ил наш генерал, -
мы не сложили бы оружия даже перед своим старым командиром"; а офицеры Уэбба
клялись, что, будь с ними Уэбб, уж в плен-то они не сдались  бы.  Милый  наш
генерал был несколько опрометчив в своих  речах;  не  было  на  свете  воина
отважнее и лучше его; но  он  дул  в  свой  рог  несколько  сильней,  нежели
подобало военачальнику его положения,  и  при  всей  своей  боевой  доблести
слишком громко бряцал иногда оружием перед  своими  солдатами  и  произносил
кичливые слова.
     Таинственный мистер Хольц в начале 1708 года отбыл по секретному  делу,
причем перед отъездом был весьма оживлен  и  пообещал  Эсмонду,  что  вскоре
произойдет нечто из ряда вон выдающееся.  Тайна  раскрылась  по  возвращении
моего друга, который явился в крайне удрученном и мрачном расположении  духа
и вынужден был признаться, что  замечательное  предприятие,  ради  коего  он
хлопотал, безнадежно провалилось. Как  выяснилось,  он  принимал  участие  в
злополучной  экспедиции  шевалье  де  Сен-Жоржа,   снаряженной   французским
королем; отплывши из Дюнкерка с целою армиею  и  флотом,  принц  должен  был
высадиться в Шотландии и захватить ее. Однако же противный ветер,  постоянно
мешавший  всем  начинаниям  этого  молодого  человека,   предотвратил,   как
известно, захват Шотландии и  вернул  бедного  monsieur  фон  Хольца  в  наш
лагерь,  к  его  обычным   занятиям   -   составлению   хитроумных   планов,
предсказаниям будущего и вынюхиваний) разнообразных сведений.  Шевалье  (или
король Англии, как некоторые из  нас  готовы  были  назвать  его)  прямо  из
Дюнкерка отправился в  ряды  французской  армии,  чтобы  принять  участие  в
кампании  против  нас.  В  тот  год  французской  армией  командовал  герцог
Бургундский,  а  герцог  Берряйский,  знаменитый  маршал  Вандом,  и  герцог
Матиньон были его помощниками. Хольц, который был осведомлен обо  всем,  что
происходило во Фландрии  и  во  Франции  (а  пожалуй,  и  в  обеих  Индиях),
утверждал, что военных действий в 1708 году будет не более, нежели в 1707-м,
и что если полководец не двигается  с  места,  у  него  на  то  есть  особые
причины. И в самом  деле,  начальник  Эсмонда,  известный  своим  брюзгливым
нравом и своим глубоким недоверием к великому герцогу,  да  и  не  только  к
нему, не стеснялся говорить, что  эти  причины  явились  к  герцогу  в  виде
золотых монет, которыми французский король подкупил  генералиссимуса,  чтобы
избегнуть сражений. В наших рядах много было собирателей  толков,  и  мистер
Уэбб чересчур охотно прислушивался к тем, которые в точности знали,  сколько
именно получил герцог, какая сумма  пришлась  на  долю  Кэдогана  и  во  что
обошлись советы доктора Хэйра.
     Успехи французов, ознаменовавшие начало кампании 1708 года, послужили к
укреплению слухов об измене, которая в то время у всех была  на  устах.  Наш
генерал пропустил неприятеля к Генту,  отказавшись  атаковать  его,  хотя  в
течение сорока восьми часов обе армии стояли друг  против  друга.  Рент  был
взят, и в тот же самый день мсье де Ламотт потребовал сдачи  Брюгге;  и  оба
этих великих города без единого выстрела перешли в руки французов. Несколько
дней спустя Ламотт захватил форт Плашендаль, и уже казалось  очевидным,  что
вся испанская Фландрия, а с нею и Брабант сделаются  добычей  французов,  но
тут с Мозеля прибыл принц Евгений, и колебаниям наступил конец.
     У принца Савойского в  обычае  было  отмечать  свое  прибытие  в  армию
роскошным пиром (милорд герцог угощал и редко и скудно); и  я  помню,  каким
наш генерал вернулся после обеда в обществе двух  генералиссимусов;  честная
его голова слегка кружилась еще от вина, которое австрийское полководец  лил
куда более щедрой рукой, нежели англичанин. "Ну, - сказал  генерал,  стукнув
кулаком по столу и прибавив крепкое словцо, - теперь ему придется драться; а
уж если, черт возьми, до этого дойдет, нет такого человека в Европе, который
мог бы устоять против Джека Черчилля". Неделю спустя разразилась  битва  при
Уденарде, и, как ни велика  была  взаимная  неприязнь  главнокомандующего  и
Эсмондова генерала, в  этот  день  им  пришлось  искренне  восхищаться  друг
другом, - так велика была отвага, проявленная обоими.
