амзолов -- положительно,  у этих людей под платьем надеты кольчуги,
а некоторые довольно искусно скрывают под камзолами  пистолеты, но  обратить
на  это  внимание  мог  лишь  тот,  кто присматривался  специально,  заранее
посвященный  в  потаенную  сторону  обычного  вроде  бы   визита  дворян   к
министру...
     Сам  он  приехал  в замок Флери  прямо из домика герцогини де Шеврез на
улице  Вожирар  --  смачно  и обстоятельно расцелованный на  прощанье и даже
получивший  второпях  в  задней комнатке  задаток в  счет  будущего  щедрого
вознаграждения:  Верхние земли,  Нижние  земли  и  даже  Антиподы,  согласно
итальянским вкусам очаровательной  Мари. К его великому облегчению, когда он
вернулся из  Нидерландов, был встречен так, что  сразу стало ясно:  никто до
сих пор  не  понял, что побывавший в  Зюдердаме "Арамис" и проклятая  ищейка
кардинала, пресловутый д'Артаньян, -- одно  и то же лицо. Равным  образом не
вызвали подозрений  и  точнейшие копии зашифрованных писем, в  течение  пары
часов  изготовленные  неким  тихим   и  незаметным  приближенным  кардинала,
человеком на  вид  невзрачным, кажется, даже не  дворянином, но  умевшим, по
заверениям Рошфора,  подделать  любой  почерк,  какой  только  существует на
свете...
     И  некий  огромный и кое  в чем до  сих пор загадочный механизм  тяжело
стронулся,  закрутился,  зубцы неких  шестеренок  цеплялись  за  другие,  по
парижским улицам  помчались гонцы, зашелестели в  задних  комнатах  пахнущие
железом и кровью  разговоры, гримасы злобной радости и отчаянного нетерпения
кривили  лица,  и,  наконец,  копыта многих коней  затопотали по  загородным
дорогам, сходящимся к замку Флери...
     Гостей  встречали,  как ни  в  чем  не  бывало,  как  и  полагалось  --
почтительно принимали коней,  провожали  в  зал. Никто из них  и понятия  не
имел, что  сопутствовавшие  им  слуги один  за другим  внезапно  исчезали, с
завидным постоянством оказываясь  обитателями обширного подвала  с решетками
на окнах и запертой дверью, охранявшейся снаружи вооруженными людьми. Участь
эта,  как  легко  dnc`d`r|q,  миновала  одного  Планше  --  ввиду  известных
обстоятельств.
     Ни один из благородных  господ не обратил  никакого внимания на пропажу
слуг -- какой  дворянин станет подмечать такие мелочи? Точно так же  ни один
из гостей не приглядывался к лицам многочисленных слуг -- не родился еще тот
дворянин,  что сможет отличить  одного  лакея  от другого или запомнить хоть
одного без особых на то причин. А меж тем  тот, кто  знал в  лицо гвардейцев
кардинала, мог бы при некотором  напряжении ума  найти странное сходство меж
ними  и  этими  самыми  слугами  --  сходство  столь  полное,  что  человек,
мистически настроенный, мог бы усмотреть тут дьявольские козни.
     Но  не  нашлось  ни  внимательных,  ни  мистически  настроенных.   Один
д'Артаньян, то и дело обнаруживавший  знакомых  среди лакеев, в конце концов
понял, что все  они без исключения еще  вчера носили  совсем другую одежду и
шпагу в придачу...
     Он держался в  стороне --  поскольку  главный план заговорщиков отводил
ему третьестепенную роль. А потаенный еще не вступил в действие...
     Однако ему очень быстро напомнили, что внутри  заговора существует  еще
парочка других, гораздо  меньшего размаха, но,  пожалуй  что, более опасных,
чем главный...
     Незнакомый  дворянин,   улучив  момент,  когда  они  оказались  одни  в
отдаленном углу, приблизился к нему вплотную и тихо сообщил:
     -- Арамис, вам передает привет барон Шеффилд...
     -- Я понял, -- сказал д'Артаньян с непроницаемым лицом. --  Значит, это
вы должны мне сопутствовать?
     -- Да. Шевалье де Бриенн, к вашим услугам. Нам с вами предстоит,  когда
вареный рак окажется на булавке, позаботиться о герцоге Анжуйском, а вон тот
дворянин окажет любезность принцу Конде... Вы, часом, не колеблетесь?
     --  Вы плохо меня знаете, дорогой Бриенн, -- ответил д'Артаньян  сквозь
зубы. -- Все пройдет отлично...
