мать произведения... а,
впрочем, не буду называть авторов, Бог с ними. При всей
остроумности, при всей, так сказать, силе иронии, вот эти вот
"Задачники" Остера, например, извините, но... Это в каком-то
случае хорошо, но нельзя же это ставить во главу угла
литературы. И при всей моей любви к Крокодилу Гене и Чебурашке -
нельзя же к этому сводить российскую детскую литературу.
   - Наверно, издают в основном такое потому, что для маленьких
детей родители скорее купят такие книги.
   - Ну, наверно. Сейчас же совершенно нет книг для среднего
возраста, каких-то касающихся современных детей.
   - Пока ребенок маленький, о нем вроде бы заботятся, книжки ему
покупают. А подрос...
   - А потом пожалуйста - читайте Чейза.
   - А как вы относитесь к творчеству Анатолия Алексина, Януша
Корчака, Льва Кассиля, Аркадия Гайдара?
   - Что касается Алексина... Мне нравятся повести Алексина, я
ничего не могу сказать против таких вещей. Но не совсем
согласен, что это детские вещи - это книги, написанные для
взрослых о детстве. Януш Корчак - это отдельная тема. Януш
Корчак ни в коей степени не детский писатель. Что о нем
говорить? О нем можно говорить, как о Макаренко; как о педагоге,
психологе, социологе. Даже его "Король Матиуш", хотя ее издают в
детском плане, особенно первую часть,- никакая это не детская
вещь, это философская вещь, это в плане тех утопий, которые
писались раньше. Или антиутопий. Сугубо философское
произведение. Как педагог - он фигура, безусловно, великая, как
писатель - он очень талантлив. Причем тут дети-читатели? У него
я знаю только одну детскую вещь - "Когда я снова стану
маленьким". То, что могут читать дети именно для себя... Гайдар
- он для меня как был Гайдар, так и есть Гайдар. Вот и все. Тут
ничего не могу сказать. Как бы там нынешние критики не вопили на
Гайдара. И Кассиль тоже. Я всегда любил Кассиля.
   - Как вы относитесь к клубу любителей вашего творчества
"Лоцман"?
   - К клубу "Лоцман" я отношусь всей душой очень хорошо. Мне
просто, честно говоря, иногда бывает неловко, когда я, отрешась
от земных, суетных всяких дел, думаю: "Господи, ведь люди
чего-то работают..." То есть, та ли я фигура, которая достойна
подобных дел, интересов, такого масштаба работы, и всего
прочего? И как-то даже становится и неловко, и, честно говоря,
приятно - что скрывать.
   - Дело даже не в "фигуре", а в тех коренных причинах, которые
вызывают интерес.
   - Ну, вот, я, когда читал этот, последний-то пятнадцатый
выпуск клубного альманаха "Та сторона" - обалдеть же, а? Сегодня
Ирине - жене - говорю: смотри, про меня журнал выпускают, а
ты... А ты опять куда-то сбегаешь, оставляя меня... Нет, ну, что
я могу, кроме, так сказать, робкого, несколько смущенного
одобрения выражать? Знаете, как раньше говорили, надо встать на
вытяжку, и сказать: "Я считаю такое отношение авансом и своей
дальнейшей деятельностью постараюсь оправдать доверие", и так
далее, и так далее. Нет, ну серьезно, а что я еще могу сказать?!
Я чувствую, что просто не умею быть достаточно благодарным за
все это...
   - Владислав Петрович, вот говорят, что писателя создает
читатель...
   - Я не понял. Писатель создает читателя?
   - Писателя.
   - А, читатель создает писателя? Ну, не знаю, мне кажется, это
в достаточной степени спорное утверждение. То есть оно выгодно
для каких-то дискуссий, для каких-то, может быть, лозунгов, для
читательских конференций. То есть оно броско, подобно как "для
детей надо писать так же, как для взрослых, только лучше". Если
вдуматься, то это абсолютно абсурдное выражение. Я всегда таких
вот несколько декларативных фраз опасаюсь. Ну что значит
"читатель создает писателя"? Ну как он его создает? Может,
наоборот, писатель создает читателя?
   - Может быть, это вполне реально.
   - Когда как, наверное. А в общем-то, наверное, это какое-то
существует взаимодействие, и хорошо, если это взаимодействие
гармоничное. В чем-то читатели подсказывают писателю, в чем-то
писатель воспитывает читателей.
   - Владислав Петрович, что вам больше всего не нравится, и что
вам нравится в людях?
   - Опять же, я боюсь декларативных фраз и формул. Мне высказать
несколько фраз, которые запомнились бы слушателям и служили как
бы руководством к действию, что ли? Да не знаю я. Ну, в одном
человеке мне может нравиться то, что не нравится в другом.
Например, мне нравится, скажем, какая-то стеснительность и
