е по радио при помощи вживленных в мозг  радиоприемни-
ков, преступники и жертвы одновременно - проблемка для Достоевского, а?
     Еще одно близкое по духу к "хоррору" произведение -  повесть  Алексан-
дра Щеголева "Ночь навсегда". То есть, это, конечно, никакой не хоррор,  не
детектив и уж тем более - не фантастика. Это и хоррор, и фантастика, и  де-
тектив - но смешанные в разных пропорциях, измельченные и тщательно  пропу-
щенные через фильтр авторского восприятия - то  есть,  своеобразный  пример
синтеза жанров. Оговорюсь сразу: эта повесть  Александра  Щеголева,  как  и
большинство его повестей и рассказов, мне не нравится. То есть я с ней  ка-
тегорически не согласен. Но умные люди мне доказали на  пальцах,  что  если
некое литературное произведение вызывает  активное  неприятие,  то  следует
прежде всего внимательно это произведение изучить - и я вынужден был согла-
ситься. Так вот, внимательно читая эту повесть, нельзя не убедиться  в  та-
ланте Александра Щеголева. Потому что гадости тоже надо уметь талантливо, а
он это умеет. Фантастичны мотивации героев "Ночи...", фантастичны  их  пос-
тупки - но Щеголев и не скрывает этого. У него несколько  иная  цель:  изу-
чить и смоделировать поведение единственного "живого" героя повести,  мечу-
щегося и разрывающегося между  страхом  и  любовью  отца  мальчика-наемного
убийцы. Для этого вовсе не обязательно  соблюдать  правдоподобие  отдельных
эпизодов, важно не исказить главное - и это  Александру  Щеголеву  блестяще
удалось. И не все ли равно, какой ценой?..
     В отличие от почти не фантастической  повести  Щеголева,  "Сказание  о
Четвертой Луне" покойного Владимира Фирсова это классическая и очень качес-
твенная социальная фантастика. Написанная много лет назад, эта  книга  дос-
тойна войти в золотой фонд советской фантастики на  ряду  с  произведениями
Стругацких, Булычева, Мирера, Савченко, Ларионовой и других фантастов  это-
го поколения. Размышления Фирсова о путях и природе власти отличаются  глу-
биной и оригинальностью - особенно, если вспомнить в какие годы  это  писа-
лось. Остается только сожалеть, что это интереснейшее произведение  увидело
свет с таким чудовищным опозданием.
     Другая повесть, так же впервые увидевшая свет в этом году  на  страни-
цах "Уральского следопыта", антиутопия Валентина Моисеева  "Спасатель"  до-
вольно традиционна для нашей фантастики. Все  обстоит  как  обычно:  страна
окончательно распалась, русское население центральных областей  России  ве-
дет жестокую и безнадежную войну за выживание против бывших  нацменьшинств,
в стране перманентное военное положение, жизнь гражданина ни в грош не ста-
вится государством - словом, до слез знакомая картина. Единственный выход -
вновь пригласить варягов: "Придите и  правьте  нами!"  Интересно  другое  -
угол, под которым рассматривает сложившуюся ситуацию автор. Дело в том, что
в условиях войны на многих фронтах использование современных судов  русски-
ми, за исключением атомоходов, стало практически невозможно, и флоту  приш-
лось вернуться ко временам парусов и снастей.  Моисеев  описывает  один  из
рейсов лесовозного барка Северного морского пароходства  "Волгалес",  став-
ший для него последним. Стоит добавить наверное, что эта повесть написана в
1990 году, когда никакой гражданской войной на истребление еще и не  пахло.
И написана, надо сказать, здорово.