     Бригаде, которою командовал генерал-майор  Уэбб,  пришлось  наносить  и
отражать в этот день самые жестокие  удары;  мистеру  Эемонду  выпала  честь
вести в бой  роту  полка,  командир  которого,  в  качестве  генерал-майора,
руководил всеми  действиями  бригады,  и  ему  же  пришлось  взять  на  себя
командование всем полком, после того как четверо старших  по  чину  офицеров
пали в жестокой схватке с неприятелем. Я  рад,  что  Джек  Хэйторн,  который
насмехался над моим происхождением  и  обозвал  меня  Уэббовым  прихвостнем,
из-за чего у нас произошла крупная ссора, пожал мне руку еще за день до этой
битвы. Брэйс, наш подполковник, всего лишь тремя днями ранее узнал о  смерти
своего старшего брата, баронета, делавшей его наследником титула, поместья в
Норфолке и четырех тысяч в год: судьба, миловавшая его на протяжении десятка
походов, изменила ему как раз тогда, когда жизнь приобрела для  него  особую
цену, и, идучи в бой, он говорил, что не  надеется  вернуться  живым.  Майор
служил в полку совсем недавно. Креатура  лорда  Мальборо,  он  был  встречен
весьма недоброжелательно  всеми  прочими  офицерами,  -  говорили,  что  ему
поручено шпионить за нами. Не знаю, верно это или нет и кто именно доносил в
штаб обо всех толках и пересудах за офицерским столом, но известно было, что
полк Уэбба, как и сам командир,  значатся  у  главнокомандующего  на  черной
доске. "И если он не осмеливался расформировать его на родине, - говорил наш
храбрый генерал, - то уж зато позаботится, чтобы неприятель его  уничтожил",
- так что на долю бедного майора Праудфута выпала опасная задача.
     Юный лорд Каслвуд, состоявший в качестве адъютанта при  особе  герцога,
получил рану и удостоился упоминания в "Газете"; там же было названо  и  имя
капитана Эсмонда благодаря стараниям его генерала, который  всегда  любил  и
отличал его. Сердце у него забилось при мысли, что там,  на  родине,  чьи-то
глаза, самые  яркие  во  всем  мире,  прочтут,  быть  может,  страницу,  где
упомянуты его скромные заслуги; но он оставался тверд  в  своем  решении  не
подвергать себя их опасному воздействию и выждать, покуда  время  и  разлука
притупят страсть, которая все еще жила в нем. Вдали от Беатрисы она  его  не
тревожила, но он знал, что стоит ему воротиться домой, старый недуг вспыхнет
снова; и он сторонился Уолкота, как линкольнширец сторонится  болот  родного
края из страха перед лихорадкой, подстерегающей его там.
     Мы, английская партия в  армии,  склонные  насмехаться  над  всем,  что
исходило из Ганновера, и представлять двор и семейство курфюрста чуть ли  не
как сборище мужланов и дикарей, - даже мы вынуждены  были  признать,  что  в
деле при Уденарде молодой принц, совершавший тогда свой первый  поход,  явил
мужество и находчивость испытанного  солдата.  Его  курфюрстское  высочество
оказался в тот день счастливее короля Англии, который находился во вражеском
лагере со своими двоюродными братьями и вместе с ними вынужден  был  позорно
бежать в исходе сражения. Имея против себя искуснейших  полководцев  мира  и
обладая, в свою очередь, превосходным командующим, они пренебрегли  разумным
советом и бросились очертя  голову  в  бой,  который  закончился  бы  полным
разгромом их армии, если бы не мудрость и отвага  герцога  Вандома,  который
сделал все, что зависело от доблести и военного гения, чтобы умерить потери,
причиненные безрассудством и вздорным нравом его родичей,  законных  принцев
королевской крови.