скромность в одном человеке, а в другом она мне кажется
неприемлемой, или наоборот. Ну конечно, что не нравится?
Жадность не нравится, необязательность не нравится. Равнодушие к
другим людям, к каким-то бедам человеческим не нравится - это
безусловно. То есть стремление делать свою карьеру за счет
других людей. Это вот, например, совершенно отвратительно, но, к
сожалению, очень часто распространено. Не нравится, когда
человек посвящает всю свою жизнь ну... наживанию сугубо
материальных благ, что ли. Потом, как правило, его всегда ждет
крах. Рано или поздно. А говорить об этом можно очень много.
Надо вот взять одного человека конкретно, поставить,
рассмотреть, а потом говорить - что в нем нравится, а что не
нравится. Я очень боюсь каких-то обобщающих суждений, и ни в
коем случае никогда не стремлюсь к роли оракула. Упаси Господи!
   - Вот раньше пропагандировалась очень дружба... Это был
идеал... Сейчас, когда многие ребята стали связаны деловыми
отношениями, появилась всякая ширпотребная литература, связанная
с этим, даже Успенский ударился в эти дела... Тот самый, который
пишет о крокодиле Гене, занимающегося бизнесом.
   - Понимаете, это дело Успенского. Бог ему судья.
   - Это дело Успенского, но тем не менее... Почему, вы и сейчас
пишете о детях, в частности, именно про дружбу, именно про
взаимоотношения не деловые, не те, где фигурируют деньги?
   - Потому что мне противно писать там, где деловые отношения и
деньги. Я хотя бы в собственном творчестве стараюсь быть
свободным, писать о том, что мне нравится. Дело в том, что какие
бы сейчас деловые отношения ни возникали, это в достаточной
степени внешний признак человеческой жизни, а есть еще признаки
сугубо внутренние, свойственные каждому человеку во все эпохи.
Стремление к дружбе и у ребенка, и у взрослого, если это
нормальный ребенок и нормальный взрослый, оно существует всегда,
независимо от того, живет ли он в застойную брежневскую эпоху,
или при Юлии Цезаре, или будет жить там в трехтысячном веке.
Потому что это в основе человеческой природы, в основе
человеческой сущности. Человек - существо общественное, он не
может быть один. Есть, конечно, любители отшельнической жизни,
но это, скорее, отклонение от правила. И человеку всегда хочется
общаться, хочется видеть рядом единомышленников и видеть тех,
кто ему поможет в трудную минуту. И отсюда возникает ответное
стремление помочь самому, то есть стремление любить. Любить не в
биологическом плане, для продолжения рода, а любить товарищей,
любить природу, любить родителей, любить друзей, то есть
общаться с хорошими людьми и чувствовать себя в кругу хороших
людей. Мне кажется, это естественное стремление у всех. И у
детей его пока еще не искоренили путем пропаганды современных
деловых отношений. Это проявляется, пожалуй, наиболее ярко и
бескорыстно, чем у взрослых.
   - Владислав Петрович, а вам не кажется, что в обществе должен
быть все же какой-то баланс между, скажет так, прекрасными
бунтарями и добропорядочными обывателями, потому что общество не
может жить без прекрасных бунтарей, но оно не может состоять
только из них.
   - Знаете, термин "прекрасные бунтари" мне кажется в
достаточной степени рискованным, потому что среди прекрасных
бунтарей очень много эгоистов... И далеко не всегда несущих в
себе позитивный заряд. Бунтарями ведь быть довольно легко, и
прекрасными в том числе. Легко быть быть революционерами,
призывать к сокрушению застоев и все прочее. Но недаром говорят:
ломать не строить. Возьмите ту же историю жизни Фиделя Кастро,
его, как мне кажется, глубокую жизненную трагедию. Ведь какой
прекрасный был революционер! Какой бунтарь! Как он лихо поднял
весь остров к борьбе за революцию! Ведь очень многое успел
сделать. Ведь действительно энтузиасты, молодежь,
шестнадцатилетние парнишки и девчонки шли в глухие горы, в
деревни, учить грамоте ребятишек, и строили, и все прочее. А
когда пришлось строить, когда пришлось налаживать, когда
понадобился какой-то организационный талант: то нет, я вот,
значит, знаю, как - и все. А если вы не хотите со мной делать
революцию, то все, к ногтю вас. Вот так ведь из бунтарей очень
часто вырастают диктаторы. Потому что бунтари часто бывают
эгоистами. То есть он готов осчастливить человечество, но тех,
кто не собирается осчастливливаться по этой системе, значит,
надо устранять. Так что лучше... Я предпочитаю в общем-то
спокойных, добросовестных строителей, чем бунтарей.

