де-
лает оговорку, что он это прекрасно понимает, и все-таки тащит в  фун-
дамент вместо камня этот кусок художественного  льда.  Вода  польется.
Толстой говорил о главенстве в искусстве "религиозности" - не в  смыс-
ле церковных верований, а в том, что писателю хорошо бы "иметь бога  в
животе". А Пушкин что-то еще говорил про "чувства добрые он лирой про-
буждал". Еще писателю должны быть присущи "человечность"  и  "порядоч-
ность". Зачем пинать многострадальную "Аэлиту", остающуюся-таки  глав-
ным российским призом (пусть и не без проколов), и  зная  тех  хороших
людей из "Уральского следопыта", которые так много сделали для россий-
ской фантастики? Запальчивая фраза "плохой  писатель  -  как  правило,
плохой человек" - не добрая, не писательская,  не  юмористическая,  не
художественная. Не игроцкая. Оскорбление Щеголеву из той же оперы.
   Вот что еще. Посмотрел я зимой по ТВ заседание питерского семинара.
Позвонил мне Боря Сидюк, - включи, говорит, телевизор. Включил и  стал
с приятностью обозревать знакомые все лица. И вдруг снизошло  на  меня
какое-то отрезвление (хотя я больше года уже не пью).
   - Ребята! - сказал я в телевизор. - Посмотрите на себя! Седые боро-
ды и лысины, всем за тридцать,  под  сорок,  за  сорок,  если  не  под
пятьдесят... О чем вы?! Поэт в России больше или меньше чем поэт? Сты-
доба, господа! Вы уже сложившиеся писатели, что вас так тянет  на  эти
семинары, учебы, лекции, обсуждения, выяснения? Вообще-то, оно  бывает
интересно, на кухне есть о чем поговорить, но... сцены, трибуны,  пре-
зидиумы... а тут еще по ящику, привселюдно!
   Я это сказал, но меня конечно не услышали.
   Уместен в той передаче был лишь Борис Натанович - он  вел  семинар,
был при деле, работа у него такая была в  тот  момент,  кадры  из  его
фильма показывали; но и к Борнатанычу вопрос возник: а есть ли смысл в
таком вот семинарстве для взрослых умудренных людей? Может быть, приг-
ласить молодых красивых двадцатилетних, которым ой как нужно посемина-
рить, людей послушать, себя почитать. Если же молодежный семинар Стру-
гацкого семидесятых годов трансформировался в  клуб  (пусть  элитарный
клуб), то так и назваться - клуб. Опять же, мельканье в ящике противо-
показано даже элитарным клубам, даже членам ПЕН-Клуба - вспомните  за-
седание Битова, Пьецуха, Искандера и какого-то толстожопого  официанта
в белых перчатках с какими-то ананасами. Куда-то эта передача исчезла.
   Ну-с, показались по телевизору, теперь будем призы делить. А как их
делить - гамбургский счет в  литературе  невозможен  (прав  Бережной),
борцовское сравнение Виктора Шкловского неудачно,  потому  что  борцы,
приезжая в Гамбург, именно _боролись_ между собой и выявляли  сильней-
шего; а писателям что ж делать? Выявляют  все-таки  читатели  (критики
для этого тож существуют - уроды). Вот  и  создается  бюрократическое,
нехудожественное "Положение  о  профессиональной  литературной  премии
"Странник" - семь разделов с оговорками, пояснениями и системой  опре-
деления лидеров с логарифмической таблицей. Я не смог осилить.  Навер-
ное, положения о сталинских премиях писались веселее.
   Не знаю, не знаю... Что-то я разворчался, разбрюзжался. В одной ли-
тературной дискуссии один дискуссер сказал, что "литература  -  важное
государственное дело", другой тут же возразил: "литература - дело глу-
боко личное". Я полностью на стороне второго оратора. Вообще, что нуж-
но писателю, который придерживается этой точки зрения? Не очень  много
- достаточно одной удачной страницы в день (а это трудно). Чтоб  писа-
лось. Еще нужна своя комната - плохо, если негде писать. У меня  есть.
Нужно каждый день обедать и ужинать (я могу без завтрака). Это, в  об-
щем, решаемо. Что еще нужно для такого личного дела как  литература?..
