уэббу,  чью  сторону  держал  против  более
прославленного полководца. Портрет генерала Уэбба и сейчас  висит  у  нас  в
Каслвуде, в штате Виргиния.}.
     Но ссору подхватили подчиненные, и половина армии передралась бы  между
собой, если бы всему делу не был  положен  конец.  Генерал  Кэдоган  сообщил
генералу Уэббу, что готов дать ему сатисфакцию, если угодно. На  приглашения
подобного рода наш бравый генерал  всегда  готов  был  откликнуться,  и  нам
немало груда стоило убедить его ответить, что он считает своим обидчиком  не
мистера Кэдогана, чье мужество  и  достойное  поведение  заслуживают  всякой
похвалы, а лишь тех лиц  из  главной  квартиры,  которые  извратили  истину.
Мистер Кардонелл также предложил встретиться, на что Уэбб отвечал,  что  для
мистера Кардонелла у него припасена хорошая палка и что есть только один вид
удовлетворения, который он хотел бы от него получить, но едва ли получит,  а
именно - признание истины.
     Офицеры Уэбба и джентльмены из свиты главнокомандующего всячески искали
случаев  подраться;  так  возникла  единственная  в  жизни  мистера  Эсмонда
встреча, в которой он принимал  участие  в  качестве  главного  действующего
лица, движимый побуждением смыть обиду.
     Милорд Мохэн, командовавший эскадроном в конногвардейском  полку  лорда
Мэклсфилда, находился в эту кампанию при особе  герцога.  Он  успел  стяжать
себе самую дурную славу; в Испании еще раз дрался на дуэли, имевшей столь же
роковой исход; был женат и бросил  жену;  вел  жизнь  игрока,  распутника  и
гуляки. Он появился в армии накануне битвы при Уденарде;  и  -  чего  больше
всего опасался Эсмонд - лишь только Фрэнк Каслвуд узнал о его прибытии,  так
тотчас же стал искать случая встретиться с ним и убить его. Рана, полученная
молодым лордом при Уденарде, помешала его замыслам, но сейчас она уже  почти
зажила, и мистер Эсмонд с трепетом  ожидал,  что  не  сегодня-завтра  случай
сведет его милого мальчика с испытанным  убийцей.  Все  трое  встретились  в
Лилле, на обеде в полку Хэндисайда, командир которого не подозревал о давней
вражде между этими джентльменами.
     Девять лет прошло с рокового вечера в Лестерфилдс, и за эти девять  лет
Эсмонд ни разу не видел столь ненавистного ему красивого лица Мохэна. Теперь
это  лицо  испортил  отпечаток  страстей  и  пороков;  выражение  его  стало
беспокойным, как у человека, на совести  у  которого  три  убийства  и,  кто
знает, сколько еще позорных, нечистых и преступных деяний. Когда наш  хозяин
представил нас друг другу, он поклонился как-то  боком  и  тотчас  же  хотел
отойти. Фрэнк Каслвуд не узнал его, настолько он изменился.  Он  же  отлично
узнал мальчика.
     Любопытно было глядеть на эту пару - особенно на юношу, который  так  и
вспыхнул, услыхав ненавистное имя, и тотчас же  объявил,  дурно  выговаривая
по-французски, но звонко, по-мальчишески, чеканя слова, что он "давно мечтал
встретиться с милордом Мохэном". Последний лишь поклонился еще раз и  отошел
в сторону. Следует отдать ему справедливость: он избегал ссоры с мальчиком.
     За столом Эсмонд сел между ними.
     - Что за черт! - воскликнул Фрэнк, - Почему ты садишься выше  человека,
который старше тебя званием? Милорду Мохэну место сейчас же  после  меня.  Я
хочу сидеть рядом с милордом Мохэном.
     Эсмонд шепнул лорду Мохэну, что Фрэнк был ранен в ногу при Уденарде,  и
просил милорда сохранять хладнокровие. Некоторое время тот выполнял просьбу,
пропуская мимо ушей  все  шпильки  и  насмешки,  которыми:  молодой  Каслвуд
пытался задеть его, но после нескольких тостов винные пары  стали  ок