ши подозрительно покраснели глаза. Чтобы не раскиснуть, он сказал:
     - Ага! Братка? Милый? А кто меня поедом ел, когда мы вдвоем жили?
     - Я, Алеша! Но я не буду больше!
     Соня,  Леночка,  Катя и Машенька обступили Алешу,  любуясь им; Машенька
даже пощупала его руками, сказав при этом:
     - Ой, Алешка! С саблей, с наганом.
     Освободившись от объятий Тани, Пужняк представил своих спутников:
     - Чекерда! Разведчик. На три аршина сквозь землю видит...
     Чекерда застенчиво посмотрел на  Таню  и,  не  зная,  куда  деваться от
смущения, так сжал ее руку, что девушка вспыхнула.
     - А это -  Цыган,  прошу убедиться, единственный из белых, оставшийся в
этом городе.  Будем за деньги показывать:  по полтиннику с  носа,  а  у кого
короткий - с того рубль, чтобы не хитрил и на даровщину не зарился!
     Цыган укоризненно посмотрел на Алешу,  в темных глазах его промелькнуло
неудовольствие.
     - Что, всю жизнь глаза колоть будешь, побратим?
     - Больше не буду!  -  сказал Алеша.  -  Бывший белый, Таньча! А за этот
месяц он лихим партизаном стал. Так и знай: смелый партизан Сева Цыганков!..
А это - Нина, подрывник и... хорошая девушка в общем!
     Зардевшаяся девушка поздоровалась со всеми.
     Таня  многозначительно  посмотрела  на  брата  и,   ожидая,  что  Алеша
приготовил сюрприз,  на  цыпочках подошла  к  двери,  быстро  открыла  ее  и
заглянула в сени. Там никого не было.
     Оживление ее  упало.  Она  посмотрела на  Алешу.  Устинья Петровна тоже
вопросительно уставилась на него.
     - А  где Виталий?  Я в его комнате ничего не изменила:  все,  как было!
Мы-то с  тобой в  вагон опять переедем,  а  ему -  у  Устиньи Петровны жить.
Заждалась она.
     Алеша переглянулся с  Ниной и  Чекердой.  Значит,  дядя  Коля ничего не
сообщил о гибели Виталия?
     - Разве вы ничего не знаете? - медленно спросил он у Тани.
     Девчата встревоженно переглянулись.  Машенька побледнела, почуяв что-то
в тоне Алеши.
     - Нет. А что?
     - Виталя погиб семнадцатого сентября... Мы через Михайлова сообщали.
     У Тани задрожал подбородок.
     Устинья Петровна устало опустилась на стул,  впервые почувствовав,  как
стара она и как плохо у нее работает сердце.  Столпились вокруг нее девушки,
пораженные этим известием,  и  одна тоска и  боль отразились на  их  лицах -
словно стало в комнате темнее.


        "6"

