имый вред.  Их день, а если повезет, то  и два,
продержат  под  замком,  пока  герцог  не пресытится  балом  с  его игривыми
забавами... А потом... Да ничего страшного, ручаться можно. У Атоса при себе
какие-то письма,  из которых, есть такое подозрение,  сразу станет ясно, кто
подлинный посланец королевы, а кто фальшивый.
     Вот  тогда  справедливость будет восстановлена  и  на  самозванца,  вне
всякого сомнения,  будет объявлена охота  по всей  Англии -- но не раньше...
Значит,  надо ухитриться  исчезнуть из Англии до того,  как станет ясно, кто
есть кто, до того,  как Атос вновь станет Атосом, а герцог обнаружит пропажу
подвесков...
     -- Господи боже мой! -- воскликнул д'Артаньян тихонько. -- Я совершенно
не подумал о...
     Королева  уже знает о  предстоящем  бале в парижской ратуше -- и о том,
что  ей  непременно следует  надеть алмазные подвески,  подарок царственного
супруга. Но поскольку подвески-то у Бекингэма...
     Д'Артаньян хлопнул себя  кулаком по  лбу.  Ну конечно же! Самый простой
выход из  столь опасной  и щекотливой ситуации  -- послать  в  Лондон гонца,
чтобы забрал опрометчивый подарок у герцога и привез его назад! Кардинал так
и говорил, точно! Сто против одного, что этим гонцом и оказался Атос...
     Ну и  что?  Собственно,  а  что это меняет?  Во-первых,  неопровержимая
улика, два подвеска  из двенадцати, уже  в  руках  д'Артаньяна, а во-вторых,
много времени пройдет, прежде чем Атос  докажет,  что он именно Атос,  а  не
зловредный шпион  кардинала,  пресловутый  д'Артаньян,  погубивший  на корню
заговор...
     И  все равно следует  припустить  со всех ног,  или, учитывая специфику
расположения Хемптон-Корта, -- приналечь на весла...
     Д'Артаньян подошел к своей  лодке, где  в компании  лодочника  восседал
Планше. Между ними  стояла бутылка вина, и они что-то весело  толковали друг
другу, уже явно успев подружиться.
     Поманив  слугу, д'Артаньян отошел подальше от берега, чтобы лодочник их
не слышал.
     -- Вот  что, Планше, -- сказал он  тихонько.  -- Ты видел, как схватили
Атоса с Гримо?
     -- Конечно, сударь.. Я так и понял, что это вы что-то хитрое придумали.
И позволил себе выпить  за ваш светлый  ум... Уж я-то их сразу признал... Мы
что, плывем в Лондон?
     -- Не мы, а я, -- сказал д'Артаньян. --  Планше,  ты себя давно показал
сметливым и  расторопным малым... Не подведи и на этот раз. Оставайся здесь.
Нужно будет разнюхать, куда заперли эту парочку, --  а вдруг  у них в запасе
какой-нибудь коварный ход  и они быстрее обретут свободу, чем я рассчитывал?
Наблюдай,  вынюхивай, подкупай, если понадобится, англичане любят золото  не
меньше,  чем наши земляки,  -- он,  не считая, выгреб из кошелька  пригоршню
монет и  сунул Планше в руку. -- Я до полудня буду  ждать  тебя в  "Кабаньей
cnknbe; -- ну, а если опоздаешь, придется тебе  выбираться из Англии самому.
Ничего, по-английски ты говоришь свободно, денег у  тебя достаточно, тебя, в
отличие от меня, мало кто знает здесь в лицо... справишься?
     --  Конечно,  сударь, -- уверенно сказал Планше. -- Я у вас  на  службе
многому научился...
     -- Приступай немедленно,  -- сказал д'Артаньян.  Он  ободряюще похлопал
слугу  по  плечу, шагнул  в  лодку и удобно разместился на  широкой скамье в
корме. Лодочник проворно заработал веслами, выгребая  на середину реки среди
скопища иллюминированных суденышек.
     Течение  подхватило  лодку и  проворно  понесло ее  в  сторону Лондона.
Довольно быстро сверкающий огнями дворец  остался позади, вокруг  потянулись
темные берега, только звезды сияли над головой, окружая луну,  и д'Артаньян,
поплотнее  закутавшись в плащ, погрузился в  дрему  -- до Лондона было около
пяти  лье,  и  можно  было  немного  поспать,  отдыхая  душой  и   телом  от
нечеловеческого напряжения этого вечера...

     Глава седьмая,

     где выясняется, что английские служители правосудия, собственно говоря,
     ничем особенным и не отличаются от своих французских собратьев

