-механиком.
     На  самом видном месте в  столовой висела фотография Устиньи Петровны с
мужем.  Сняты они были после венца.  Устинья Петровна,  в фате и подвенечном
наряде,  с букетом цветов,  гордо сидела на фигурном станочке,  изображавшем
скалу.  Механик стоял возле нее,  положив одну  руку на  плечо жены,  другую
выгнув кренделем.
     Японский  веер,   китайские  болванчики,   малайский  крис,  бамбуковые
шкатулки,  страусовые перья,  морские камешки бог  знает с  каких побережий,
рисунки на  полотне,  коробочки из  ракушек,  акулий  зуб,  ремень  из  кожи
крокодила -  сувениры на  память  о  дальних плаваниях механика -  виднелись
всюду,  развешанные по  стенам,  либо  сложенные в  определенном,  годами не
менявшемся порядке.  Все  напоминало о  механике,  которому Устинья Петровна
хранила неизменную верность и  считала его как бы в дальнем (очень дальнем!)
плавании.  Тикал на стене морской хронометр.  Трепетала стрелка "буреметра".
Каютный термометр с  красной спиртовой палочкой уютно устроился в простенке,
благожелательно и  услужливо показывая и  зимой и летом одну и ту же цифру -
18 Цельсия.
     Ставни,  напоминавшие о  тех временах,  когда в городе было небезопасно
жить,  -  сейчас уже  не  встретишь их  во  всем  городе,  -  были покрашены
веселенькой голубой краской;  крошечную веранду оплетали вьющиеся растения -
горошек, вьюнок, плющ.
     Цветы  были  страстью  Любанской.   Фикусы,  рододендроны  загромождали
комнатки. Виталий то и дело наталкивался на них.
     Виталий не  умел скучать.  Невольное заключение свое он использовал для
того, чтобы подзаняться. Имущества у него было немного, но большую часть его
составляли книги. Целые дни проводил он теперь в маленькой комнатке, которую
отвела ему Устинья Петровна.
     - Что  это,  батюшка,  тебя не  видно и  не  слышно?  -  спрашивала его
Любанская,  заглядывая в комнату.  - Все читаешь? Смотри-ка зачитаешься... У
нас один баталер так - все читал, читал, а потом в воду и кинулся.
     - Ну я не кинусь! - смеялся Виталий.
     - То-то,   что  не  кинешься,  сама  знаю...  А  все  равно  -  все  не
перечитаешь. Шел бы со мной, старухой, поговорил, что ли...
     Зная,  как уважает и  слушается черноглазого паренька ее сын,  старушка
благоволила к Виталию. Догадывалась ли она о той роли, какую в жизни ее сына
играл Бонивур,  последнему было непонятно.  Устинья Петровна не  задавала ни
сыну,   ни  постояльцу  никаких  вопросов.  Было  ли  ее  поведение  простой
осторожностью или  за  этим  стояло  раз  навсегда  принятое  решение  -  не
вмешиваться в жизнь молодых,  никто не знал. Однако часть своей любви к сыну
она перенесла и на Виталия. Старалась по-своему развлечь его, если замечала,
что у постояльца было дурное настроение.  Нелюбопытная,  когда дело касалось
Бонивура или сына,  она,  как все старушки, проявляла крайнее любопытство во
всем  остальном.  Обычно  приносила  с  базара  ворох  новостей,  и  Виталий
подшучивал,  что Устинья Петровна на  базар ходила не  за  покупками,  а  за
бесплатными новостями. Старушка степенно оправдывалась:
     - Ну и что?  Ну и послушаю...  Уши не завянут. А иной раз так интересно
рассказывают, что и не придумаешь.
     - Так ведь вздор говорят-то.
     - Ну уж, и вздор! Это как смотреть... А то и не вздор.
     Виталий смеялся:
     - Что холера в виде червяка ползает по улицам?
     - И ползает, батюшка.
     - Что по  городу святая молитва ходит,  в  пещере найденная?  И  кто ее
получит,  должен семь  раз  переписать да  дальше пустить -  и  тогда  война
кончится и все хорошо будет?
     Устинья Петровна обидчиво поджимала губы.
     - Ну,  ты  как  хочешь,  верь или нет!  А  молитва эта силу имеет.  Как
перепишешь ее семь раз, так мысли в такой порядок придут, что кажется...
     Виталий хохотал.
     - Так вы, Устинья Петровна, переписывали?
     - Ну и переписывала... А тебе что?
     - Пришли мысли в порядок?
     - А то как же?  Конечно, пришли! Ты вот смеешься надо мной, старухой, а
у самого ума-то не хватает, чтобы меня уважить да помолчать...
     - Да я молчу уж, мама! - говорил примирительно Виталий.
     Стоило ему назвать Устинью Петровну мамой, ссора мгновенно утихала.
     Однажды  Устинья  Петровна вернулась с  базара  поздно.  С  корзинкой в
руках, не раздеваясь, она прошла в комнату Виталия. Присела на стул.
     - Все сидишь?
     - А что?
     - Послушай меня, что скажу...
     Она подсела поближе. Доверительно, вполголоса, сказала:
     - Витенька!  Говорят, на Русском Острове подпольщиков арестовали. А? Ты
не слыхал?
     Виталий встревоженно посмотрел на Устинью Петровну.
     "Неужели новые аресты?" -  пронеслось у него в голове.  И тотчас же ему
представились  Борис   Любанский  и   Козлов,   которым  опасность  угрожала
ежечасно...  Устинья Петровна,  заметив,  как изменился в лице ее постоялец,
поспешно добавила:
     - Говорят, отбили этих арестованных в городе...
     У Виталия отлегло от сердца, он сообразил, что речь идет об Ильченко.
     - Говорят, в газете про это напечатано! - сказала Устинья Петровна.
     - А вы не принесли газету, мама?
     - Нет. Наших-то нету, все раскупили. Только "Владиво-Ниппо" осталась.
     - Надо бы взять, Устинья Петровна!
     - Стара я,  батюшка мой, японскую газету читать. Ты ведь знаешь, мой-то
служил старшим механиком на "Рюрике",  смерть от японцев принял. Я с тех пор
у японцев и покупать-то ничего не покупаю.
     Что же  все-таки было известно белым об этой истории?  Если напечатали,
значит,  делу дан ход. Виталий принялся одеваться. Нахлобучил кепку, накинул
на плечи пиджак. Устинья Петровна встала на пути.
     - Куда ты, Витенька? Может, не выходить бы тебе, а?
     В ее голосе слышалось беспокойство. Как видно, Устинья Петровна кое-что
понимала в жизни. Виталий спокойно сказал:
     - Надоело сидеть, пройдусь!

