жник"  мне  было  бы  не
сыскать.
   И свидетелем его подвигу - все мое поколение нашей НФ. А сама  она,
фантастика наша, такая, какая есть - в немалой мере итог  и  результат
его подвига.
   Помню, на "Аэлите" девяносто второго мы смеялись - уж  переименовы-
вать Свердловск, так в Екатеринбугр, да и журнал пора бы уже перекрес-
тить в "Бугральский следопыт"... а Виталик отмахивался,  улыбался  ти-
хонько да прикладывался втихую - чтобы жена не засекла -  к  рюмке.  И
вот теперь только понимаю: никогда уже не будет того "Следопыта",  ко-
торый моя alma mater - действительно был он "Бугральский". И в  Екате-
ринбург, ехать страшно - другой это уже город. И не такой родной.
   И все-таки...
   И все-таки пока мы есть (кто знает, что после нас будет и  как?)  -
есть и тот "Следопыт". И Виталий есть. И все  остальные.  Надо  просто
еще раз перебрать четки. И не бояться боли. Потому что боль  -  она  и
есть жизнь. Которая пока продолжается.



                            Андрей ЧЕРТКОВ

                           ПАМЯТИ РЕДАКТОРА


   Умер Виталий Иванович Бугров... Что еще  добавить,  чтобы  передать
всю тяжесть этих слов? Потому, что умер человек, которого я  бесконеч-
но уважаю, которого люблю, который во многом сделал меня таким,  каков
я есть. За последние несколько лет это уже второй раз, когда я  почув-
ствовал _это_ - проклятое давление времени, ставящее нас перед очевид-
ным, но от того не менее ненавистным фактом:  кончилась  целая  эпоха.
_советская_ фантастика умерла.
   _Аркадий Натанович Стругацкий..._ Братья Стругацкие всегда были для
меня больше чем писатели - они научили меня мыслить,  помогли  на  всю
жизнь определиться со своими симпатиями и антипатиями,  дали  какие-то
ориентиры на будущее, показали, как надо жить в этом мире, пусть  даже
он и не лучший из миров.
   _Виталий Иванович Бугров..._Виталий Иванович помог мне  найти  свою
среду обитания - среди тех людей, которые мне приятны и интересны -  и
не только потому, что они, как и я, любят фантастику.
   Только не надо мне говорить о каких-то там табелях о рангах. С  не-
которых пор они мне не очень-то интересны. К тому же, считал и считаю:
работа редактора хотя и менее заметна, но  не  менее  важная,  нужная,
сложная и творческая, чем работа писателя. В фантастике особенно -  на
Западе целые литературные эпохи и направления названы не именами писа-
телей, но именами редакторов. И это, наверное, справедливо.
   Как редактора Виталия Ивановича я,  по-видимому,  открыл  для  себя
(сам того еще не подозревая) где-то в середине 70-х  -  когда  впервые
обратил внимание на "Уральский следопыт". Во всяком случае,  в  первый
раз этот журнал я выписал в 1976 году - и с тех пор выписывал его  ре-
гулярно. Впрочем, поначалу я воспринял Виталия Ивановича скорее не как
редактора, а как любителя и знатока фантастики - его ежегодные  викто-
рины и различные статьи о фантастике, подверстанные к рассказам и  по-
вестям, быстро дали мне ощущение, что за человек их  делает.  В  любом
случае, "Следопыт" в ту пору (да и много позже) был единственным  мес-
том, где можно было найти подобные материалы. А потом  Виталий  Ивано-
вич начал потихоньку стимулировать новую волну в  развитии  советского
фэндома - статьями, публикациями писем, а затем и организацией  "Аэли-
ты" - первого и до недавних пор самого главного праздника фантастики в
нашей стране. И я счастлив, что в той волне нашлось место и для  меня,
и для моих друзей, из которых, увы, кое-кого тоже уже нет с нами.
   Если говорить о личном знакомстве с  Виталием  Ивановичем,  то  оно
произошло много позже - в октябре 1983 года. Ростовские фэны во  главе
с Мишей Якубовским организовали конвенцию, одну из первых в  стране  -