     Алеша тронул рукой Чекерду:
     - Ты море видал, партизан? Нет? Пойдем, покажу!
     - Виталя рассказывал о море хорошо, - сказал Чекерда.
     Они  пошли к  заливу.  Таня с  Чекердой,  Цыган с  Устиньей Петровной и
Борисом,  Нина с Алешей,  Соня, Лена, Катя и Машенька шли за ними нестройной
стайкой.  Машенька переводила влюбленные глаза с  Алеши то на Цыгана,  то на
Чекерду и дергала Катю за руку, шептала:
     - Ну,  Катька,  бесчувственная ты.  Посмотри,  какие ребята наши-то, а!
Красавцы, правда?
     Катя одергивала ее и,  гордясь своей близостью к партизанам, еще теснее
прижималась к Соне и Леночке.
     Расступалась  толпа   перед   ними,   давая   дорогу.   Восхищенные   и
настороженные,  открытые и исподлобья взгляды провожали партизан.  Мальчишки
увязались за ними, но отстали, когда Алеша сделал свирепое лицо.
     В губернаторском доме кто-то по-хозяйски ходил по залам. Часовые стояли
у дверей.  В одном из них узнали друзья старика Жилина. С бебутом у пояса, с
винтовкой в  руках,  стоял  канонир у  дверей губернаторского дома  и  важно
поглядывал  на  прохожих  и  на  подчаска  -  бывшего  посыльного  Народного
собрания, который с винтовкою стоял на часах напротив него.
     Приколотая  одним  концом  к   филенке  фигурной  двери  большая  афиша
трепалась по ветру.
     - Эка,  сколько бумаги!  -  сказал Алеша,  подходя к  афише и  готовясь
оторвать ее.
     - Стой! Может, нужное что-нибудь. Прочитай раньше! - сказал Чекерда.
     Алеша,  придерживая афишу растопыренными пальцами, вслух прочел кривые,
торопливо написанные кистью строки:
     - "Господа! Граждане!
     Сегодня ночью правительство генерала Дитерихса пало.  Кабинет министров
сложил  с   себя  полномочия.   Памятуя,   сколь  пагубно  безвластие,   мы,
нижеподписавшиеся,    образовали    новое,    крепкое    правительство    на
демократической платформе, в составе..."
     - Ну, в составе! Читай дальше! - сказала Катя.
     - А состава -  нету.  Ветер оборвал.  Удул,  поди, за границу! - сказал
Алеша и стал срывать афишу. - Пригодится! - Он бережно сложил ее в несколько
раз и сунул в карман.
     Свернув налево, они спустились по переулку в порт.
     - Вот здесь мы с Семеном шли,  когда нас освободили Степанов и Виталий!
- тихо сказала Нина,  указывая на памятный приступочек,  за которой положили
они тогда рябого казака.
     ...Мысли о Виталии не покидали их...
     Пустынен был рейд.
     Зеленые волны разгуливали по простору залива. Ничто не мешало им гулять
вдосталь.  Все,  что было в порту,  угнали с собой белые. В просвете Золотых
Ворот курился дымок. Машенька указала на него:
     - Смотрите, какой-то пароход идет!
     Веснушчатый мальчишка,  из  тех портовых мальчишек,  которые всегда все
знают, покосился на девушку.
     - И  вовсе не идет,  а  деру дал!..  Американец.  "Сакраменто"...  Он у
двенадцатого причала стоял...
     ...Последним  из  кораблей  интервентов  покинул  владивостокский  порт
американский крейсер "Сакраменто".
     Интервенция кончилась!..
     На  борту "Сакраменто" находился мистер Мак-Гаун.  Ему  было  приказано
оставить русский берег.  Попыхивая сигаретой,  Мак  всматривался в  уходящие
берега,  так и не давшие ему миллиона.  Он ясно видел красные флаги, реявшие
над городом.  Рядом с ним стоял сержант технической службы. Не отрываясь, он
тоже  провожал взглядом русский берег.  Взгляд  его  был  напряжен,  челюсти
плотно сжаты.  Мак - уже не консул - взглянул на сержанта. Ему казалось, что
в  глазах этого чужого ему парня он видит отблески своих чувств.  Он хлопнул
сержанта по плечу:
     - Ничего! Мы еще переиграем эту проклятую игру!
     Сержант повернулся к Мак-Гауну.
     - Я  бы не стал!  Русские -  крепкие парни.  С ними следовало бы жить в
мире! - сказал он.
     - Заткните ваш рот,  сержант!  -  свирепо сказал Мак.  - Ваше проклятое
мнение никого не интересует!..
     Молчаливо глядели партизаны на залив.
     - Мертво как...  словно пустыня!  - повела плечами Нина. - А бывало тут
каких только судов не увидишь.
     - Ничего,  Нина!  Оживет!  -  весело сказал Алеша. - Будет кораблей еще
больше... Виталий говорил...
     Алеша остановился:  они условились не говорить о погибшем друге. Но как
было не вспоминать о  нем,  когда он был все время незримо с  ними.  И Алеша
докончил:
     - Виталя говорил:  "Все флаги будут в гости к нам,  Алеша!  Верю, будет
время такое: входит в порт пароход, флаги на нем чужие, а люди свои, родные,
едут учиться к нам!" Так и будет!
     Вдруг на  лице Чекерды выразилось удивление и  волнение.  Он  торопливо
сорвал шапку с головы и с силою хлопнул ею о каменную кладку причала.  Все с
недоумением посмотрели на него, а Чекерда отчаянно-радостно сказал:
     - А ведь, братцы вы мои, конец войне-то!.. А? Конец! Все! До края земли
дошли. Дальше некуда... Все чисто! Как Виталя говорил...
     Чекерда,  пораженный величием  залива,  озирал  его  широко  раскрытыми
глазами. Изумление не сходило с его лица. Он никогда не видал моря. И теперь
с жадностью смотрел вдоль Золотого Рога, словно взор его мог увидеть море за
Золотыми  Воротами,   раскинувшееся  привольно,   а  дальше  -   необозримые
пространства Великого океана...

     Хабаровск
     1940-1952