     В повести Юрия Брайдера и Николая Чадовича "Стрелы Перуна с  разделяю-
щимися боеголовками" есть всего помаленьку. Немного фарса, немного  высокой
трагедии, немного от философской притчи и от шпионского боевика. Такое сме-
шение жанров становится, видимо, все более популярным в кругах  отечествен-
ных фантастов, в том числе тех, кого уже не устраивает старый  добрый  фан-
тастический реализм. Впрочем, Брайдера с Чадовичем  он,  напротив,  устраи-
вает вполне. Не даром сюжет их  повести  восходит  к  классическому  "1984"
Оруэлла: любовь делает нас свободными, но за  эту  свободу  в  конце-концов
приходится платить. Кое-где повесть перекликается с ранними  произведениями
Солженицина - чего стоит например первая фраза повести: "В то утро  Пряжкин
проснулся необычайно рано - дозорный на Троицкой башне  едва  успел  восемь
раз пробить в рельс". Впрочем, авторы используют возникшие  ассоциации  со-
вершенно сознательно, создавая вполне  соответствующую  содержанию  повести
атмосферу полуказармы-полубардака. Нельзя не упомянуть и своеобычную автор-
скую иронию, то и дело появляющуюся на страницах повести, подчас  совершен-
но неожиданно. Не будь этой удивительной иронии, повесть, при всех ее  дос-
тоинствах, читалась бы совершенно иначе. Впрочем, разве это возможно  -  на
полном серьезе обсуждать принятые очередной "Тпруней" решения, хотя бы  эта
"Тпруня" и была полувоенного образца?..
     Коли уж речь зашла об иронии, то с этим делом в  первую  очередь  надо
обращаться к Михаилу Успенскому, представленному в данной номинации  сильно
порезанным романом "Дорогой товарищ король". Хотя по сравнению с его удиви-
тельным романом повесть выглядит куда как скромно, автор виртуозно  владеет
словом, и, кажется, умеет шутить на любую тему и по любому поводу. Увы, ес-
ли в романе этот головокружительный юмор играет подчиненную роль, то тут он
выходит на первый план, подчиняя себе логику  повествования  и  превращаясь
местами в тяжеловесное самодостаточное „рничество, почти сатиру  -  полити-
ческую или вовсе бессмысленную. Возможно, в этом виноваты редакторы "Меги",
где опубликован этот роман, но с увеличением  плотности  ст„ба  на  единицу
текста в полном соответствии с  законом  перехода  количества  в  качество,
смеяться мне хотелось все меньше и меньше. Правда, как я  уже  сказал,  сам
Михаил Успенский, судя по всему, виноват в этой аберрации восприятия  менее
всего.
     А вот Александру Борянскому в его повести  "Еще  раз  потерянный  Рай"
напротив, на мой взгляд, чувства юмора слегка не хватило, хотя его книга  и
стала одним из ярчайших дебютов последних двух-трех лет наравне с  авторами
вроде  Громова  и  Ладыженского.  Но  эта  сумрачность,  эта   убийственная
"сурь„зность"!.. Герой, выросший в полном одиночестве в подземном  бункере,
вылезши впервые на поверхность даже не очень интересуется тем,  что  же  за
глобальная катастрофа произошла на планете и как развивались события  после
нее - вместо этого он самоуглубленно размышляет о смысле жизни.  Когда  ге-
рой подобного произведения вместо того, чтобы решать чисто конкретные  воп-
росы рефлексирует напропалую, это выглядит по меньшей мере несколько  наду-
манно. Другое дело, если бы это происходило в чистых светлых коридорах  ка-
кого-нибудь НИИЧАВО, в компании друзей-энтузиастов, таких же любителей  по-
рассуждать о проблемах бытия, как и главный герой. Но когда подобное проис-
ходит на фоне разоренной, обезлюдевшей Земли - это страшно.  От  этого  уже
попахивает паранойей - особенно, когда рассуждающий столь  сосредоточен  на
своих проблемах и умопомрачительно серьезен. Право слово, начинаешь даже за
него волноваться.
     Повесть Алексея Слаповского "Война балбесов" к фантастике отношения не
имеет никакого, даже косвенного, хотя лично у меня совокупный объем  публи-
каций Слаповского вызывает всяческое уважение. Это самая обычная  современ-
ная проза с единственным незначительным допущением: все события,  описываю-
щиеся в повести, так или иначе предшествуют и приближают  заранее  намечен-
ную местными полководцами войну между заштатным городком и  его  еще  более
заштатным пригородом. Честно говоря, мне гораздо больше понравилась не  во-
шедшая в списки номинантов повесть того же автора "Вещий сон", опубликован-
ная некоторое время назад в "Знамени", хотя она относится к  фантастике  не
больше, чем и "Война балбесов". По крайней мере, финал там не  такой  мрач-
ный - ну что это такое в самом деле: главный герой вдруг, ни с  того  ни  с
сего  остается  на  пепелище,  с  малыми  детьми  на   руках,    обманутый,
брошенный... Нет уж, если хочешь устроить герою  и  читателю  эмоциональную
встряску, то обоснуй все психологически, продумай  логику  событий,  приго-
товь вразумительное объяснение своим действиям - тогда пожалуйста.
