главный  ге-
рой, старый моряк Мартыныч, да еще братья-фантасты Саргацкие.  Но
Чип еще вполне безобиден. Хотя и в этой сказке есть уже  и  очень
непростые корабли (сама баркентина и игрушечный кораблик), и  ма-
гия, и мысли о гибели людей и кораблей.
   В "Ночи большого прилива" смерть уже  присутствует  на  каждой
странице. Иногда травестийная, как в  первой  части,  в  "Далеких
горнистах", но уже и там  появляется  история  Трубача-Хранителя,
пока это Валерка - он же штурман Дэн - и пока эта история не  так
однозначно безнадежна, хотя и  здесь  есть  что-то  вроде  гибели
братьев, после падения с крепостной башни оказывающихся в Наигия-
ле... то есть, мы хотели сказать, в Старо-Подольске.
   Светлый штурман Иту Лариу Дэн встречается со смертью - подлин-
ной или символической - много раз. Но это лишь подход  к  истории
смерти как состояния,- смерти как истинной  жизни.  Такую  смерть
принимает Ежики и, видимо, Игнатик Яр (тут уместно  снова  вспом-
нить о свечках; у ВПК свечка - индикатор жизни; когда горит  све-
ча, стоит упомянуть чье-то имя - и узнаешь, жив ли он; если  жив,
свеча продолжает гореть, как это и было в случае  обоих  персона-
жей. А вот Капитан с глазами-провалами, Капитан, берущий книги  в
уплату за проезд, имеет право задуть свечу...)
   Очень интересна и показательна история посвящения в  Командоры
("приема в мертвецы" по Пелевину) история Корнелия Гласа из  "Гу-
си-гуси, га-га-га". Корнелий, чтобы на равных правах войти в  мир
детей и, позднее, стать Командором (а это -  главные  "проводники
отсюда"), переживает последовательный ряд символических  смертей,
последняя из которых могла быть и настоящей (ученые,  занимающие-
ся "гранью" Вест-Федерации, не уверены, остался ли он жив).
   Любопытна, между прочим, и легенда "безынд" о Маленьком  рыба-
ке, мальчике-сироте, унесенным гусями на Луга. Во-первых, подчер-
кивается трудность пути в иной мир - Маленький рыбак должен  под-
няться на гору, претерпев мучения,  сильно  напоминающие  картины
буддийского ада; далее он приносит  гусям-"психопомпам"  кровавую
жертву (кормит их своим мясом); впрочем, этот момент  вообще  ха-
рактерен для сказок многих народов,  поэтому  его  можно  считать
скорее данью традиции; сам полет - как мы видим, типичный  способ
перехода в иной мир; наконец, Луга - счастливое  место,  где  ма-
ленький рыбак (а позднее - безынды из "спецшколы") находит  роди-
телей. Встреча с предками - характернейшая особенность послежизни.
   (Отвлекаясь от основной темы, хотелось бы  отметить  параллели
между "Гусями" и "Синим городом на Садовой": храм,  как  убежище,
настоятель как защитник, подземный выход из храма -  путь  спасе-
ния, и т.д.).
   Ежики, если помните, после смерти  перешел  в  другой,  лучший
мир. То же происходит с писателем Решиловым (да и  его  спутником
Сашкой).
   Сначала Решилов покидает больницу (casus  incuzabilis).  Попа-
дает в старую церковь, затем - в поезд "Пиллигримм", в  Подгорье,
Кан-Орру... Как не вспомнить Нангилиму,  следующий  за  Нангиялой
загробный мир... (у А.Линдгрен). При всем том  его  не  оставляет
чувство (впервые осознанное ВПК в "Выстреле с монитора" и в "Зас-
таве...") вторичности переживаемой реальности.
   В "Выстреле с монитора":

   "Еще немного!
   Павлик не бежал - летел. Сумка не успевала за ним,  летела  на
ремешке сзади. Козырек перевернутой кепки вибрировал на  затылке,
как трещотка воздушного змея. [Опять ассоциация полета и смерти.-
Я.С., В.С.]
   И в то же время странное, непохожее на бег ощущение не  остав-
ляло Павлика. Будто он не только мчится. Будто в то же  время  он
сидит на скамье нижней палубы рядом со старым Пассажиром. И смот-
рит, как плывет в небе край обрыва с тонким силуэтом мальчишки."

