Вы
здоровы и -- на ногах?
     -- Черт возьми! -- с нешуточной обидой воскликнул гасконец. -- А вы что
же, рады были  бы  видеть меня мертвым или больным? Да  что  с  вами  такое,
дружище?
     Лорме медленно произнес, переводя взгляд с одного на другого:
     --  Примерно  час назад  к  дому  миледи  Кларик  подъехала  карета,  и
вбежавший  в  дом человек передал  хозяйке записку  от  вас. Вы писали,  что
сегодня утром ранены на дуэли, и состояние ваше столь  безнадежно, что вы не
рассчитываете  дожить до вечера, и потому  просите  ее немедленно  приехать,
чтобы  попрощаться...  Записка и  сейчас  лежит в  доме,  она написана вашим
почерком, сударь...
     -- И она... -- прошептал д'Артаньян и замолчал, боясь закончить фразу.
     -- И она уехала  с  этим  человеком, -- безжалостно продолжал Лорме. --
Это  произошло,  когда  меня  не было  в  особняке, --  уж  я бы  непременно
отправился вместе с ней, несмотря на то, что узнал ваш почерк.  Уж простите,
но я на этом свете  верю  только богу и хозяйке, а более никому.  Но меня не
было... Быть может, на это и рассчитывали. -- Он повторил убитым голосом: --
Я никому не верю, и уж, конечно, не стал бы верить этому самому Бонасье...
     -- Бонасье? -- вскричал д'Артаньян. -- При чем тут Бонасье?
     --  Слуги  рассказали, что  этот человек назвался  господином  Бонасье,
вашим квартирным хозяином с улицы Могильщиков.  Невысокого роста, пожилой, с
проседью, в коричневом камзоле...
     -- Да, это он! -- воскликнул д'Артаньян. -- Но я же не  живу у  него...
Больше не живу...
     --  Теперь  и  я это знаю, сударь. Но никто ведь  этого  не знал, вы не
говорили...
     -- Я не успел ей рассказать... -- покаянно пробормотал д'Артаньян.
     Он действительно не успел -- еще и  потому, что пришлось бы рассказать,
при каких  обстоятельствах  пришлось столь неожиданно покинуть  дом на улице
Могильщиков.  Д'Артаньян  решил  как-нибудь  попозже,  при  удобном  случае,
совершенно мимоходом упомянуть, что давно уже переехал на улицу Феру...
     --  Но если она не  знала, что я сюда переехал, как она  могла прислать
сюда вино?!  -- вскричал он. -- Что бы мне подумать об этом раньше,  бедняга
Нуармон  остался бы  жив... -- И  тут он  опомнился. -- Господи, что  же  мы
стоим? Нужно немедленно  что-то  делать... Я же не  писал  никакого  письма,
какая, к черту, дуэль... Его высокопреосвященство...
     -- Если вы запамятовали,  монсеньер нынче утром выехал в Ла- Рошель, --
сурово сказал де Вард. -- Ах, как удачно наш неведомый враг выбрал момент...
Вы умерли бы от яда, а ее тем временем похитили...
     -- Похитили? -- повторил за ним д'Артаньян. -- Но...
     -- Вы все еще полагаете, что речь идет о невинном розыгрыше?
     -- Нет, конечно же, нет... Боже мой, что делать?
     -- Давайте подумаем,  -- протянул  де Вард. -- Монсеньера нет в Париже,
даже  если  мы  немедленно  пошлем  к  нему  гонца,  пройдет  слишком  много
времени... Капитан де Кавуа уехал  с кардиналом, и отец Жозеф тоже, и Анж...
Никого, кто  обладал  бы  правом  отдавать приказы h  приводить  в  движение
гвардейцев, полицейских и агентов... Рошфор! Если он еще не отправился вслед
за монсеньером, как собирался, мы спасены! Я скачу к Рошфору!
