го.  Виталий лег на банку в позе человека,
который едет на шампуньке давно и издалека.
     - Мальцевский базар ходи, - сказал он наконец.
     Искоса  он  поглядывал на  то,  что  делается в  порту.  Цепи  уфимских
стрелков продвинулись от ворот к  причалу Кайзерлинга.  Значит,  прочесывают
весь порт. Вовремя же подвернулся ему этот лодочник!.. И Виталий усмехнулся:
пока ему везет, напрасно он упрекал судьбу!
     Китаец,  минуя какой-то катер, подошел ближе к причалу. Он тоже заметил
цепи  солдат и  с  любопытством глядел,  как  они  останавливают пассажиров,
матросов и грузчиков. Виталий сказал негромко:
     - Эй друг! Твоя лодка надо середина бухты ходи.
     Китаец с хитрецой поглядел на Виталия.
     - Тебе чего, боиса?
     Виталий молча серьезно кивнул головой. Китаец одним рывком весла погнал
шампуньку подальше  от  берега.  Несколько минут  он  сосредоточенно молчал,
что-то обдумывая.  Потом,  когда Виталий перестал следить за собой и, думая,
что  китаец уже  забыл  о  его  просьбе нахмурился,  соображая,  к  кому  на
Мальцевском можно зайти, лодочник вдруг спросил:
     - Тебе чего, мала-мала карабчи?
     Смысл  этого  слова,   которым  на   ломаном  китайско-русском  жаргоне
обозначалась кража, сразу дошел до юноши. Краска бросилась ему в лицо - и не
столько от сознания,  что его могли заподозрить в краже, сколько оттого, что
он  плохо конспирировал,  если случайный лодочник отлично понял,  что просто
так человек не  садится в  шампуньку,  прыгая с  четырехметровой высоты,  не
переодевается,  изменяя свою внешность,  и  не избегает близости к берегу...
"Сколько же я наделал глупостей! - сказал он сам себе. - Вроде все правильно
сделал:  незаметно сел в лодку, выиграл время и так далее... а вот на поди!"
Китаец подмигнул ему.
     - Моя думай, тебе карабчи нету...
     - Почему же? - спросил Виталий невольно.
     - Моя так думай: когда люди карабчи есть, тогда милиса лови! Когда лови
солдатка, такой люди карабчи не могу...
     Виталий отмолчался.
     Замолк и китаец.  Поняв,  что пассажиру не до разговоров,  он греб,  не
останавливаясь,  и сильно гнал лодку равномерными движениями длинного весла.
Казалось,  он перестал интересоваться своим спутником...  Длинными разбегами
шли волны от кормы шампуньки,  да,  точно хвост рыбы,  резало воду изогнутое
весло.  Только один  раз  остановился лодочник,  когда  весло  заскрипело на
кормовом шпеньке.  Он  быстро поднял весло,  брызнул водой  на  углубление в
накладке и опять принялся мерно работать.
     Вечернее солнце бросило свои  косые лучи  на  Чуркин мыс,  на  дома  по
Светланской улице.  И  весь пейзаж изменился на  глазах,  сразу,  неуловимо.
Зеленые склоны  Чуркина мыса  окрасились в  оранжевый цвет,  портовые откосы
покраснели,  покрылись черными продольными тенями. Белые дома на Светланской
стали  ярко-красными,  окна  их  вспыхнули багровым пламенем заката.  Теперь
солнечные  лучи  шли  поверх  бухты,  не  затрагивая воды,  и  водная  гладь
потемнела,  тени  на  волнах стали почти черными,  сразу угасли яркие краски
пароходов и  гюйсовых флагов.  На военных кораблях послышались звуки горнов,
затопали  матросы  по  гулким  палубам,  раздались гортанные звуки  команды,
понеслись  над  водой  стеклянные певучие  перезвоны рынд,  отбивавших смену
вахты.  Тени на воде быстро густели,  потянуло привычной морской сыростью из
горла бухты...  Слева обозначились видные через прибрежные строения торговые
ряды.   Виталий,   не  проронивший  за  это  время  ни  одного  слова  и  не
шелохнувшийся,  не  в  силах был отвести глаза от  того,  как чудным образом
освещение меняло весь облик знакомой местности. Он был заворожен игрой света
и  теней.  Но  скоро спохватился и  стал  натягивать пиджак.  Тогда лодочник
негромко спросил:
     - Тебе Мальцевский базар обязательно ходи надо?
     - А что? - отозвался Виталий, удивленно глянув на лодочника.
     - Моя думай, тебе надо сегодня другой место ходи спать. А?