   И в "Лоцмане":

   "Здесь страница кончалась. И вообще запись кончалась.  На  об-
ратной стороне листа ничего не было. Вот так...
   Я осторожно положил Тетрадь на пол у кресла, закрыл глаза, от-
кинулся. Почему-то запахло больничным коридором - знакомо и  тос-
кливо. И негромкий бас Артура Яковлевича укоризненно раздался на-
до мной:
   - Игорь Петрович, голубчик мой, что же это  вы  в  холле-то...
Спать в кровати надо. Пойдемте-ка баиньки в палату...
   Я обмер, горестно и безнадежно проваливаясь в  ТО,  В  ПРЕЖНЕЕ
пространство, в унижение и беспомощность недугов. О, Господи,  НЕ
НА-ДО!.. Мягкая, живая тяжесть шевельнулась у  меня  на  коленях.
Последняя надежда, последняя зацепка, словно во  сне,  когда  сон
этот тает, гаснет, а ты пытаешься удержать  его,  хотя  понимаешь
уже, что бесполезно... Я вцепился в теплое, пушистое  тельце  ко-
тенка:
   - Чиба, не исчезай! Не отдавай меня...
   - Кстати,- сказал Артур Яковлевич,- я смотрел  ваши  последние
анализы, они внушают надежды. Весьма. Если так пойдет дело, то...
   - Чиба!
   - Мр-мя-а...- отозвался он крайне раздражительно.
   Я приоткрыл один глаз. Так, чтобы разглядеть Чибу,  но,  упаси
Боже, не увидеть белого халата и больничных стен. Чиба  возмущен-
но вертел головой. Голова была клоунская, хотя  туловище  остава-
лось кошачьим."

   И это не удивительно. Отнюдь неспроста Сашка вдруг  обращенный
Тетрадью в Решку (Игоря Решилова, он же,  собственно,  alter  ego
ВПК) сообщает между прочим:

   "- Чего загадывать! Я не два раза помирал,  а  больше.  Первый
раз еще при рождении. Думали, что не буду живой. Меня знаешь  кто
спас? Генриетта Глебовна... Она сказала, что после этого буду  до
ста лет жить, а это же целая вечность..."

   На самом деле тема смерти у ВПК гораздо более обширна, чем  мы
показали здесь. Смерть - истинная жизнь ("Лоцман"), смерть -  ис-
целение ("Самолет по имени Сережка"), смерть - созидание  ("Оран-
жевый портрет с крапинками"), смерть - награда,  недоступная  для
грешников ("Крик петуха")  и  неизбежно  приходящая  к  достойным
("Голубятня..."). Есть еще один странный  аспект  темы  смерти  в
"Синем городе на Садовой". Вспомните, как Нилка,  желая  сказать,
что ему попадет от родителей, говорит, путая слова, что  ему  ус-
троят... эксгумацию (имея в виду экзекуцию).  Н-да.  Папа  Фрейд,
утверждавший, что случайных оговорок не бывает, пришел бы в  вос-
торг...
   Более желчный критик, такой, например, как злой волжский  бул-
гарин Рамон Бир-Манат, сделал бы из этого политическое  обвинение
плюс историю болезни. Мы же не настаиваем даже на хлестком терми-
не, вынесенном в заголовок. И пусть Командор не обижается: мы оба
его очень любим, и никакой некроромантизм не  заставит  нас  наз-
вать книги ВПК плохими или скучными. Но...  но  теперь,  прочитав
статью, не охватывающую, как мы говорили, весь материал и всю те-
му, вчитайтесь в эти книги сами. И вы  сами  тогда  ощутите  весь
ужас - и весь оптимизм некроромантизма.
   Оптимизм - потому, что, как мы уже замечали, смерть - это  по-
рог, после которого можно сказать:

   "...А ДАЛЬШЕ ВСЕ БЫЛО ХОРОШО.

