ись  с
дамой?  Я думал поначалу, когда  поднялся  тарарам,  что  это  муж  некстати
вернулся, хотел бежать на помощь,  но решил, что встревать как-то негоже, уж
с  одним-то  замшелым  галантерейщиком  вы   справитесь,  это   не   поганец
Бриквиль... А тут что-то другое...
     Послышался  глухой  удар  --  это  Констанция,  вне  себя  от   ярости,
попыталась пробить стилетом  внушительные доски  толщиной  в ладонь, что ей,
разумеется,  не  удалось.  Судя по  звукам и донесшимся проклятиям, она лишь
сломала стилет. Планше покрутил головой:
     -- Этакого, сударь, я не видел  даже у вас на службе... Что вы ей такое
сделали, что она головой дверь прошибить пытается?
     Д'Артаньян, чувствуя ужасную слабость, опустил руку со шпагой  и,  стоя
посреди прихожей голый, словно Адам до грехопадения, устало распорядился:
     -- Планше,  быстро  принеси  какую-нибудь  одежду, пистолеты и  мушкет.
Придется нам  с тобой до утра проторчать тут  в карауле.  Клянусь богом, нам
нельзя  глаз сомкнуть! Мало ли чего от нее можно ждать... Она  сейчас на все
способна...
     -- Неужели, сударь, это мадам Бонасье?
     -- Она самая, можешь не сомневаться. Только очень рассерженная, так что
узнать мудрено...
     -- Насилу  узнал,  право,  показалось  даже,  что  сумасшедшая с  улицы
забежала,  а  то  и  ведьма в трубу порхнула... Что там  меж вами случилось,
сударь, простите на неуместном вопросе? Это ж уму непостижимо... Видывал я у
нас в Ниме разозленных баб, но такого... Видывал мегеру с поленом, видывал с
граблями и даже с вилами, но все равно далеко им было до мадам Констанции...
Что ж такого случиться могло?
     --  Запомни, друг  Планше, -- наставительно сказал  д'Артаньян, немного
успокоенный тишиной за дверью. --  Вот  так вот  и выглядит  женщина,  когда
узнаешь ее  по-настоящему  страшную  тайну...  Ну,  тащи  одежду, пистолеты,
берись за мушкет... У нас еще осталось анжуйское в погребце? Отлично, прежде
всего неси бутылку, а вот стакана не надо, это лишнее...
     Выхватив  у слуги откупоренную  бутылку,  д'Артаньян поднес  горлышко к
губам и осушил  единым духом. Опустился  на стул, все еще намертво зажимая в
руке  шпагу. Его  стала бить  крупная дрожь, и одеваться пришлось  с помощью
Планше.
     Слуга с бесстрастным видом принес и  положил  на стол пистолеты, разжег
фитиль мушкета и выжидательно уставился  на  хозяина  в  ожидании дальнейших
распоряжений.
     -- Вот что, -- сказал гасконец решительно.  -- Мы с тобой не успели еще
нажить уйму добра, если собрать  все  мои вещи, получится парочка  узлов, не
больше. Да еще шпаги со стены...
     --  Именно  так,  сударь,  а у меня  и  того  меньше, все  в один  узел
войдет...
     -- Собирай  вещи,  --  распорядился  д'Артаньян. -- Хорошо,  что мы  на
первом  этаже  сейчас,  будем  выбираться  через  окно,  благо  за  квартиру
заплачено за месяц вперед и мы свободны от долгов...
     -- Сударь, вы не шутите?
     -- И  в мыслях нет, --  серьезно сказал  д'Артаньян.  -- Собирай  вещи,
выбрасываем узлы  в  окно и  сами  уходим  тем же путем,  уводим  лошадей из
конюшни... Лучше  проторчать  до  утра  на улице, рискуя, что  нас примут за
воров, чем оставаться  под одной крышей с нашей k~aegmni хозяйкой, когда она
в столь дурном настроении.
     -- Но, сударь?
     -- Ты ее видел?
     -- Видел...
     -- Вот то-то. Собирай вещи, проворно!
     -- Сударь, я за вами готов в огонь и в воду, но объясните, наконец, что
случилось...
     -- У  нее  клеймо  на  плече, --  тихо сказал  д'Артаньян.  -- Нет,  не
французское -- венецианское. Вид у него такой, словно его наложили  довольно
давно тому  -- и  обладательница  долго  и  старательно пыталась его  свести
всякими  притираниями... Сейчас  ей лет двадцать  шесть...  Она  должна была
натворить что-то серьезное, если ее заклеймили черт-те  сколько лет назад...
Совсем молоденькой...