местные власти ее запретили, однако фэны все равно съехались, пусть  и
не в том количестве, какое предполагалось. А из профессионалов приеха-
ли только двое - Виталий Иванович и Павел Амнуэль. И эта первая встре-
ча, наверное, так и останется для меня одним из самых приятных  воспо-
минаний в жизни.
   Позже мы встречались с Виталием Ивановичем довольно  редко  -  пару
раз в Свердловске, когда я приезжал на "Аэлиту", несколько раз на дру-
гих конвенциях. Увы, со временем всегда была напряженка  и  поговорить
по душам редко когда удавалось.
   А общаться с Виталием Ивановичем всегда было приятно. Уж очень  че-
ловек он был такой необычный - мягкий, добрый, немножко  стеснительный
- один из последних интеллигентов чеховского типа. Определение,  может
быть, и неточное, однако среди моих знакомых в фантастике он был един-
ственный такой человек. Казалось, у такого человека не может быть вра-
гов - хотя таковые, наверное, были. Мало ли  ходит  по  земле  злобных
посредственностей, ненавидящих всех, кто умнее, добрее, сильнее их ду-
хом. Впрочем, не знаю и знать не хочу.
   Помню последнюю нашу встречу - на "Интерпрессконе" 93-го года. Кон-
венция уже подходила к концу, но возможностей пообщаться с  каждым,  с
кем хочется, возникало не так уж и много. Как всегда, впрочем.  Однако
так уж получилось, что Виталий Иванович из  номера,  где  они  жили  с
Андреем Дмитриевичем Балабухой, заглянул в соседний -  в  котором,  по
стечению обстоятельств, жили мы с Сашей Етоевым. Впрочем, Саша  отсут-
ствовал, а у меня оставалась еще одна початая бутылка водки. И вот  за
ней, родимой, разливая буквально по глотку, мы просидели  добрых  часа
четыре. Не так уж важно, о чем мы говорили конкретно.  Виталий  Ивано-
вич вспоминал различные случаи из своей богатой редакторской практики,
отвечал на мои каверзные вопросы о тех или  иных  случаях  из  истории
"Следопыта" (слухами земля полнится), с интересом выслушивал мои слег-
ка (надеюсь, что только слегка) хвастливые  россказни  о  первых  соб-
ственных опытах на редакторском поприще. Помню, когда мы решили,  что,
наверное, пора уже и по домам, Виталий Иванович шутливо  заметил,  что
вот сидят здесь представители двух редакторских поколений - проблемы у
каждого свои, но, черт возьми, как много у нас общего. Или это я  ска-
зал, а Виталий Иванович поддержал мою мысль? Не помню. Во всяком  слу-
чае, "черт возьми" - это от меня: Виталий Иванович  даже  в  приватном
разговоре избегал выражений, которые его собеседник мог  посчитать  бы
крепкими.
   Не думал я тогда, что это последняя наша встреча. Просто  в  голову
такое прийти не могло. А затем вновь затянула нас всех рутина  по  са-
мые ноздри. Пару раз в году созванивались, но это были  дежурные  "но-
востевые" разговоры. Я надеялся, что Виталий Иванович вновь приедет на
"Интерпресскон". Но он не приехал. Может быть, по финансовым причинам,
а может быть - в преддверии очередной "Аэлиты" (в том, что эти два ко-
на почти совпали по времени, честное слово,  не  было  никакого  злого
умысла - просто стечение обстоятельств). Тем печальнее. На "Аэлиту"  я
тоже поехать не сумел - удовольствие оказалось  не  по  карману.  Дима
Байкалов, с которым я встречался в Москве сразу после его  возвращения
с "Аэлиты", говорил, что Виталий Иванович был весел, бодр -  ничто  не
предвещало того, что случилось какой-то месяц спустя.
   Простите меня, Виталий Иванович. Я не знаю, что еще сказать.  Да  и
не хочется мне больше ничего говорить. Мы Вас помним. Мы Вас любим. Мы
Вам благодарны за все, что Вы сделали. Светлая Вам память.



                            Борис МИЛОВИДОВ

              "ВСЮ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ И СЧАСТЛИВУЮ ЖИЗНЬ..."