   Да, я не разбился!
   Не верьте, если вам скажут, что Ромка Смородкин двенадцати лет
погиб в катастрофе. Чушь! [То же говорил и Бу  Вильхельм  Ульсон,
Принц Страны Дальней...- Я.С., В.С.]
   Я под утро вернулся домой, мама  еще  спала.  Я  запрятал  по-
дальше разодранные штаны и тоже лег спать.
   А дальше все было хорошо. Жизнь пошла день за днем. Год за го-
дом.
   Я закончил школу, потом художественное училище, институт. Стал
художником-дизайнером. Даже слегка знаменитым -  после  того  как
наша группа получила премию за оформление главного павильона  Ра-
тальского космопорта.
   Я женился на девушке Софье Петушковой, которую в детстве  зва-
ли Сойкой. И у нас родилась дочка Наденька - славная такая, весе-
лая. ... Мама моя души не чает во внучке.
   Кстати, мама вышла замуж. Но не за Евгения Львовича, тот вско-
ре уехал из нашего города. Знаете, за кого она вышла? За дядю Юру!
   Дядя Юра вернулся с далекой стройки, опять поселился неподале-
ку, стал захаживать в гости и вот... Не знаю, появилась ли у  ма-
мы к нему большая любовь, но поженились и живут славно... [Закли-
нанием повторяется - все хорошо... там.- Я.С., В.С.]
   Как видите, все со мной хорошо, вовсе я не разбился!
   Случилось гораздо более страшное.
   Разбился Сережка.
   Он погиб в том самом году, когда мы познакомились. В  детстве.
В сентябре.
   Тогда по южным границам там и тут  гремели  гражданские  войны
(словно людям хотелось оставить на Земле побольше Безлюдных Прос-
транств). И вот Сережка надумал помочь там кому-то. Или  продукты
сбросить беженцам, или, может, малыша  какого-то  вывезти  из-под
огня. Не знаю, он со мной этими планами не делился. Он только на-
супленным, чужим каким-то делался, когда мы видели на экране "Но-
вости" с южными репортажами.
   И однажды он исчез. Дня три я не волновался: всяких  дел  было
по горло: школа, новые знакомства. Но потом  встревожился,  побе-
жал к нему домой...
   ...А через день услышал в "Новостях", что над побережьем  сбит
еще один самолет. Неизвестно чьей ракетой, и сам  неизвестный.  С
непонятными знаками. И показали хвостовое оперение, которое  упа-
ло на прибрежные камни. С голубой морской  звездой  на  плоскости
руля...
   Днем я держался. В школу ходил, даже  уроки  иногда  делал.  А
ночью просто заходился от слез. Старался только,  чтобы  мама  не
услышала.
   Иногда казалось даже, что сердце не выдержит такой тоски.
   Может быть, и пусть? Не могу, не могу я без Сережки! Не  надо,
чтобы делался он самолетом, не надо сказочных миров  и  Безлюдных
Пространств. Пускай бы только приходил иногда. Живой...
   И он пришел! Ну да! Однажды ночью, когда я совсем  изнемог  от
горя, звякнула решетка на балконе. И открылась балконная дверь. И
Сережка - вместе с осенним холодным воздухом - шагнул в  комнату.
В старом обвисшем свитере, с пилотским шлемом в  руке.  Сердитый.
[Вот спите вы, и... А сама сцена  напоминает,  во-первых,  приход
Мастера к Бездомному; а, во-вторых, прилет вампира  -  не-мертвые
приходят на зов, прилетают на ночных крыльях, и входят с  холодом
могилы по позволению хозяина...- Я.С., В.С.]
   Я обомлел.
   Он сел рядом, на тахту.
   - Хватит уж сырость пускать... Даже разбиться  нельзя  по-нас-
тоящему...
   - Это ты?! Ты снишься или живой?
   - Вот как врежу по загривку, узнаешь, снюсь или нет... [Сереж-
ка отвечает, заметьте, лишь на первую часть вопроса. Он не  снит-
ся: это-то и страшно...- Я.С., В.С.]
   Я прижался к нему плечом.
   - Не сердись...
   - Ага, "не сердись"! Думаешь, это легко, когда тебя за уши вы-
таскивают ОТТУДА?
   - А кто тебя... за уши?
   - Он еще спрашивает! Кто, как не ваша милость!
   - Сережка, ты больше не уйдешь?
   ...
   - Сережка, а что там было? Как?
   Он сказал глуховато:
   - Ромка, не надо об этом. Выволок ты меня обратно, и  ладно...
[Воистину, есть вещи, которых лучше не знать.- Я.С., В.С.]
   - Но ты правда больше не уйдешь насовсем?
   - Насовсем - не уйду...
   Я зашмыгал носом от счастья.
   - Но встречаться нам придется только по ночам.  Все  ведь  ду-
мают, что меня нет... [То-то и оно...- Я.С., В.С.]
   Я был готов и на это. Но...
   - А где будешь жить-то?
   - Уйду в Заоблачный город, устроюсь как-нибудь...
   - А мы будем летать, как прежде?
   - Будем... Только...
   - Что? - опять вздрогнул я.
   - Ты станешь расти и расти. А я теперь не смогу.  Если  разби-
ваются, после этого не растут... [Вот  как  сделать,  чтобы  было
всегда двенадцать... - Я.С., В.С.]
   - Тогда и я не буду!
   Кажется, он улыбнулся в темноте.
   - Нет, Ромка, у тебя не получится.
   - Почему?
   - Ну, ты же... не разбивался насовсем.
   - Тогда я... тоже!
   - Только посмей!
   - Тогда... я знаю что! Здесь я буду расти, а ТАМ всегда  оста-
ваться таким, как сейчас! Как ты!
   Он сказал очень серьезно:
   - Что ж, попробуй. Может, получится...