     Бежали,   перезваниваясь,   трамваи.  Стайки  воробьев  то  прыгали  по
мостовой, то взметывались на провода. Разношерстная публика сплошным потоком
текла по улице.  Беспрестанно козыряя,  шли многочисленные военные. Блестели
погоны на  плечах,  слышался звон  шпор,  женский смех,  обрывки разговоров.
Виталию не хотелось далеко отходить от дома. Но, будто назло, вблизи не было
ни  одного газетчика.  Их  крики слышались возле сада  Невельского.  Виталий
пошел  туда.  В  сквере подле  высокого обелиска,  увенчанного глобусом,  на
котором распластался орел,  гордо и хищно глядя на море,  было людно. Дамы и
няньки с  детскими колясками прохаживались вдоль  насыпных дорожек.  Пожилые
мужчины сидели на скамейках. Виталий услышал:
     - А  вот  газета!   Что  ни  пишет  -   все  читают!   "Ниппо-Владиво"!
"Владиво-Ниппо!"   Дерзкое  ограбление  миллионера  Радомышельского...   Все
новости дня! Большевистская дерзость! Неслыханное преступление! Неслыханное!
     - Поди сюда! - окликнул Виталий газетчика.
     Вихрастый   веснушчатый  мальчуган  в   американских  краснокрестовских
башмаках и вельветовой японской куртке подскочил к нему.
     Виталий  поспешно просмотрел газету.  На  последней странице он  увидел
заголовок:  "В  России  никогда  не  будет  порядка!"  И  дальше:  "Дерзкое,
неслыханное нападение большевиков на конвой".
     Японский  журналист  описывал,   как  на  конвой,  сопровождавший  двух
большевиков,  арестованных на Русском Острове,  напали сообщники и  силой их
освободили.
     Статья  была  явно  инспирирована  контрразведкой...  Виталий  медленно
сложил газету.
     В этот момент кто-то сзади закрыл ему глаза.
     Виталий инстинктивно нырнул  вниз  и  в  сторону.  Однако знакомый смех
заставил его выпрямиться и обернуться.
     Перед ним,  залитая солнечным светом, стояла Нина. Она была без платка.
Пышные волосы,  которые она тщательно пыталась обуздать шпильками,  свели на
нет  все  ее  ухищрения и,  развеваясь от  легкого морского ветра,  окружали
ореолом ее лицо, сияющее радостью встречи.
     - Ты с ума сошла,  Нина!  - сказал возмущенно Виталий. И тихо: - Днем -
по городу? В сквере гуляешь? Да ты что, маленькая?
     Нина  (взбалмошная девчонка прежних лет  на  минуту  проснулась в  ней)
показала Виталию язык.
     - Да... маленькая! А ты - старик. Или не рад?
     Она так радовалась неожиданной встрече,  что все,  о  чем Виталий хотел
сказать ей,  -  что недопустимо рисковать собой, показываясь на улицах, пока
еще не улеглось волнение, вызванное их дерзостью, что шпики наводняют город,
- все вылетело у  него из головы.  И он не мог не признаться,  что и он тоже
рад.
     - Я ехала на вокзал,  вижу - ты торчишь посреди сквера, как столб! Тоже
конспиратор!  -  ввернула Нина колкость,  не  желая,  по  своей привычке,  у
кого-нибудь,  даже у  Виталия,  оставаться в долгу.  -  До поезда еще час...
думаю, успею, - и с трамвая сюда...
     - Как же ты меня узнала?
     - А ты бы не узнал меня, Витенька? - прищурилась Нина.
     Виталий должен был сознаться, что и он узнал бы Нину.
     - Проводишь меня на вокзал, Витенька? - спросила девушка.
     "Безумие!"  -  мысленно  возмутился  Виталий,  но  утвердительно кивнул
головой,  и  они пошли по Светланской.  Виталий взял Нину под руку и ощутил,
нечаянно прижавшись к ней,  как стучит сердце девушки.  "Кажется, я обнял бы
ее сейчас!" - подумал он, впервые в жизни ощутив такое желание.
     Нине передалось настроение юноши,  и она тоже притихла.  Так шли они по
городу. В этот момент для них перестали существовать все опасности.
     Время от времени они взглядывали друг на друга,  и  беспричинная улыбка
всплывала на их лицах.