     Переговоры по делу об обмене пленными все  продолжались  и  по-прежнему
служили благовидным предлогом для постоянных  переездов  мистера  Хольца  из
лагеря союзников во французский и  обратно.  Мне  достоверно  известно,  что
однажды генерал Уэйн едва не повесил его  как  шпиона,  и  лишь  по  особому
приказу генералиссимуса он был отпущен и препровожден на  главную  квартиру.
Он являлся и снова исчезал, и казалось, его охраняет чье-то высокое, хотя  и
незримое  покровительство.  Он  устраивал  обмен  письмами  между   герцогом
Бервиком и его дядею, нашим  герцогом.  Он  был  осведомлен  обо  всем,  что
происходило в лагере принца, так же хорошо, как и о  том,  что  творилось  в
нашем; он привез поздравления от короля Англии кое-кому из наших офицеров, в
том числе и офицерам Уэбба,  отличившимся  в  этот  великий  день;  а  после
Винендаля,  когда   наш   генерал   бушевал   по   поводу   несправедливости
генералиссимуса, сказал, что ему известно, как смотрят  на  это  французские
командиры,  считающие  якобы,  что   отпор,   данный   нами   неприятелю   у
винендальского леса, проложил союзникам путь к Лиллю.
     "Ах, - говаривал Хольц (и находилось немало охотников слушать  его),  -
если б только наш король добился признания своих прав, как изменился бы весь
ход событий! Жизнь его величества в  изгнании  имеет  то  преимущество,  что
позволяет  ему  беспристрастно  приглядываться  к  Англии  и  судить  о   ее
выдающихся деятелях. Его сестра  постоянно  находится  во  власти  очередной
жадной фаворитки, смотрит на все ее глазами и во всем готова уступить ей или
ее приспешникам. Как вы полагаете, неужели его величество, зная Англию,  как
он ее знает, позволил бы оставаться в  тени  такому  человеку,  как  генерал
Уэбб? Он - лорд Лидьярд, и его место в Палате лордов. Неприятелю, да и  всей
Европе известны его заслуги; именно этой славы и не могут простить некоторые
великие люди, ненавидящие равенство  и  независимость".  Все  эти  разговоры
велись в расчете на то, что они достигнут ушей мистера Уэбба. И он внимал им
весьма благосклонно, ибо, сколь ни велики были  его  достоинства,  никто  не
ценил их так высоко, как сам Джон Ричмонд Уэбб, и по мере  того  как  нелады
между ним и герцогом  возрастали,  находилось  все  больше  людей  из  числа
недоброжелателей Мальборо в армии и на родине, которые  всячески  обхаживали
Уэбба, противопоставляя  его  властному  и  ненасытному  генералиссимусу.  И
вскоре после победы  при  Уденарде  генералу  Уэббу  представился  блестящий
случай, которым наш доблестный воин не стал пренебрегать  и  который  явился
для него средством изрядно приумножить свою славу на родине.
     После Уденарда принц Савойский - вопреки совету Мальборо,  если  верить
слухам, - подступил к стенам Лилля, столицы французской  Фландрии,  и  начал
осаду, знаменитейшую осаду  нашего  времени,  равную  осаде  Трои  по  числу
героических подвигов, совершенных как  нападавшими,  так  и  оборонявшимися.
Принц Савойский был движим личной  непримиримой  ненавистью  к  французскому
королю, отнюдь не похожей на спокойное чувство  вражды,  руководившее  нашим
великим английским полководцем, для которого война являлась игрой  не  более
волнующей, нежели  бильярд,  и  который  посылал  вперед  свои  эскадроны  и
передвигал батальоны с места на место так же хладнокровно, как если бы  клал
шар в лузу или делал карамболь. Кончалась партия (а играл  он  почти  всегда
наверняка), и в  душе  этого  непревзойденного  стратега  не  оставалось  ни
малейшей неприязни к противнику. Иное дело принц  Савойский,  у  которого  с
французами шла guerre a mort {Война насмерть (франц.).}.  Разбитый  в  одном
месте, как то было  в  истекшем  году  под  Тулоном,  он  являлся  у  другой
французской границы и с  неукротимой  яростью  нападал  опять.  Когда  принц
прибыл в нашу армию, тлеющая искра войны сразу разгорелась  в  яркое  пламя.