   У меня получилось.
   Мало того, я научился притворяться. Стал делать вид, что  сплю
в постели, а на самом деле убегал к Мельничному болоту,  где  бе-
зотказные чуки жгли посадочные костры. [То есть ночью, когда Ром-
ка был мертвым - Я.С., В.С.]
   И туда же приземлялся Сережка-самолет.
   Вот ведь какое дело: хотя он и грохнулся очень крепко, но  все
же умел превращаться в крылатую машину, как и раньше. Я  всего-то
лишь крыло повредил, а летать после этого не мог.  Сережка  же  -
пожалуйста!
   Наверно, в Заоблачном городе, где он теперь жил,  сделали  ему
ремонт. Не  разовый,  а  капитальный...  [Опять  исцеление  через
смерть - Я.С., В.С.]
   Кстати, Сережка помирился со Стариком. И они вместе  колдовали
теперь над новой моделью совмещенных Безлюдных Пространств.  Ста-
рик даже разрешил Сережке прилетать в Заоблачный  город  прямо  в
виде самолета, хотя это и нарушало какие-то правила...
   Итак, я рос, делался взрослым, но по ночам, при встречах с Се-
режкой оставался прежним Ромкой Смородкиным. Нас обоих это  впол-
не устраивало. И мы летали все дальше и дальше -  в  такие  Прос-
транства, где Гулкие барабаны Космоса гудели, как набат...
   ...Порой я и сам вздрагиваю: а вдруг НИЧЕГО этого нет?  И  Се-
режки нет?
   Для доказательства, что все это правда, я ночью улетаю  с  Се-
режкой в далекую-далекую степь, где всегда светит луна и  причуд-
ливые камни - идолы и чудовища - чернеют среди высокой  травы.  Я
рву там луговые цветы и с ними возвращаюсь домой.  [Опять  Солнце
Мертвых, да еще и надгробия, идолы и чудовища! - Я.С., В.С.]
   Ромашки, клевер и розовые свечки иван-чая, появившиеся в  доме
февральским застывшим утром - это разве не доказательство?..