     --  А я  возьму за глотку  эту  каналью Бонасье,  -- сказал  д'Артаньян
решительно, пытаясь одновременно надеть перевязь со шпагой, заткнуть за пояс
пистолеты  и взять  со  стула плащ. --  Без сомнения, это  он, меня полагали
мертвым, так что он не ждет сюрприза... Каюзак, вы со мной?
     --  А  как  же, --  прогудел великан.  -- Мало ли с чем  вы там  можете
столкнуться...
     -- Позвольте и мне с вами, господа, -- сказал Лорме.
     --  Конечно, конечно,  --  сказал  д'Артаньян,  кидаясь  к  выходу.  --
Поспешим!
     Они добежали до улицы Могильщиков и остановились перед знакомым  домом,
откуда д'Артаньяну совсем недавно  пришлось позорно спасаться бегством через
окно, -- вот это самое...
     -- Лорме,  встаньте вон там, чтобы птичка не  упорхнула через окно,  --
распорядился д'Артаньян.  --  Дело нехитрое, окна  первого этажа расположены
низко... За мной, Каюзак!
     Они  ворвались  в   дом,   отпихнув  растерявшуюся  служанку,  успевшую
пролепетать, что хозяин изволит отдыхать. Кинулись в спальню.
     Достопочтенный  галантерейщик  и  в  самом  деле  возлежал  на  широкой
супружеской  постели,  с  которой   у  д'Артаньяна  были  связаны  кое-какие
воспоминания,  от коих  стало  теперь  стыдно. При  виде вошедшего  гасконца
Бонасье так передернулся, что, показалось, его вот-вот хватит удар. Медленно
подняв руку, он указал на д'Артаньяна пальцем, бормоча:
     -- Так не бывает, не бывает...
     --   Бывает,   сударь,   --  сказал  д'Артаньян,  рассчитанно  медленно
приближаясь  к постели с угрожающим видом, слыша за спиной топанье  Каюзака,
отчего казалось,  что  это  ожила  бронзовая статуя и  пустилась  гулять  по
Парижу. -- Бывает, мерзавец ты  этакий... Тебя наверняка заверили, что я уже
мертв и тебе ничто не угрожает?
     Побледневший Бонасье мелко-мелко закивал.
     -- Можешь потрогать, негодяй, -- сказал д'Артаньян,  пихнув его  в  бок
кулаком.  -- Похоже это на прикосновение призрака? Я  живехонек -- а  вот ты
очень  быстро  будешь  если и  не мертв, то,  по  крайней  мере, позавидуешь
мертвым...
     -- Я не буду звать палачей,  -- угрожающе пробасил Каюзак.  -- Я просто
возьму в кухне нож, наточу его как следует, если он тупой, и сам лично начну
резать тебе ремни из спины...
     Вид у него был такой, что в реальности угрозы ни один из присутствующих
не сомневался.
     -- Помилосердствуйте!  --  взвыл Бонасье,  проворно  отползая в дальний
угол кровати и прижимаясь к стене. -- Господин д'Артаньян, это все она... Ну
неужели вы думаете, что я по собственной воле стал бы мешаться в такие дела?
Это все она...
     -- Ваша жена?
     -- Ну конечно  же...  Она сказала,  что вы все равно уже мертвы и никто
ничего не заподозрит... Что меня бросят в Бастилию, если я не соглашусь...
     --  Куда  ты  отвез женщину?  -- спросил  д'Артаньян,  положив руку  на
пистолет. -- Говори, мерзавец!
     -- Не знаю...
     -- Как так может быть? Не смей врать!
     -- Честное слово, сударь, я не вру! -- захныкал Бонасье.  -- Мне велели
вылезти из  кареты уже  возле церкви Сен-Поль, и карета  преспокойно поехала
дальше... Мне было поручено лишь передать письмо и выманить женщину из дома,
завлечь в карету... Дальше, говорили lme, не мое дело...
