охраной работать не буду... Я не я, а не буду!
     Бронецех готов был принять вызов. К такому выводу пришел Виталий.
     Перед  концом работы Антоний Иванович подошел к  Виталию.  Вытирая руки
ветошью, он пристально посмотрел на юношу.
     - Ну, как тебе наши ребята понравились? - спросил он.
     - Ребята боевые! - ответил Виталий.
     - Боевые-то боевые, да только им рука нужна. Алешка Пужняк - все сам бы
да сам...  Организации настоящей нету: боится довериться людям, комсомольцев
у нас мало. А помощь их потребуется!
     - Значит, надо поторопиться? - посмотрел Виталий на мастера.
     - Да! - коротко ответил он. Помолчав, он вполголоса сказал: - Партийный
комитет постановил начать  забастовку.  Надо  от  молодежи выделить людей  в
стачком. Понял?
     - Как не понять! - отозвался Виталий.
     - Связь будешь держать со мной.
     Сутулясь,  засовывая  ветошь  в  карман  замасленной  кожанки,  Антоний
Иванович ушел.
     Виталий поманил к себе Алешу.
     - Поговори с ребятами,  которые покрепче.  Соберемся,  кое-что обсудим.
Дело есть.


        "9"

     Вечером в вагон Алеши собралось двенадцать человек.
     Они приходили поодиночке, стараясь не шуметь. Втихомолку рассаживались.
Закурили,  вагон наполнился сизым дымом.  И  раньше у  Алеши собирались,  но
никогда не  было столько народу.  Таня засуетилась.  Предвидя что-то из ряда
вон  выходящее,  что-то  серьезное,  она  усаживала приходивших,  блестящими
глазами озирая их, и не могла дождаться, когда люди начнут говорить о деле.
     Однако, когда все собрались, Алеша сказал ей многозначительно:
     - Таньча! Ты того...
     Таня вспыхнула.  Потихоньку,  но  злым голосом,  в  котором послышались
слезы, она огрызнулась на брата:
     - Ага! Как дело начинается - Таню за дверь?
     Виталий заметил это и поспешно сказал:
     - Таня!  Нам тут о своих делах говорить надо. Я попрошу вас: последите,
чтобы кто-нибудь не подслушал...  Кто будет близко подходить,  вы потихоньку
постучите в стенку.
     Таня торжествующе посмотрела на Алешу.
     - Товарищ Антонов! - сказала она. - Я с гитарой сяду. Ладно? - И, видя,
что  Алеша состроил гримасу,  добавила:  -  буду играть,  если кто подойдет.
Хорошо?
     Виталий согласился. Таня скрылась за дверью.
     Собрание открыл Антоний Иванович.  Он  представил посланца "дяди Коли".
Виталий  коротко  рассказал о  том,  какое  значение имела  работа,  которую
выполняли  в  цехе.  С  тревогой  он  заметил,  что  его  слушают  не  очень
внимательно. Федя Соколов сдержал зевок.
     - Тебе скучно? Неинтересно? - прервал свою речь Виталий.
     Федя смущенно кашлянул.
     - Да нет,  товарищ Антонов,  я не потому...  Вот ты агитируешь нас -  а
первореченских  разве  агитировать  надо?   Ты   дорогу  покажь,   а   мы-то
настропаленные...  Нас  тут  япошки да  семеновские так за  советскую власть
сагитировали, что лучше и не надо! Руки чешутся...
     - Тише,  Федя!  - остановил его мастер. - Дела просишь, а дисциплину не
соблюдаешь.
     Виталий объяснил, что сейчас требуется от рабочих бронецеха.
     - Понятно!  -  отозвался один  из  сидящих.  -  Будем волынку тереть!..
По-итальянски.
     - Да!  -  подтвердил мастер.  - Пока саботаж. Итальянская забастовка. А
как только подготовим все,  соберем страховые, с запасами устроимся, тогда и
настоящую объявим!
     Антоний Иванович молодо блеснул глазами.  Он подкрутил усы, молодцевато
выпрямился и с довольным видом сказал:
     - Тряхнем стариной! В девятнадцатом месяц бастовали. Вот это было дело!
Туго было,  правда...  Под конец особенно, когда все финансы издержали. Бабы
уже  и  твердости  лишились.   Детным  совсем  худо  пришлось.  Если  бы  не
эгершельдские грузчики,  не знаю, как дотянули бы! Провизией нас поддержали,
деньгами.  А потом КВЖД забастовала,  Владивосток,  и начали всеобщую. То-то
забегали  наши  ироды!  Все  требования удовлетворили:  жалованье  повысили,
стукачей да живодеров поперли, союз разрешили.
     Бетонщик Квашнин с замешательством посмотрел на Виталия и на мастера.
     - Ну,  а  с  нами как?  -  поднял он  недоуменно плечи.  -  Как  же  мы
итальянить  будем?  Это  слесарям  легко:  суетятся,  стучат,  подтачивают -
видимость есть.  А у нас ведь форма,  замес;  сколько ни мешай бетон, класть
все же надо? Как быть?
     Виталий  не  мог  ничего  ответить Квашнину.  Но  его  выручил  мастер.
Хитровато прищурившись, он подмигнул Квашнину.
     - Как быть,  говоришь!  Да вы,  бетонщики,  настряпать можете еще лучше
нас!  Вы песочку в  цемент,  песочку...  Вот и  видимость будет,  и  дела не
будет...
     - Да-к  ведь бетон-то хрупкий будет от песочку?  -  непонимающе сморщил
лоб Квашнин.
     Антоний Иванович ухмыльнулся.
     - Голова!..  Ума палата,  а понять не может.  Ты так подсыпай, чтобы от
пальца не рассыпалось,  чтобы с  территории выпустить...  Понимаешь?  А коли
камера потом от  тряски осядет али  от  снаряда вдрызг полетит так это -  от
бога!
     Квашнин одобрительно хмыкнул.
     - Да-а!  Эт-то конечно...  Замес-то в  три пятых сделать,  а  то в пять
седьмых!..  Ловко!  По натуре он оказывать бетоном будет, а по сути - труха.
Благо, что на крепость испытания не делают... Д-да! Это можно! - повторил он
опять и восхищенно ткнул Антония Ивановича под ребро.  - Ах ты, старый хрыч!
Хитер!.. Хитер!
     В забастовочный комитет выделили троих:  Квашнина от бетонщиков,  Алешу
Пужняка и Виталия. Бонивур взялся подготовить выпуск листовок. Без поддержки
всего депо один бронецех не мог бастовать:  объявив локаут, заменив рабочих,
белые не дали бы сорвать ремонт бронецеха.