        "4"

     Путь до вокзала показался им коротким.
     Когда здание вокзала,  похожее на боярский терем,  с огромным двуглавым
орлом из полосового железа на коньке,  оказалось перед молодыми людьми, Нина
недоуменно подняла брови.
     - Как  быстро  мы  пришли,   Виталий!   -   и   легонько  вздохнула  от
переполнявших ее чувств. Виталий в ответ пожал ее руку.
     До отхода поезда оставалось полчаса.
     Зал первого класса был полон. Ждали прибытия маньчжурского поезда.
     Виталий и  Нина оставались на марше лестницы,  ведущей к перрону.  Нина
облокотилась на перила. Мимолетная тень легла на ее лицо.
     - Вот и уезжаю я...
     - Это ненадолго, Нина.
     - Как сказать!..
     Увидятся ли они?  Скоро ли увидятся?  Оба задавали себе этот вопрос, но
ответить  на  него  не  могли  -  слишком  неясно  было  все  впереди.  Нина
настороженно огляделась по сторонам. Виталий вопросительно взглянул на нее.
     - Я пугливая стала,  -  сказала Нина.  -  В Поспелове в подвале сидела,
думала,  думала... И ты из головы не выходишь. И Семена жалко. Ведь он из-за
меня попал...
     - Ну, не из-за тебя, положим... Случай вышел такой.
     - И  тебя  жалко  было  больше  не  увидеть...  Забудусь  -  снова  все
мерещится,  что этот Григорьев ко мне лезет, а в руках у него какая-то не то
веревка, не то змея. Накинет ее на меня, а она, понимаешь, сама затягивается
на шее петлей. Холодная, скользкая. - Нина вздрогнула. - Очнусь, себя руками
пощупаю:  живая еще,  -  а надолго ли?  Не хотелось умирать... Я ведь, Витя,
ничего в жизни еще не видела...  Все одна да одна.  Теперь вот Сему на Сучан
отправила и даже проститься не успела... Может, и не увижу его больше...
     - Увидишь...
     - Увижу ли? - тоскливо сказала Нина.
     Она  полузакрыла глаза,  и  Виталий  увидел,  как  пульсирует на  виске
девушки тоненькая голубая жилка, которой раньше не было заметно.
     - Ты сильно похудела, Нина!
     Девушка овладела собой. Уже задорно она посмотрела на спутника.
     - Значит, я не нравлюсь тебе больше?
     - Да нет, я не в этом смысле, Нина... Ты хорошая, честное слово!
     Милая,  простая,  сероглазая...  Сердце  юноши  сжалось.  Он  порывисто
схватил руку девушки.
     - Ты хорошая.
     Виталия перестали смущать взгляды пассажиров.  Он придвинулся к  Нине и
не мог отпустить ее руку. Нина тихо спросила:
     - Скажи, Виталя... Ты... кого-нибудь любил?
     Так же тихо юноша ответил:
     - Нет, Нина... никого не любил.
     И они опять замолчали. Слова казались лишними.
     ...Резкий звук колокола вывел их из забытья. Виталий встрепенулся:
     - Ты опоздаешь, Нина... Нинуся!
     Он  еще не умел говорить ласковых слов и  смутился.  Нина посмотрела на
него.
     - Мне так много надо сказать тебе, Витенька!
     - И мне, Нина!
     - Поезд уйдет.
     - Да, надо идти... - со вздохом произнес Виталий. Он невольно потянулся
к Нине.
     Но выражение ее лица внезапно изменилось. С тревогой она шепнула:
     - Сейчас же вниз, быстро!.. И выбирайся с вокзала.
     Из дверей зала первого класса на Нину смотрели двое - казак и офицер. В
казаке Виталий узнал рябого.  Казак что-то объяснял офицеру. Губы его быстро
шевелились. Офицер нахмурился и поманил пальцем кого-то из сидевших в зале.
     Виталий и Нина бросились вниз, на перрон.
     Дверь зала распахнулась...