     -- Кто был в карете?
     -- Такая...
     -- Что здесь происходит? -- послышался холодный, полный презрения голос
-- очень, надо сказать, знакомый.
     Д'Артаньян  обернулся. Констанция Бонасье стояла в нескольких шагах  от
них,  с величайшим самообладанием скрестив руки  на груди. Ее очаровательное
личико  было совершенно спокойным, вовсе не выглядело злым или отталкивающим
--  ничего  похожего  на  ту  растрепанную  фурию  с  кинжалом,  от  которой
д'Артаньян, будем откровенны, с трудом унес ноги.
     --  Ага,  --  произнес  гасконец  обрадованно.  --  Вы-то мне  и нужны,
сударыня, нам есть о чем поговорить...
     --  Вы полагаете? -- усмехнулась она. -- Извольте, господа,  немедленно
покинуть наш дом или я кликну стражу.
     У гасконца  не было  ни сил,  ни  желания  препираться с  ней  -- время
слишком дорого... Ничего не ответив, он  прошел к окну, распахнул створки и,
перевесившись через подоконник, сам заорал что есть мочи:
     -- Стража! Стража! Ко мне!
     Район, где они находились, принадлежал к тем, где подобный призыв очень
даже  быстро  находил  отклик --  это  вам  не кварталы Веррери,  господа...
Буквально  через  пару  минут послышалось  топанье,  и в  спальню  вторглись
несколько  стрелков под командованием сержанта. Остановившись в дверях,  они
зорко оглядели комнату, пытаясь определить, кто здесь кто.
     Чтобы побыстрее покончить дело, д'Артаньян шагнул вперед и внушительным
тоном сообщил сержанту:
     -- Как  вы, должно  быть,  видите  по  нашим плащам,  мы  с  другом  --
мушкетеры кардинала.  Приказываю  вам немедленно  арестовать  этих  людей  и
отправить их в Бастилию. Шатле для них, пожалуй что, мелковато калибром. Они
виновны в похищении знатной дамы...
     --  Сударыня...  --  произнес  сержант,  сделав  в  сторону  Констанции
недвусмысленный  жест, общий  у полицейских всего мира и означающий: "Добром
пойдете, или будет хуже?"
     К  немалому  удивлению  д'Артаньяна,  Констанция  оставалась спокойной,
словно не понимала, в сколь  печальном положении очутилась. Не шелохнувшись,
она отчетливо произнесла:
     -- Сержант, немедленно арестуйте  этих разбойников. Они ворвались к нам
в дом, переодевшись гвардейцами, напали на моего мужа, хотели ограбить...
     -- Что за вздор, сержант! -- вскричал д'Артаньян.
     --  Сержант, вы, по-моему,  состоите на  такой  должности,  что обязаны
уметь читать... -- произнесла Констанция без тени тревоги.
     -- Ну, вообще-то... -- пробормотал окончательно сбитый с толку сержант.
-- Конечно...
     --  Отлично, -- Констанция  ловко выхватила из-за  корсажа свернутую  в
трубочку бумагу и подала ему. -- Извольте прочитать вслух...
     Откашлявшись, развернув бумагу, сержант принялся читать:
     -- "То, что делает предъявитель сего, делается по моему повелению и для
блага государства. Анна Австрийская, королева Франции". Вот что...
     -- У вас вызывает сомнения подлинность этой бумаги? -- холодно спросила
Констанция.
     -- Ни малейших, сударыня...
     -- А подлинность печати?
     -- Да опять-таки нет...
     -- Что  же вы стоите? Немедленно  арестуйте этих разбойников и отведите
их...  да хотя бы  в  Консьержери, это ближе всего. Сдайте их q рук на  руки
полицейскому  комиссару.  Ему  сообщат,  что  с  ними делать дальше. Вы  все
поняли? Или хотите, чтобы королеве Франции стало известно, что в Париже есть
полицейский сержант, пренебрегающий ее письменными эдиктами?
