тся  -  и  каждому  видно,  что  он  свое  говорит,
наболевшее,  от чистого сердца.  И, знаешь, зажигает людей этой своей чистой
верой и волнением...
     - Романтик он!  - улыбнулась тетя Надя. - Мне недавно рассказали, он на
парте своей еще в гимназии вырезал скрещенные мечи с надписью: "Революция" и
"До  последнего дыхания!"  Клятву дал  -  не  любить,  пока  не  освобождена
родина!..
     В  комнате воцарилось молчание.  Михайлов вдруг как-то ушел в  себя,  о
чем-то задумавшись.  Перовская устало откинулась на спинку кресла, в котором
сидела. Михайлов спросил:
     - А рекомендацию в партию ты дашь ему?
     - Бонивуру? Дам.
     - Ну, не забывай об этом обещании! - сказал Михайлов.
     - Не забуду! - сказала Перовская. - А когда надо? Сейчас?
     - Нет...  Пусть поработает еще.  Не  хватает ему  выдержки,  силы  свои
переоценивает. Кидается очертя голову в любое пекло... Пусть поработает еще!
- сказал Михайлов.
     Он задумался, положив голову на руки, и устало прикрыл глаза. Тетя Надя
с тревогой посмотрела на него и участливо коснулась его рукой.
     - Николай Петрович! Что с тобой? Ты нездоров?
     Михайлов выпрямился.
     - Нет,  все в порядке,  Надежда. Получил письмо из дому. Сынишка Славка
болеет скарлатиной.  Галя с ног сбилась,  не спит,  все возле него... Бредит
Славка,  меня поминает.  Галя пишет:  "Приехал бы ты хоть на денек!"  А  как
приехать,  когда и  письмо-то только с оказией можно послать!  Да и не время
для этого. Ты сама знаешь нынешнюю обстановку, ни на минуту не могу я отойти
в сторону.
     - А как переносит Славка? - спросила Перовская.
     - В  том-то и дело,  что худо!  Галя боится всевозможных осложнений.  А
врачебная помощь в  глухом селе какая?..  Один старик фельдшер.  -  Михайлов
встал,  прошелся,  глянул в окно.  -  Ох, Надежда, как я по ним стосковался!
Веришь ли,  во сне снятся...  Бывает,  задумаюсь - и вдруг: "Па-па!" - голос
Славкин.
     Михайлов улыбнулся,  и глаза его засияли.  Он тотчас же отвернулся,  но
Перовской было видно, что Михайлов продолжает улыбаться. Тетя Надя подошла к
нему.
     - Скоро увидишься с ними,  Николай Петрович!  - сказала она. - Помнишь,
Сергей Георгиевич сколько не видел своих,  дочка и то без него родилась,  он
так и не видал ее.
     Михайлов, помолчав, сказал:
     - Я  так и  думал,  что ты  сейчас мне о  Лазо напомнишь...  Я  и  сам,
Надежда,  как только тяжело становится, о нем вспоминаю. Вот ты из-за Славки
о нем напомнила, а он у меня всегда перед глазами, часто думаю: а как Сергей
Лазо на моем месте поступил бы?.. Да, - он обернулся к Перовской, - я к тебе
вот зачем: к моей квартире принюхались, надо переходить на запасную!


                           Глава седьмая

        "ПЕРЕД СХВАТКОЙ"


        "1"

     Начальство,  взбешенное затяжкой работ,  грозило  арестами,  однако  не
решалось на крайние меры.
     Несмотря на  то,  что японская охрана в  бронецехе была снята,  Суэцугу
часто  приходил  в  депо.  Заложив  руки  за  спину,  он  прохаживался вдоль
составов,  часто плевался по  сторонам,  вытирая после этого рот белоснежным
платком с  нарисованным изображением Фудзи-Ямы и каких-то красавиц.  Один за
другим брал  в  рот  ароматические шарики дзин-тан.  Обсасывал их,  сопя  от
удовольствия. Тем временем присматривался к рабочим.
     Он заводил разговоры по всякому поводу.
     Присев однажды возле Алеши, Суэцугу сказал:
     - Очень хорошая погода!
     - Угу! - ответил Алеша.
     - Очень хорошо в такую погоду гулять.
     - Недурно.
     - Вы хотите гулять?
     Алеша посмотрел на японца.
     - Не позывает! - сказал он.
     Японец торопливо достал крошечный словарик.
     Алеша посмотрел на Суэцугу.
     - Все учите?
     - Да,  -  ответил поручик.  - Японский офицер должен знать росскэ язык!
Как это говорят, при-го-дит-ца!
     - Не пригодится! - угрюмо сказал Алеша. - Напрасно трудитесь.
     Суэцугу  пропустил  мимо  ушей  замечание Алеши.  Он  аккуратно записал
выражение "не позывает". Критически глядя на клепку, заявил:
     - Росскэ  рабочие не  умеют  хорошо работать...  Совсем не  умеют...  С
хозяин всегда спорить, ругать. Плохо!
     - А у вас не так, что ли? - буркнул Алеша.
     - О! - Суэцугу изобразил восхищение на лице. - Японски рабочие послушни
как сын, котору слушает отец. Очень хорошо работать! Ниппон* нет борсевико!
     ______________
     * Японское название Японии.