     На самом  деле он волновался -- настолько, что впору было осушить целый
кувшин мелиссовой воды9.  То, что должно было  случиться,  не походило ни на
поединок,  ни  на  хитросплетения тайной  войны,  к  которым  он  уже  успел
прикоснуться. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, и  д'Артаньян поначалу
удивлялся, отчего окружающие не слышат его отчаянный стук, прямо-таки шумную
барабанную дробь...
     Дверь большого зала  распахнулась,  вышел представительный  мажордом --
единственный настоящий слуга в эту минуту -- и объявил торжественно, звучно:
     -- Гостей просят пожаловать  к  столу! Его  высокопреосвященство выйдет
чуть позже и заранее извиняется за овладевший им недуг...
     Первыми в зал  двинулись герцог Анжуйский и принц. Длинный стол ломился
от яств и бутылок -- декорации требовали  полнейшего правдоподобия, -- вдоль
стен  выстроились  подтянутые  лакеи.  Их  аккуратные  шеренги  перемежались
высокими драпировками, повешанными буквально час  назад. Де Бриенн и мрачный
дворянин  в  сером камзоле  неотступно  держались  поблизости  от герцога  с
принцем -- а значит,  д'Артаньяну предстояло не спускать глаз  именно с них.
Об остальных, его заверили, найдется кому позаботиться...
     -- Его высокопреосвященство кардинал-министр!
     Всякий  непосвященный  наблюдатель  мог  бы  поклясться,  что  кардинал
Ришелье и в самом деле  поражен недугом:  его почтительно вели под руки двое
слуг,  передвигался он с трудом,  вместо  кардинальской мантии  на нем  была
обычная сутана с опущенным на лицо капюшоном. Шаркая ногами, кардинал грузно
и неуклюже опустился в кресло с резными подлокотниками, сгорбившись,  словно
ослабли поддерживавшие его невидимые нити. Д'Артаньян заметил, как meqjnk|jn
человек  обменялись  быстрыми,  злорадными  взглядами,  --  желанная  добыча
выглядела еще доступнее и беззащитнее, чем предполагалось...
     "Наш  кардинал   --  великий  актер,  --  подумал  д'Артаньян.  --  Так
убедительно представить хворь и немощь..."
     Он  не сразу понял, когда все началось. Просто-напросто  слева от него,
совсем  близко,  вдруг   послышалась  резкая  перепалка,  с   каждым   мигом
становившаяся все ожесточеннее и громче. Гости, так и  не успевшие сесть  за
стол, с наигранным изумлением смотрели в ту сторону -- и одновременно как бы
невзначай расступались,  оставляя  проход,  ведущий  от ссорившихся  прямо к
креслу кардинала. Что до Ришелье, он восседал в  той же позе,  сгорбившись и
положив   руки   с  расслабленными,   растопыренными   пальцами  на  широкие
подлокотники, казалось, глухой и слепой ко всему происходящему.
     -- Да разнимите же  их! -- воскликнул кто-то, не  трогаясь, впрочем,  с
места.
     -- Черт побери, я заставлю вас смыть оскорбление кровью! И немедленно!
     -- Что ж, извольте!
     -- Разнимите их!
     -- Вашу шпагу, к бою!
     -- Извольте!
     Вот  уже  и  клинки  вырвались из  ножен,  не  менее  дюжины...  Герцог
Анжуйский, подавшись  вперед всем телом, уставился на  кардинала, и его лицо
застыло в хищной гримасе -- теперь д'Артаньян ни за что не сделал бы прежней
ошибки, не спутал бы этого злобного и энергичного человека с вялым во всякое
время дня и меланхоличным во всякое время года Людовиком...
     Первые двое оказались совсем близко -- и д'Артаньян на миг замер, видя,
как  острие, нацеленное в грудь сидящего кардинала, неотвратимо приближалось
к согбенной фигуре...
     Но тут произошло нечто, изумившее его самого, не знавшего всех замыслов
кардинала.
     Скрюченная фигура, казавшаяся аллегорическим изображением всех духовных
и  телесных немощей,  какие  только преследуют  доброго христианина на белом
свете,  вдруг  с  поразительной  быстротой  выпрямилась,  словно взметнулась
освобожденная   стальная  пружина.   Сверкнул  клинок,  во   мгновение   ока
извлеченный  из-под сутаны,  -- и  рапира  человека в рясе  со звоном отбила
шпагу так, что она вылетела из руки нападавшего.
