ускавшейся на чьи-то плечи и лица, силу шомпола,
который в руках клевретов полусумасшедшего диктатора превращался из предмета
солдатского обихода в орудие пытки...
     Он не читал документов,  поступавших к  нему на утверждение от военного
трибунала,  даже если это были смертные приговоры. Он размашисто писал слева
наверху  "утверждаю" и  делал  судорожную  роспись.  Чем  больше  было  этих
"утверждаю",  тем  больше утверждался генерал в  своем божественном праве на
власть, власть сладкую, полную, безраздельную, которой упивался он.
     Судьба вознесла его  так высоко,  как только мог быть вознесен генерал:
он  вершит дела в  огромном крае,  а  неуемная фантазия рисует ему  уже  всю
Россию припавшей к  его ногам,  росчерк его пера повергает людей в  отчаяние
или венчает чьи-то горделивые мечтания,  принося богатство. А что может быть
выше богатства!  Разве только власть? Но власть остается за Дитерихсом, если
уж  он  дорвался  до  нее.   Власть!..  Волнение  восторга,  сопровождаемого
невыносимым сердцебиением,  охватывает генерала.  Никто еще не знает, на что
способен Дитерихс! Но близятся сроки свершения великого дела...
     В задумчивости чертит генерал на бумаге стрелу,  направляя ее на запад;
красное острие вонзается в  сердце России...  "На Москву!" -  говорит он,  и
опять трепет пронизывает его всего с головы до ног,  как тогда, когда другой
генерал слушал его,  сочувственно кивая  головой.  Дитерихс вдруг вспоминает
холодно-внимательный  взгляд  первого  человека,  которому  он  открылся,  и
возбуждение тотчас же оставляет его... Ох, эти глаза! Они холодны, как глаза
пресмыкающегося...  Генерал отгоняет эту мысль. "Сто семьдесят тысяч штыков,
неограниченные  ассигнования,   военный  опыт,   непререкаемый  авторитет  в
правительстве  императора",   -  вспоминает  он  характеристику  Тачибана  в
какой-то газете. "Нельзя давать волю нервам!" - обрывает себя генерал...
     И  опять  он  принимает посетителей,  и  каждый из  них  прибавляет ему
ощущение всесилия, всемогущества...


        "5"

     Генерал  повертел в  руках  визитную карточку,  принесенную порученцем.
Кусочек  шелковистого  бристольского картона  сиял  белизной.  На  нем  было
напечатано  кириллицей  и  латинскими  буквами:   "Канагава.  Мицуи-Концерн.
Токио". Мицуи... один из некоронованных властителей Японии.
     - Просите! - сказал генерал.
     В кабинет вошел японец, весь будто накачанный жиром: двойной подбородок
его  выпирал из  воротничка с  отогнутыми уголками;  тугие  щеки  лоснились;
припухлые веки  тяжело  нависали на  щелочки глаз;  мощная  спина  распирала
просторную визитку,  угрожающе ворочаясь под  нею.  Портной сделал  все  для
того,  чтобы  придать этому куску жира  человеческое подобие.  Но  бугристым
плечам было  тесно в  одежде,  и  толстые руки  подушками лежали в  рукавах;
слоноподобные ляжки не давали ногам сомкнуться и  японец ступал растопырясь;
необъятному животу было  тесно  в  визитке;  толстые пальцы не  умещались на
отведенном им самой природой месте, и японец не мог их сомкнуть.
     Вид толстого японца мог бы  возбудить смех,  если бы  не выражение лица
этого человека,  который мог действовать от  имени великого Мицуи.  Лицо его
хранило выражение силы и  жестокости.  В  чем  это было запечатлено,  трудно
сказать,  но  когда на таком жирном лице так плотно сжаты губы,  так холодно
смотрят глаза,  вряд  ли  кому-нибудь придет в  голову просить о  чем-нибудь
такого человека:  он живет не для того,  чтобы давать,  - он живет для того,
чтобы  брать.  Он  напоминает  своим  видом  бога  урожая,  изображаемого на
кредитных  билетах  достоинством в  сто  иен,  только  выражение плотоядного
добродушия  и  глумливого благожелательства,  веселой  насмешки  и  плотской
бурлящей жизнерадостности,  свойственных изображению,  было  стерто  с  лица
Канагавы,  уступив место чертам властолюбия, черствого равнодушия и холодной
жестокости...