     --  Ваша  правда, сударь,  -- вздохнул Планше. -- За такие секреты  и в
самом деле могут глотку перерезать. Бегу укладываться...
     "Ей  просто  некого  послать за сообщниками,  --  размышлял д'Артаньян,
подойдя  к двери и чутко прислушиваясь. -- А сама она вряд ли рискнет бегать
в  одиночку   по  ночным   парижским  улицам.  Несомненно,  что-то   опасное
замышлялось  -- но  что? Она отослала прислугу, заранее  принесла в  спальню
вино -- значит, и слезы, и мнимое раскаяние,  и просьбы о помощи... Все было
притворством... Но не зарезать же в постели меня она собиралась? А почему бы
и нет?  Бывало  и  такое,  даже  в  Библии  написано...  Но  какова  хрупкая
кастелянша! То-то у нее плечи всегда были старательно прикрыты,  даже тогда,
в Лувре... Когда вернемся из Англии, обязательно расскажу все монсеньеру, он
что-нибудь да посоветует, а  главное, дознается,  за что  в  Венеции клеймят
молодых девиц..."

     Глава четвертая

     Учтивые беседы в трактире "Кабанья голова"

     --   Надобно   вам   знать,   сэр,  --   говорил   трактирщик,   удобно
расположившийся  на  скамье  напротив  д'Артаньяна,  --  что  поначалу  этот
прохвост не был никаким таким  герцогом Бекингэмом.  Он  был попросту Джордж
Вилльерс,  младший  сын  дворянина  из  Лестершира,  и  не  более  того,  --
обыкновенный сопливый эсквайр без гроша в кармане. Явился  он  во дворец при
покойном короле, разодетый по последней парижской моде на последние денежки,
--  фу-ты,  ну-ты, ножки гнуты!  Много при  дворе  бывало  прохиндеев,  сами
понимаете, возле трона они вьются, как, простите на скверном сравнении, мухи
вокруг известных куч, --  но такой продувной бестии до него еще не видывали,
это вам всякий скажет. Уж не  знаю  как, но он быстренько втерся в доверие к
королю,  начисто вытеснил старого фаворита, графа  Сомерсета,  -- и  пошел в
гору,  и пошел, будто ему ведьмы ворожили, а  то и сам Сатана! Глядь -- а он
уж виконт! Оглянуться не успели -- а  он еще и маркиз! Проснулись утром -- а
он  уже герцог  Бекингэм,  извольте любоваться!  Верно  вам говорю,  душу не
продавши  нечистой силе,  этак высоко не вскарабкаешься...  Хвать -- и он уж
главный  конюший  двора, или, по новомодному титулуя, главный шталмейстер...
Как  будто чем плох  старый чин --  "конюший", деды-  прадеды не  глупее нас
были, по старинке господ сановников именуя... Шталмейстер! Этак и меня, чего
доброго,  обзовут  как-нибудь  по- иностранному,  как будто у меня от  этого
окорока  сочнее  станут  и  служанки  проворнее!  Глядь-поглядь  --  а  этот
новоиспеченный  Бекингэм  уже главный  лорд Адмиралтейства, то бишь,  говоря
по-вашему, военно- морской министр! Ах  ты, сопляк недоделанный! Ведь, чтобы
дать ему место, выгнали в отставку  доблестного господина главнокомандующего
английским флотом, разгромившего испанскую  Великую Армаду! А знаете, чем он
себя   на   этом   посту   прославил,   наш   Вилльерс?   Да   hqjk~whrek|mn
одной-единственной подлой гнусностью! Когда его  карету обступили  матросы и
стали просить задержанного жалованья, он велел похватать зачинщиков и тут же
на воротах вздернуть...
     В  ярости  он  даже  пристукнул  кулачищем  по  столу,  отчего  жалобно
затрещала  толстая  дубовая доска,  а  бутылка и  стакан перед  д'Артаньяном
подпрыгнули  и  зазвенели.   Трактирщик   был   правильный   --  высоченный,
широкоплечий,  с  мощными  ручищами, толстым  брюхом,  полнокровным  лицом и
зычным голосищем. Именно такие хозяева постоялых дворов вкупе с трактирами и
служат  наилучшей рекламой  своему заведению -- испокон  веков повелось, что
путешественник  относится  с  подозрением  к  худому  и  хилому  трактирному
хозяину, потому  что  всякое  ремесло  требует от  человека соответствующего
облика. Кто пойдет лечиться  к чахоточному доктору,  кого  развеселит унылый
комедиант?  Владелец постоялого двора просто-таки  обязан  быть  огромным  и
громогласным, развеселить гостей шуткой и развлечь интересной беседой, чтобы
гость был за ним, как за каменной стеной...