     Повести Сергея Лукьяненко и Юлия Буркина "Сегодня, мама!",  к  сожале-
нию, едва ли предстоит обрести популярность в широких кругах читающей  пуб-
лики, хотя ее уже и опубликовали два таких разных и непохожих во всем  жур-
нала, как днепропетровский "МиФ" и красноярский "День  и  ночь"<$FУважаемый
рецензент ошибся: на момент написания обзора журнал "День  и  ночь"  только
анонсировал повесть на следующий номер.- Ред.>: слишком уж она  специфична,
слишком уж узкому кругу лиц доступны все прелести ее. Ну кто, спрашивается,
из "нормальных" читателей поймет, что (а точнее - кто) подразумевается  под
осетином Кубатаем, кулинаром Витманцом, слугой фараона Гопой? Увы, без это-
го знания значительная часть очарования повести теряется -  например,  пол-
ностью выпадает великолепный, но совершенно лишний с точки зрения  компози-
ции "кулинарный" эпизод. А жаль,  повесть  действительно  замечательная.  В
отечественной фантастике уже давно не появлялось произведений подобного ро-
да. Она не только мастерски написана, но и оставляет у читателя давно  уже,
казалось бы, забытое ощущение легкости и беззаботности,  ощущение,  что,  в
конечном счете, все будет хорошо. Не смотря на то, что Лукьяненко и  Буркин
не боятся описывать и вещи достаточно ужасные и отвратительные, вроде  сва-
ривания фараона в кипящем масле, делают они все это так легко,  словно  иг-
раючи, что страшно или противно читателю не становится. Что-то похожее при-
сутствовало в ранних вещах Стругацких и в первых повестях Булычева про Али-
су - что-то ужасно наивное и в то же время согревающее и раскрепощающее чи-
тателя. Удивительно даже, что авторам удалось что-то подобное  с  банальным
сюжетом о петле времени, благодаря которой двое ребятишек попали  сперва  в
будущее, а оттуда - в Древний Египет, где им удалось спасти девочку,  став-
шую впоследствии их матерью. Впрочем, написано все это настолько динамично,
что задуматься об этом просто нет времени - вещь читается на вылет.
     Из многочисленных произведений самого плодовитого и талантливого дебю-
танта года минувшего "Г.Л.Олди" в данную номинацию вошли повести "Страх"  и
"Войти в образ". Если вас интересует, как  на  данном  этапе  исторического
развития следует писать фэнтези, то очень рекомендую эти повести  -  потому
что, на мой взгляд, именно так писать и стоит.  Удивительно,  как  сознание
человека индустриальной эпохи умудряется пропустить через себя сюжеты клас-
сической фэнтези, трансформируя при этом их в нечто вполне  оригинальное  и
соответствующее эпохе.
     Повесть Павла Амнуэля "День последний - день первый" - первая за  нес-
колько лет весточка, дошедшая до нас от автора из  земли  обетованной.  По-
весть построена в форме философской притчи с  библейской  начинкой:  Мессия
вновь является на Землю, чтобы предоставить ничего не подозревающему вопло-
щению всемогущего Господа очередную  возможность  выбора:  существовать  ли
этому миру дальше или же он этого не заслуживает? Сперва события разворачи-
ваются в постперестроечной Москве, судя по реалиям -  года  два-три  назад.
Господь воплощенный в простом смертном,  принимает  решение  что  так  жить
нельзя. Вселенная начинает в спешном порядке сворачиваться, грешники - один
за другим исчезать "по грехам своим", впадая напоследок в панику и безумие,
герой же, запустивший процесс, жутко мучается от раздвоенности, ибо  вместе
с недостатками мира исчезают из реальности и все его достоинства,  и,  зна-
чит, ему придется вновь начинать с первозданного хаоса, с  отделения  Света
от Тьмы... И все было бы хорошо, если бы не  поразительная  антропоцентрич-
ность господнего восприятия Вселенной - и внимание его сосредоточено  поче-
му-то лишь на одном виде животных, и представления о красоте и  уродстве  у
него чисто обывательские, и единственным, хотя и неудачным царем  и  венцом
природы он мыслит исключительно человека... Особенно  хорош  момент,  когда
этот глубоко переживающий крах Десяти Заповедей  тонкий  гуманист  взрывает
Сверхновую, дабы, уничтожив под корень динозавров,  очистить  плацдарм  для
прогрессивных и многообещающих теплокровных. Как-то это не по божески,  что
бы там не утверждал Павел Амнуэль.