     - Здравствуйте, господин генерал! - сказал Канагава хриплым, отрывистым
голосом.
     Обращение  не  понравилось  Дитерихсу:  "Господин  генерал"  отзывается
первыми днями революции,  от  него так  и  несет вольнодумством фрондирующих
интеллигентов.
     Дитерихс не  протянул руки  японцу  и  остался стоять,  когда  Канагава
тяжело  опустился в  кожаное кресло,  глубоко осевшее под  грузом его  туши.
Канагава не  обратил внимания на  позу  генерала,  как  бы  ожидавшего ухода
посетителя. Точно находясь в собственном кабинете, Канагава сказал:
     - Садитесь,  пожалуйста...  Я  счел  своим  долгом,  господин  генерал,
засвидетельствовать вам свое почтение,  едва прибыл во Владивосток.  На моей
родине внимательно следят за  событиями здесь,  господин генерал...  Деловые
круги Токио с большим одобрением встретили образование вашего правительства.
Правительство сильной руки - это то, что крайне необходимо Приморью.
     Генерал вдруг почувствовал неудобство своей позиции и осторожно присел.
Канагава,  сопя от натуги,  достал портсигар и  протянул Дитерихсу.  Генерал
отрицательно качнул  сигарой.  Канагава  закурил  и  несколько  минут  дымил
сигарой. Дитерихс суховато сказал:
     - Я рад, что на вашей родине есть люди, правильно оценивающие положение
в Приморье...
     Не дав генералу закончить мысль, Канагава разжал губы.
     - Концерн Мицуи,  господин генерал,  имеет деловую заинтересованность в
устойчивости  политического  режима  в  Приморье.  Нормальные  экономические
отношения возможны только при этом условии.  Концерн Мицуи включает,  помимо
ряда  отраслей  тяжелой  промышленности,  предприятия деревообрабатывающей и
рыбодобывающей  промышленности.  Я  возглавляю  рыбопромышленные  тресты.  Я
полагаю,   что,   несмотря  на   смену   правительства,   интересы  японских
лесопромышленников и  рыбопромышленников в  Приморье  должны  охраняться уже
существующими соглашениями,  и хотел бы услышать подтверждение этого от вас,
господин генерал! - не торопясь, закончил Канагава.
     Дитерихс обрадовался возможности спровадить посетителя.  Сигарный запах
претил ему,  а  Канагава и не думал спросить разрешения курить.  Кроме того,
Канагава развалился в кресле, точно хозяин, опершись своим бычьим затылком о
край невысокой спинки и  совершенно вытянув ноги в ужасающе ярких штиблетах.
Генерал сказал торопливо:
     - Я думаю,  что существующие соглашения с иностранными фирмами остаются
в силе. Прошу вас подробно выяснить это в соответствующем управлении. Сейчас
я спрошу, кто персонально занимается этими вопросами.
     Канагава не  шелохнулся.  Он  только скосил на  генерала свои  холодные
глаза.
     - Мой   друг,    генерал   Тачибана,   сказал   мне,   что   вы,   ваше
превосходительство,  лично должны быть  в  курсе всего.  Мой  друг,  генерал
Тачибана,  очень сочувственно отнесся к  моей  мысли о  некотором расширении
деятельности нашей компании на приморском побережье и,  в частности, к тому,
чтобы мы начали вырубки леса и вылов рыбы еще в двадцати участках -  я позже
покажу  их  вам  на  карте.  Генерал  Тачибана  сказал,  что  вы,  вероятно,
отнесетесь благосклонно к этому нашему проекту.  Дружественный контакт между
военными  и   деловыми  кругами,   господин  генерал,   всегда  дает   очень
плодотворный эффект.  Генерал Тачибана сказал мне,  что между ним и вами уже
достигнуто полное взаимопонимание...
     Дитерихса обдало жаром от  того,  что  сказал Канагава:  сказанное мало
походило на  просьбу.  Он перевел дыхание,  неожиданно стеснившееся то ли от
сигарного дыма, то ли от промелькнувшей мысли, которую он тотчас же выбросил
из головы. Он спросил:
     - Его превосходительство покровительствует деловым людям?
     - Генерал Тачибана делает честь нам, состоя членом правления нескольких
промышленных  компаний.   Интересы  японской  нации   диктуют  необходимость
контакта военных и деловых людей...
     Дитерихс помолчал некоторое время и тихо спросил:
     - О каких участках побережья, господин Канагава, идет речь?