     Владелец  заведения  под  вывеской  "Кабанья голова",  где  остановился
д'Артаньян, всеми вышеперечисленными качествами обладал в самой превосходной
степени. Едва  увидев его впервые,  становилось  ясно, что в комнатах у него
порядок, воришки и карточные мошенники  обходят трактир десятой дорогой -- а
что до гостей, то мало кто решится улизнуть, не заплатив...
     Так что  д'Артаньян отнюдь не скучал  в ожидании заказанного жаркого --
хозяин бойко болтал по-французски и еще на парочке языков, так  что гасконец
уже узнал немало интересного об  английских делах  и высоких персонах. То ли
хозяин "Кабаньей  головы" был человеком отчаянной бесшабашности из  тех, кто
не следит за языком, то ли подобная вольность разговоров здесь была в обычае
повсеместно  -- поначалу  гасконец  поеживался, слушая  хозяина,  ежеминутно
ожидая,  что нагрянет  полиция  и  утащит  в  тюрьму хозяина за  откровенное
оскорбление земного величества, а его  слушателей за невольное соучастие. Но
время шло, а сбиры так и не появились -- пожалуй, здесь и в самом деле можно
было  толковать  вслух об  иных вещах  не  в  пример  свободнее,  нежели  на
континенте...
     -- Бекингэм лебезил перед покойным королем, как самый подлый льстец! --
гремел хозяин. --  Себя он униженно именовал псом и рабом  его величества, а
короля  -- Его Мудрейшеством.  Мудрейшество, ха!  Наш покойничек,  шотландец
чертов,  был дурак-дураком, и ума  у  него  хватало  исключительно на  одно:
выжимать денежки из подданных. Яков,  чтоб его на  том свете запрягли  смолу
возить  чертям  заместо  клячи,  торговал  титулами  и  должностями,  словно
трактирщик  -- колбасой  и вином. Мало того, он даже изобрел новый  титул --
баронета. Не  было  прежде  никаких  таких баронетов, а теперь  --  извольте
любоваться!  За тысячу фунтов золотом  любой  прохвост мог стать этим  самым
баронетом... Представляете, сколько их наплодилось? Кинь камень  в  бродячую
собаку, а  попадешь в баронета, право слово! Ну, а в Бекингэме он нашел себе
достойного  сообщника. Все королевство было в  распоряжении фаворита, и  его
матушка, словно лавочница, продавала звания  и государственные посты... Вам,
сэр,  не  доводилось  видеть  Бекингэма?  Жаль, вы много  потеряли! Сверкает
алмазами и прочими драгоценными самоцветами, что ходячая витрина ювелира, от
ушей до каблуков...
     Д'Артаньян взглянул на украшавший  его  палец алмаз герцога  и подумал:
"Ну что же, лично мне доподлинно известен по крайней мере один случай, когда
герцог  без  особого  сожаления  расстался  с  одним  из  своих  немаленьких
солитеров18...  А впрочем, если подумать, ему это ничего и  не стоило,  если
верна  хотя  бы  половина  того,  о чем  рассказывает  хозяин.  Разве сам  я
испытываю  горькие  сожаления,  давая  Планше  парочку су,  чтобы  сходил  в
трактир?"
     --  Вот только  все его  алмазы  не  прибавят  ему  доброго  имени,  --
продолжал хозяин. -- Как был невеждой и безмозглым выскочкой, так и остался.
Проходимец если и может чем похвастать, так это красотой и умением танцевать
-- но, воля ваша, а для мужчины  и дворянина этого мало!  Верно вам  говорю,
все дело даже не в Бекингэме, а в покойном короле Якове, тупице и обирале! А
молодой наш король Карл ничуть не лучше, если не хуже. Вот его старший брат,
принц Генрих,  тот был совсем  другой --  многообещающий  был юноша,  тихий,
благовоспитанный и ученый, не  зря он у нас  в Англии  пользовался  всеобщей
любовью. Только  так уж нам всем не  повезло, что Генрих в девятнадцать  лет
простудился и  умер  от  лихорадки  -- и  на трон вскарабкался Малютка Карл,
приятель Бекингэма по кутежам и авантюрам...  Представляете, как эта парочка
развернулась, заполучив  королевство в полное  и безраздельное владение? Вон
там, за столиком у окна, сидит молодой джентльмен из хорошей семьи,  я вас с
ним сведу, если хотите, он многое может порассказать о дворцовых порядочках.
Король наш только тем  и  занимается,  что воюет с парламентом,  потому  что
господа из парламента как могут мешают Малютке Карлу измышлять новые поборы.