Общение с друзьями - на кухне. Вот что  еще:  нормальный  персональный
компьютер! (У меня есть, хотя и ненормальный  и  неперсональный).  Вот
минимальные личные писательские заботы. Да, конечно, морока с  издате-
лями тоже входит в писательство - уроды, ненавижу! Все издатели - уро-
ды; кроме красивых женщин. Ну что ж, надо  годами  искать  и  находить
своего издателя (лучше, чтобы издатель был пьющий и непишущий).
   А вот семинары, комиссии, доклады, президиумы - это все от  лукавой
общественно-государственной деятельности. Что заботит Андрея  Столяро-
ва? Исходя из его доклада, самые начальные строки, вступление: "завер-
шился  романтический   деструктивный    этап    развития    российской
фантастики", "начался новый этап  конструктивного  реализма",  "возни-
кает новый мир фантастики", "зависит не только будущее фантастики,  но
и во многом творческая судьба  каждого  автора"  -  Столярова  заботит
_развитие фантастики и творческая судьба каждого автора._ Я  правильно
процитировал, правильно понял? Это и есть государственный подход,  го-
сударственные слова: развитие, завершился, этап, будущее. Столяров го-
ворит" "надо развивать фантастику", я говорю: "не надо  ее  развивать,
сама как-нибудь". Столярова заботит творческая судьба каждого автора -
ну, я тоже не людоед, и всегда рад помочь чем могу хорошему автору, но
считаю, что творческая судьба автора - дело рук самого  автора,  никто
за него ничего не напишет. (Помогать автору надо как-то конкретно, ин-
дивидуально, на бытовом кухонном уровне  -  лекарств  принести,  трояк
(?!) одолжить, доброе слово замолвить. Как  ветшают  слова:  привычный
фразеологизм "одолжить трояк" давно в прошлом!")
   Вот разница в позициях. Государственный подход к литературе ведет к
группировкам, дракам, ссорам и к сжиганию чучел. Личный подход - помо-
гает избегать все вышеперечисленное.
   Вот свежий поучительный случай для "Оберхама".  Три  года  назад  в
Украине демократы ввели ежегодную премию (очень небольшую, но все  же)
для лучшего "русскоязычного" писателя. Комиссия была самая  демократи-
ческая, себе не присуждали. Первый раз премию присудили Феликсу Криви-
ну. Понятно. Второй год - покойному Виктору Некрасову (правда,  возни-
кает некий трансцендентальный вопрос: а что скажет кремирова...  изви-
няюсь, премированный? - но ладно), потом собрались было присудить  Чи-
чибабину и Владимиру Савченко (все понятно), как вдруг  состав  комис-
сии изменился, демократам надоело комиссарить, пришли  другие  люди  и
выбрали лауреатами следующих писателей: Югова,  Омельченко  и  Губина.
Кто-нибудь из вас слышал о таких писателях - не то,  чтобы  читал,  но
слышал ли? Кто они? Как кто! -  отвечу  я,  -  именно  писатели  Югов,
Омельченко и Губин и вошли в эту новую номинационную комиссию; то бишь
сами себе премии и присудили.
   Чтобы завершить эту неприятную тему, скажу, что, ни в  коем  случае
не ссорясь с номинационной комиссией и жюри премии "Странник"  (Лазар-
чук, Рыбаков, Геворкян, Лукин, Успенский - друзья;  Стругацкий,  Булы-
чев, Михайлов - уважаемые мэтры), я заранее отказываюсь от  возможного
внесения моих произведений в номинационные списки "Странника" - не хо-
чу участвовать в общественно-государственной деятельности. Можно  ска-
зать и так: "А тебя в эти списки никто и не вносит". Что ж, можно ска-
зать и так. В этом смысле я хорошо понимаю Вадима Казакова - он вышел,
я не вошел, а позиция у нас одна: "Все в той же позицьи на  камне  си-
дим" (Козьма Прутков). Привет, Вадим!
   Теперь о более интересном. Предлагаю  всей  номинационной  комиссии
"Странника", а также Николаеву и Бережному, а также пожелавшим присое-
диниться писателям - всем, кого редакторы "Оберхама" решат  пригласить
- принять участие в буриме, которое я незамедлительно начинаю:


                 "ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА"
                          (название рабочее)

                         1. НАЕДИНЕ С МУЖЧИНОЙ
   Однажды после дождя известнейшая писательница-фантастка  Ольга  Ла-
рионова с двумя полными хозяйственными сумками стояла на остановке ав-
тобуса, чтобы ехать в Дом ленинградских писателей, что на  улице  Шпа-
лерной-17. Там должен был состояться а-ля фуршет  по  поводу  вручения
Станиславу Лему Нобелевской премии. Подошел автобус ненужного ей  мар-
шрута, и Ольга услышала крик. Оглянулась. К ней бежал невысокий мужчи-
на в пальтишке, с тортом на вытянутых руках и с бутылкой водки в  кар-
мане, за ним гнались два офицера милиции и кричали:
   - Задержите его, задержите!
   Близорукая Ольга конечно не хотела вмешиваться в погоню за преступ-
ником, но человек с тортом  был  так  похож  на  Чикатило,  что  Ольга
все-таки исполнила свой гражданский долг - подставила ему ножку. Прес-
тупник упал прямо в грязь, где шляпа, где ноги, где торт - можно  себе
представить. Подбежавшие милиционеры дико взглянули на Ольгу и  успели
вскочить в отходящий автобус.
   Автобус уехал.
   Ольга осталась наедине с мужчиной.

                               2. КИЕВСКИЙ ТОРТ
   Ольга осталась наедине с мужчиной.
   Мужчина был такой же близорукий. Одной рукой он искал в  луже  свои
очки, со второй облизывал  размазанный  "Киевский  торт".  Ольге  было
очень неудобно, очень смешно и очень страшно  -  мужчина  вполне  имел
право дать ей пощечину за такие дела, а удрать от мужчины с двумя пол-
ными сумками не было никакой возможности. Наконец мужчина нашел  очки,
выбрался из лужи и, сжимая кулаки, посмотрел на  Ольгу.  Конечно,  это
был не Чикатило, но Ольге он поразительно напоминал кого-то.
   - Пся кр„в!!! - грубо по-польски выругался мужчина, и Ольга с  ужа-
сом узнала в нем самого Станислава  Лема,  нобелевского  лауреата,  на
встречу с которым она направлялась в Дом Писателей с двумя хозяйствен-
ными сумками, в которых была всякая всячина для а-ля фуршета - тот  же
"Киевский торт", водка, закуска и так далее, - все  это  покупалось  в
складчину между советскими фантастами по десять долларов с рыла. Ольга
начала извиняться и счищать с Лема остатки "Киевского торта".  Оставим
Ольгу Ларионову наедине со Станиславом Лемом, и последуем за  милицио-
нерами.

                       3. ВОЗВРАЩЕНИЕ МИЛИЦИОНЕРОВ
   Эти милиционеры были не совсем чтобы милиционерами. Это были приез-
жие милиционеры - один из Москвы, другой из Минска, их звали Борис Ру-
денко и Юрий Брайдер, один - майор, другой - капитан милиции.  Дело  в
том, что они тоже писали фантастику и тоже  спешили  на  Шпалерную-17,
чтобы принять участие в чествовании Станислава Лема, но случайно вско-
чили не в тот автобус. Упавшего в лужу пана Станислава они не  узнали,
но женщина, подставившая ему ножку, показалась им знакомой...
   - Вроде, тетка из наших... - сказал Руденко.
   - Похожа на Людмилу Козинец, - согласился Брайдер.- Зачем она  под-
ставила ему ножку?
   - Но ты же сам кричал ей: "Задержите, задержите!"
   - Ты тоже кричал.
   - Я имел в виду "Задержать автобус".
   - Я тоже имел в виду автобус.
   - Значит, она нас не так поняла. Нет, это не Людмила Козинец.  Люд-
милу я хорошо знаю. Это Ариадна Громова.
   Так они гадали и не замечали, что едут не на  Шпалерную-17,  а  де-
лают круг на конечной остановке и возвращаются обратно - туда, где ос-
тались Лем и Ларионова.

                           4. ПАН СТАНИСЛАВ
   Лем, как известно, по происхождению никакой не поляк, а наш  львов-
ский еврей, похожий на одессита Бабеля или на Романа Подольного.  Поэ-
тому Ольга моментально нашла с ним общий язык...


   И так далее.