     -- Н-нет...
     -- Взять их!
     --  Господа,   --  убитым  голосом   промямлил  сержант.  --   Извольте
проследовать. Не заставляйте, стало быть, силу применять...
     У д'Артаньяна мелькнуло желание  выхватить шпагу и силой проложить себе
путь.  Судя по лицу  Каюзака,  его посетила  та  же  нехитрая мысль.  Однако
гасконец  рассудил здраво,  что  в  этом  случае,  оказавшись  преследуемыми
парижской  полицией,  они  мало чем помогут  Анне,  а вот драгоценное  время
потеряют  точно,  меж  тем  как это  время  можно использовать  с выгодой...
Полицейский  комиссар  в  Консьержери  прекрасно  его  помнит  как  человека
кардинала, он вряд ли поверит в  байку о разбойниках... То, что произошло  в
ратуше, стало  известно  лишь  считанным людям, Ришелье по-прежнему остается
первым  министром,  более  могущественным,  чем  сам  король...  Все  быстро
вершится. Все обойдется.
     -- Пойдемте,  Каюзак,  --  сказал он  решительно.  -- Господин  сержант
олицетворяет здесь закон  и порядок,  а мы с вами как-никак  благонамеренные
граждане...
     Каюзак,  уже  приготбвившийся  заехать ближайшему стражнику кулаком  по
темечку,  покосился  на  него с превеликим изумлением,  но, убедившись,  что
д'Артаньян не  шутит,  вздохнул  и покорился.  Вдвоем  они вышли  на  улицу,
оглянувшись  на  Лорме   с   выразительным  пожатием  плеч.  Д'Артаньян   не
сомневался, что старый слуга, человек битый и тертый, оповестит де Варда или
Рошфора об их аресте даже прежде, чем пленников доведут до Консьержери...
     Однако получилось иначе. Сержант,  вместо того чтобы скомандовать всему
отряду "Марш!", почесал в затылке и громко отдал совершенно другой приказ:
     --  А ну-ка, отправляйтесь  на улицу  Ла Арп и посмотрите,  все ли  там
спокойно. Есть  сведения,  что там  кто-то собирался устроить дуэль... Живо,
живо! Арестованных я доставлю  сам, это  государственное дело,  и чем меньше
народу о нем знает, тем лучше.
     Его  подчиненные охотно  повиновались  -- должно быть, им нисколечко не
хотелось впутываться  в  государственные  дела,  имевшие  скверную  привычку
оборачиваться крупными  неприятностями даже для мелких свидетелей. Когда они
исчезли за углом, сержант тихонько сказал:
     -- Я вас прекрасно помню, господин д'Артаньян. Вы-то меня, конечно,  не
узнали, где вам упомнить каждого сержанта, но это я вас не так давно отводил
в Консьержери, когда вы возле самого Лувра  с кем-то дрались на шпагах...  И
помню, что за люди примчались вас освобождать...
     -- Вы кардиналист, сударь? -- не теряя времени, спросил д'Артаньян.
     -- Вот именно.  Я, изволите  знать, дворянин,  хотя и вынужден занимать
столь  ничтожную  должность... В общем, я понимаю,  что  тут что-то не то...
Идите себе с  богом, я вас не видел  и вы меня не видели... Для комиссара  я
что-нибудь придумаю, если только вообще придется. Чует мое сердце, что никто
так и не придет подавать на вас жалобу... Так что идите себе...
     -- Сержант!  -- воскликнул  д'Артаньян. -- Вы обязаны  ее арестовать, и
немедленно!  Честью  клянусь,  она  виновна  в  похищении  женщины,  которую
кардинал считает одним из своих самых преданными слуг...