        "10"

     Таня меланхолически перебирала струны.
     Ей очень хотелось, чтобы произошло какое-нибудь необыкновенное событие,
в  котором она доказала бы,  что способна на многое,  что она не хуже брата.
Однако никто не показывался в  тупике.  Неясный шум,  доносившийся из других
вагонов,  понемногу стихал: было уже поздно. Луна, серебристо-бледным пятном
видневшаяся в небе, источала призрачный свет. Тихо рокотали струны, и ничего
необыкновенного не происходило. Во все глаза девушка смотрела вдоль вагонов.
Воображение рисовало ей  притаившихся врагов.  То казалось,  какие-то фигуры
крадутся,  скрываясь в тени вагонов,  то чудилось Тане,  кто-то ползет между
рельсов.
     Совещание  затянулось.   Лихорадочная  дрожь  проняла  Таню.  Нервы  ее
расходились.
     Но  вот и  впрямь что-то мелькнуло под вагоном напротив,  какая-то тень
показалась там.  Таня изо всей силы взяла аккорд. Струны жалобно взвизгнули.
От этого звука вздрогнула и  сама девушка.  Глухие голоса в квартире Пужняка
смолкли.  В  ту  же  секунду  кошачье  мяуканье понеслось из-под  вагона,  к
которому со страхом присматривалась Таня.
     - Бр-рысь ты, подлая! - с сердцем крикнула девушка.
     В этот момент скрипнула дверь.
     - Ну, как дела, Таньча? - спросил Алеша.
     Он вышел на улицу, постоял, разминаясь. За ним вышел и Виталий.
     - Ничего не произошло, часовой?
     Таня  покраснела до  корней волос.  Хорошо,  что  смущение ее  никто  в
сумерках не мог заметить.
     - Ничего,  товарищ Виталий!  -  едва справившись с волнением,  ответила
она.
     Алеша пошутил:
     - А я думал, ты с каким-нибудь ухажером давно смылась.
     - Смываются не эти, а вашего отца дети! - не осталась Таня в долгу.
     - А что за сигнал был?
     - Так...   Проходил  какой-то  мимо,   -   ответила  девушка  и   опять
обрадовалась, что в темноте не видно было, как она покраснела.
     Алеша постучал в стенку вагона.
     Один за другим вышли мужчины на улицу и стали расходиться по домам.
     Проветривая комнату,  в  которой  от  табачного дыма  было  сине,  Таня
тихонько обратилась к Бонивуру:
     - Товарищ Антонов!  А может,  мне какая работа найдется?  Я все сделаю.
Честное слово!
     Апрельский день 1918 года ожил в памяти Виталия.
     Лицо Лиды,  с  тревогой и  лаской глядевшей на Виталия,  тепло ее руки,
легшей на его плечо, тихий голос, говоривший, что о нем вспомнят, когда надо
будет,  вмиг  промелькнули в  голове Виталия,  и  радость первого поручения,
когда  маленькое дело  казалось большим и  самым  важным на  свете,  обожгла
сердце Виталия мучительным и сладким воспоминанием.
     Он проговорил:
     - Найдется, Таня!