   ...Вот и все. Теперь вы сами видите, что слухи оказались  пус-
тыми. А слезы - напрасными. "Сказка стала сильнее слез". Никто не
разбился до смерти.
   Никто. Честное слово..."

                                                   Сентябрь, 1994

-----------------------------------------------------------------

Есть такое мнение!

                      Элеонора БЕЛЯНЧИКОВА

                        ДИАГНОЗ НАВСЕГДА

   Знать бы не знала я этого писателя. Ну, встречала  бы  изредка
его фамилию перед названиями произведений, прочитать которые  так
и не нашла бы времени. Так нет же, все лето и осень  ангажирован-
ная фэнская пресса (непонятно, впрочем, кем ангажированная)  бом-
бардировала меня упоминаниями об этом  человеке.  "Оберхам-Сидор-
кон", "ФэнГильДон", "ДВЕСТИ-А", "ДВЕСТИ-Б". Вот и моими старания-
ми, в очередной раз - о нем.
   Я говорю об Александре Щеголеве.
   Еще бы, нашелся смельчак, поднявший нож  на  священных  коров!
Как было любопытной и чувствительной женщине не заинтересоваться?
Как было не схватиться за что-нибудь еще, написанное  им,  помимо
статьи в "Оберхаме"?
   Кстати, подоплека так называемого  "петербургского  дела"  для
меня лично ясна, как Божий день. Некто Щеголев  нарушил  неписан-
ные законы Клановой Честности, то ли не понимая этого, то ли оши-
бочно думая, что он не входит в Клан. Хотя, ясно же,  что  магис-
трами он принимался за своего, пусть и был не  на  первых  ролях.
Так что его наделавший шуму демарш, с точки зрения  товарищей  по
Клану, есть по сути предательство, если, конечно, не обычная глу-
пость. Вот вам и объяснение бурной реакции на его  анти-столяров-
ское выступление. Я достаточно проработала в женских  коллективах
и не такого насмотрелась. И вообще, что до меня, человека со сто-
роны, то я почему-то больше сочувствовала Щеголеву. Но было  одно
обстоятельство, мешавшее полностью определиться со своими  симпа-
тиями. Если Столяров и товарищи (за исключением Э.Геворкяна,  ко-
нечно) доказали своими незаурядными текстами право  на  благород-
ное хамство в отношении остальных посредственностей, то со  Щего-
левым дело обстояло сложнее. Как-то  сложилось,  что  его  тексты
прошли мимо меня. Вот и решила я, к своему  несчастью,  удостове-
риться, что героический оловянный солдатик  достоин  моей  тайной
симпатии.
   Спасибо Николаеву и Стругацкому, хором подсказали, какую имен-
но щеголевскую работу мне искать на прочтение.  Так  хвалили,  ну
прямо так хвалили! (См. интервью Б.Стругацкого в "ДВЕСТИ-Б")  Хо-
чешь, не хочешь, а позвонишь знакомой  библиотекарше  и  возьмешь
журнал "Нева". Повесть называется "Ночь навсегда".
   Длинное у меня получилось вступление, тогда  как  рецензия  на
вышеупомянутую повесть может состоять всего лишь из одного слова:
"противно". Противно  пересказывать  сюжет,  ибо  тогда  придется
вспоминать прочитанное. Противно писать  рецензию,  ибо  придется
читать повесть во второй раз. Ни в чем не  повинный  журнал  дер-
жать в руках, и то противно. Такое гадливое чувство, будто в  хо-
рошем расположении духа сбегая по лестнице,  я  вляпалась  рукой,
пардон, в чьи-то сопли на перилах. Не знаю, мужики, может  вам  и