Но он все равно  ухитряется стричь Англию,  как овечку. Он, изволите видеть,
ввел налог  с водоизмещения  корабля, налог  с  веса корабля и  повышает эти
налоги из месяца в месяц, как его душеньке угодно. У меня брат корабельщиком
в  Ярмуте,  у  него  три  судна,  так  что  я-то  знаю...  Малютка  возродил
ненавистные  всем законы об охране королевских лесов -- и под шумок присвоил
себе  чужие леса,  отобрав их у законных  хозяев.  А  чего  стоит история  с
"корабельными  деньгами"!  Король  решил  собирать   деньги  на   содержание
государственного флота не только с морских портов, как исстари повелось,  но
и со всех графств Англии и даже с дворян...
     --  Налоги?  -- вскричал  д'Артаньян,  не  на шутку  возмущенный.  -- С
дворян? Неслыханно! Это же дичайший произвол!  В жизни  не  слышал, чтобы  с
дворян брали налоги!
     -- И  тем не  менее, сэр...  А  тех дворян,  что  отказывались платить,
бросали в тюрьму. Когда  сэра Чемберса упекли за решетку, дело рассматривали
двенадцать судей  Суда  по делам казначейства...  И знаете, что они заявили?
Что "корабельный  налог" никак  не может  быть  незаконным -- потому что его
придумал  сам  король,  а король не  может  совершить ничего  незаконного...
Хорошенькое дельце?
     --  Да  уж  куда  гнуснее!  --   поддержал   д'Артаньян   с   искренним
негодованием.  -- Драть  налоги с дворян --  это  уж последнее дело!  Просто
неслыханно, во Франции мне, пожалуй что, и не поверят...
     -- Увы, сэр,  увы... -- печально сказал трактирщик. -- С этаким королем
и этаким фаворитом дела пошли настолько плохо, что многие честные  англичане
не могли  больше жить  в собственной  стране. Они уплыли  за море и основали
колонию  в  Новом  Свете,  именуемом  еще Америкой,  в месте  под  названием
Массачусетс. По совести вам признаюсь, я и сам подумываю порой: а не продать
ли мне все нажитое и не податься ли в эту самую Америку? Поздновато вроде бы
по моим годам, но, ей-же-богу, доведут!  Честное слово, не раз  уже  говорил
себе: а чем черт не шутит, вдруг да и  ты, старина Брэдбери, в этой Америке,
вдали  от  Малютки  Карла  с Бекингэмом,  будешь  чувствовать  себя  малость
посвободнее? Это моя  фамилия, Брэдбери, надобно вам знать, сэр, старинная и
добрая фамилия, хоть ничем особенным и не  прославленная, разве что толковым
содержанием  постоялых  дворов из  поколения в  поколение.  Говорят, там,  в
Массачусетсе,  нехватка  хороших  трактирщиков --  тут  свои  премудрости  и
хитрости,  сэр,  если  кто  понимает.  Эх, так  и  подмывает  попробовать...
Страшновато  плыть за море,  ну да довели эти порядки  вконец... Что,  Мэри?
Ага, сэр, готово ваше жаркое, сейчас я вам его с  пылу, с жару предоставлю в
лучшем  виде, лишь  бы  по  дороге  его  Aejhmc}l  не отполовинил,  с  него,
прохвоста, станется...
     И  с этими словами он проворно направился на кухню, все еще  возмущенно
бурча  что-то  себе под  нос.  Оставшись  без собеседника, д'Артаньян  вновь
принялся украдкой  разглядывать  трех господ  за столиком в углу, давно  уже
привлекавших его внимание  своей  невиданной во Франции  внешностью.  Дело в
том, что на всех трех дворянах -- а это, судя по шпагам и горделивой осанке,
были,  несомненно, дворяне  --  вместо  привычных штанов  были  надеты самые
натуральные юбки, причем вдобавок коротенькие, не прикрывавшие колен.
     Чего-чего,  а  столь  диковинного   дива  на  континенте  не  водилось.
Д'Артаньян уже знал, что это и были  шотландцы -- он слышал  краем  уха о их
обычае рядиться в юбки, но считал, что моряки по своему  обыкновению изрядно
преувеличили.
     Оказалось  -- ничего подобного.  Средь бела дня, в центре Лондона  трое
дворян  как ни в чем не бывало расхаживали в  куцых клетчатых юбках, и никто
не обращал  на них внимания, никто  не  таращился,  не удивлялся  -- ну  да,
англичане к этому зрелищу уже привыкли... Поначалу д'Артаньян пофыркивал про
себя,  но  потом как-то  притерпелся.  И все равно это  зрелище -- мужчины в
юбках -- изумляло его несказанно. У кого бы  выяснить поделикатнее: может, у
шотландцев женщины как раз в штанах ходят?
