Для меня  никакой  проблемы  нет.  В  российской  литературе  появился
сильный, самобытный автор, создавший умную и крайне небезынтересную  книгу,
воздвигший мир, кое-в чем более интересный и сложный, нежели  мир  Толкина,
ибо Профессор, как ни крути, мифологист, а любой миф эмоционально  схемати-
чен.
     Неприятие иными фэнами и писателями дилогии "Кольцо Тьмы", думаю, про-
диктовано либо дешевым снобизмом ("Фи, на что замахнулся!"),  либо  заведо-
мым, жлобским недоверием к человеку ("Ишь, кого продолжает, смерд!").  Пер-
вое - попросту неумно. Пользуясь случаем, приношу извинения Николаю  Дании-
ловичу: и сам грешил, долго откладывая на потом прочтение "КЦ". Что  ж,  не
люблю жанр "продолжений", даже свободных, не доверяю им - и рад, что в дан-
ном случае ошибся. Что же до "как посмел Самого продолжать" - то авторы по-
добных сентенций пусть вспомнят историю с "Отягощенными Злом"... и нишкнут.
     Основным доводом в пользу того, что "КЦ" вещь талантливая  и  заслужи-
вающая внимания является, по моему мнению, сама несостоятельность критики в
его адрес со стороны профессионалов. И это при том, что редакторами  "Двух-
сот" были, несомненно, отобраны лучшие из критических материалов!
     Я, естественно, говорю не о вздорной,  злой  и  откровенно  глупенькой
статейке Н.Резановой. Отнюдь! Критикесса оказалась настолько  недобросовес-
тна, что опровергать ее - труд невеликий и малопочтенный,  все  равно,  как
ударить "Дауна". Сам Николай Даниилович прилюдно и пребольно посек сию  да-
му. И поделом.
     Иное дело - статья Переслегина. Я убежден, что Сергей - не столько да-
же критик, сколько блистательный литературовед-социокультуролог.  Его  ана-
лиз текста, как правило, полон и всеобъемлющ, а в силу этого  -  достаточно
пространен. Обычно. Но не в данном случае.
     Здесь Сергей краток. Ясно, что романом он не очарован. Но система  до-
казательств тут много слабее, нежели в любой другой его работе. Подчас  да-
же создается ощущение эдакой "арбитмановщинки": подмены довода и  аргумента
хлесткой фразой и удачным образом.  Просматривается  некоторая  изначальная
заданность позиции рецензента. Впрочем, Переслегин достаточно  профессиона-
лен и честен, чтобы не дать субъективности возобладать. И  в  результате  -
заметка его, вопреки обыкновению, коротка, почти бездоказательна и  написа-
на, как говорится, "без души".
     Но задумаемся: если уж ПЕРЕСЛЕГИН не смог  убедительно  доказать,  что
книга нехороша, то нельзя не признать, что мы действительно  имеем  дело  с
Явлением в нашей литературе...

     2. ПРОБЛЕМА "СТРАННИКА"
     "Двести-А", в первую очередь - исчерпывающий монолог  Славы  Логинова,
во многом закрыл эту тему. Да, безусловно,  "карманная  премия",  учреждена
конкретным спонсором в интересах конкретного лица при  опоре  на  авторитет
конкретного же кружка. И, разумеется, ни грана общего с "Небьюлой", ибо  та
присуждается ШИРОКИМ кругом профессионалов и отнюдь не на  деньги  щедрого,
но и своенравного спонсора.
     В общем-то, платящий деньги, вправе распоряжаться, да!  Но  ведь  жюри
"Странника", вполне сознавая ущербность "кулуарной премийки", немногим  от-
личающейся от давних молодогвардейских и нынешних никитинских самонагражде-
ний, попробовало освятить цацку ореолом "Сидоркона", неявно подписав к меж-
дусобойчику тех, для кого ЛЮБОВЬ К ФАНТАСТИКЕ стала уже и самой жизнью. По-
добных вещей нормальный человек не прощает. Отсюда и шквал неприятия.
     Но! Гораздо страшнее - другое!
     Отстаивая "корпоративный", а точнее -  клановый,  престиж,  на  защиту
сомнительной премии встали люди, упрекнуть которых в отсутствии ума или по-
рядочности не поднимется язык ни у кого. Это отличные ребята, чистые,  чес-
тные, талантливые. Но раздался сигнал: "Наших бьют!" - и вот они уже  взле-
тают в седла, готовые рубить без пощады. А кого рубить? За дело ли? -  воп-
росы излишни.
     И невнятность цели добавляет гнильцы в средства.