нравятся чужие слизисто-гнойные выделения, а у меня, как у бывше-
го врача, реакция совершенно нормальная.
   "Убивая кого-то, всегда начинаешь с себя",- говорил  Лао  Цзы.
Если у человека отсутствует любовь к другому человеку, то  должно
быть хотя бы уважение к тому факту, что он,  другой,  существует.
Жизнь не нами дается, и не нам ее  отнимать,  -  по-моему,  Алек-
сандр Щеголев этого просто не понимает. За жизнь человека  зачас-
тую приходится бороться, и если получается спасти обреченного, то
с такими трудами! А здесь, в повести... Мне, как  медику,  читать
все это было невыносимо. Я, ребята,  сердцем  не  принимаю  такую
"новизну". Так нельзя. Чем дальше, тем страшнее жить.
   Автор  дал  своей  работе  кокетливый  подзаголовок  "игра   в
кошмар", как бы подчеркивая несерьезность замысла. Наверное, опа-
сался, что кто-нибудь вздумает  проанализировать  происходящее  в
повести. Что ж, он не зря опасался. Повесть рассыпается от перво-
го же дуновения критического ветерка, слишком уж из многих  прос-
четов слеплен сюжет. Начать с того, что в этом детективе - детек-
тиве! - мгновенно понимаешь, кто преступник. Впрочем, тут я, воз-
можно субъективна, и уровень моей проницательности недостижим для
обычного фэна. Все-таки моя нынешняя профессия  -  редактор,  это
обязывает. Но с чем трудно поспорить, так это с  тем,  что  автор
явно не знаком с криминальной и милицейской фактурой. Даже я, ди-
летант, это заметила. Например, чрезвычайно  странно  возникнове-
ние в сюжете яда, и особенно странно попадание яда к главному чу-
дищу. Второй мальчик - тот, который якобы  залез  в  папин  холо-
дильник - просто фикция какая-то, а не  персонаж!  Яды  описанной
группы, они ведь больших денег стоят и содержаться под  настоящим
контролем, не так, как это себе представляет А.Щеголев.  Во  вся-
ком случае, никто их держать дома в холодильнике не станет. И по-
лучение заказа на убийство по почте - в высшей степени  неправдо-
подобно. И крайне сомнительна история с противостоянием  "авиато-
ров" и "портовиков". Что это за конкуренция  между  аэропортом  и
пароходством? В какой коммерческой операции пересеклись  интересы
двух мафий? Тайная перевозка денег - как-то  немотивировано  это,
глупо. Далее, у главного героя есть железное алиби, однако  мили-
ция почему-то держит его за "опасного преступника", как бы априо-
ри, по определению, и даже объявляет на него розыск. Глупо! Нако-
нец, непосредственно мальчик Антон. Да не мальчик  он,  а  фикция
еще большая, чем его дружок "юный химик"! Я ответственно заявляю,
как специалист - ребенок не обладает такой физической силой и та-
кой волей, чтобы перерезать сухожилия и протыкать тела  дротиком.
Это возможно только при длительной спецподготовке, но тогда полу-
чится не "мальчик", а ниндзя. Или он мутант? Нет,  автор  не  ус-
тает подчеркивать, что ребенок нормален. "Нормальнее" всех нас.
   Список мелких просчетов можно продолжать и  продолжать.  Автор
не знает тех вещей, которые взялся описывать.  Иначе  говоря,  он
такой же дилетант, как и читатель, что кому-то наверняка  приятно
сознавать. Это бы, кстати, не страшно, если бы Щеголев не  числил
себя писателем высокого класса (судя  по  некоторым  нюансам  его
п