     - Какой  другой  место?   -   спросил  Виталий,  чувствуя,  что  китаец
становится ему любопытен.
     - Наша есть такой место...  Китайски люди только.  Тама японса не ходи,
милиса сама  боиса ходи,  а  белый капитана ходи нету.  Тебе мала-мала сыпи,
утром куда хочу ходи...
     Виталий насторожился:
     - А  ты  почему думаешь,  что мне не стоит встречаться с  японцами и  с
белыми? Чудной ты, я погляжу... - Он усмехнулся.
     - Моя чудной!  - сказал китаец. - Моя ничего не думай... Моя просто так
говори. Тебе как хочу, так и делай.
     Виталий задумался.  Это не было ловушкой.  Появление лодочника не могло
быть подстроено никем.  Это чистая случайность. Но осторожность подсказывала
ему  необходимость сейчас  же  избавиться  от  любопытного  и  не  по  летам
проницательного китайца.  Однако  поведение его  все  же  вызывало интерес у
Виталия.  Это мог быть и  друг...  А  разве друг не находка,  которой нельзя
пренебрегать?  Разве  так  часты  такие встречи?..  Разве иногда не  следует
довериться  тому  странному,  неощутимому и  малообъяснимому движению  души,
которое  угадывает  и   опасность  и  в  малознакомом  человеке  почувствует
единомышленника,  хотя при этом и не будет сказано ничего?.. Китаец вел себя
не  как предатель,  а  как человек,  который многое понимает,  который сразу
предложил помощь, угадав необходимость в ней. Стоило посмотреть на то место,
куда не  заглядывали ни  японцы,  ни  контрразведчики,  ни милиция,  как это
утверждал лодочник.
     - Ну, давай "другое место"! - сказал Виталий.
     Шампунька отвернула от  привоза.  Минут через двадцать она  оказалась у
скопления шампунек и  джонок,  в  самой  глубине ковша  бухты.  Трудно  было
сказать,  сколько их  находилось тут,  привязанных друг к  другу кормовыми и
носовыми концами,  образуя один сплошной настил,  или сплоток, колеблющийся,
живой,  то  и  дело  меняющий свои  очертания,  когда  мимо  проходил катер,
поднимавший волну.  Джонки с  кривыми мачтами стояли вприслон друг к  другу.
Между ними были переброшены легкие мостики.  Это  были большие -  грузовые и
рыбачьи -  джонки.  Еще влажные сети были подтянуты к  самым флагштокам мачт
или  развешаны на  вешалах,  протянутых вдоль  бортов.  Разноголосо скрипели
флюгарки,  поворачиваясь  от  свежего  морского  ветерка.  То  тут,  то  там
виднелись маленькие мангалки,  сделанные из  керосиновых банок.  Пламя  этих
примитивных очагов  освещало отшлифованные ногами рыбаков палубы,  играло на
стеклянных  балберах*  и  глиняных  грузилах  сетей,   подтянутых  кверху...
Отовсюду тянуло дымком и запахом острой,  пряной пищи. Чесночный душок витал
над  всей  этой  лодочной эскадрой,  ставшей местом  жилища сотен  бездомных
китайцев,  для которых джонка была и  кормилицей и  кровом.  Это был если не
город на воде,  то большая деревня, которая возникала на ночь, а с рассветом
исчезала бесследно,  оставляя на память о себе лишь обрывки бумажек на воде,
пучки соломы,  клочья ваты - всяческий мусор, который неизменно сопровождает
место ночлега человека.
     ______________
     * Поплавки, пробочные или деревянные, иногда полые стеклянные.

     - Наша тут живи! - сказал лодочник.
     Он  подчалил к  большой джонке.  Шампунька глухо стукнулась о  борт.  С
палубы  послышался негромкий  оклик.  Лодочник  ответил  вполголоса каким-то
успокоительным замечанием и  полез  наверх,  кивком головы пригласив Виталия
следовать за  собой.  Они вскарабкались на палубу джонки,  где было довольно
много  людей,   сидевших,  лежавших,  куривших  длинные  трубки  или  просто
дремавших. Виталий с любопытством огляделся вокруг. Лодочник сказал Виталию:
     - Давай низу ходи!  -  и показал на люк,  ведущий в кубрик.  - Тама мой
братка живи... Мала-мала чифан - кушай, потом спать ложись.


        "2"

     В  кубрике было тесно и  душно.  На  низких нарах расположилась на ужин
целая  артель.  Только перед  приходом Виталия со  своим спутником артельщик
поставил на  нары  котел с  лапшой,  и  все  потянулись к  вареву со  своими
палочками и  чашками.  Высокий рябой  китаец  поднял голову,  всматриваясь в
вошедших. Лодочник сказал по-русски:
     - Здравствуй! Наша сегодня гости есть!