     К примеру, умный и ироничный Миша Успенский, пытаясь доказывать  недо-
казуемое, поневоле и сам того не желая, прибегает к передергиваниям. И вер-
но. Ведь недоказуемое, не передергивая, не докажешь.
     ЦИТИРУЮ: "Как мы назовем автора, которого не интересует мнение читате-
лей? - спрашивает Бережной. Да как угодно. Сократ, не написавший ни  строч-
ки.  Рембо,  забывший  свои  стихи.  Кафка,  завещавший  сжечь   все,    им
написанное..." ("Двести-А", с.41)
     Там Михаилом помянуты еще Хлебников с  наволочкой  стихов  и  нынешние
постмодернисты. Что до Хлебникова, так использование наволочки  в  качестве
портфеля говорит разве что о специфике характера поэта, о равнодушии к бла-
гам, об отсутствии портфеля, наконец, но никак не о  безразличии  к  мнению
читателей. А нынешние постмодернисты... ну, знаете ли, пена сойдет, а чита-
тель останется. И болт, тем паче анкерный, ему в хозяйстве пригодится  зна-
чительно больше, нежели вся эта кратковременно-модная постмодернистская га-
лиматья.
     А вот насчет остального... Есть смысл подумать!
     а). СОКРАТ. Да, не написал ни строчки. Во-первых, писателем он не был.
Был философом, был педагогом-перипатетиком - из тех, кто  обучал,  неспешно
прогуливаясь. Как правило, у таких есть ученики, запоминающие мысли настав-
ника и уже после, по памяти, записывающие. Иисус из  Назарета,  собственно,
тоже не написал ни строчки - ученики постарались. Ибо в данном случае  слу-
шатель идентичен читателю. А кто посмеет утверждать, что Сократу безразлич-
но было мнение Ксенофонта и Платона? Что Назаретянину плевать было на  мне-
ние апостолов?..
     б). РЕМБО. Да, забыл свои стихи. Но ведь забыл-то, уйдя  с  головой  в
коммерцию, забросив грехи молодости и даже стесняясь их.  Зачем  удачливому
работорговцу (лоточнику, акционеру и пр.) помнить свои стишки,  не  принес-
шие ему ни су? Зрелому Рембо-негоцианту читатель, действительно, был на фиг
не нужен, он плюнул на него, как и  на  собственную  поэзию.  Но  готов  ли
кто-нибудь из потенциальных лауреатов "Странника" открыто признать: да,  не
интересно мне мнение читателей, поскольку я ушел в лоточную торговлю  и  до
фени мне всяческая писанина, коей раньше баловался по глупости да по  моло-
дости?..
     в). КАФКА. Да, завещал сжечь. Но! - именно потому, что  усомнился  пе-
ред смертью в их уровне и заподозрил, умирая (зря, конечно!), что  читатель
не поймет. Зачем же сравнивать эту гипертрофированную деликатность и уваже-
ние к читательскому мнению с самодовольной  псевдоэлитарщиной,  декларируе-
мой А.Столяровым?.. Не думаю, что А.М. способен заявить:  сожгите,  друзья,
мой двухтомник, ибо кажется мне, что все написанное мною -  дерьмо.  Нет-с,
никак не способен...
     Такова аргументация Успенского. Еще дальше идет Эдик Геворкян:  "Никто
ведь не мешал, - пишет он, - учредить еще пару, а то и десяток призов.  За-
чем же навязывать свое мнение писателям, решившим скромно поучаствовать  на
этом празднике жизни?" ("Двести-А", с.43).
     Разумно. И страшно. Потому что не писатели "решили", а спонсор с  пре-
мией нашелся. Для узенького, пусть и достойного кружка. Но  ведь  пьянка  в
одной отдельно взятой квартире не есть праздник всего человечества; в  дан-
ном случае, не фэны НАВЯЗЫВАЮТ ПИСАТЕЛЯМ своем мнение,  а  как  раз  ГРУППА
ПИСАТЕЛЕЙ НАВЯЗЫВАЕТ фэнам свое мнение, буквально заставляя их - не мытьем,
так катаньем - а соучаствовать (хотя бы присутствием в зале)  в  процедуре.
Естественно, люди протестуют. Ибо не хотят быть тупым стадом, имеющим  пра-
во лишь на поддакивание и подблеивание непостижимо-высоким решениям мэтров.
     Эх, "Странник", "Странник"... сколько же славных,  милых,  талантливых
людей повязал ты по рукам и ногам, втравил в бестолковую  драчку  за  честь
деревянного, неумелым столяром сработанного бушлатика...
     Но даже и это не все!