Нашим  флегматичным  союзникам-голландцам  пришлось   форсированным   маршем
устремиться вперед  -  наш  хладнокровный  герцог  вынужден  был  перейти  к
действию. Против французов принц один стоил целой армии; неутомимая сила его
ненависти  заражала  сотни  тысяч  людей.   Имперский   генерал   с   лихвой
расплачивался за обиду,  нанесенную  некогда  французским  королем  ретивому
маленькому Abbe  de  Savoie  {Савойский  аббат  (франц.).}.  Сам  блестящий,
покрытый славой  полководец,  чье  мужество  и  бесстрашие  не  знали  меры,
достойный противник лучшим из прославленных командиров, возглавлявших  армии
французского короля,  Евгений,  кроме  того,  владел  оружием,  которому  во
Франции нельзя было отыскать равного с тех пор, как пушечное ядро у  Засбаха
убило благородного Тюренна: он мог обрушить на  французские  войска  герцога
Мальборо, точно скалу, которая погребла бы под собою соединенные силы лучших
военачальников Людовика XIV.
     Участие  английского  герцога  в   осаде   Лилля,   которую   имперский
генералиссимус вел  со  всем  пылом  и  напором,  свойственным  его  натуре,
выразилось главным образом в том, что ему пришлось прикрывать осаждающих  со
стороны армии герцога Бургундского, которую расположение войск его светлости
отделяло от имперцев. Однажды, когда принц Евгений  был  ранея,  наш  герцог
занял его место в траншее; его осаду вели имперцы, а не мы. Одна дивизия под
командою Уэбба и Ранцау была отряжена в  Артуа  и  Пикардию  для  выполнения
задачи, тягостнее и постыднее которой мистер Эсмонд не знавал  за  всю  свою
боевую жизнь. Несчастные городки беззащитных провинций, откуда все молодое и
здоровое из года в год угонялось во французскую армию, пожираемую ненасытной
войной, оказались отданными на нашу милость; а нам был дан приказ никого  не
миловать. Мы  входили  в  города,  где  гарнизон  состоял  из  инвалидов,  а
население из женщин и детей; и как  ни  бедны  они  были,  как  ни  обнищали
вследствие разорительной войны, нам было предписано грабить этих несчастных:
очищать их житницы от последнего хлеба, отнимать лохмотья,  прикрывавшие  их
наготу. То был грабительский, разбойничий поход; наши солдаты творили  дела,
о которых честный человек не может вспомнить, не краснея.  Мы  воротились  в
лагерь герцога с обильными запасами  продовольствия  и  денег;  некому  было
оказывать нам сопротивление,  и  все  же  кто  отважится  рассказать,  ценою
скольких насилий и убийств, каких жестокостей, оскорблений,  обид  досталась
нам эта позорная дань, собранная с невинных жертв войны.
     Меж тем, невзирая на решительность, с которой велись  военные  действия
под Лиллем, успехи союзников были покуда невелики, и, когда мы воротились  в
лагерь герцога, там поговаривали, что принц Савойский вынужден  будет  снять
осаду, признав ее безуспешной. Милорд Мальборо открыто  высказывал  подобное
мнение; те, кто не доверял ему, - а мистер Эсмонд не отрицает, что был в  их
числе, - намекали, что у герцога свои причины не желать взятия Лилля  и  что
он подкуплен французским королем. Но если  это  было  так,  в  чем  я  почти
уверен,  то  перед  генералом  Уэббом  открывалась   блестящая   возможность
удовлетворить  свою  ненависть  к  генералиссимусу,   разоблачить   позорное
корыстолюбие, составлявшее одну из самых низменных  и  самых  примечательных
черт знаменитого герцога, и показать собственное высокое военное  искусство.
И когда я взвешиваю все обстоятельства, предшествовавшие событию, о  котором
вскоре пойдет речь, когда я думаю о том, что милорду герцогу было предложено
несколько миллионов крон за то, чтобы с Лилля  сняли  осаду;  что  имперская
армия, стоявшая под Лиллем, терпела недостаток в провианте  и  снаряжении  и
была бы принуждена отойти, если б не получила новых  припасов;  что  маршрут
обоза, который должен был эти припасы доставить,  в  точности  был  известен
французам; что конвой, сопровождавший его, был несоразмерно мал и чуть ли не
вшестеро уступал войску графа де Ламотта, высланному, чтобы перехватить этот
обоз; и что герцог Бервик, непосредственный начальник де  Ламотта,  состоял,
как  это  достоверно  известно,  в  оживленной  переписке  с  дядей   своим,
английским генералиссимусом, - я прихожу к убеждению, что в замыслы  герцога
Мальборо входило помешать тому, чтобы эти припасы, столь необходимые  принцу
Савойскому, достигли ставки его высочества; что он  намеревался  принести  в
жертву небольшой отряд, конвоировавший обоз, и предать его, как  предал  уже
Тольмаша под Брестом, как готов был предать  любого  друга  в  угоду  своему
честолюбию или корысти. Если б  не  та  поистине  чудесная  победа,  которую
Эсмондов начальник одержал над силами, в шесть или семь раз  превосходившими
его собственные, осаду пришлось бы с Лилля снять; при  этом  надо  заметить,
что наше доблестное  маленькое  войско  находилось  под  командою  генерала,
которого Мальборо ненавидел, что эта победа привела его в  бешенство  и  что
впоследствии он прибегал к самым явным и беззастенчивым  искажениям  истины,
чтобы преуменьшить славу победителя.