     Толстяк раскрыл свой портфель и вынул карту.
     - Мы хотели бы соединить все наши участки вдоль побережья, от амурского
лимана,  генерал,  до бухты Самарга...  Разумеется, вылов рыбы на этой линии
должен составлять нашу привилегию.  Рубить лес на  этой линии тоже не должен
никто,   кроме  нас.  Местная  администрация  должна  оказывать  нам  полное
содействие.   Все  прочие  порубщики  и   рыболовные  объединения  считаются
браконьерами...
     Как ни мало смыслил в экономических вопросах генерал,  но тут ему стало
ясно,  что речь идет о монополии Мицуи на лес и рыбу на огромной территории,
протяжением в пятьсот километров по морскому берегу.  "Эк-к, хватают как!" -
подумал он,  и  невольная зависть к тем,  кто умел так хватать,  ущемила его
сердце. Он помрачнел.
     Канагава  извлек  из  портфеля  какой-то  пакет  и  положил  его  перед
Дитерихсом.
     - Ценя    благожелательное   ваше    отношение   к    операциям   наших
промышленников,  господин генерал,  компания Мицуи просит вас  принять,  как
знак дружеского понимания, несколько акций нашего объединения.
     Пестрые  бумаги  замельтешили  перед  глазами  генерала.   Заметив  его
замешательство, Канагава добавил:
     - Здесь ценных бумаг на триста тысяч иен...  Надеюсь,  вас не затруднит
подписать  один   маленький  документ...   простая  формальность,   господин
генерал!..


        "6"

     Иностранцы шли и шли на прием к Дитерихсу...
     Это не были бескорыстные посетители, - каждый из них, получая аудиенцию
у  генерала,  уходил довольный,  с жадным блеском в глазах.  Новый правитель
Приморья относился благожелательно к  визитам иностранных дельцов.  "Великое
дело"  требовало денег,  чертовски много денег!  И  генералу не  важно было,
откуда они шли. Он старался делать вид, что не замечает, что вывозили дельцы
из края.  Лишь бы платили!  Он не задумывался над тем, сколько из этих денег
прилипало к рукам его приближенных в мундирах и без мундиров: богатства края
были неисчерпаемы, хотя узнавал он о них лишь по тому, что к богатствам этим
тянулись чужие руки, которые генерал не отталкивал. На дипломатическом языке
это называлось "дружеским взаимопониманием";  газеты квалифицировали это как
"оживление деловой активности";  циники,  из тех,  кто умел погреть руки при
этом  "оживлении",  называли это  "дешевой распродажей",  а  простые люди  -
"грабежом среди белого дня". Последнее название было самым точным...
     Генерал  разглядывал мутными  голубыми глазками очередного собеседника.
Это был высокий,  жилистый мужчина с длинными ногами,  созданными, казалось,
только для того,  чтобы бегать.  На широких его плечах свободно висел пиджак
цвета хаки.  Светлые волосы,  коротко подстриженные и  разделенные на прямой
пробор,  были зачесаны и  приглажены;  выцветшие клочковатые брови и щеточка
маленьких усов пшеничного цвета на розовом худощавом лице с резкими чертами,
крупным носом и  тяжелым подбородком делали его  старше своих лет,  так  как
казались не  белесыми,  а  седыми;  у  гостя  были  беспокойные цепкие руки,
поросшие золотистой шерстью,  громкий голос,  ясные глаза,  придававшие лицу
такое  невинное  выражение,  что  сразу  настораживали  каждого,  и  военная
выправка.
     - Хелло, генерал! - сказал он, когда входил в кабинет.
     Огромными шагами он пересек комнату, протянул Дитерихсу большую ладонь,
как старому знакомому,  и  пожал руку так крепко,  что генерал даже легонько
охнул.  Гость  присел на  минуту,  потом  вскочил и  принялся расхаживать по
комнате...  Визитная  карточка  посетителя сообщала,  что  перед  Дитерихсом
Джозия Вашингтон Кланг.  "Рекомендация от Мак-Гауна!" - еще раньше доложил о
Кланге порученец.
     - Я восхищен,  генерал, размахом вашего дела! - загремел Кланг. Деловая
жизнь  в  Приморье  кипит.   Это  весьма  показательно,  что  приход  вашего
правительства к  власти токийская биржа  отметила повышением акций  Мицуи на
два пункта!  Вы прекрасный организатор и деловой человек,  генерал... Это не
комплимент,  генерал,  комплименты не приняты в Америке;  это только трезвое
признание трезвого человека. Ваши солдаты производят прекрасное впечатление.