     И, наконец, последняя и самая значительная, по-моему, в  этой  номина-
ции повесть - "Знак дракона" Сергея Казменко. Высказывают мнение,  что  эта
повесть неоригинальна, так как, дескать, идею "дракона  внутри  каждого  из
нас" первым высказал Евгений Шварц. Поскольку на самом  деле  возраст  этой
идеи приближается к возрасту человечества, о праве  первородства  говорить,
на мой взгляд, не совсем корректно. То, что удалось сделать Казменко -  ве-
ликолепно без всяких скидок. Эта повесть не только безупречна в своей стро-
го канонической форме и глубока по общечеловеческому содержанию, но и соче-
тает в себе лучшие черты жанра фэнтези, социальной фантастики и  классичес-
кой дистопии.
     Если в прошлом году  в  номинацию  "Малая  форма"  входило  достаточно
большое количество практически равных по своему качеству рассказов и корот-
ких повестей, то в этом году, по-моему, ситуация сложилась более  однознач-
ная, и на сей раз отделить явных лидеров от аутсайдеров  будет  значительно
проще. Например, при всех своих достоинствах (которые,  смею  надеяться,  у
них имею место быть), ни "День игры" А.Силецкого, ни  "Мыс  Дохлой  Собаки"
А.Саломатова, ни "Пусть увядают сто цветов" А.Лежнева, ни даже "Войти в ре-
ку" Льва Вершинина не станут лауреатами премии ни при каком  раскладе.  Так
уж мне кажется. Остальные рассказы... Что ж, может  быть.  Все  зависит  от
вкусов тех, от кого на сей раз будет зависеть судьба претендентов.
     Итак, рассказы.
     "Иван Кублаханов" Виктора Пелевина - странно, что такие вещи не только
включают в номинации, но и печатают до сих пор в журналах типа "Меги".  Это
- своеобразный поток сознания кого-то или чего-то, то ли еще не рожденного,
то ли рожденного, но так и не начавшего  себя  осознавать  в  полной  мере.
Естественно, не фантастика, но по-своему - весьма и весьма...
     "Женщина с диванчиком" Марианны Алферовой. В очередной раз  описывает-
ся апофеоз того, что еще так недавно именовали "мещанским  мировоззрением",
на сей раз выраженного в том, что роженицы предпочитают  вместо  банального
младенца произвести на свет диванчик или там телевизор.
     "Плодовик" Владимира Вольфа - достаточно банальная по сюжету,  но  ос-
троумно и смешно написанная история на вечную тему  "любопытному  в  дверях
оторвали нос на днях". Интереснее всего выглядит описываемое походя  общес-
тво, представляющее собой нечто среднее между раннеамериканским фронтиром и
свободной конфедерацией.
     Основное достоинство же "Чужих обычаев" Сергея Другаля  заключается  в
легком, приподнятом стиле, характерном доя большинства  произведений  этого
автора. Читать рассказ весело и приятно, перечитывать же хочется не  очень.
Но поскольку совсем немногие умеют сегодня писать так легко и  весело,  как
Другаль, он, несмотря на всю наивность своих сюжетов, практически не  имеет
конкурентов как автор классической оптимистической НФ.
     "Человек человеку Лазарь" Александра Етоева - удивительно для него де-
мократичный по форме психологический боевик с ожидаемо-неожиданной  развяз-
кой.
     "Ковчег на Второй Линии" Николая  Романецкого  -  философская  притча,
описывающая очередной вариант конца света, после которого  спасутся  -  при
помощи ангелов-пришельцев - только лишь невинные младенцы, не тронутые  пе-
чатью разложения. Сильно попахивает "Днем Триффидов", но сочетание  библей-
ской и научно-фантастической символики создает причудливую атмосферу  тихо-
го локального апокалипсиса на одной отдельно взятой планете, атмосферу  ро-
мана-катастрофы, ужатого до размеров рассказа. Что, впрочем, его отнюдь  не
портит.