                                      Компиляция Андрея НИКОЛАЕВА
          по материалам интервью, предоставленных клубом "Лоцман"
                                    и Дмитрием Ватолиным (Москва)



----------------------------------------------------------------
   Сплошное оберхамство!
----------------------------------------------------------------

               ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
                          (Продолжение)

                         Эдуард ГЕВОРКЯН


                     15. ПЛЮНОВЕНИЕ ТАЛАНТА

   Обнаружив себя в эпицентре бедлама, плавно переходящего в
половецкие пляски, Рыбаков немедленно впал в экспрессию и
немного озверел, что в общем-то было не в его обыкновении.
   - Что сей сонг означает! - вскричал он, молодцевато
подбоченясь.- Что вы тут в моем присутствии себе позволяете,
ракалии! Ща как плюну, всех расточу, протобестии!
   - Не надо! Нихт шиссен! - тонко завизжал кто-то из свиты
псевдопана, почему-то переходя на немецкий.
   Но было поздно. Талант плюнул.
   Шваркнуло. Хепнулось. Перекандыбачило.
   На какой-то миг составился из присутствующих темный вихрь рук,
ног, тулов и недопитых бутылок с коньяком "Наполеон" польского,
естественно, розлива, но тут же рассыпался мелкой пылью,
вставшей над второпрестольной и заволокшей все окрест.
   А когда пыль рассеялась по дворцам-колодцам и
дворцам-проспектам, то вот какая составилась картина.
   Над окраинами замерзшего в тягостном недоумении города возникли
две гигантские, подпирающие небеса фигуры. И взглянули они друг
на друга.
   Небеса содрогнулись!
   - Да будет тебе известно, прах земной,- гулким рокотом
воззвала одна из фигур,- что я не какой-то там, проше пана,
писатель, а истинный Властелин Лемурии, и вернулся в мир, дабы
владеть оным!
   - Хрен тебе на рыло, а не владение миром! - не менее гулко
отозвалась другая фигура.- Да будет тебе, в свою очередь
известно, что я - так ваще Столп Мироздания!
   Обомлевшие жители, прикипевшие к конам глазницами, увидели, как
темное облако, похожее на человека, изрыгнуло из себя фиолетовую
молнию. Сей электрический разряд прошелестел над улицами и
площадями, задел шпиль Адмиралтейства и рикошетом ушел в Неву.
   Фонтан вскипевшей воды выплеснул прорву вареной рыбы прямо под
ноги одинокому пешеходу. Надо ли говорить, что пешеходом этим
был сам экспрессивный талант?
   - Эх, ушицы бы сейчас хлебануть...- тоскливо пробормотал
Рыбаков, пинком отбрасывая парного сома.
   А в это время жуткие монстры, вставшие над городом, принимали
обличия, обменивались сейсмическими ударами, могучими разрядами,
шаровыми молниями и ядовитыми пасквилями.
   К вечеру город был до омерзения загажен. Горожане не решались
выйти на улицы, один лишь Рыбаков бродил неутешной тенью, время
от времени меланхолично поглядывая на изрядно затянувшуюся битву
титанов.
   - Грядет, грядет мой час,- обещающе шептал он атлантам и
кариатидам.
   Кариатиды молчали, атланты строили глазки.
   Час настал.
   И вышел талант на исходную позицию, и влез на пустой постамент,
только глянув прощально на мелькнувший в переулке медный
лошадиный хвост и, придавив ногой змею, воскликнул:
   - Ща вдругорядь плюну!
   И плюнул...
   Горизонт озарила вспышка, докучные призраки исчезли, со стороны
дамбы свежий ветер принес запах давно съеденного борща.