                             Глава шестая

        "МЫШЕЛОВКА"


        "1"

     "Итальянская" началась.
     В  первый  день  контролеры управления военного коменданта не  заметили
ничего особенного.  Рабочие,  как всегда,  занимали свои места, не было даже
обычных  опозданий.  По-прежнему копошились с  занятым  видом  клепальщики у
железных  стенок  вагонов,  по-прежнему  оглушительный треск  молотков несся
отовсюду.
     На второй день контролер,  заменивший Кашкина,  почуял что-то неладное.
Он  прохаживался,  длинный,  хмурый,  истрепанный жизнью  человек,  которому
несносны  были  его  обязанности,  мало  чем  отличавшиеся  от  обязанностей
надзирателя в тюремной мастерской.  Никто не нуждался в его помощи:  раздача
инструмента,  заточка  его,  материалы  находились  в  распоряжении старшего
мастера  Антония  Ивановича.   Контролер  томился,   меряя  большими  шагами
площадку.  "Хоть бы обругали мерзавцы!  - думал он, глядя на работающих. - И
то человеком бы себя почувствовал.  А тут -  будто пустое место!" Контролеру
захотелось покурить. Он подошел к одному из рабочих:
     - Эй, земляк! Курева нету?
     - Вышло! - ответил тот.
     Контролер попросил у другого. Рабочий, не глядя на него, сказал:
     - Спичек нету.
     - А у меня есть! - Контролер обрадованно вытащил из кармана спички.
     Рабочий посмотрел на них.
     - Разве это спички? - сказал он и швырнул коробок в сторону.
     Контролер вытаращил глаза.
     - Ты что это, с ума сошел?
     - Ага! - коротко ответил рабочий.
     Со всех сторон на контролера смотрели насмешливые глаза.  Еще ничего не
понимая, он машинально поднял спички, отряхнул их и сунул в карман.
     Японский часовой вынул  сигаретку.  Контролер знаком попросил закурить.
Оба задымили.
     - Совет да любовь! - послышалось сбоку.
     Тотчас же еще кто-то добавил:
     - Снюхались.
     - Одного поля ягода!
     - Рыбак рыбака видит издалека!
     "Ах,  вот оно что!  - сообразил контролер. - Бойкот!" И холодная злость
поднялась в нем.
     Он продолжал ходить по своему участку. Остановился возле Алеши Пужняка.
И вдруг увидел, что Алеша мерно опускает молоток мимо заклепки.
     - Ослеп? - спросил он резко.
     Пужняк невозмутимо посмотрел на него.
     - Немного есть! - ответил он, продолжая делать по-своему.
     - Да ты разуй, глаза!
     - А зачем? На тебя, подлипалу, смотреть! - отозвался Алеша.
     - Ты видишь, куда колотишь?
     - Куда надо,  туда и колочу. Иди к чертовой бабушке! - беззлобно сказал
Алеша. - Уйди, покуда по тебе колотить не начал!
     Контролер отскочил от клепальщика.
     - Итальянишь?
     - Лучше итальянить, чем японить!
     Контролер заметался по своему участку. Он увидал, что урок с утра почти
не  подвигался,  несмотря на  внешнее впечатление усиленной работы.  Старший
контролер побежал в управление.