     - Ну,  это  ты  врешь!  -  выпалил Алеша.  -  Асадо Сато был коммунист.
Сен-Катаяма коммунист...  Будто не знаешь?  А коли хорошо в Японии, катились
бы туда.
     - Мы скоро эваку-ировать! - любезно ответил Суэцугу.
     - Слава богу, мы это который год слышим.
     - Нет,  правда...  -  Суэцугу опять вынул словарик. - Еще немного учите
меня,  -  сказал он,  перелистывая записную книжечку. - Есть ли в цехе новые
рабочие?
     Алеша побагровел.
     - Э-э,  вон какой ты ученый, ваше благородие! Ни черта я тебе не скажу!
Понял? Так и запиши. Ни черта!
     Суэцугу поднялся:
     - Очень благодарю.  Аригото*.  Можно мне  приходить ваш  дом заниматься
росскэ язык?
     ______________
     * Благодарю (японск.).

     - Нет...
     - Может быть, ваша сестра может?
     - Нет! - отрезал Алеша.
     Суэцугу вежливо отошел. И очутился лицом к лицу с Виталием.
     Комсомолец оторопел.  Как ни остерегался он попадаться на глаза кому бы
то  ни  было из  военных,  все же  он столкнулся с  Суэцугу.  Японец вежливо
сказал:
     - Здрастуйте!
     - Здравствуйте!  -  ответил Бонивур,  сделав движение, чтобы пропустить
поручика. Но тот с выражением любопытства на лице рассматривал Виталия.
     - Нови-чок? - произнес он.
     - Нет, который год здесь работаю! - сказал Виталий.
     - Я до сих пор не видал вас! - живо возразил японец.
     - Ну, разве всех запомнишь! - ответил ему Виталий.
     Когда Суэцугу ушел, Алеша кивнул ему вслед:
     - Принюхивается, Виталька!
     - Кажется.


        "2"

     Таня зачастила к подругам.  То вспоминала она о том,  что на Кавказской
улице  живет  ее  однокашница,  то  нужно  ей  получить выкройку блузки,  то
следовало  навестить  какую-то   родственницу.   Но  для  этого  она  всегда
направлялась в одно место: в депо. Там работали отцы, братья, мужья знакомых
Тани.  И  она  считала своим долгом предварительно справиться у  них,  когда
может она зайти, чтобы застать девчат.
     - Андрей  Платоныч,  -  спрашивала  она  закопченного усача  в  кожаной
замасленной куртке, - Машенька дома сегодня?
     - Машенька-то?  А где ей быть?  -  отвечал Андрей Платоныч, утирая лицо
ладонью. - Да ты сходи сама!
     - И то схожу! - говорила Таня и, поспешно простившись, исчезала.
     Полчаса спустя,  взявшись за  рабочий ящик и  обнаружив в  нем какую-то
бумагу, Андрей Платоныч читал:

     "Товарищи!  Близится час победы!  НРА -  у Имана. Настают последние дни
развязки.  Белые чувствуют свою  гибель,  но  они  еще  сопротивляются.  Они
готовятся еще к кровавым схваткам, формируют войска, готовят броневики.
     Эти войска белых по железной дороге будут перебрасываться на фронт! Эти
бронированные поезда ремонтируются в нашем депо!
     - Не бывать тому, чтобы мы своими руками помогали врагам!
     Бастуйте! Срывайте воинские перевозки белых!
                                                                   Комитет".