     В защиту "Странника" выступают ТОЛЬКО члены жюри. И в череде их  аргу-
ментов нет-нет да и мелькнет гаденькая мысль: бранят, ибо завидуют.  И  вот
уже порядочнейший Лазарчук собирается не подавать Щеголеву руки за то,  что
посмел Щеголев свое суждение при себе не держать. И - апофеозом! - идет на-
мек на то, что всему виной интриги и "обиды писателей, волею судьбы оказав-
шихся вне клуба "Странников"..."
     Обиды писателей? Ну-ну.
     Я, Лев Вершинин, торжественно заявляю: приятно получать премии.  Само-
любие они, конечно, чешут. Но если уж  получать,  то  так,  как  получил  я
"Еврокон-93", узнав об этом факте гораздо позже самого голосования. Не нуж-
но, коллеги, ни интриговать, ни хвалить себя. Достаточно  попросту  писать.
Умно, честно и ПОНЯТНО. Премии приложатся.
     И, коль уж на то пошло, то есть нечто и превыше премий. Не был  я  ни-
когда, слава Богу, ни "драбантом", ни "семинаристом", и не сиживал в  жюри.
Но когда мне, пацану с улицы, судьба подарила счастье  знакомства  с  Арка-
дием Натанычем, я показал ему свои повести, и смел ли ждать, что они понра-
вятся ему? Мог ли я надеяться, что он сам, без просьбы (да и разве  решился
бы я?) предложит написать предисловие? Не мог. А Он - предложил. И это  бы-
ло честью, превыше всяких премий.
     И я, удостоенный этой чести, просто не могу - даже желая того -  зави-
довать лауреатам "Странника", ни уже состоявшимся (о  великая  честь!),  ни
предполагаемым (о суровая неизбежность!). Хотя бы потому, что  к  заслугам,
скажем, Рыбакова или Лукина данная статуя ровно ничего не добавит;  заслуги
эти и так известны. Как не подновит кусок бронзы поблекшую  позолоту  галу-
нов престарелого вундеркинда, вечного "драбанта" при известной Персоне.  И,
вовсе уж кстати, так ли велика принципиальная разница между "драбантами"  и
солдатами иной Гвардии, допустим - Молодой и далеко не всегда - наполеонов-
ской?..
     Субординация - она ведь, вообще-то, признак  казармы.  И  фельдфебель,
рвущийся в Вольтеры - явление, увы, не новое для России.

     3. ПРОБЛЕМА СОСТРАДАНИЯ
     Но что же ХОРОШО и что такое ПЛОХО? В отличие от хрестоматийного  кро-
хи, имевшего возможность получить точные указания от мудрого отца, так вот,
в отличие от Андрея Михайловича Столярова, я не знаю ответа.  Но  порассуж-
дать - могу.
     Думаю, что принципиальное отличие русской (российской)  литературы  от
литературы западной кроется в том, что наша литература всегда была  состра-
дающей, кричащей, зовущей на помощь и аппелирующей к Совести.  Беллетристи-
ка же Европы - прежде всего анализ, размышление, формальный изыск и - не  в
последнюю очередь - развлекательность. Иными словами: здесь - ДУША,  там  -
РАЗУМ.
     Истоки, вероятно, в различии католического и православного  мироощуще-
ния. Католическая схема: "Бог есть, ибо я РАЗУМОМ СОЗНАЮ, что его не  может
не быть" (Фома Аквинский). Отсюда и рационализм. Не зря именно  из  католи-
ческих монастырей вышли естественные науки, и еретик  Бруно  старался  поз-
нать Вселенную как раз в попытке приблизиться к постижению Бога. Ну,  прав-
да, коллеги недопоняли...
     Православная же схема: "Бог есть, ибо СЕРДЦЕМ ОЩУЩАЮ Его" (Сергей  Ра-
донежский) породила тончайшую российскую философию, протянувшуюся из монас-
тырских келий на уровень быта и отраженную там в вечных вопросах: "Что  де-
лать?" и "Кто виноват?".
     Со-страдая и со-чувствуя  развивалась  российская  литература;  единой
болью болели и Аввакум Петров, и Михаил Булгакова, и  Вячеслав  Рыбаков.  А
вот что категорически отвергалось ею, так это холодная,  рационально-равно-
душная метода, лишенная эмоций, но стоящая на филигранном мастерстве.