                        16. СГУЩЕНКА ТЬМЫ

   Спиритуальная реальность свернулась, развернулась и открыла
взору Штерна подвал, полный ужасных приспособлений. До недавних
пор он полагал, что симпатичный дом на брегах Невы есть
вместилище симпатичных людей, временами пописывающих симпатичные
вещицы и даже попечатывающихся в симпатичных издательствах же...
Не знал он, что деется в недрах его!
   Тайные этажи питерского дома писателей вмещали судеб и
некрологов на два небоскреба. Мало кто из посвященных знал о
хрустальной комнате, куда стягивались упругой паутиной ниточки,
управляющие полетами вдохновенной мысли, творческими дерзаниями,
лобзаниями при луне и прочими стилистическими красотами. Еще
меньше было тех, кто знал о деревянной зале, пропорциями
напоминающей гроб, но оснащенной диковинами механического
свойства на пружинном, червячном и моторном ходу. Вот сюда-то и
заглядывал в потаенное оконце заиндевевший от ужаса Штерн.
   Стоял у длинного стола, обитого потертым цинком, сам Столяров, и
ужасен был вид его. Большой мясницкий кожаный фартук препоясывал
чресла, небрежно поигрывал он огромным топором, с лезвия
которого стекала кровь, а в глазах горел огнь сатанинский.
Суетился рядом Рыбаков, перекладывая со стола в бак для белья
какие-то странные шевелящиеся куски... Штерн увидел голову
Витмана и ему стало дурно. А когда голова отверзла очи и кротко
промолвила своему мучителю: "Я всегда говорил, что ты выбрал не
ту профессию", наблюдатель лишился чувств.
   Оклемавшись, Штерн обнаружил, что к столу привязана новая
жертва. Кто-то корчился, извивался, выплевывал неопровержимые
обвинения, но стальные пальцы Столярова сомкнулись на горле, и
жертва захрипела.
   Рыбаков осторожно принюхался.
   - А казачок-то засранный! - сообщил он.
   - Кто таков? - отрывисто бросил Столяров.- Свой, чужой?
   - Да кто сейчас поймет...- проникновенно начал Рыбаков.- Этот,
как его, Дроздов?.. Скворцов?..
   - Неважно. Если не с нами - враг. Если с нами - тем более.
Пилу мне!
   И бензопила "Дружба" радостно запела в умелых руках маститого
фантаста. Полетели брызги.
   Спасительный обморок унес Штерна в самое сердце тьмы.