     Андрей Платоныч посмотрел поверх очков,  не заметил ли кто листовку,  и
сунул  ее  в  карман.  "Откуда бы  это?  -  соображал он.  -  Никто будто не
заходил... Только Пужнякова девчонка..."
     А  дня через два Андрей Платоныч обнаружил листовку в  узелке с обедом,
принесенном Машенькой.
     - Вот сопливая команда! - ворчал он, пряча листовку. - И Машка туда же.
Ну,  шкуру дома спущу...  Когда только поспевают,  проклятущие?! Ну, молодцы
девчата!
     Виталий удивился,  когда Таня  сообщила,  что  все  листовки,  какие он
поручал ей распространить, уже разошлись.
     - Да  ты их по улице,  что ли,  разбросала?  -  спросил он тревожно.  -
Смотри, Таня!
     Девушка смело, с каким-то вызовом, глядела на юношу.
     - Не маленькая! - ответила она.
     Аккуратно уложив в  корзину новую  партию листовок,  Таня  остановилась
перед Виталием.
     - Ну, что? - спросил тот.
     - Давай еще!
     - Не успеешь.
     - Успеем!  -  самоуверенно возразила  девушка.  Множественное окончание
сорвалось с ее языка невольно.
     - Что это значит? - спросил Бонивур.
     - Ничего, - передернула плечами Таня.
     - Таня!  -  сказал Виталий серьезно.  -  Мы не в  жмурки и  не в  лапту
играем. С кем ты поделилась?
     Подчиняясь его  повелительному тону,  девушка рассказала,  что  раздала
листовки нескольким своим подругам,  которые,  как и она, хотели "что-нибудь
делать". Их было четыре.
     - Я за них головой ручаюсь! - добавила Таня горячо.
     - Твоя голова не стоит головы Антония Ивановича,  например!  - сумрачно
вымолвил Виталий.
     Таня стояла,  вытянувшись,  как струнка.  Кровь отхлынула от ее розовых
щек.  Она смотрела на Виталия не мигая,  затаив дыхание. Слезы заблестели на
ее глазах.  Но гордость не дала ей заплакать.  И Виталий понял,  что Таня не
слабее брата,  не слабее,  пожалуй,  и  его самого.  И  если она ручается за
девчат, верить ей можно.
     - Вот вы,  парни, всегда так! - прерывисто сказала Таня. - Все думаете,
что девчата лишь о танцульках мечтают, точно мы не люди. Я, поди, знаю, кому
давать.  У Катьки Соборской отец в тюрьме, Леночка Иевлева - круглая сирота,
приемыш,  у нее родители в Ивановке погибли от японцев, Машенька - Цебрикова
дочка - сама работает. Соня Лескова за брата мстит! А вы...
     - Вот ты с этого и начала бы! - Бонивур улыбнулся. - Ну, чисто Алешка -
все выпалит, а потом думать начнет!.. Уговорились, Таня. Ты будь начальником
над  своей  командой.  Но  пока,  кроме тебя,  они  не  должны знать никого.
Понятно? Вступайте в комсомол, а тогда уже настоящими бойцами будете. Идет?
     - Еще как идет!  -  обрадованно отозвалась Таня.  -  Господи,  какой вы
хороший! Не то что Алешка, он ничего не понимает.
     Виталий усмехнулся:
     - Все Алешку коришь,  Таньча,  а  если он в  беду попадет,  свою голову
сложишь, а выручишь... Так?
     Таня озадаченно посмотрела на Виталия.
     - Да  боже ты  мой,  а  как же иначе,  коли друг за друга не держаться!
Алешка-то, вы знаете, Виталя, какой парень... Даже на Первой Речке поискать.
А у нас парни что надо - и в огонь и в воду за революцию готовы!.. Только вы
ему не говорите, Виталя, а то он нос задерет, знаю я его...
     - Рабочая косточка,  -  сказал Виталий,  - за своих, как ты говоришь, в
огонь и в воду, а с врагами драться до последнего вздоха.
     Помолчав, он добавил:
     - С   девчатами  твоими  надо  поговорить.   Устрой  с   ними  встречу,
побеседуем...


        "3"