        "Глава XV"
     Битва при Винендале

     Во время осады Лилля немало было совершено подвигов как с той, так и  с
другой стороны, и притом подвигов, равных которым не много сыщется в истории
войн. Среди французов (чье мужество поистине было удивительно, а доблесть  и
военное искусство маршала Буффлера могли затмить даже славу его  победителя,
принца Савойского) следует упомянуть господ де Люксембурга и  де  Турнефора,
которые взялись доставить в город порох, крайне необходимый осажденным;  они
взяли с собой отряд конных драгун, и каждый солдат вез притороченным к седлу
пудовый мешок пороху; с этим опасным грузом они вступили в бой против  нашей
кавалерии,  выдержали  огонь  пехотинцев,  двинутых  им  наперерез,  и  хотя
половина отряда при выполнении страшной задачи взлетела на воздух, часть все
же добралась до цели и доставила городскому гарнизону то, в чем он так остро
нуждался. Другой французский офицер, мсье Дюбуа, совершил поступок, столь же
отчаянный и увенчавшийся полным успехом. Случилось так, что маршалу  Вандому
понадобились сведения о положении в лагере осаждавших,  который  со  стороны
Гельчина прикрывала армия нашего герцога, и тут капитан Дюбуа совершил  свой
славный подвиг: не только прошел через линию неприятельских позиций, но  еще
переплыл не менее семи рвов и каналов и воротился  тем  же  путем,  плывя  с
бумагами в зубах.
     В этих бумагах мсье де Буффлер сообщал, что сможет удержать  занимаемые
позиции до  октября  и  что  если  б  удалось  перехватить  один  из  обозов
союзников, последние окажутся вынужденными снять осаду.
     Один такой обоз готовился в ту пору в Остенде и должен был вскоре выйти
по направлению к Лиллю. 27 сентября нам  (а  также  и  французам)  сделалось
известно, что он уже находится в пути. Обоз состоял  из  семисот  повозок  с
различным снаряжением и шел  от  самого  Остенде  под  эскортом  двух  тысяч
пехотинцев и трехсот всадников. Одновременно  мсье  де  Ламотт  выступил  из
Брюгге,  имея  в  своем  распоряжении  тридцать  шесть   батальонов,   более
шестидесяти эскадронов и сорок пушек, и двинулся в погоню за обозом.
     Меж тем генерал-майор Уэбб собрал двадцать батальонов и три  драгунских
эскадрона в Тюроуте, чтобы  идти  навстречу  обозу  и  ударить  на  Ламотта;
авангарды обеих армий, французской и нашей, сошлись на Тюроутской равнине, у
небольшого леска перед замком Винендаль, к  которому  обоз  подходил  в  это
время с другой стороны.
     Как только мы очутились в виду неприятеля, авангард наш остановился  на
опушке  леса,  а  остальная  часть  колонны  со  всей  возможной   быстротой
подтянулась к нему, причем вся наша немногочисленная конница была  выдвинута
к равнине, чтобы раззадорить неприятеля, как сказал наш генерал. Когда  мсье
Ламотт подошел ближе, он застал нас выстроенными в две линии у самого леса и
тотчас же построил напротив пас свою армию в боевом  порядке:  всего  восемь
линий, четыре пехотных впереди, драгуны и кавалерия сзади.
     Французы, как всегда, открыли сражение канонадой, длившейся  три  часа,
после чего перешли в атаку. Восемь линий - четыре пеших и  четыре  конных  -
двинулись на лес, где расположены