        "5"

     Они  пролетели  лестницу.  В  этот  момент  раздался  свисток  главного
кондуктора. Виталий посмотрел вверх, в лестничный пролет. Оттуда несся топот
ног и звяканье шпор. Значит, погоня... Плохо!
     Контролер,  позевывая,  стоял у  двери.  Нина и Виталий промчались мимо
него.
     - Предъявите билеты! - крикнул контролер.
     Виталий  захлопнул тяжелую дверь  и  дважды  повернул ключ,  торчащий в
замке.
     Поезд тронулся.
     - Быстро,  Нина,  садись!  В Раздольном спрыгнешь перед семафором, а то
линию предупредят! На станции схватят сразу...
     Они не успели попрощаться. На ходу Нина вскочила на подножку вагона.
     - В вагон! В вагон! - махнул ей рукой Виталий.
     Нина захлопнула за собой дверь. Прижалась к стеклу бледным лицом, чтобы
еще раз взглянуть на Виталия.  Поезд качнулся на повороте.  Виталий исчез из
виду.
     Со  звоном  разлетелось стекло  вокзальной  двери,  разбитое  прикладом
Иванцова.  Виталий заметался по перрону меж немногих провожающих.  Контролер
высунулся в разбитое окно и вынимал ключ, оставленный в пробое. Потом на его
месте  показался рябой.  Он  рысьими  глазами  вцепился в  Виталия и  поднял
винтовку.   Негромко  хлопнул  выстрел.  Легкий  дымок  растаял  тотчас  же.
Пассажиры шарахнулись под защиту стен.
     Виталий бросился к виадуку. "Надо бежать в порт! Там не найдут".
     Окованные железом мелкие неудобные ступени подъема на  виадук грохотали
на весь вокзал.
     Пронзительный свисток резанул ему уши.
     - Держите-е-е! Хватай его! - на разные голоса кричали с перрона.
     Крик  снизу  привлек внимание работавших в  багажном отделении.  Оттуда
высыпали люди.  Какой-то  военный побежал навстречу,  на  ходу вытаскивая из
кобуры револьвер. Виталий выскочил на виадук. Что есть силы ударил военного.
Тот покатился по  дощатому настилу.  Кто-то  из  рабочих багажного отделения
крикнул:
     - Эй, парень! Сыпь сюда! Живо!
     Виталий на  мгновение заколебался.  Но бежать через багажное отделение,
чтобы оказаться на площади перед вокзалом,  было безумием.  Он кинулся через
виадук, к порту.
     Снизу,  из  порта,  где возле вагонов с  углем возились грузчики,  было
видно,  как  убегал  Виталий.  На  виадуке  показались  его  преследователи.
Грузчики поняли,  какой беглец был перед ними.  Побросав работу, они следили
за  происходившим.  Один  из  них,  наставив ладони рупором,  изо  всей силы
крикнул:
     - Эй, ты! Давай сюда! Через верх... На уголь! Сыпь!
     Виталий, бросив взгляд на спуск с виадука, который выводил его в глухой
переулок между  двумя  заборами,  ограждавшими территорию вокзала  и  порта,
мгновенно оценил обстановку.  Добежав до конца виадука,  он перемахнул через
перила.  По  рельсовому  переплету  спустился  до  половины.  Потом,  сильно
оттолкнувшись,  перепрыгнул через  забор,  отделявший  территорию  порта  от
дороги, и упал на гору угля за забором.
     - Под вагонами, под вагонами давай! - крикнул тот же рабочий.
     Виталий съехал вниз и кинулся под вагоны, стоявшие на портовой ветке.
     С виадука загремели выстрелы. Кто-то перелезал через перила. Остальные,
грохоча сапогами,  спускались по лестнице,  чтобы поспеть к  воротам порта и
там перехватить Виталия.