     Таня с  волнением готовилась к  встрече.  С  той минуты,  когда Виталий
сказал,  что она отвечает за своих девчат, что они уже становятся настоящими
бойцами  революции,  распространяя листовки стачечного комитета,  она  вдруг
почувствовала свою ответственность за  тех,  кто  вместе с  ней становится в
ряды этой армии,  и  поняла,  что до  сих пор она смотрела на "своих девчат"
только как на подруг детства.
     Она  знала их  до  сих пор как сверстниц,  с  которыми вместе лазили по
фортам,  ездили на  Коврижку,  стояли в  очередях,  иной раз,  в  отсутствие
братьев,  гоняли по  крышам голубей,  а  то  запускали раскрашенных змеев  в
небесную синь,  задрав кверху голову,  не глядя под ноги и  попадая в  ямы и
лужи.
     Она знала своих подруг главным образом по совместным играм... Еще и еще
раз перебирала она в памяти все,  что могла вспомнить о своих подругах, и не
могла ничего плохого о них сказать.  Правда,  Катюшка Соборская любит иногда
приврать,  не оттого,  что кого-нибудь хочет обмануть, а искренне веря в то,
что приходит ей на ум.  Немного угрюма Иевлева... А так девчата как девчата.
"Рабочая косточка!"  -  повторила Таня выражение Виталия,  не  заметив,  что
повторила.
     Не  раз Таня говорила с  каждой из  своих подруг,  выспрашивая о  самом
тайном, пока Леночка Иевлева не сказала как-то:
     - Таньча,  чего ты все к  нам присматриваешься да выпытываешь?  Верить,
что ли,  перестала?  Все мы друг у друга на виду,  право, и хотела бы скрыть
что-нибудь, да разве утаишь... С чистой душой, Таньча, живем.
     Таня смутилась.  Хотела объяснить свое поведение,  но  Катюша Соборская
сказала:
     - Все за нас боишься, Танютка? Не бойся.
     Машенька Цебрикова рассудительно ответила Кате за Таню:
     - Я думаю так:  идти надо,  чтобы на душе было светло, чисто, как после
причастия, после исповеди.
     Девчата расхохотались.
     - Ну, Машенька, заговорилась... Это тебе не в монастырь идти!
     Машенька покраснела,  однако выдержала паузу и,  когда подруги смолкли,
сказала решительно:
     - Не в том дело. Я говорю, что такое дело, на какое мы хотим идти, надо
делать с  чистым сердцем А  что  до  исповеди,  то  у  меня бабка была такая
благочестивая,  такая благочестивая... Я маленькая была - верила во все. Это
позже,  как посмотрела у подружки на Океанской, как попы пьянствуют да ведут
себя... У архиерея мальчишки сливы потаскали, как он их ругал ой-ой-ой! Веры
в попов да в боженьку у меня нету,  а слова про них остались. Нету других-то
слов! Не научилась еще другими словами говорить, а охота.
     - Ой, девочки! - вздохнула Катюша, полузакрыв свои черные, как маслины,
глаза. - Даже боязно.
     - Боязно, так отстань, пока не поздно! - сказала Леночка, хмурясь.
     - Вот что,  девчата!  -  сказала Таня.  -  Будет у  нас беседа с  одним
человеком.  Как его фамилия,  я  вам говорить не буду.  Вы его сами увидите.
Только заранее уговор:  если где-нибудь его встретите,  не подскакивать,  не
здороваться,  глаза не пялить,  как Машка пялит на парней, виду не подавать,
что вы его знаете, что с ним говорили...
     - Ой, как интересно! - всплеснула Машенька руками.
     Таня с укором поглядела на нее, та сразу замолкла.
     - А как в комсомоле-то, что делать, как держаться? - спросила Катя.
     - Я сама еще не знаю, девочки, - простодушно сказала Таня, - будут нами
руководить -  и скажут и покажут.  А потом мы уже начали работу-то, листовки
распространяли. Это тоже важное дело. Похвалили нас!
     Тут Таня замялась,  вспомнив свой разговор по этому поводу с  Виталием,
вспомнив, как он отчитывал ее.
     - Вот это да! - сказала Машенька.
     В этот момент она забыла о том,  что отец все-таки дал ей подзатыльник,
вернувшись домой,  после,  того,  как обнаружил в узелке с едой, принесенном
дочкой,  листовку:  "Да что вас, девки, медом, что ли, кормят большевики-то,
что вы  все в  политику ударились?..  Башка,  что ли,  тебе надоела?  А  то,
смотри,  укоротят!" Он,  правда,  не сказал больше ничего, но Машеньку очень
тяготило то,  что за листовку ей досталось так же, как доставалось прежде за
всякие пустяки.  И это в глазах Машеньки как-то невольно умалило ее радость,
которую испытывала она,  когда получила листовки для распространения. Она не
сказала об этом никому из подруг,  но чувство обиды держалось в  ней все эти
дни.  И вот теперь осталась только радость от сознания,  что она,  Машенька,
делает важное дело!