     "Как вы мне все надоели" Далии Трускиновской -  забавная,  чрезвычайно
милая и типично женская фэнтези, блестяще удающаяся автору. Простенько,  но
со вкусом. Рекомендуется всем нелюбителям дамской прозы, хотя это  едва  ли
их переубедит.
     "Кощей Бессмертный - поэт бесов" Бориса  Штерна  -  рассказ  со  своей
странной и загадочной историей. Очень пессимистичный - по сравнению с  дру-
гими творениями Штерна. История о талантах, которые порой  оказываются  со-
вершенно иного рода, чем предполагалось, и одновременно сказочка о "лишнем"
человеке - это отнюдь не так весело, как может показаться, а даже напротив,
весьма серьезно.
     "Псы и убийцы" Г.Панченко - рассказ, весьма сильный для дебютанта. Са-
мый главный судья для каждого из нас - собственная совесть, и если даже са-
мому бесчеловечному режиму удается воспитать людей так, что она  у  них  не
молчит, то значит хотя бы в какой-то малой степени жертвы оказались  ненап-
расными.
     И, наконец, два рассказа, которые, как мне кажется, являются  наиболее
вероятными кандидатами на премию в  этом  году:  "Фугу  в  мундире"  Сергея
Лукьяненко и "Суббота надежд" Евгения Маевского. Напечатаны они были,  меж-
ду прочим, в одном и том же номере алмаатинского журнала "Миры".  Короткая,
но чрезвычайно емкая по содержанию "альтернативка"  Лукьяненко  и  фрагмент
объемистого философско-футуристического полотна Маевского чрезвычайно похо-
жи, на мой взгляд в одном: и там и там внимание прежде всего  обращаешь  на
удивительно удачное сочетание формы, в которой все это написано, и содержа-
ния, которое в это вложено. В самом деле: стилизация под  японскую  класси-
ческую новеллу у Лукьяненко - и переход России под юрисдикцию  Японии;  по-
весть в новеллах у умницы Маевского (вспомните, хотя бы "Возвращение") -  и
новейший, с учетом всех коллизий последнего времени вариант утопии. Кто  же
из авторов в конце-концов получит премию судить не берусь. Мне лично больше
нравится Лукьяненко, но читать Маевского было приятнее...
     Одним словом, будем посмотреть.

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

                                                           Алексей ЗАХАРОВ

                      НОМИНАЦИИ: КОЕ-ЧТО ПО ПОВОДУ

                               Крупная форма

     В этой категории обнаруживается наибольшее количество удачных произве-
дений. Возможно, это связано с тем, что в условиях рынка более  рентабельно
издавать романы, а далее, по теории вероятности, если чего-либо много, то и
хорошего там больше.
     "Клинки максаров" Ю.Брайдера и Н.Чадовича - вторая часть  их  многоро-
манного проекта "Дорога". Первый роман - "Евангелие от Тимофея" - был напе-
чатан в 1993 году в журнале "Фантакрим-МЕГА" и годом позже в  нижегородском
издательстве "Флокс". Главный герой попадает, пройдя по "дороге"  (переходу
между параллельными мирами) в мир господ-максаров. Мир, где избранным  доз-
волено все, где все живое подвергается жутким трансформациям во имя  прихо-
тей своих хозяев, где любой умертвляется лишь за мысль о  причинении  вреда
своим господам. Очевидно, что если в "Евангелии..." мы наблюдали  гротескно
искаженную картину монархии, то в "Клинках..." перед нами олигархия. Описа-
ния этих форм государственного устройства намеренно искажены ради  большего
эффекта. К сожалению, наряду с развитием идей первого романа, развитие  по-
лучили и его недостатки. Некоторая торжественность стиля переходит в  высо-
копарную тягомотину, склонность к подробностям... В общем,  читать  сложно.
Дорога уходит вдаль, куда еще она нас приведет?
     "Заповедник для академиков" Кира Булычева входит в цикл "Река Хронос".
Хронологически, по мысли автора, он должен идти под третьим  номером  (пер-
вый роман - "Река Хронос", второй еще не написан). Роман  состоит  из  двух
частей: "Как это было" и "Как это могло быть". Действие перв