     Капюшон  откинулся  на  спину -- и  д'Артаньян,  к  своему  превеликому
изумлению, увидел не лицо Ришелье, а  знакомую  хищную улыбку  Рошфора,  уже
скрестившего шпагу со вторым злоумышленником. Вспомнив о своих обязанностях,
д'Артаньян  тоже выхватил шпагу,  сделал  выпад --  как раз  вовремя,  чтобы
пронзить запястье де Бриенна, уже  выхватившего  из-под камзола двуствольный
рейтарский пистолет и  наводившего его в спину герцогу Анжуйскому.  Глядя на
него с невыразимым ужасом и удивлением, де  Бриенн скрючился, громко охая  и
зажав  ладонью левой  руки кровоточащее  запястье,  --  а д'Артаньян уже был
возле  мрачного дворянина в сером камзоле  и  без  всяких дуэльных церемоний
ударил  его острием в бок. В самую пору  --  мрачный  успел достать  шпагу и
ринуться было к принцу Конде...
     Все это происходило посреди ошеломленной  тишины -- заговорщики застыли
нелепыми статуями, на пару мгновений растерявшись...
     Драпировки с  треском распахнулись, и оттуда  выскочил капитан де Кавуа
-- совсем не тот, каким д'Артаньян  привык его видеть  в семейном гнездышке.
Нынешний капитан де Кавуа, несмотря на некоторую полноту, двигался проворно,
как атакующий  кабан. Вмиг  вспрыгнув на ближайший стул и  махнув шпагой, он
закричал что есть мочи:
     -- Ко мне, гвардейцы! Да здравствует кардинал!
     -- Да здравствует кардинал! -- отозвался многоголосый рев.
     Многие   обожают  театральные  эффекты,  и  капитан  де  Кавуа  не  был
исключением... Зал тут же наполнился  топотом ног и лязгом  стали --  из- за
драпировок,  из  всех  дверей  выскакивали  гвардейцы  в  красных  плащах  с
серебряными крестами,  со шпагами наголо. Из-за тех же  драпировок мгновенно
были извлечены звенящие охапки шпаг -- и они, словно сами по себе разлетаясь
по залу, оказались в руках мнимых слуг.
     Вверху, на галерее, раздался  частый и громкий стук -- это выбежавшие с
двух сторон гвардейцы опускали на перила свои мушкеты,  целясь в оторопевших
заговорщиков. Дымились многочисленные фитили, готовые после легкого движения
указательного пальца прижаться к затравкам и воспламенить порох на полках.
     Заговорщики сбились в кучу слева  от  стола  -- под прицелом пары дюжин
мушкетов и  вдвое большего количества шпаг, опоясавших острым кольцом  толпу
перепуганных, смятенных и сбитых  с толку людей, еще  не  успевших в  полной
мере осознать, что все их замыслы рухнули в одно печальное мгновение.
     Д'Артаньяна  среди  них  не было --  когда  стальное  кольцо уже  стало
замыкаться, кто-то из незнакомых  гвардейцев резко потянул его за  локоть  и
весело крикнул в ухо:
     -- Не мешкайте, д'Артаньян, ваше место не там!
     Гасконец отошел в  сторону, спокойно убирая  шпагу  в ножны.  Кое-  кто
косился на него со страхом.
     -- Оружие на пол! -- взревел капитан де Кавуа, потрясая шпагой. -- Все,
какое только  найдется!  Живо,  живо, мои прекрасные  господа! Все оружие на
пол, иначе, клянусь богом, я скомандую залп!
     Его  лицо,  яростное  и  решительное,  подкрепляло  угрозу.  Уже  через
какой-то миг по мраморному полу зазвенели  брошенные шпаги, а  кое-где глухо
стучали пистолеты.  Люди  торопливо стаскивали через  голову перевязи, мешая
друг другу, поторапливая соседей:
     -- Живей, что вы копаетесь? Они же начнут стрелять!
     Д'Артаньян  видел, как герцог с  принцем, поддавшись  общей  панической
суете, содрали с себя перевязи не хуже прочих и отбросили шпаги подальше. На
лице красавчика  Гастона уже  не было другого  выражения, кроме откровенного
страха.  Принц,  правда, держался  чуточку  спокойнее,  он  сверкал  глазами
исподлобья  и  громко  скрипел  зубами,  но  со  шпагой  расстался  столь же
проворно, прекрасно  помня,  должно быть, разницу меж  отвагой оправданной и
бессмысленной. Любой  человек с  мало-мальским опытом вооруженных стычек мог
бы очень быстро  понять, что у  застигнутых врасплох заговорщиков не было ни
единого шанса, -- как  водится: страх и  внезапность превратили орду убийц в
скопище разобщенных трусов, где  каждый был сам  по себе  и  чувствовал себя
невероятно одиноким. А  потому заботился в первую очередь о сохранении своей
жизни, единственной и неповторимой...