   Нелепо... Никогда больше не увижу его худощавую фигуру, лицо, изре-
занное морщинами, добрую, как бы чуть виноватую улыбку, не услышу нег-
ромкий и приветливый голос... То, что все мы смертны - банальность. Но
почему Виталий Иванович? Пятьдесят девять - это  же  не  старость,  не
предел!
   Полагаю, не только для меня, но и для большинства людей,  более-ме-
нее тесно соприкасающихся с фантастикой, триада Бугров - "Следопыт"  -
"Аэлита" составляют единое целое. Озабоченный Господь  о  трех  лицах.
Добрый, - и потому печальный - Змей-Горыныч...
   Ипостасей, конечно же, больше, но не стану об этом - пусть  другие,
кто знал лучше...
   Бугров - редактор! Достаточно того, что он чуть ли не тридцать  лет
отбирал фантастику для "Уральского следопыта", опубликовал ряд первок-
лассных произведений, огромное количество вещей, заслуживающих  внима-
ния... Доброта порой подводила его. Он сам говорил: да,  конечно,  эта
штучка у автора не слишком удачная, но ведь человек-то хороший, и  ес-
ли не я, то кто его напечатает? И в самом деле - кто?
   Куда проще кормить читателя романом зарубежного мэтра  (пусть  даже
изуродованным купюрами, сокращениями и поспешным переводом), чем  про-
сеивать груду материалов, наплывающих от признанных и заслуженных гра-
фоманов, от гениев молодых и пока  непризнанных...  "Следопыт"  (кроме
последнего времени) печатал исключительно отечественные  произведения,
не ограничивая себя ни региональными рамками, ни  "магией  имен".  Для
молодых место находилось - в разумном соотношении с  "величинами".  Не
знаю, как Бугров-редактор работал с писателем (человеком,  рукописью),
но в молодые свои годы, когда я пытался активно заниматься  литератур-
ной деятельностью, несколько отказов от него я  получил.  Отказы  были
вежливы, тактичны и не снисходительны. Это крайне важно для начинающе-
го: _не снисходительны._
   Редактор - должность благодарная лишь в тех случаях, когда ты  спо-
койно, равнодушно, пусть даже и качественно, выполняешь работу, за ко-
торую тебе платят, или стараешься предугадать желания "тех,  наверху",
- а значит и вещи отбираешь соответствующие. Но ты ведь искренне  пре-
дан любимому жанру, ты стараешься печатать не то, что _нужно_,  а  то,
что _хорошо_. Каково тебе, чиновнику по положению, но фэну в душе? По-
лагаю - и не боюсь ошибиться - что Виталий Иванович был в первую  оче-
редь Фэном. Фэном с заглавной буквы. Фэном -  профессионалом  высокого
уровня.
   Бугров - и "Аэлита"? Прежде всего, "Аэлит" - две.  Это  официоз,  и
это же - плохо управляемая фэновская вольница. Аэлита-первая: зал  ши-
карного Дворца Культуры. В зале - прибывшие, на  сцене  -  именитости.
Вручаются премии, лауреаты отвечают  прочувствованными  речами.  Потом
сыплются записочки с вопросами, начинаются ответы на них. Бугрову  за-
писок мало. Зачем: надо - так и без того подойдешь да спросишь! Это не
Булычев, к которому еще пробиться надо...
   Аэлита-вторая. Несколько сотен фэнов,  разногородних,  а  теперь  и
разнонародних, расхаживают, говорят, жестикулируют, обмениваются, про-
дают-покупают, короче - активно общаются (иногда -  излишне  активно).
Сегодня - они тут хозяева. И изредка промелькивающий  Бугров  произво-
дит впечатление скорее смущенного, растерянного гостя из глубинки,  но
никак не одного из устроителей этого пиршества "фэн-духа".
   Не знаю, как "Аэлита" задумывалась. скорее всего, как очередное ме-
роприятие в рамках СП СССР. Есть же премии для  поэтов,  приключенцев,
реалистов и киносценаристов. Почему бы не отмечать фантастов? Где вру-
чать? А инициатива "Следопыта" (читай - Бугрова) -  вот  там  пусть  и
вручают. Вряд ли функционеры из СП могли хотя бы  вообразить,  во  что
это выльется... Бугров стоял у колыбели новорожденной премии,  старал-
ся, чтобы она попала в достойные руки. А это - споры, мучительные спо-
ры с людьми, фантастику не любящими, не знающими и не желающими знать,
зато обладающими правом _принимать решения_. Но даже когда  соглашение
о лауреате достигнуто (нервы, нервы, нервы!), начинались организацион-
ные заботы. Праздник  надо  подготовить,  о  помещениях  позаботиться,
приехавших разместить, накормить и спать уложить... Хлопоты  и  нервы,
нервы и хлопоты.
   И еще одна ипостась Виталия Ивановича, наиболее мне близкая -  биб-
лиография. Коллекционером книг, как я понимаю, Бугров был  всегда.  Но
если одни задерживаются на  стадии  тематического  накопительства,  то
другие становятся заметными специалистами в интересующей  их  области.
Бугров - из таких. Поэтому нет ничего странного, что собирание фантас-
тики вылилось и в ряд библиографических статей и заметок, и  в  чистый
библиографический поиск.  Уже  опубликованные  работы  (как  самостоя-
тельные, так и выполненные  с  Игорем  Халымбаджой)  -  лишь  незначи-
тельная часть собранных и обработанных материалов. Работа исполинская!
Даже сейчас, когда компьютеры и множительная техника стали более  дос-
тупны, труд библиографа,  упростившись,  не  облегчился.  Да,  дискеты
вместо картотек и тематические распечатки вместо механического переби-
рания карточек. Да, не бегающие, часто слепые машинописные строчки,  а
хороший ксерокс после хорошего принтера. Это прекрасно, но не  это  же
главное... Виталий Иванович был прирожденным библиографом  -  терпели-
вым, кропотливым, трудолюбивым - и всегда  готовым  поделиться  своими
находками. В наше время, когда  информация  -  те  же  деньги  (хочешь
знать? - купи!), такое отношение может показаться архаичным  и  старо-
модным... Он не задумывался над этим. Он работал. У него было Дело.
   Виталий Иванович...
   Редактор отбирающий в океане рукописей то,  что  что  может  приго-
диться его журналу или пойти в сборники. Шелест  страниц,  болящие  от
чтения глаза - работа, работа, работа... И нервотрепки,  когда  прихо-
дится доказывать очевидное, защищать, отстаивать, пробивать...
   Один из устроителей торжественного празднества - худенький,  скром-
ный и незаметный, радующийся за каждого лауреата, - пусть даже сам  он
предлагал и отстаивал кандидатуру другого, более достойного...
   Фэн среди фэнов, многие из которых  и  познакомились-то  здесь,  на
"Аэлите" - то есть, благодаря ему... И публикации в "Следопыте"  клуб-
ных материалов... И викторины, с которых и начался наш фэндом...
   Книголюб и книговед - в библиотеке,  книгохранилище,  архиве,  час-
тной коллекции. И опять - работа, работа, работа...
   И так всю жизнь, всю нашу проклятую и счастливую жизнь...
   Все меньше и меньше их остается - уже даже не "дедов", а "отцов"  и
"старших братьев" наших по фантастике. Все длиннее мартирологи.
   Вот и еще одна строчка...