                  17.БЛАГОРАСТВОРЕНИЕ ВОЗДУХОВ

   А в это время наверху те же лица расхаживали по благостным
коридорам писательской малины, соблюдая пиетет и прочие
необходимые в быту приятные мелочи. Назревающие скандалы вовремя
гасились, коллективное распивание ситро до умиления напоминало
встречу приблудного генсека с дежурной интеллигенцией.
   И вдруг, нарушая благолепность общения, ввалился невесть откуда
взъерошенный Штерн и с криком "Убили!" рухнул на ковер и забился
в припадке, орошая наркомовский ковер слезами и мочой.
   Случился скандал. Кинулись приводить в чувство, хлопать по щекам
и подносить к носу вонючее зелье. Очнувшись, Штерн поведал всем
об увиденном внизу, и лишь неловкое молчание публики подсказало
ему, что вышел конфуз. Он поднял глаза и обомлел.
   У колонны чокались шампанским Столяров и Логинов, Рыбаков читал
на китайском свои стихи этому, как его, Соловьеву? Галкину?..
Измайлов общался с большим зеркалом в вестибюле, объясняя ему
все преимущества малабарской пенитенциарной системы. Да и все
остальные пребывали в довольстве и благодушии.
   - Прочь, прочь от меня, ужасные видения! - вскричал Штерн, не
желая верить страшной догадке.- Вы мороки ночные, драконы
злостные, а ваша истинная сущность там, внизу!
   И дрожащим перстом указал куда-то в область своих гениталий.
   Дружный хохот был в ответ. Он напугал Штерна больше, чем если бы
все скинулись волками или нежитью и принялись его жевать.
   - В силу вошли, не боятся ничего! - смекнул он.
   Словно в подтверждение чудовищной мысли, толпа, окружавшая его,
вдруг уплотнилась, слилась в единое плотное тело, блеснувшее
радужно чешуей, а три головы, увенчавшие его, осклабились в
синхронных улыбках.
   - Что, страшно, дружок? - хором спросил Змей Горыныч.
   - Еще бы не страшно,- пролепетал Штерн.- Еще бы не страшно -
такого страшного побеждать!
   - Это кого побеждать? - сверкнув очами, приятным голосом
вопросил Змей, дымно пукнув.
   - Тебя! - гордо ответил Штерн и хотел было плюнуть, но во рту
пересохло.
   - Мы не будем сражаться,- сообщил Змей.- Мы будем обедать.
   И распахнул три пасти, словно огромные электрогрили пыхнувшие
жаром и старыми шашлыками.
   Штерн побежал. Он мчался по длинным бесконечным коридорам,
скакал по корявым ступеням, слыша позади лишь шелест и глумливое
причмокивание. Он бежал, но при этом мучительно соображал, на
кого же похожи головы окаяного Змея? Одна, несомненно, смахивала
на маститого питерского фантаста, двойник которого - виртуоз
бензопилы - лихо орудовал топором в подвале, вторая, в натуре,
пан или лжепан Станислав, будь он неладен, а вот третья?..
   Неужели САМ МЭТР - пришла страшная мысль. Ноги сделались
ватными, и он прислонился к стене.
   - Ну, Боренька,- мягко сказала третья голова,- вот теперь мы с
вами и поговорим о драконах...

------------------------------------------
   Продолжение определенно следует!



   Хаос... Бурлящая пелена туч над заламывающимся невероятными
углами горизонтом... Тени мертвых, шагающие под мерный бой
боевых барабанов... Стихия разрушения, поглощающая Авалон...
   И в твоей руке - клинок, одна из кромок которого видна только в
лунном свете... Но ты уходишь с поля боя, потому что тебя позвал
тот, на чей зов даже Принц не может не откликнуться.
   Это зов Смерти.
   Грейсвандир падает на ступеньку, катится - и, замерев на секунду
на самом краю лестницы, соскальзывает в пропасть.
   И ты не видишь, как за твоей спиной медленно, с неспешностью,
присущей истинному величию, оседает и обрушивается в себя Колвир
- как будто он был пуст внутри - и это уже не пик, а жерло
вулкана, и маленький старый человек со смешным детским лицом
что-то кладет в твою руку, ты разжимаешь ладонь, долго смотришь
на то, что лежит на ней... Что нужно сказать? Что-то из
классики, наверное... И ты говоришь:
   - Тому, кто видел Город уже не нужно твое Кольцо...
   Кажется, вполне к месту. Ты улыбаешься. Золотой ободок,
скользнув в языках адского огня, летит в воронку Хаоса...
   Все. Можно уходить.
   Ты хлопаешь маленького человека по плечу, усмехаешься...
   И уходишь.

   14 июня 1995 года в госпитале Сент-Винсент города Санта Фе, штат
Нью-Мексико, в возрасте 57 лет скончался

                         Роджер ЖЕЛЯЗНЫ