        "4"

     Точно сговорившись, девушки пришли в условленное место, принарядившись,
надев на себя все лучшее, что у них было.
     Приходили они разными дорогами, как учила их Таня.
     Место было открытое.  Галечная коса выходила далеко в залив -  никто не
мог подойти неожиданно и  незаметно с этой стороны;  сзади чуть не на версту
тянулась постепенно возвышающаяся отмель,  которая  в  глубине  переходила в
железнодорожное полотно; справа и слева был берег, усеянный черным от мазуты
и  копоти  ракушечником.  Вся  местность хорошо  просматривалась,  и  потому
издалека  видно  было  подходивших  девчат  -   в  цветастых  полушалках,  в
кофточках, сиреневых, розовых, голубых, в юбках со сборками.
     - Вырядились,  как на праздник!  -  сказала Таня сама себе, но, однако,
прикусила язык,  вспомнив,  что и  сама к  этому случаю из небогатого своего
гардероба выбрала праздничное платье в красный горошек, ненадеванное еще...
     "А разве не праздник?" -  спросила она себя, и опять то же удивительное
чувство,  какое всплывало в  ней все эти дни,  овладело ею с  необыкновенной
силой. "Как хорошо все это!" - подумала она.
     Бонивур  спустился  с  железнодорожной насыпи  и  пошел  к  собравшимся
девушкам.  Быстро миновав расстояние, отделявшее насыпь от косы, мимолетным,
но   острым   взглядом  окинул  всю   их   группу  и   каждую  из   пятерки.
"Пронзительный!" - подумала Катя, сдержав вздох, теснивший ее грудь.
     Поздоровавшись, Виталий сел прямо на землю.
     И девчата вслед за ним умостились возле...
     Кто  знает,   кого  и   что  ожидали  они  увидеть!   Выглядел  Виталий
обыкновенным рабочим пареньком,  и  не  было  в  нем  ничего таинственного и
необыкновенного.  И  все  оказалось лучше  и  проще,  чем  можно  было  себе
представить.  Молод -  значит, молодость не препятствие к тому, чтобы делать
большое дело.  Свой -  значит,  тем ближе к сердцу будет.  Крепок и смышлен,
здоров и уверен в себе -  значит,  не боится ничего,  и нам надо быть такими
же.  Нет в нем ничего необыкновенного -  значит, великое дело делают простые
люди,  как и все мы.  И значит,  подполье где-то рядом,  близко, оно везде и
всюду,  где есть смелые люди,  не боящиеся встреч с  врагами в любой момент.
Исчезла  неловкость и  стеснительность девушек,  когда  оказался перед  ними
свой, простой парень.
     Будто советуясь, Виталий сказал:
     - О чем же мы с вами, девушки, говорить будем?
     - Да нам-то охота многое знать, товарищ! - сказала Катя. - А что вперед
спросить,  прямо не  знаем.  Вы  уж сами как-нибудь,  а?  Если что непонятно
будет, спросим, я так думаю.
     - Ты знаешь, за что твоего отца японцы арестовали, Катя?
     - Мне не  сказывали,  а  все допытывались,  кто к  нему ходит да об чем
говорят.  Кто  ходил  -  им  знать не  надо,  что  говорили -  отец  мне  не
докладывал...  Кто ходил?  Хорошие люди, свои... Что говорили? Может, вы нам
про то скажете...
     - Твой отец,  Катя,  был членом партийного комитета мастерских Военного
порта.  Это  немалое дело  -  быть  членом комитета партии большевиков...  В
партию,  девушки,  не  каждого  принимают:  присмотреться к  человеку  надо,
узнать,  каков он,  чем дышит,  что у  него за душою,  с каким сердцем он на
борьбу идет,  способен ли быть честным борцом за ленинское дело, выдержит ли
все испытания.  А большевикам приходится выдерживать такие испытания,  какие
никому и не снились.  Иной всех близких своих потеряет,  имя свое назвать не
может, кличку носит, и каждый день и час держать себя в руках должен, и даже
во сне воли себе дать не может, чтобы не выдать товарищей. Иной раз в логово
врага идет,  его обличье на себя надевает, чтобы быть и там полезным партии.
Жандармы,  контрразведка,  полиция,  шпионы,  провокаторы, суд, - все против
него,  а он ни словом,  ни взглядом,  ни движением, ни мыслью выдать себя не
может...  Бывает и  так,  что  все  товарищи погибнут,  один он,  большевик,
остался,  -  и  тогда борьбу не  прекратит.  Мало того,  не только сам ее не
бросит,  но  и  новых,  других людей подымет взамен потерянных.  Сколько раз
испытывала партия невыносимые тяготы, а из каждого испытания выходила только
крепче и  сильнее,  потому что  силу  свою она  в  народе черпает,  народ ее
поддерживает,  лучших своих сынов отдает,  подымает ее, верит в нее, идет за
ней...
     ...Тихо шелестел прибой,  накатывая волну за  волной на  галечник косы.
Проплывали в  недостижимой высоте  едва  заметные облака.  Синей  стеной  на
другой стороне залива стояли сопки близ  Артема.  Влево шли  один за  другим
мысы,  становясь все  меньше и  м