     А противостояло им не менее шестидесяти  гвардейцев, спаянных  в единое
целое  волей  своего  капитана и готовых  по первому  знаку  устроить резню,
которую долго помнила бы и обсуждала вся Европа...
     И  тогда появился  настоящий кардинал (Рошфор,  так и не успевший снять
маскарадную  сутану,   стоял  со  шпагой  наголо)  Ришелье,   не  в  красной
кардинальской  мантии, а в одежде  для верховой  езды и  высоких  ботфортах,
вышел из почтительно распахнутой перед ним двери --  совершенно спокойный на
вид,  чуточку  мрачноватый, но от этого ледяного спокойствия несло плахой  и
железом. Твердо ставя ноги, он подошел к цепочке гвардейцев и какое-то время
разглядывал замершую толпу разоблаченных заговорщиков. Под взглядом холодных
светло-серых глаз одна за dpscni опускались головы, фигуры волшебным образом
приобретали  покорность  и  смирение,  даже  стонавшие  раненые   умолкли  и
постарались  стать  ниже  ростом,  опасаясь, что  им  будет  уделено  особое
внимание. Как видел д'Артаньян, герцог с принцем не стали исключением -- они
напоминали   жалких  воришек,  пойманных  в  бакалейной  лавке  разгневанным
хозяином.
     Ришелье  посреди  наступившей  тишины  произнес  бесстрастно, не так уж
громко:
     --  Любопытно  бы   знать,  господа  гости,  почему  вы  все  поголовно
принимаете такое обхождение с  вами,  как должное? Следовало бы ожидать, что
хоть одна живая душа возмутится самодурством хозяина, обошедшегося с гостями
столь неучтиво, вопреки всем традициям... Или вы справедливо полагаете,  что
с вами именно так и следует поступать?
     --  Ваше высокопреосвященство!  --  раздался чей-то отчаянный вопль. --
Меня заставили! Я не хотел!
     Кричавший  попытался пробиться через шеренгу  молчаливых гвардейцев, но
ближайшие к  нему шпаги грозно придвинулись, и он, отпрянув, упал на колени,
отчаянно вопя:
     --  Монсеньер,  господин кардинал! Меня заставили, я хотел сообщить вам
все о заговоре, всех назвать, всех до единого! Я просто не успел, так быстро
все  произошло...  Можете не сомневаться, я  бы  непременно всех выдал! Я не
успел, не успел!
     Стоявший совсем близко к нему принц Конде брезгливо поджал губы:
     -- Барон, черт  бы вас  побрал...  Умейте  проигрывать  с достоинством,
встаньте, наконец...
     -- Хорошо  вам говорить! -- совсем, уж истерически завопил ползавший на
коленях  человек.   --  Вы-то  королевской  крови...  Монсеньер,  сжальтесь,
отделите меня от них! Я просто-напросто не успел выдать вам все!
     -- Проводите этих господ в приготовленное  для  них место, -- с  тем же
ледяным  спокойствием  распорядился Ришелье.  --  Всех. Сделайте  исключение
только для господина герцога Анжуйского, с которым я намерен побеседовать...
     Несомненно,  тот план, в детали которого д'Артаньяна не посвятили из-за
того,  что  это  ему было совершенно  не нужно, был проработан до мельчайших
подробностей, и каждый охотник прекрасно знал свое место и свою роль в  этой
облаве. Гвардейцы вмиг  рассекли  толпу  на  несколько кучек,  как обученные
пастушеские псы поступают с отарой  овец  -- д'Артаньян насмотрелся такого у
себя  в  Беарне,  --  и,  окружив перепуганных злодеев,  погнали  к  выходу,
подгоняя рукоятями шпаг, в том числе и принца Конде.
     На  галерее  вновь застучали  сапоги --  мушкетеры  один за  другим  ее
покидали. Д'Артаньян  затоптался,  не зная, как  ему действовать теперь,  но
кардинал,  за  все время не  бросивший на  него  ни  одного взгляда,  однако
каким-то  волшебным  образом ухитрившийся видеть  гасконца и помнить о  нем,
сказал вслед за властным мановением руки:
     -- Дорогой друг, останьтесь. Вы мне еще понадобитесь, право же...
     --  Ваше высочество... --  произнес  Рошфор  сурово,  указывая  герцогу
Анжуйскому на стул.