   Итак: написано три главы, начата четвертая. С этого момента  "Обер-
хам", если захочет, может продолжать нескончаемый  фантастический  ро-
ман о нобелевском лауреате Станиславе Леме, о фантастах,  о  фенах,  о
фантастике и так далее. Темп, тон, ритм заданы в этих коротких главах.
Два непременных условия: бог в животе и чувства добрые. Да, забыл  про
художественность! Художественность обязательна! Время действия - анох-
роническое. Сюжетные направления - разнообразные. Три небольшие  глав-
ки от каждого автора - работа небольшая. После  окончания  романа  все
соавторы  получают  призы  "Оберхама" - например,  опечатанную  ориги-
нальной сургучной печатью бутылку водки с принтерной наклейкой в  виде
именного диплома. Роман первопубликуется в "Оберхаме". Редакция "Обер-
хама" осуществляет контакты с соавторами, утрясает, направляет,  орга-
низовывает творческий процесс, очередность и  т.д.  Предлагаю  пригла-
сить _всех_ писателей-фантастов, с которыми "Оберхам" имеет контакты и
которым симпатизирует. Предлагаю также  пригласить  пишущих  ребят  из
фэндома - Бережного, Черткова, Казакова, доктора Каца, других.  (Кста-
ти, кто такой доктор Кац? Папа Ромы Арбитмана?.. Шучу,  шучу,  я  знаю
кто это. Это псевдоним Абрама Терца).
   Те, кто не согласятся, естественно, останутся как и были  "хорошими
писателями и хорошими людьми".
   Если идея реализуется, то для окончательной редактуры-подгонки-шли-
фовки-концовки текст буриме передать одному из авторов. Хотя бы и мне.
Можно и не мне.
   Номинационная  комиссия  буриме - Бережной,  Николаев,   Штерн    -
(зиц-председатель). Да, пригласите в номинационную комиссию Вадима Ка-
закова, обязательно! У нас будет строго, у нас вкалывать надо без вся-
ких премий, ему понравится.
   Оценили идею? Чем драться, лучше сообща буриме написать - там все и
выясним.
   Жму руку! Ваш
                                                                 Штерн
                                                    18 июля 1994 года,
                                                                  Киев