     ...Прогудел гудок на обед. Все принялись за еду. Холостяки извлекали из
кармана пакеты с  колбасой или рыбой и  хлебом и жевали всухомятку,  запивая
водой из бака. Возле семейных расположились жены или ребятишки, принесшие им
горячий обед.
     Таня принесла Алеше и  Виталию судок с  едой.  Они принялись за первое.
Ели,   похваливали.   Таня  стояла,   облокотившись  на   штабель  шпал,   с
удовольствием наблюдая за тем, как брат и Виталий хлебают щи. Солнце озаряло
ее  плотную,  статную фигуру,  широконькое лицо  с  чуть  вздернутым носом и
лукавыми глазами.
     - Такие щи ели? - спросила девушка, гордившаяся своим умением готовить.
     - Никогда!
     Алеша залюбовался сестрой и подтолкнул Виталия.
     - Ладная у меня сеструха? А, Виталий? Женись, закормит насмерть!
     - Алешка, не хулигань! - нахмурилась Таня.
     - Ей-богу, женился бы! - серьезно сказал Виталий.
     - Только курносых не любишь? - спросил Алеша.
     Таня вздернула голову. Виталий продолжал:
     - Зарок дал: пока белые в Приморье - не влюбляться...
     Чья-то  тень  легла  на  шпалу,  служившую  обеденным  столом.  Мужчины
оглянулись.
     Японский часовой, незаметно приблизившись, стоял возле них.
     - Что,  чучело,  щей захотел?  - спросил Алеша, набив рот. - Не дам, не
проси! Поезжай в Японию - мисо кушать!
     Японец восхищенно глядел на Таню.
     - Мусмэ... росскэ мусмэ, ероси!* - сказал он.
     ______________
     * Девушка... русская девушка, хороша! (японск.)

     Осклабился и,  протянув руку,  дотронулся до груди Тани. Та вскинула на
него яростный взгляд,  побледнела и,  схватив бутылку с горячим молоком, изо
всей силы,  наотмашь,  ударила солдата по  голове.  Он  пошатнулся.  Осколки
бутылки брызнули в разные стороны. Молоко залило одежду и лицо солдата.
     Тотчас же простоватое,  деревенское его лицо изобразило ярость и испуг.
Он хрипло крикнул что-то и  вскинул винтовку.  Но тут Алеша схватил лежавший
подле железный штырь и  хлестнул им  по  винтовке и  по  руке  солдата.  Тот
выпустил оружие и схватился за разбитую руку...
     Со всех сторон бежали рабочие...
     Алеша в ярости взметнул штырем еще раз. Виталий схватил его за руки.
     Их окружили.
     Появились откуда-то, видимо, приведенные старшим контролером, начальник
депо и Суэцугу. Контролеры навалились на Алешу. Таня бросилась на них крича:
     - Да вы что это?! На нас нападают, да нас же и хватать?
     Алеша свирепо выругался и вырвался из рук контролеров.  Тяжело дыша, он
сказал, глядя на солдата и никого не видя, кроме него:
     - Ах-х ты! Я тебе покажу "росскэ мусмэ", что и японских навек забудешь!
     Суэцугу кинулся к  солдату.  Тот,  морщась от  боли,  принялся говорить
что-то.
     - Что тут произошло? - спросил начальник депо.
     Ему рассказали.
     Суэцугу, выслушав солдата, закричал на Алешу:
     - Борсевико! Я вас арестовать!
     К  нему подлетели солдаты,  сбежавшиеся на шум.  Однако рабочие дружной
толпой встали перед Суэцугу, закрыв Алешу от солдат.
     - Пролита  кровь  японского  гражданина!  -  продолжал кричать  Суэцугу
теперь уже  на  начальника депо,  топая  ногами и  брызжа слюной.  Лицо  его
потемнело, белки глаз порозовели.
     Алеша сказал:
     - А вы сколько русской крови пролили?
     Виталий одернул его. Но Алеша, возбужденный, крикнул:
     - Чего с ним говорить?  Бросай работу, товарищи! Пока микадо не уберут,
бросай работу!
     Виталий поискал глазами Антония Ивановича и сделал ему знак. Тот быстро
подошел.
     - Что  будем  делать?   -  спросил  Виталий  мастера.  -  Случай  вроде
подходящий.
     - Можно  выдвинуть частное требование -  удалить японцев из  бронецеха.
Они тут как бельмо на глазу! А дальше видно будет, - сказал мастер.
     Предложение Алеши встретило поддержку. Некоторые рабочие закричали:
     - Бросай работу!
     Антоний Иванович подошел к начальнику депо и сказал твердо:
     - Если японцев не уберут, работу бросим!
     Начальник депо растерянно посмотрел на него.
     - Я доложу коменданту о вашем требовании.
     Толпа сгрудилась.  Солдат затерли,  не давая им протиснуться к Суэцугу.
Пустить в  ход  оружие  японцы  не  решались.  Сжатые со  всех  сторон,  они
беспокойно оглядывались на русских,  потели,  судорожно сжимали винтовки, но
присмирели.  Суэцугу,  видя  со  всех сторон насупленные лица и  решительное
настроение рабочих,  неожиданно изменил политику. Метнув несколько тревожных
взглядов вокруг,  -  а пределы видимости для него необычайно сузились, а так
как  толпа почти вплотную прижала всех,  кто  находился внутри круга,  -  он
неожиданно закричал на солдата.  Тот вытянулся. Суэцугу, раздражаясь, кричал
все пронзительнее.  Солдат боязливо мигал. Накричавшись вволю, Суэцугу вдруг
по-русски сказал:
     - Болван!  Как ты  смел трогать девушку?  -  и  неловко из-за  тесноты,
размахнувшись своей  маленькой ручкой,  влепил  солдату пощечину.  Потом,  с
левой руки,  ударил еще раз.  -  Пень глупый,  а не солдат! - сказал Суэцугу
презрительно и  обернулся к  железнодорожникам,  ища сочувствия и  одобрения
своим действиям.
     Однако Квашнин из-за плеч других басовито сказал:
     Эка, наловчился! Тебя бы так-то!..