Их много.  Это признак будущих военных успехов, генерал, и будущих рынков! -
Кланг поднял вверх указательный палец и  рассмеялся раскатистым смехом,  как
бы говорившим,  что хозяину этой глотки и  этого смеха совсем не свойственны
какие-либо иные побуждения,  кроме тех,  которые он  так  уверенно и  громко
высказывает.  -  И рынки,  генерал!  -  продолжал Кланг. - Мы, трезвые люди,
знаем,   что   войны   ведутся   ради   дела   и   способствуют  процветанию
промышленности...  Когда  приезжаешь  сюда,  сразу  попадаешь  в  атмосферу,
которая  не  может  не  радовать  своими  возможностями.   Настроение  здесь
превосходное.  Все говорят о  походе на  Москву,  генерал,  пусть он  еще не
начат. Я наглядно представляю себе, какие силы у вас зажаты в кулак!
     Кланг  совершенно оглушил генерала.  В  глазах  мелькала длинная фигура
американца.   Поток  слов,   которые  обрушил  Кланг,   не  давал  Дитерихсу
возможности узнать,  какова цель его посещения. В голове генерала, любившего
тишину,   загудело;  однако  он  порозовел  от  похвал  американца,  которые
высказывались так громко, что совсем не походили на лесть.
     - Присядьте,  мистер Кланг!  -  сказал он со всей любезностью, на какую
был способен.
     - Благодарю!  -  отозвался американец.  Склонив голову, он посмотрел на
генерала.  -  Я не отниму у вас много времени,  генерал.  У нас говорят, что
время -  это деньги. Поэтому я бы хотел перейти к цели моего посещения, если
вы позволите?
     Дитерихс кивнул головой. Кланг в том же приподнятом тоне простодушного,
полного жизни, хорошего парня сказал:
     - Я  деловой человек,  генерал,  но  мне не  чужда романтика,  не чужда
поэзия жизни.  Мы  в  Америке умеем совмещать это!  Мы  умеем сочетать сухой
рационализм индустрии с вдохновенным полетом фантазии.  Нас не останавливают
расстояния и противодействие нашим планам. Мы умеем проникать всюду и видеть
богатства,   вызывать  их  к   жизни  там,   где  азиатская  сонливость  или
расхлябанность Старого Света не дают им прийти в движение.
     Дитерихс потерял нить мысли мистера Кланга.  Он  с  напряжением сморщил
лоб,  пытаясь разобраться в  том,  что говорил собеседник,  и не мог.  Кланг
между тем продолжал:
     - Только  романтика,  генерал,  влечет  американских  дельцов  в  самые
отдаленные уголки нашей планеты.  Меня всегда интересовали полярные области,
генерал.  "Северное  акционерное  общество",  которое  я  представляю здесь,
специфически заинтересовано ими.  Меня привлекает север,  потому что там,  в
этой  ледяной  пустыне,  с  особенной  силой  видно  всемогущество  делового
человека.  Он приходит туда,  простирает руки - и пустыня начинает приносить
доллары! Доллары из воздуха, из тьмы, из полярной ночи!..
     Как с  трудом понял Дитерихс,  Кланг намерен был заняться эксплуатацией
пушных богатств Чукотки,  а также организовать зверобойный промысел вдоль ее
побережья.  Ему  нужно  было  официальное разрешение  на  это,  чтобы  иметь
возможность "выставить" оттуда всех, кто такого разрешения не имел.
     У генерала было очень туманное представление о Чукотке. Для него еще со
школьных лет синонимом отдаленности являлась Камчатка, а теперь оказывалось,
что есть еще более далекие места. Где это? Кто там живет, что делает?
     - За Полярным кругом,  генерал, нет ничего, что говорило бы о двадцатом
веке. Чукотка - это Белое Безмолвие, царство тьмы, пещерный век. Льды, белые
медведи и... дикари, имеющие в своем словаре восемь десятков слов! - выпалил
мистер Кланг одним духом.
     - Но тюлени, киты... соболи? - с натугой вспомнил генерал.
     Мистер Кланг опять поднял палец.
     - Правильно!   Но  их  надо  взять,  чтобы  их  жир,  шкуры,  ус,  меха
превратились  в  доллары.   Это  опасно  и  трудно,  но  стоит  того,  чтобы
потрудиться, а?