     -- Я верю, сударь, верю... Но -- не просите. Вы же  видели, какая у нее
бумага... Кардинала сейчас нет  в Париже, а я -- человек l`kem|jhi... На мне
в  случае чего и отыграются... Что  мог,  я для  вас сделал. Но  лезть в эти
жернова --  увольте. То,  что  для вас  обойдется, для меня боком выйдет.  К
человеку с такой бумагой я и близко не подойду... Всего вам наилучшего!
     Он  поклонился и решительно направился прочь, прежде чем гасконец успел
пустить в ход угрозы  или обещание денег. Ясно было, что бесполезно догонять
его, хватать за рукав...
     Оглянувшись, д'Артаньян поманил Лорме и тихонько распорядился:
     -- Укройся где-нибудь в подходящем месте и наблюдай за  домом. Если она
попытается  уйти, иди за ней... Именно за ней. Сам Бонасье  -- мелкая сошка,
нам нужна  в первую очередь она... А мы попытаемся отыскать кого-нибудь, кто
не испугается этой самой бумаги. Пойдемте, Каюзак!

     Глава тринадцатая

     Вино Бонасье, жена Рошфора и здравомыслие герцогини де Шеврез

     --  Я поступил правильно,  отправившись к вам за подмогой?  --  спросил
д'Артаньян. -- В одиночку ничего не добился бы...
     -- Все правильно,  --  сказал  ехавший  рядом  Рошфор.  --  Подписанный
королевой открытый лист -- вещь серьезная. Особенно  для тех, кто понятия не
имеет об истинных взаимоотношениях  королевской  четы,  то  есть большинства
парижан. Попытайся вы с Каюзаком вытащить ее из дома силой, она, несомненно,
вновь подняла бы крик, собрала толпу, вам здорово досталось бы... Где же ваш
Лорме?
     -- Его нигде не видно, -- сказал д'Артаньян, оглядываясь.
     Улица была пуста, если  не  считать мальчишки, прислонившегося к столбу
ворот соседнего дома. Рошфор  первым спрыгнул  с  коня и, не  тратя времени,
взбежал  на  крыльцо.  За ним последовали  д'Артаньян  и  четверо незнакомых
гасконцу людей  в обычной одежде -- двоих из них уверенно можно  было счесть
дворянами, а вот остальные вряд ли заслуживали  столь почетного определения,
будучи, несомненно, простыми сыщиками.
     -- Они могли сбежать... -- проговорил д'Артаньян.
     --  Ваш галантерейщик,  в отличие  от своей супруги, -- помеха, которая
затруднит путь любым беглецам... -- сказал Рошфор, предусмотрительно вынимая
из-за пояса пистолет и одним рывком распахивая входную дверь.
     Они  вломились  в  прихожую,  прекрасно  знакомую  д'Артаньяну.  Стояла
тишина,  обширная  комната  была  пронизана  солнечными  лучами,  в  которых
ослепительными искорками вспыхивали порой пылинки.
     Потом из-под лестницы послышался  стон. Рошфор  поднял пистолет, но тут
же  опустил оружие -- оттуда  показалась голова и плечи человека, с  усилием
выползавшего к  ним, упираясь в пол обеими руками. Узнав  Лорме, за  которым
тянулась  кровавая  дорожка, д'Артаньян бросился к нему, вытащил на середину
прихожей и осторожно  перевернул на спину. Камзол  на  груди  слуги намок от
крови, на губах вздувались розовые пузыри. Судя по всему, его дважды ударили
кинжалом  в  сердце, но он был еще жив  и силился что- то  сказать  -- такое
случается с  людьми  жестокими  и упрямыми,  способными  на некоторое  время
оставаться  при  жизни  собственной волей там,  где  человек более  мирный и
мягкий давно испустил бы последний вздох...
     -- Это были не мушкетеры, а англичане, -- внятно выговорил Лорме, и его
лицо помаленьку стала заливать бледность.
     -- Кто? -- громко переспросил д'Артаньян.