     Он пальцем не тронул Сына Франции,  не повысил голос,  но  все равно  у
д'Артаньяна осталось впечатление, что младший брат короля рухнул  на стул не
сам по себе, а напутствуемый добрым тычком в спину. Быть может, так казалось
и  самому наследному  принцу,  сгорбившемуся  на стуле с лицом  несчастным и
жалким,  враз потерявшего не  только величавость, но и простую уверенность в
себе...
     Рошфор встал за  его спиной, забавляясь шпагой, -- он то  вытаскивал ее
на ладонь,  то резко бросал в ножны. Наблюдавший за этим со своей знаменитой
загадочной улыбкой Ришелье  не  воспрепятствовал  этой забаве ни словом,  ни
жестом -- и д'Артаньян, немного обвыкшийся в компании кардинала и его людей,
стал подумывать, что многое оговорено заранее...
     Сын Франции  страдальчески  морщился,  слушая это  размеренное железное
лязганье,  но   протестовать   не   смел,  производя  впечатление  человека,
растерявшего остатки достоинства.
     Д'Артаньян, наоборот, испытывал пьянящую  радость  своей причастности к
победе,  вполне уместную и для более искушенного  жизнью человека, -- всегда
приятно оказаться в  стане  победителей, особенно если ты не  примкнул к ним
после,  а  с  самого  начала был  одним  из них и приложил кое-какие усилия,
сражаясь на стороне выигравшего дела...
     --  Подойдите  ближе,  дорогой  друг,  --  сказал  ему  Ришелье,  тонко
улыбаясь. -- Вам знаком этот человек, господин герцог?
     Молодой   герцог  поднял  на  д'Артаньяна  замутненные  страхом  глаза,
определенно не в силах производить мало-мальски связные умозаключения:
     --  Это  Арамис, мушкетер  короля... --  Внезапно  лицо его  высочества
исказилось,  и он, тыча пальцем в д'Артаньяна, закричал, почти  завизжал: --
Это он! Это он по поручению герцогини де Шеврез ездил в Нидерланды и вел там
переговоры...
     -- С кем? -- спросил Ришелье.
     --  С Анри де Шале,  маркизом де Талейран-Перигор, гардеробмейстером ее
величества... Это он, он привез письма!
     --  Ну  разумеется,  --  мягко сказал Ришелье. -- Я  знаю. Однако, ваше
высочество,  вы,  сдается  мне,  несколько заблуждаетесь касательно имени  и
положения этого дворянина. Его  зовут шевалье д'Артаньян, и он  один из моих
друзей. Настоящих, верных друзей... (д'Артаньян возликовал после этих  слов,
сохраняя  непроницаемое лицо). А посему  вам  должно быть понятно, что  я  о
многом  осведомлен гораздо лучше, чем  вам всем казалось в  гордыне своей...
Вы, часом, не помните,  с каким предложением пришли к господину д'Артаньяну,
полагая его Арамисом?
     -- Я?! -- ненатурально удивился Сын Франции.
     --  Ну разумеется, вы. Вместе с  принцем де  Конде.  Дело происходило в
старинном дворце под  названием  Лувр,  в покоях  герцогини  де  Шеврез, при
обстоятельствах,  о которых  мне, как  духовному лицу,  не положено подробно
распространяться... Вы сделали мнимому Арамису некое предложение, касавшееся
судьбы вашего брата...
     -- Это была шутка! -- отчаянно вскричал герцог. -- Обыкновенная шутка!
     -- Хорошенькие же у вас шутки, позвольте заметить... -- сказал Ришелье,
стоя  над  герцогом,  как  ожившая фигура  Правосудия. --  Свергнуть короля,
заточить его в монастырь и побыстрее убить... Совершить то, что, безусловно,
именуется отцеубийством...10 Каин, где брат твой, Авель?
     -- Что вы такое говорите, ваше  высокопреосвященство? -- охнул  герцог,
взирая снизу вверх на  кардинала с трусливой покорностью. -- Это была штука,
шутка... Мы просто развлекались над глупым дворянчиком...
     Ришелье слушал его с застывшим, холодным, презрительным лицом. Глядя на
него,  д'Артаньян впервые осознал в полной  мере,  кто  же подлинный  король
Франции.
     Столь же мягко, вкрадчиво Ришелье ответил:
     -- А что, если ваш  старший брат, его христианнейшее величество Людовик
отнесся  к  вашей  шутке  предельно  серьезно? При  всей  его мягкотелости и
нерешительности он, как всякий на  его месте, при scpnge  для жизни способен
прийти  в  нешуточную ярость...  Разумеется,