                     НОВЫЕ СТРОКИ ЛЕТОПИСИ

                            АЭЛИТА-94

   C 20 по 22 мая в Екатеринбурге состоялся очередной  фестиваль  фан-
тастики "Аэлита-94".
   Лауреатом  премии  "Аэлита"  этого  года  стал  Геннадий   Мартович
ПРАШКЕВИЧ за цикл "Шпион", в который на настоящий момент  входит  пять
повестей, опубликованных в сборниках и журналах. Комментарии излишни.
   Приз "Старт" за лучшую дебютную книгу на этот  раз  получил  Андрей
ЩЕРБАК-ЖУКОВ за сборник "Сказки о странной любви". Впервые  в  истории
отечественных призов автор получает  крупную  литературную  премию  за
публикацию в любительском издании (книга вышла тиражом  510  экземпля-
ров).
   Приз имени И.Ефремова в этом году не вручался -- не  удалось  найти
спонсора, который бы его профинансировал.
   По сообщениям разных источников, во время "Аэлиты"  были  проведены
семинары фантастоведения, фэн-прессы, библиографии, ролевых игр и  на-
чинающих авторов.
   Все было, в общем-то, как в старые добрые времена... Только  народу
заметно поменьше.
   Инфляция...



                        БЕЛЯЕВСКАЯ ПРЕМИЯ - 94

   Владимир МИХАЙЛОВ (Москва)* - за  трилогию  "Капитан  Ульдемир"  (в
связи с выходом заключительного романа "Властелин");
   Андрей ЛАЗАРЧУК (Красноярск)* - за  сборник  повестей  и  рассказов
"Священный месяц Ринь";
   Александр ЩЕРБАКОВ (Санкт-Петербург) - за  перевод  романа  Роберта
Хайнлайна "Луна жестко стелет";
   Лев МИНЦ (Москва) - за научно-художественную "Индейскую книгу";
   Юлий ДАНИЛОВ (Москва) - за перевод книги Георгия  (Джорджа)  Гамова
"Приключения мистера Томпкинса";
   ИЗДАТЕЛЬСТВО "СЕВЕРО-ЗАПАД" - за серию отечественной фантастики.

   ЖЮРИ: Андрей Балабуха, Александр Бранский, Анатолий  Бритиков,  Ле-
мир Маковкин, Борис Романовский.