     Вот в чем суть противостояния, ПРОТИВОСТОЯНИЯ  А.СТОЛЯРОВА  РОССИЙСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ, КАК ТАКОВОЙ, ее ценностям и целям. Живи А.М. где-нибудь в Евро-
пах, он, умелый цеховой мастер, был бы вполне на своем месте. Там, при дол-
жной сноровке и удаче, он - глядишь! - сумел бы добраться до одного ряда  с
Джойсом или, скажем, Прустом, был бы читаем и чтим тремя-четырьмя  тысячами
сверхэстетов, хвалим в томно элитарных кружках,  увенчан  спецпремиями  для
игроков в бисер... и, наверное, был бы счастлив.
     Но здесь-то нельзя быть счастливым, если в тебе не видят гуру!
     Среда накладывает отпечаток; потребность российского  литератора  быть
пастырем сродни потребности организма дышать. Но смешно смотреть,  как  хо-
лодная рассудочность стремится навязать свое  мироощущение,  свою  эстетику
тем граням словесности, которые изначально замешаны на  эмоциональном  вос-
приятии и эмоциональной же отдаче. Читатель ясно ощущает  чужеродность  но-
воявленного пророка и отвергает его. Пророк же,  искренне  недоумевая,  ре-
шает, что бараны зарвались - и стоит пустить глупому стаду немножко крови...
     Вот первая слагаемая прозвучавшего призыва к войне!
     Ну что ж, разумом можно много расставить по полочкам. Но не дано разу-
мом, и только им, постичь боль, которая и есть жизнь. И конечно же,  искус-
ственные, пластиково-бумажные цветы, имеют  право  на  существование.  Если
только не мешают жить живому...

     4. ПРОБЛЕМА СОПРОТИВЛЕНИЯ
     Впрочем, сказанным не исчерпывается суть вопроса.
     Так уж вышло, что государственная машина России последнего полутысяче-
летия, унаследовав традиции Орды и Византии,  была  основана  на  тотальной
несвободе личности. Это общеизвестно. В Европе возможность противоборства с
системой была достаточно широка (для дворянина - шпагой, для  негоцианта  -
кошельком, для черни - эмиграцией или ересью).  В  России  же  единственным
способом (кроме коротких и бессмысленных бунтов) протеста оставалось СЛОВО.
И потому российская литература изначально была литературой сопротивления  -
пусть шепотком, пусть в салонной беседе или осторожной  эпиграмме,  но  она
боролась с тотальной, а потому и тупой Властью. И зачастую погибала. В  от-
личие от той же Европы. ТАМ, положим, Бальзак печально и уютно  констатиро-
вал, что общество не лишено язв, а ЗДЕСЬ писатель,  коли  желал  оставаться
самим собою, не мог не лезть на рожон. Что толку приводить  примеры?  Несть
им числа. И общеизвестно, что примирение с Властью (тем паче, интеграция  в
нее) означало гибель - безусловно, нравственную, а  зачастую  и  физическую
(Фадеев...).
     До самых последних лет история нашей литературы была  историей  борьбы
Совести с Бесстыдством. Ныне шкала координат рухнула...
     И что же? Осторожные фрондеры-шестидесятники вволю поплясали на издох-
шем драконе, но... не пожелали увидеть, как из чрева монстра  растет  новое
чудовище - стократ более опасное, сверкающее чешуей лозунгов и  великолепно
адаптированное к новой действительности.
     Дракон остался драконом, сменив лишь расцветку.  Но  этого,  новоофор-
мленного дракона с видимой охотой стали поддерживать былые фрондеры,  люди,
достаточно искушенные и умные, хорошо знающие истинную  ценность  лозунгов,
написанных от пасти до хвоста. Поддержали. Подперли. И стали певцами и  ад-
вокатами торжествующего, наглого бесстыдства, тупого и грязного насилия...
     Новый дракон ярок и цветаст, он - в отличие от  старого,  замшелого  -
имеет млекообильное вымя, и следовательно... он прав. И значит,  можно  все
оправдать.
     Можно оправдать тех, кто топчет конституцию, а потом требует  соблюде-
ния законности от собственных жертв. Можно поддержать тех,  кто  расстрели-
вает собственный парламент, а затем призывает растоптанных  к  гражданскому
миру. Можно освящать своим авторитетом продажные средства массовой информа-
ции, соучаствуя в тотальной лжи...
     Отчего бы и нет? Можно все! - да только тем самым  вчерашние  идолы  и
светочи, властители дум превращаются в собственные противоположности. Встав
на сторону сытой, наглой и беспринципной клики, они предают и свои  идеалы,
и свято верящих их слову читателей...
     Вдумайтесь же! В среде столбовой  российской  интеллигенции  появились
люди, зовущие к расстрелам и арестам, люди, способные,  оттопырив  измазан-
ную икоркой губу, вальяжно именовать "временными неизбежностями"  резню  на
окраинах, потоки беженцев, стариков, пасущихся под мусорными баками...