     Дитерихс посмотрел на  карту,  висящую на стене.  Чукотка взбиралась на
этой карте на самый верх,  под обрез,  и холодные волны Северного Ледовитого
океана лизали ее  берега.  Генерал не  был  уверен в  том,  что  его  власть
распространяется так далеко.  Он  с  достоинством сказал,  что при настоящем
напряженном положении,  требующем сосредоточения всех сил  в  Приморье,  он,
кажется,  не в состоянии обеспечить охрану интересов "Северного общества" на
Чукотке.
     Кланг понимающе закивал головой:
     - Да,  конечно,  я понимаю все. Но мы, собственно, и не рассчитываем на
помощь генерала в этом предприятии.  Американцы умеют защищать свои интересы
везде.  Потом...  хороший зверобойный бот  или  шхуна всегда вооружены;  это
совершенно необходимо в тех местах,  где каждый белый должен иметь в кармане
револьвер... Кроме того... - Кланг повернулся к окну, из которого был как на
ладони  виден  порт.  -  Кроме  того,  генерал,  звезды и  полосы никогда не
откажутся прийти на защиту американского проспектора!
     Дитерихс вопросительно взглянул на посетителя.
     - Звезды и полосы?
     Американец рассмеялся.
     - Звезды и полосы, генерал. Так мы называем наш флаг!
     Проследив направление взгляда гостя,  Дитерихс понял,  что Кланг глядит
на причалы:  там пришвартованы "Сакраменто" и "Нью-Орлеан",  цветистые флаги
которых видны были и  отсюда.  Он поморщился;  заявление Кланга о  том,  что
американские суда могут всегда пересечь Берингов пролив, не очень обрадовало
его,  как и намек на то,  что Кланг готов к применению оружия там, в ледяной
пустыне... Кланг живо заметил:
     - В исключительных случаях,  конечно,  генерал! Только в исключительных
случаях!
     - Я не уверен,  что там есть наша администрация,  - осторожно выразился
генерал.  "А вдруг там большевики?"  -  пришла ему в голову мысль.  -  Может
быть,   в   настоящее  время  Чукотка  находится  в  нашей  юрисдикции  лишь
номинально, мистер Кланг. Я не уверен, что...
     Кланг понял генерала с полуслова. Он сжал челюсти.
     - О!  У  меня есть опыт обращения с "товарищами",  господин генерал,  -
проговорил он жестко.
     - Откуда же, мистер Кланг?
     - Я   имел   честь   быть   в   американской  экспедиционной  группе  в
Архангельске...  Мы  высылали  большевиков на  остров  Мудьюг.  Больше  трех
месяцев никто из них не выдерживал.  Проклятое место,  генерал, хуже божьего
ада!
     - А вы бывали там? - заинтересовался Дитерихс.
     Кланг коротко ответил:
     - Был. Проклятое место!
     - Простите, что же вы там делали?
     - Был комендантом лагеря,  в котором содержались большевики.  Проклятое
место!.. Я получил там два производства и уволился в чине капитана.
     Словоохотливость изменила Клангу.  Он замолчал.  После большой паузы он
сказал:
     - Имею опыт, генерал... Имею опыт.
     Кланг присел на подоконник и закурил сигарету.  Когда он молчал,  он не
казался  рубахой-парнем,  каким  делали  его  слова  и  смех,  раскатистый и
громкий.  Дитерихс подумал почему-то,  что Кланг, вероятно, умеет и молчать,
долго и мрачно,  молчать так,  что от одного этого молчания становится не по
себе.  Блик света упал на  лицо Кланга,  и  тогда стал заметен его перебитый
нос,  тугие желваки на челюстях,  острый взгляд исподлобья...  Да,  этого не
остановит Белое Безмолвие и противодействие.  Вероятно,  и сейчас парабеллум
или браунинг оттягивает его задний карман...
     - Хорошо,  господин Кланг...  Можете рассчитывать на мое содействие!  -
сказал Дитерихс.


                          Глава тринадцатая

        "ЗЕМСКАЯ РАТЬ"


        "1"

     Вербовка в Земскую рать началась.
     Трехцветные флаги  взвились над  всеми правительственными учреждениями.
Транспаранты,  украшенные  трехцветными нашивками  и  зелеными  угольниками,
возглашали:  "Ты еще не записался в Земскую рать? Запишись!" Яркие плакаты и
листовки покрыли все улицы.
     Дитерихс сам прид