   * В этом году вручались две премии в категории  отечественная  фан-
тастика: так как было решено не присуждать премию по категории  крити-
ка и публицистика ввиду отсутствия достойных кандидатов.





                          ПОСВЯЩЕНИЕ В АЛЬБОМ

                            Сергей БЕРЕЖНОЙ

                           МИРЫ ВЕЛИКОЙ ТОСКИ

   Миры рождаются по-разному.
   Одни возникают в затмевающей реальность грандиозной вспышке вдохно-
вения. Истинная их жизнь коротка - такой  мир  успевает  лишь  бросить
тусклый отблеск на бумагу - и погибает.
   Другие миры строятся долго и старательно: от аксиом к теоремам,  от
теорем - к их следствиям, загромождая бумагу  гробами  лишенных  жизни
слов.
   Третьи миры рождаются от великой  тоски.  Просто  взлетает  однажды
разрываемая скорбью и печалью душа в сырое небо...
   "Почему мир несовершенен, Господи?.."
   Бог знает - почему; знает, но не говорит.
   И душа, так и не дождавшись ответа, возвращается в тело, стоящее  в
очереди за молоком.
   Мир рождается в момент воссоединения души с телом.  Мир,  возможно,
еще менее совершенный, чем мир реальный. Пусть  так.  Но  одному-един-
ственному человеку в нем дано не стать подонком. Или  он  может  укло-
ниться от направленной в него пули. Или  способен  понять  несовершен-
ство своего мира...
   А мир, осознавший свое несовершенство, рождает следующий.
   И так - до бесконечности.

   Андрей Лазарчук вовсе не собирался становиться Создателем  Несовер-
шенных Миров. Когда он писал "Тепло и свет", "Середину пути" и  другие
притчи, - а это было адски давно, в начале восьмидесятых,  -  он  лишь
выплескивал из себя скопившуюся в душе тягостную  накипь  обыденности.
Она была невероятно мерзка, эта накипь. Она заполняла, топила  в  себе
каждый созданный мир. Она чувствовала себя в своем праве.
   Но в рожденном мире немедленно появлялся человек,  к  которому  эта
мерзость не липла. Рыцарь. Мастер. Творец. Он не  пытался  вступить  в
борьбу с накипью. Он просто был способен ее осознать, увидеть - и  от-
делить от мира. И его мир не то чтобы очищался -  он  чувствовал  себя
чище...
   Невозможно возродить  погибший  в  ядерном  пламени  сказочный  мир
("Тепло и свет"), но можно создать в глубоком подземном убежище искус-
ственное Солнце, которое будет разгораться от любви одного человека  к
другому. Разве для тех, кто остался в живых, мир не  станет  от  этого
хоть немного прекраснее?

   Человек не в силах преодолеть несовершенство  мира.  Провозглашение
этой цели - всегда ложь.  Пусть  прекрасная,  как  Царствие  Небесное,
пусть логичная, как Утопия, пусть научная, как Коммунизм - но  все-та-
ки ложь.
   И не бороться с несовершенством мира - немыслимо. Антиутопии никог-
да не рисуют будущее - лишь настоящее. То настоящее, которое необходи-
мо свернуть в рулон и навсегда замуровать в прошлом. То  настоящее,  с
несовершенством которого должно бороться.  То  настоящее,  которое  не
имеет будущего.
   Андрей Лазарчук не писал ни утопий, ни дистопий. Это было для  него
лишено интереса. Действие его рассказов всегда происходят между  прош-
лым (которого нет у утопий) и будущим (которого лишены антиутопии),  в
том настоящем, которое никогда не станет  ни  беззаветно  светлым,  ни
безнадежно мрачным.
   Наше время. Много лет назад черное колдовство  оживило  мумифициро-
ванного Вождя. Мумия, не способная жить  сама  по  себе,  поддерживает
свое существование за счет жизненных сил  детей,  которых  приводят  в
кремлевский кабинет на экскурсии - обязательные и жуткие, как похороны.
   Гротескна ли в этом настоящем фраза "Ленин и теперь живее всех  жи-
вых"?
   В этом мире властвует диктатура мертвенных суеверий.  Поразительно,
но от той диктатуры, которая так долго царила в нашей реальности,  она
отличается какими-то мелочами. Атрибутикой. Лексикой.  Списком  запре-
щенных книг. И все! Ужас несказанных слов - тот же. Голодный  паек  на
ребенка - тот же. Талант, скрываемый либо уничтоженный - тот