     К  удивлению всего цеха,  японская охрана была снята в  тот  же  день к
концу работы.
     Виталий встревоженно подумал: что это значит?
     Ответ мог быть один:  и японцы, и белые крайне заинтересованы в срочном
выпуске бронепоездов.  Значит,  события были не за горами. Следовало сделать
все, чтобы обеспечить забастовку всего узла.
     - Ну, работа будет! - сказал он Алеше и Тане вечером.
     - Все  что  угодно давай  -  сделаю!  -  ответила Таня  весело,  как-то
невольно назвав Виталия на "ты".


        "2"

     Суэцугу   ничего   не   предпринял   для   преследования   Алеши.    Но
предосторожности ради  Виталий и  Алеша несколько дней не  спали дома.  Таня
оставалась в вагоне одна, чтобы проверить, не следят ли за квартирой. Однако
не заметила ничего подозрительного.
     Вернувшись в  вагон,  Виталий приспособил зеркало Тани под  стеклограф,
чтобы печатать листовки.
     Пужняка он предупредил:
     - Алексей!   Следи  за  собой.  Не  выкинь  опять  чего-нибудь.  У  нас
поставлено на карту многое...  Я понимаю,  что ты был возмущен... Я и сам за
Таню готов глотку перервать! Но зачем ты кричал "бросай работу"? Нам не один
день бастовать, а месяц-полтора! Без подготовки можно провалить... Анархия в
нашем деле ни к чему! Есть постановление - выполняй.
     - Очень уж меня взорвало!  -  оправдывался Пужняк.  -  Ну да...  обещаю
держать себя аккуратно...
     Виталию приходилось часто отлучаться из цеха: он должен был встречаться
с  путейцами,  с  тяговиками.  "Дядя  Коля",  подпольный областком придавали
большое  значение  этой  забастовке,   и  теперь  Виталий  видел,   с  какой
тщательностью она готовилась,  какой размах приобретала. В забастовке должны
были  участвовать железнодорожники всего узла.  Создавались страховые кассы,
готовились запасы  из  добровольных взносов  рабочих.  Партийная организация
города внесла свою долю.  Путейцы и портовики Эгершельда, по примеру прошлых
лет, тоже не остались в стороне. Когда разбился на Аскольде буксир с мукой и
сахаром, шедший в Минную бухту, грузчики Эгершельда произвели ночную вылазку
в  море и сняли буксир.  Они доставили его в город,  сохранив в тайне работу
экспедиции, и переправили первореченцам свои трофеи.
     Это  был  бой,  который большевики давали  белым  и  который надо  было
выиграть!
     Старший  мастер  "не   замечал"  частых  отлучек  Виталия.   Работу  же
комсомольца  охотно  выполнял  любой,  кому  Антоний  Иванович,  подмигивая,
говорил:
     - Подмени-ка, слышь, Антонова!


        "3"

     Через  связного "дядя  Коля"  передал,  что  надо  усилить  обеспечение
первореченцев продовольствием,  чтобы к  началу забастовки создать резервные
запасы муки,  крупы,  сала.  Большую помощь в  этом  могли  оказать грузчики
Эгершельда.  Они должны были экспроприировать продукты из армейских складов.
Каждый участник этой экспроприации знал только двух человек -  того, от кого
принимал грузы, и того, кому передавал их, да и то только в лицо, по кличке,
по условному паролю.  Предосторожности эти были необходимы:  слишком многими
жизнями рисковала тут  партийная организация.  Виталию поручили предупредить
грузчика  Стороженко,  артель  которого  работала  на  перевалке  грузов  из
пакгаузов в вагоны,  о том,  что надо быть осторожнее: последняя партия была
так велика,  что неосторожность могла привести к  провалу всего предприятия.
"Не зарывайтесь!" - предупреждал "дядя Коля".

     Виталий слез с дачного поезда на первом переезде.
     Он тихонь