     Вообще-то,   ступив   на  английскую   землю,   он   испытал   огромное
разочарование. Неведомо  откуда,  но у него сложилось стойкое убеждение, что
на  этом  туманном  острове  все  должно  быть  не  так.  Он  совершенно  не
представлял себе, как именно не так, но подсознательно ожидал, что все здесь
будет  совершенно  иначе. Это  ведь была  Англия, населенная англичанами  --
загадочным для гасконца народом,  исконным  соперником и  врагом  Франции, о
котором он еще в  Беарне наслушался такого, что не брался отделить правду от
вымысла...
     А оказалось,  ничего  особенного.  Все почти такое  же, как во Франции:
дома и дороги, плетни  и  ветряные мельницы, кареты и дворцы, гуси и коровы,
постоялые  дворы и увеселительные  балаганы, города и засеянные поля. Это то
ли  удивляло,  то ли  чуточку  обижало нашего  гасконца,  ожидавшего чего-то
необычного, иного, совершенно не похожего на все французское...
     А  посему  при виде  шотландцев он  не только изумился,  но и словно бы
утешился --  было, было в Англии нечто диковинное, чудное,  отыскалось-таки,
не давши окончательно пасть душой от разочарования здешней обыденностью!
     Интересно,  почему юбки  у всех  трех разных цветов?  Означает  ли  это
что-то или все дело во вкусе  владельцев, именно такие  расцветки выбравших?
Как бы узнать поделикатнее? Не станешь же спрашивать  прямо у  них  самих --
эти господа, несмотря на  юбки, выглядят записными бретерами, а ему настрого
велено избегать дуэлей и малейших ссор...
     Вернулся хозяин  с  дымящимся  блюдом,  распространявшим  аппетитнейшие
ароматы:
     -- Вот ваше жаркое, сэр, останетесь довольны...
     Поблагодарив,  гасконец посмотрел на указанный ранее  хозяином  столик.
"Молодой джентльмен  из  хорошей  семьи",  способный кое-что  порассказать о
дворцовых  порядках, весьма  заинтересовал д'Артаньяна:  в его  положении не
мешало бы побольше узнать о месте, где предстояло на сей раз выполнять  роль
тайного агента кардинала...
     Молодой человек и в самом деле  чрезвычайно похож был на дворянина, как
платьем,  так и висевшей на  боку  шпагой. Вот человек, сидевший  с  ним  за
столом, выглядел  значительно проще:  пожилой, толстый,  с огромной лысиной,
обнажавшей высокий  лоб,  уныло опущенными усами -- и  без оружия на  поясе.
"Купец какой- mhasd|, --  в  конце  концов  заключил д'Артаньян.  --  А то и
книжник -- вон, пальцы определенно чернилами перепачканы..."
     Оба  незнакомца  выглядели  довольно  мрачными, особенно  лысый,  -- но
гасконец, поразмыслив, все же решительно обратился к хозяину:
     -- Как вы  думаете, любезный Брэдбери, могу я присесть к  этим господам
за столик и побеседовать  о том  о  сем?  Это не  будет поперек каких-нибудь
ваших английских обычаев?
     -- Да что вы, сэр, наоборот!  --  ободряюще прогудел хозяин. -- На то и
постоялый двор, на то и  трактир -- постояльцы и  гости от скуки знакомятся,
беседуют,  выпивают... Я же говорил,  этот молодой джентльмен о многом может
порассказать...
     -- А второй? -- спросил д'Артаньян.
     --  Второй?  --  хозяин  задумчиво  почесал  в  затылке  растопыренными
пальцами.  --  Отчего   бы   и  нет,   если  вы   интересуетесь  театральным
комедиантством... Вообще-то, он тоже из  хорошей  семьи, и у него есть  свой
герб. Но занимается  он не вполне дворянским занятием -- сочиняет для театра
разные пьесы, трагические и комические. Зовут его Уилл Шакспур, но некоторые
именуют его еще Шекспир и Шакеспар -- у нас тут сплошь и рядом имена пишутся
и  произносятся и так, и сяк,  и на разный манер,  мой  батюшка,  что далеко
ходить, значился в документах и  как Брадбури, и как  Бритбери... Да,  а еще
Уилл пишет стихи, или, как это у них поэтически именуется,  -- сонеты... Про
любовь там, про страсть к  даме и прочие красивости...  Я-то сам не люб