     --  Они  не мушкетеры,  а  англичане.  Двоих  я  в  свое время видел  с
Винтером, третий, несомненно, тоже... -- произнес Лорме.
     Его голос звучал все тише и тише, при последних словах кровь хлынула из
горла, лицо вытянулось, глаза остекленели. Д'Артаньян понял, что это  конец,
и, опустив отяжелевшее тело на пол, перекрестился.
     -- Что он имел в виду? -- спросил он растерянно.
     -- Не знаю, -- жестко ответил Рошфор. -- Живее, осмотрим комнаты!
     Д'Артаньян вбежал за ним следом в гостиную хозяев.
     Г-н  Бонасье,  в  незашнурованных  башмаках  и  незастегнутом  камзоле,
валялся лицом вверх  у стола, на котором  стояла  бутылка  вина,  --  и  его
застывшее, запрокинутое лицо, исполненное безмерного  удивления, было белым,
как мрамор, и сплошь покрыто маленькими красными точками...
     Подняв глаза  на Рошфора,  д'Артаньян  поразился лицу  графа -- на  нем
читались такое изумление и страх,  каких гасконец никак не  ожидал увидеть у
этого железного человека.
     --  Боже  мой, это невозможно... --  прошептал граф, словно в бреду. --
Но, с другой стороны...
     -- Что это? -- задал д'Артаньян совершенно бессмысленный вопрос.
     -- Та самая досадная помеха, о которой я вам говорил, -- сказал Рошфор,
словно  бы опамятовавшись.  -- Помеха, способная повиснуть гирей на ногах  у
любого  энергичного  беглеца  вроде очаровательной Констанции... А  еще  это
человек, который знал слишком много опасных вещей о ней и о других...
     --  Но  это  же!..  --  отчаянно  воскликнул  гасконец.  -- Это не  по-
человечески,  в  конце  концов!  Можно еще  понять,  когда  она подсыпала яд
врагам... Но отравить собственного мужа просто потому...
     -- Вот именно, -- сказал Рошфор с чужим, незнакомым  лицом. -- Отравить
собственного мужа  просто  потому... Пойдемте,  д'Артаньян. Нам  тут  больше
нечего делать, птичка упорхнула... Вы видели мальчишку?
     -- У соседских ворот? Ну да...
     -- Нет в Париже таких вещей, которые могли  бы пройти незамеченными для
уличного мальчишки, если он  присутствует на расстоянии хотя  бы  пары сотен
футов от события...
     С  этими  словами  Рошфор,  сбежав  с крыльца,  направился  прямиком  к
помянутому   представителю   парижского   беспутного  юношества.   Тот,   не
шелохнувшись и не изменив позы,  скорчил странную, гримасу -- он ухитрился с
незаинтересованным видом таращиться  в  небо, но  в то же  время косился  на
приближавшегося графа:  трюк, доступный только  парижским уличным сорванцам,
способным находиться в трех  местах одновременно, не говоря уж о  том, чтобы
смотреть двумя глазами в разные стороны...
     Рошфор немедля  достал пистоль и поднял  его к  самым глазам мальчишки,
вертя меж пальцами. И выжидательно молчал.
     -- Пожалуй что, сударь,  такие  жизненные наблюдения стоят  целых  двух
пистолей... -- протянул мальчишка.
     -- Держи, -- сказал Рошфор, бросая  ему  золотой. --  Когда  расскажешь
все, что  видел, получишь еще, слово  дворянина.  А в том, что ты только что
видел здесь что-то интересное, я не сомневаюсь...
     Мальчишка попробовал монету на зуб, подбросил в воздух и ловко поймал в
оттопыренный  указательным  пальцем   карман.  Рассудительно  вздохнул,  как
взрослый:
     --  Слово дворянина --  большое слово...  Так вот, сударь, когда отсюда
ушли этот  вот  господин и еще один,  -- он кивнул на д'Артаньяна,  -- седо