     Впервые за века трупные пятна пошли по телу российской литературы,  да
что там! - культуры вообще; танк и лоток сделались символами нашего завтра.
     Но ведь не все же скурвились? Не все припали к сосцам дракона?
     Нет. Однако же качнулась земля и под ногами тех  чистейших,  что  дра-
лись с махиной византийщины, не щадя себя. Жизнь потеряла смысл; без  врага
неуютно. Вместо болевого центра - ноющая каверна...
     Если борьба стала сутью жизни, вошла  в  плоть  и  кровь,  значит  шоу
ДОЛЖНО продолжаться. Но с кем же сразиться?  С  гнусной  действительностью?
Нельзя. Новый-то дракон, при всех минусах, все-таки поверг предыдущего, лю-
то ненавистного, а значит -  в  известной  степени  "социально  близок".  А
во-вторых и в-главных... поднимешь меч на него - и тебя, чего доброго, тот-
час запишут в "красно-коричневые" или, скажем, в "антисемиты" - сие  вообще
ярлык уникальный. Методика клеймения отработана,  набор  ярлыков  утвержден
свыше, а услужливое ТВ легко и быстро превращает наклейку в несмываемую та-
туировку...
     Да, бессмысленно и глупо пинать старого монстра. Он - мертв.
     Да, опасно и непривычно пинать нового монстра. Он - непонятен.
     И учиться новым приемам борьбы поздновато. Увы, годы...
     Вот и сбиваются в стайки бывалые бойцы, вспоминают минувшие  дни,  ку-
сая длинный ус, лаурируют потихоньку друг дружку - и  мечтают  о  том  дне,
когда вновь начнется борьба.
     Вот вторая слагаемая призыва к войне.
     Но против чего? Ужели против скотской, свинской власти?
     Нет-с. Против "плохой" литературы, каковую  "плохую"  назначают  сами.
Тоже ведь дело. Ничем не хуже, скажем, онанизма в узком кругу.
     И, увы, не всем дан ярчайший, невероятный талант Славы  Рыбакова,  су-
мевшего-таки вырваться из петли - и вопреки всему написать "Цесаревича".
     Ну, а на случай, ежели затоскует все же душа, имеется непременная  от-
говорка, ссылка на Божество, чьи пути неисповедимы, а мы-де всего лишь про-
роки Его. На Божество, которое думает за всех и освобождает верных  адептов
своих от химеры, именуемой сомнением...

     5. ПРОБЛЕМА БОЖЕСТВА.
     Впервые на моей памяти на страницах НФ-журнала помянут в таком контек-
сте Б.Н. Кто-то осмелился на это почтительно и обтекаемо (Логинов),  кто-то
сорвался в резкость (Больных). Но - слово сказано...
     Что ж, мне неведомы кулуарные тонкости Семинара. И ни на миг не  забы-
ваю я, что все мы вышли из шинели Стругацких и слишком многим  обязаны  им.
Но помню и другое: творец и человек, сосуществуя в одном  теле,  далеко  не
всегда во всем подобны один другому.
     Немало сентенций Божества слышал я. Немало заметок Божества  о  сегод-
няшней жизни нашей читал за последний год. И много чего хотелось бы и  мог-
лось сказать Божеству.
     Но.
     Огромным счастьем моей жизни было личное знакомство с А.Н.
     И потому - в память о СТАРШЕМ - ни слова не скажу о МЕНЬШЕМ...
                                                            Лев Вершинин
                                                  16 сентября 1994 года
                                   * * *
А.НИКОЛАЕВ (Санкт-Петербург):

     Так получается, что дела прошедших дней не забываются, заставляют  ду-
мать и страдать. Но - только потому, что от осмысления  прошедшего  зависит
будущее. Потому я взялся за эти строки,- поэтому, а не чтобы оправдаться.
     Несколько раз упоминалось в разных местах, что Николаев на "Интерпрес-
сконе-94" заставлял всех голосовать за "Гравилет...", чуть ли не  ходил  по
номерам и с ножом у горла требовал...
     Не отрицаю - говорил, пытался убеждать. Но -  убеждать.  Каждый  волен
был убеждать кого угодно голосовать за нравящийся ему текст. Я  думал,  что
тоже вправе. Теперь понимаю - ошибался. Я, Николаев Андрей Анатольевич, от-
ветственный секретарь "Интерпресскона" - не мог. Смешно, но почему не мог -
пояснил мне гораздо позже Б.Н. Потому, что я, как должностное