     Ему нестройно отозвалось несколько голосов.  Круг раздвинулся.  Хозяин,
обернувшись в  темноту,  пошарил рукой,  извлек откуда-то  еще  одну миску и
просто сказал:
     - Ну,  садися, чифанить будем мала-мала. Только наша ложка нету... Тебе
палочка кушай могу - не могу? - Он протянул Виталию куайцзы.
     Китайцы так по-свойски приняли Виталия в  свой круг,  что отказ от  еды
выглядел бы неуместным и  оскорбительным.  Виталий поздоровался,  на что ему
ответили молчаливыми кивками,  и уселся на освобожденное ему место. Он вырос
на  Дальнем  Востоке,  с  китайцами ему  не  раз  приходилось сталкиваться и
прежде, многие из их обычаев были ему хорошо известны, умел он управляться и
с палочками. Он принялся за лапшу, ловко подхватывая длинные горячие ее нити
и отправляя в рот.  Лодочник,  привезший Виталия,  одобрительно покосился на
него.
     - Хень-хао! Хорошо! - проговорил он.
     Ужин   продолжался  в   молчании.   Люди  сосредоточенно  жевали  пищу,
наслаждаясь ею,  и  время от времени утирали со лба и щек обильный пот.  Все
они были изрядно голодны и ели так, как может есть только тот, кто весь день
провел на воздухе и работал,  не разгибая спины,  с утра до позднего вечера.
Виталий знал,  что китайцы выходят на работу очень рано,  еще затемно,  едят
перед этим очень сытно и  плотно,  но  затем уже не  отрываются от работы до
того,  как погаснет вечерняя заря,  и  прерывают ее  тогда,  когда перестают
видеть свои руки...  Только тогда наступает время второй трапезы,  и тут уже
не до разговоров.
     Лодочник не оставлял своих забот о Виталии.  Он подложил ему еще лапши,
когда тот  опорожнил свою миску,  потом сполоснул ее  и  подал чаю.  Виталий
молча принимал все это,  понимая,  что если бы паренек не считал это нужным,
то и не делал бы. Виталий был его гостем, этим объяснялось все...
     После еды все медленно разбрелись по  кубрику,  устраиваясь на  ночлег.
Хозяин,  не  задавший Виталию больше ни  одного вопроса,  пошел  за  грязную
занавеску,  отделявшую часть нар от остального пространства. Лодочник сказал
Виталию:
     - Тебе где хочу спать - тута или верху?
     - Пойдем наверх,  - сказал Виталий, по всему телу которого струился пот
- так душно и жарко было в кубрике.
     Они вышли.
     На   палубе  было   сонное  царство.   Везде   виднелись  тела   людей,
разбросавшихся во сне как попало.  Отовсюду доносился храп,  сонное сопение,
бормотание... Юноша сел на борт джонки, лодочник - рядом с ним.
     - Тебе кури хочу? - спросил он Виталия.
     - Нет, не хочу.
     Виталия  очень  интересовал  этот  молодой  китаец,   так  великодушно,
по-дружески просто предложивший ему помощь. Кто же этот парень? Виталию было
ясно,  что  симпатии китайца находятся на  его,  Виталия,  стороне,  что  он
человек решительный и,  видимо,  искушенный в жизненных передрягах.  Виталий
задавал китайцу незначительные вопросы,  пытаясь вызнать о лодочнике все,  а
не выдавать себя.  Моментами ему казалось, однако, что, может быть, от этого
парня и  не  следовало таиться,  может быть,  нужно открыть ему многое.  Как
знать,   может  быть,  полезно  поинтересоваться  поглубже  вообще  рыбацкой
молодежью   из   китайцев,    которая   совсем   выпала   из   поля   зрения
комсомольцев-подпольщиков?
     Лодочник охотно рассказал,  что  его  зовут Пэн Да-шу,  что он  живет с
братом-рыбаком,  который  в  компании с  несколькими другими  рыбаками имеет
джонку.  Они  рыбачат,  часто и  маленький Пэн  помогает им,  но  больше ему
приходится работать на "юли-юли", которая тоже приносит кое-какой заработок.
До поздней осени будут жить на воде,  к зиме выстроят на ничьей земле - мало
ли ненужной земли вокруг!  -  глинобитную фанзу, перезимуют, а потом - опять
на  море,  которое было их  настоящим кормильцем,  на  море,  которое давало
водоросли, крабов, камбалу, скумбрию, бычков, давало и пищу и заработок.