                        БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ

                       ПЕЙЗАЖ ПОСЛЕ БИТВЫ

                    (C) Андрей Столяров, 1994

   АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Борис Натанович! Ситуация в  российской  фан-
тастике просто катастрофическая. Несколько лет назад  мощный  по-
ток англо-американской литературы - в основном плохо  изданной  и
еще хуже переведенной - смел буквально все. Все  погребено,  все,
что было у нас, уничтожено.  Читатель  российской  литературы  не
знает. Как вы полагаете, можно ли в такой ситуации говорить о ка-
ком-то существовании отечественной фантастики?
   БОРИС СТРУГАЦКИЙ: За те 30 - 35 лет, которые прошли с тех пор,
как я впервые вообще задумался над положением дел в тогдашней со-
ветской, а ныне российской фантастике, мне приходится отвечать на
этот вопрос не в первый раз. Уже неоднократно говорилось и о кри-
зисе нашей фантастики, и о катастрофе, которая с ней произошла, и
о бесперспективности фантастики в целом. Я с этим и раньше не был
согласен, не согласен я с этим и сейчас. Я всегда  говорил:  рос-
сийская фантастика существует и имеет перспективу до тех пор, по-
ка живут и здравствуют талантливые российские фантасты. Слава Бо-
гу, они всегда у нас были, слава Богу, они есть у нас  и  теперь.
Поэтому ни о какой катастрофе в российской фантастике и речи быть
не может. Тот процесс, который вы так красочно описали,  действи-
тельно имеет место. И действительно российским  фантастам  сейчас
очень трудно публиковаться. Когда писателям трудно писать  -  это
естественно. Это грустно, но это  естественно.  А  вот  когда  им
трудно публиковаться - это уже не просто плохо, это  неестествен-
но. Должен вам сказать, что российские фантасты находились в  та-
ком положении всегда. Лет десять назад опубликовать  по-настояще-
му талантливое произведение мешала цензура. Сегодня  опубликовать
талантливое произведение нам мешает рыночная ситуация, когда воп-
рос об издании решают по сути дела коммерческие структуры.  Имен-
но коммерческие структуры уверены в том, что они точно знают  чи-
тательский спрос, именно они заявляют, что русскоязычную  литера-
туру покупать и читать сейчас никто не будет, именно поэтому  вал
названной вами англоязычной фантастики и захлестнул наши  прилав-
ки. Между прочим, то обстоятельство, что вал этот возник и  обру-
шился, имеет отнюдь не только отрицательную сторону. Не  забывай-
те, что благодаря именно решительному вторжению рынка в  книгоиз-
дательство наш читатель, наконец, познакомился с теми  произведе-
ниями и с теми авторами, о которых он раньше знал  только  понас-
лышке и с которыми он встречался ранее только в самопальных,  са-
миздатовских, зачастую бездарных "студенческих" переводах. А сей-
час мы познакомились наконец с  Орвеллом,  мы  прочитали  полного
Уиндема, мы знаем теперь неурезанного Шекли.  Всего  лишь  десять
лет назад ни о чем подобном и мечтать не приходилось.  Но,  разу-
меется, нет добра без худа - это  общий  закон  природы,  и  пос-
кольку, согласно Старджону, 90% всего на свете - дерьмо, то и 90%
публикуемой у нас сейчас, издаваемой и  продаваемой  англоязычной
фантастики - это явное барахло. Но зато и  оставшиеся  10%  чита-
тель имеет возможность получить и -  читает.  Конечно,  положение
российского писателя сейчас не веселое. Однако же так было  всег-
да. Надо потерпеть. У меня такое впечатление, что нынешний  чита-
тель иностранщиной уже объелся. У  меня  такое  впечатление,  что
вот-вот должен наступить перелом, и книгоиздатели, наконец,  пой-
мут, что англоязычная проза, основную  массу  которой  составляет
явное барахло, уже надоела. И вот тогда  наступит  черед  россий-
ских фантастов. Самое главное, чтобы были писатели и чтобы они не
прекращали работу. До тех пор, пока они существуют, до  тех  пор,
пока есть у нас Вячеслав Рыбаков и Андрей  Столяров,  пока  пишут
Виктор Пелевин, Борис Штерн, Михаил Веллер  и  еще  многие-многие
любимые мною, талантливые, сравнительно молодые наши писатели  --
до тех пор российская фантастика жива.
   АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Хорошо. Предположим, что российские  фантасты
действительно существуют. Предположим, что они пишут новые книги.
Однако, у англо-американской литературы есть громадное преимущес-
тво перед нами: они много лет сознательно и интуитивно  вырабаты-
вали способы написания таких произведений, которые нравятся  мас-
совому читателю. Написание таких произведений технически не очень
трудно, их поэтому можно тиражировать  в  громадных  количествах,
лишь немного варьируя идеи, сюжет, антураж. Это -  массовый,  не-
вообразимый поток. Российские же писатели никогда перед собой та-
кую задачу на ставили. Смогут ли они в нынешней  ситуации  -  вот
то, что они делают, - конкурировать с  американской  фантастикой?
Даже, если российских авторов начнут печатать. Не захотят ли  чи-
татели совершенно другого - именно того, чего хотят они  во  всем
мире? Русскоязычные авторы предлагают  то,  чего  нет  у  других.
Однако, нужно ли это читателю?
   БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Это интересный вопрос. Дело  в  том,  что  у
российских писателей, в том числе у фантастов,  традиции  россий-
ской литературы. Грубо говоря, всякий русский  писатель,  работая
за письменным столом, так сказать, сгорает, светя  другим.  Рабо-
тая и создавая новую вещь, он отдает ей себя целиком -  все  свои
чувства, все свои страхи, все свои радости, надежды и страсти  он
вкладывает в эту вещь. Для российского писателя характерно стрем-
ление создавать произведения,  которые  служат  не  просто  и  не
только чтивом, не просто и не только средством уйти от  жизненных
проблем в обитель грез, не просто средством развеивания скуки, но
в какой-то степени и учебником жизни, и возбудителем  сопережива-
ния читателя, и личной исповедью. Короче говоря, у российских пи-
сателей - я, разумеется, имею в виду серьезных российских писате-
лей - всегда была, есть и, я надеюсь, всегда будет некая сверхза-
дача. У них нет той коммерческой ловкости, которая так  прекрасно
отработана даже у самых хороших иностранных авторов  -  в  первую
очередь фантастов и детективщиков. У меня впечатление, что  когда
западный автор работает над романом, он ставит перед собою, глав-
ным образом, одну задачу - прежде всего создать произведение ком-
мерческое. Это и хорошо, и плохо, как это часто бывает  в  жизни.
Это плохо, потому что сплошь и рядом в силу такой постановки  за-
дачи из-под пера автора выходят произведения легковесные и желто-
ватые. Это хорошо, потому очень многие из их