                           Глава четвертая

        "НЕЗНАКОМЫЕ ТОВАРИЩИ"


        "1"

     Виталий добрался до  центральной части  порта  и  направился к  выходу.
Однако наметанный глаз его сразу уловил что-то угрожающее в обычной портовой
сумятице.  У  выхода сгрудилась толпа.  Ворота были закрыты.  Выйти в  город
можно было  только через маленькую служебную калитку.  Но  у  калитки стояли
японские жандармы и несколько контрразведчиков.  Китайская улица от порта до
Светланской  была   оцеплена  солдатами  комендантского  патруля.   Уфимские
стрелки,  протянувшись неровной цепочкой от ворот до причалов, отрезали одну
часть порта от другой.
     Была  ли  это  обычная проверка документов,  какие часто устраивались в
порту,  когда  приходили пароходы с  побережья,  или  преследователи Виталия
оказались расторопнее,  чем можно было предположить, - не оставалось времени
думать.
     Виталий  подошел  к   причалу  пароходства  Кайзерлинга,   на   котором
заканчивал погрузку "Алеут".  Из-за "Алеута" нельзя было рассмотреть, что за
пароход стоял  рядом  с  ним:  косые  форштевни,  сильно  наклоненные мачты,
скошенные,  низкие трубы, бушприт, вынесенный вперед, узкий корпус - все три
китобойца Кайзерлинга были похожи друг на друга, как близнецы... Ах, если бы
это был "Тунгус"!  У кочегаров можно было скрыться,  спрятаться на несколько
часов!..  Миновав  "Алеут",  Виталий  смог  прочесть название второго судна:
"Коряк"... Черт возьми, не везет ему сегодня!
     В  этот  момент он  увидел неподалеку от  "Коряка" маленькую шампуньку.
Молодой китаец,  опираясь одной ногой на  борт,  быстро двигал своим длинным
веслом "юли-юли" и ходко гнал лодку к причалу.
     Виталий спустился на  кранечную* обшивку причала,  чтобы не  торчать на
глазах у  портовых,  и  негромко окликнул китайца.  Тот  оглянулся.  Виталий
махнул ему рукой: "Давай сюда!" Китаец перестал грести и крикнул:
     ______________
     *  От  "кранцы" -  деревянное или  плетенное из  каната приспособление,
предохраняющее борт судна от резких ударов при отшвартовке.

     - Тебе чего, шампунька надо?
     Виталий молча кивнул головой.
     Китаец опять крикнул:
     - Тебе другой места ходи надо,  тама ступеньки есть.  Тут  голова ломай
могу!
     Виталий молча требовательно показал рукой: "Здесь".
     Китаец подвел свою валкую лодку к причалу,  под самый приплеск.  Кранцы
оказались у  него над  головой.  Было довольно высоко для  посадки.  Желание
заработать боролось в  нем  с  боязнью повредить свою утлую лодчонку.  Он  с
сомнением глядел на  Виталия -  не  хочет ли тот подшутить:  кто же с  такой
высоты  будет  прыгать  в  лодку,  -  и  придерживался вытянутыми руками  за
опалубку причала.
     - Как тебе садись буду?
     Вместо ответа Виталий скользнул вниз, повис на руках и легко спрыгнул в
шампуньку. Как ни легок был его прыжок, лодчонка закачалась, черпнула бортом
воды -  во все стороны побежала черная волна - и пошла вперед, прямо к борту
"Коряка",  под струю пара,  который сифонил из какой-то трубки.  Китаец едва
успел повернуть,  избежав удара, и повел лодку вдоль борта. Явно испуганный,
он был не рад неожиданному седоку и сердито сказал:
     - Ты моя лодка ломай,  я тогда чего делай буду?.. Тебе вода падай, низу
ходи, помирай есть - моя чего делай буду? Милиса моя забирай.
     Виталий поглядел на рассерженного лодочника.
     - Моя  помирай нету,  лодка ломай нету,  милиция ходи нету -  тебе чего
серчай?
     - Тебе куда надо? - вместо ответа спросил китаец.
     Куда же сейчас,  в самом деле?.. Виталий снял кепку, сунул ее в карман,
стащил с  себя пиджак,  выпустил рубаху из-под брюк и  подпоясался ремешком.
Китаец с любопытством глядел на не