     Жить было очень тяжело уже хотя бы потому,  что и  русские "капитаны" и
японцы платили китайцам за работу и товар всегда меньше, чем другим. Виталий
вспомнил  не  раз  слышанные им  фразы:  "Китайцу ничего  не  надо,  китайцы
неприхотливы:   наестся  лобы*  -   и   все!"   А  теперь  Пэн,   не  спеша,
останавливаясь,  подыскивая слова,  говорил ему о  том,  какова природа этой
китайской "нетребовательности".  Он говорил о  том,  как годами ограничивают
себя китайские рабочие во  всем решительно,  как годами носят одну и  ту  же
курму и  штаны,  пока они не  истлевают на  теле;  как экономят на пище,  на
свете;  как работают дотемна;  как едят зачастую в  темноте,  чтобы не  жечь
свечи или  керосин;  как  сносят они насмешки и  издевательства,  а  часто и
оскорбления потому, что за них некому заступиться.
     ______________
     * Сладкая редька.

     Пэн говорил,  что многие из китайцев работают "игоян ишак" - как ишаки,
довольствуясь тем,  что заработано сегодня,  и  не имея ни копейки на черный
день -  на  случай потери работы или  нездоровья.  Кое-кто копит деньги,  но
только на похороны,  потому что очень важно, чтобы китаец попал на тот свет,
имея видимость богатого человека:  это поможет ему в новой жизни, за гробом,
быть не хуже других и жить лучше, чем жил он на этой земле. "Его такой люди,
работай,  чтобы помирай!" -  сказал Пэн,  и в словах его Виталию послышалась
горечь не по возрасту.  "Его,  когда помирай,  как собака улица бросай...  А
тебе как думай -  его баба нету, ребятишки нету, папа-мама нету? Фанза нету,
ничего нету - как живи могу?.. Маньчжурия тоже такой дело. Хозяин все у наши
люди забирай,  какой огорода есь, какой чумиза посади - лето работай, а зима
чифана мэю, есть нечего нету!"
     Видно было,  что очень многое накипело на сердце у Пэна, если так долго
и откровенно рассказывал он Виталию. Но чем жил он, на что надеялся?.. "Наша
тоже революса была, такой доктор Сун был. Тебе знай?"
     - Знаю, как не знать, - сказал Виталий. - Ленин друг ему.
     - Ага,  русский знай,  какой это люди Сун...  А китайский люди еще мало
знай... Его говори: надо земля мужика давай, рыбака, грузчика, всякий другой
люди  надо  вместе живи,  джангуйда -  хозяин не  надо,  джангуйда контрюми,
голова ломай надо!
     - Ого!  -  сказал Виталий обрадованно.  -  Ты откуда все это знаешь, а?
Правильно, наша вот так тоже делай: джангуйда голова ломай, сам живи хочу...
     - Наша  тут  один люди есь,  ходи,  говори всяко!  -  уклончиво ответил
лодочник.
     - Ничего,  Пэн,  -  положил Виталий руку на плечо китайцу.  - Мало-мало
маманди, подожди, потом Китай тоже как наша Россия делай.
     - Моя так тоже думай!
     Пэн  вдруг  насторожился,  легонько поднял  руку.  Виталий  замолк.  По
колеблющемуся помосту лодок уверенно шел, легко ориентируясь в этой сумятице
весел,  домашней утвари  и  распростертых на  палубах  тел,  крупный плотный
человек.  Видимо, он был здесь своим, потому что на его вполголоса сказанное
"лайла",  которое он  произносил как-то  необычно бодро и  весело,  отовсюду
слышалось торопливое: "Лайла, лайла, ходя!" Пэн встал.
     - Это наша люди, я тебе говорил.
     Лодочник  подошел  к  борту  джонки  и  помог  пришедшему взобраться на
палубу.  Он что-то коротко и тихо сказал.  Пришедший стал его расспрашивать.
Пэн  отвечал  быстро,   взволнованно,  потом  подошел  к  Виталию  вместе  с
пришедшим,   который,  вглядываясь  в  лицо  юноши,  сказал  приветливо,  но
осторожно, без всякого обращения:
     - Здравствуйте!
     Какие-то  знакомые интонации послышались Виталию в  этом  возгласе.  Он
тоже стал пристально вглядываться в незнакомца и вдруг вскрикнул:
     - Ли?.. Здравствуй, Ли!
     Это и в самом деле оказался Ли Чжан-сюй. Он стал расспрашивать Виталия,
как тот оказался на джонке. Виталий, усмехаясь, ответил:
     - Да тебе Пэн только что докладывал.
     - А ты почему так думаешь? - спросил Ли.
     - Не маленький, догадываюсь.
     Пэн,  услышавший восклицание Виталия, облегченно вздохнул: все, значит,
хорошо!
     - Пэн знает только то,  что было,  как он тебя увидел, - сказал Ли, - а
что было до этого?
     Виталий рассказал. Ли нахмурился.
     - Да...  Не  очень  хорошо.  Значит,  разведка  теперь  знает,  что  ты
находишься в  городе.  Да,  кстати,  надо  наведаться в  порт:  не  взяли ли
кого-нибудь из наших?..  Ну,  пойдем,  Виталий.  Я  только одно дело с Пэном
закончу.
     Ли  стал  что-то  говорить Пэну.  Тот  молча  кивал  головой.  Потом Ли
потрепал Пэна по плечу и по-русски сказал:
     - Понял?
     - Понял! - ответил Пэн и, торопливо попрощавшись, полез в свою лодочку.
     Тихонько  скрипнуло  высохшее  весло.  Чуть  слышно  заплескалась вода.
Черной тенью скользнула шампунька мимо.  Пэн махнул рукой, и лодка его почти
тотчас  же   пропала  в   чернильной  темноте,   покрывшей  бухту   сплошным
непроницаемым покровом.
     - Куда это он? - спросил Виталий Ли.
     - Дело есть одно.
     Расспрашивать не следовало - Виталий понял это.
     - Помогает? - спросил он Ли о Пэне. - Значит, у дяди Коли и тут рука?
     Ли усмехнулся.
     - А  ты думал,  большевиков не интересует судьба этих товарищей?  -  Он
кивнул на сплотки джонок,  края которых терялись в темноте. - Здесь, Виталя,
много взрывчатого материала, таких людей, которые хотят жить по-человечески.
Знаешь, сколько тут людей, у которых китайские феодалы отняли все, что можно
отнять у  человека,  сколько тут людей,  которые не могут явиться на родину,
так  как  сразу  попадут под  топор  палача?..  Сколько тут  драм,  душевных
страданий и... сколько ненависти к нашим врагам!
     Виталий спросил:
     - Это твой участок, Ли?
     И замолк,  поняв неуместность вопроса.  Да, у дяди Коли много забот, но
мимо его внимания не прошли даже эти бездомные,  лишенные крова люди,  среди
которых семена,  брошенные дядей Колей,  давали такие всходы,  как  Пэн.  На
вопрос Виталия Ли не ответил.
     - Хороший паренек этот Пэн! - сказал Виталий.
     - Да,  парень очень хороший.  Я его очень люблю.  Думаю,  что он сумеет
многое сделать.
     Они  сошли  на  берег.   Немного  пройдя,  Ли  попрощался  с  Виталием,
остановившись на  темном углу,  и  сам  куда-то  исчез  только тогда,  когда
Виталий сделал несколько шагов по улице...


                             Глава пятая

        "РАБОЧАЯ УЛИЦА"


        "1"

     На  фронтах положение было  "стабильным",  как  писала  белогвардейская
газета "Голос Приморья".
     Фронт застыл в апрельском положении,  когда Народно-революционная армия
ДВР,  после разгрома белых под Волочаевкой,  выбила их  из Имана.  Считанные
километры   отделяли   НРА   от   Владивостока   -    последнего   прибежища
белогвардейских  последышей  и   их  интервентских  покровителей.   Не  будь
интервентов,  уже в мае НРА достигла бы своей конечной цели.  Но, декларируя
невмешательство во  внутренние дела русских,  японцы с  нарастающей тревогой
следили за отступлением белых.  Наконец они не выдержали.  В районе деревень
Бусьевка -  Хвалынка японцы выставили свои заслоны, которые пропустили массу
панически отступавших белых,  сомкнулись за ними и  оказались лицом к лицу с
НРА.   Не  желая  давать  интервентам  повода  для  открытого  столкновения,
Народно-революционная армия приостановила продвижение.
     В  годы первой мировой войны через Владивосток шло  огромное количество
боеприпасов,  вооружения, снаряжения и продовольствия, закупавшихся царским,
а  затем  Временным правительством за  границей.  Далеко  не  все  это  было
отправлено на  фронт.  Это  было  достояние русского народа,  представлявшее
громадную ценность.  Но  еще  большую  ценность представляли огромные запасы
угля,   руды,   леса,   расхищаемые  японскими,  американскими,  английскими
синдикатами  и   отдельн