     Король Людовик Тринадцатый  выпрямился во  весь свой  немаленький рост,
став по-настоящему величественным и грозным, подобно иным из его венценосных
предков, внушавших страх европейским державам, вражеским  армиям и нерадивым
министрам с непокорными вельможами. Взор его метал обжигающие, ослепительные
молнии, голос гремел, как гром:
     -- Вы обманули мое  доверие,  мадам! Мой драгоценный подарок...  ценный
даже  не  алмазами,  хоть и они сами  по себе недешево стоят, но  главное --
сделанный   от  чистого  сердца,   в  приливе  истинных  чувств,   вы  самым
беззастенчивым образом преподнесли английскому хлыщу! И не просто очередному
воздыхателю, а откровенному  любовнику, с  коим вы занимались блудом прямо в
Лувре! В моем доме, черт побери! И кто же вы после этого?
     Королева Анна Австрийская, побледневшая, как смерть, молча ломала руки.
Слезы текли по  ее щекам двумя ручейками,  и фамильная нижняя  губка  уже не
оттопыривалась  высокомерно,  а  жалобно  подрагивала,  как  осенний лист на
ветру. Жалким, неуверенным голосочком она пролепетала:
     --  Луи,  это наговор! Клевета!  Интриги! Меня  хотят  погубить злобные
враги...
     -- Да?  -- саркастически  расхохотался король.  --  Мадам, меня  не зря
зовут Людовиком  Справедливым! И  я разберусь во всем справедливо, черт меня
побери со  всеми потрохами,  волк меня заешь! А это что такое, побрехушка вы
испанская?  А? Это что такое, спрашиваю? -- и он со зловещим выражением лица
потряс в  воздухе  двумя алмазными подвесками,  вовсе  не  распространявшими
сейчас  радужного  сияния, а выглядевшими  жалко  и  уныло, как  поднятые за
шкирку нашкодившие котята. -- Я вас спрашиваю, что  это такое? Молчите? Черт
вас  побери, посмотрите на этого юного  дворянина! Он служил  своему королю,
как способен только гасконец, чтобы уличить вас в неверности и  воровстве, в
раздаривании  кому  попало  французских  драгоценностей,  он  прошел  сквозь
многочисленные  опасности,  преодолевая  интриги  вашего  любовника,  тяготы
морского  путешествия, штормы  и  бури,  английские зловредные для  здоровья
rsl`m{...
     -- И уиски, ваше  величество, и уиски,  -- скромно напомнил д'Артаньян,
стоя в сторонке и не без злорадства наблюдая за упавшей на колени королевой,
растерявшей все свое величие и достоинство.
     -- Да, и  уиски! -- воскликнул король. -- Чтобы  уличить  вас, молодому
человеку пришлось даже пить  уиски, самую страшную жидкость для питья, какая
только существует на земле! Но он и  на это пошел из любви к своему королю и
в борьбе за супружескую добродетель! Молчите же, несчастная!  Вы приперты  к
стене неопровержимыми уликами!  Боже мой,  я  бы еще как-то понял, задери он
вам  юбку  где-нибудь  в  стогу  или  на  поляне  под  дубом! Но  осквернить
прелюбодеянием Лувр, старинное обиталище моих предков! Кто вы после этого? Я
вам  скажу,   прах  вас  побери!  Шлюха  ты   подзаборная!  Проститутка   ты
коронованная! Да  я  тебя законопачу  в монастырь на веки  вечные,  паршивка
этакая! Я тебя отошлю в кварталы Веррери в тамошнее веселое заведение -- там
тебе самое  место,  поблядушка ты испанская! Где были  мои глаза, когда я на
тебе  женился? Меня  же предупреждали многие,  о  тебе  еще в  девках ходила
та-акая слава...
     --  И  не  забывайте  про  герцогиню  де  Шеврез, ваше  величество,  --
почтительно напомнил д'Артаньян. -- И про других ее шлюшек тоже...
     -- Вот  именно!  --  в ярости взревел король, швыряя подвески на пол  и
безжалостно топча их ногами. --  Мало вам было  мужчин? Вы еще и с женщинами
развлекались самым гнусным образом! До  служанок докатились, как будто  мало
было вам титулованных дворянок и собственных  камеристок! Да надо мной будет
хохотать вся Европа! Тот  самый  Людовик,  чья беспутная  женушка  блудила с
заезжими англичанами и, не удовольствуясь этим, таскала к себе в постель  не
только герцогинь, но  и простолюдинок! Ты подумала, стерва такая, что скажет
обо мне  Европа? Какая у меня будет репутация среди  монархов? Я же не смогу
показаться ни  в  одном  иностранном дворце, мне  будут  хихикать вслед, кто
только вздумает, а крыть  будет  и нечем! Да я тебя туркам продам в  гарем и
специально попрошу, чтобы подобрали  самого старого,  мерзкого, извращенного
турка!
     -- О Луи...
     -- Не смей называть меня по  имени, презренная! Пошла вон  отсюда!  Эй,
кто  там! Гвардия! Вышвырнуть ее за ворота в чем стоит, и пусть убирается ко
всем чертям!
     Грохоча  сапогами,  вошли  два   бравых  мушкетера  короля,  подхватили
рыдающую королеву  под локотки и поволокли к  дверям, как  она ни упиралась,
как  ни царапалась,  как ни пыталась цепляться за портьеры, кресла и статуи.
Ее  отчаянные  покаянные  вопли  умолкли  за дверью.  Король, удовлетворенно
улыбнувшись, сказал:
     --  Вы,  кажется,  сударь,  изволили  спьяну  обозвать  меня в  Лондоне
слабохарактерным рогоносцем?
     -- Ваше величество, я  был неправ! --  покаянно сказал  д'Артаньян.  --
Простите, на меня какое-то затмение  нашло! Я сейчас и  сам вижу,  что в вас
взыграла кровь благородных предков! Не  велите казнить, велите миловать! Это
все из-за уиски, невыносимого для всякого истого француза!
     --  Успокойтесь, успокойтесь,  любезный д'Артаньян,  -- сказал  король,
положив ему руку на плечо. -- В конце концов, мы, гасконцы, должны держаться
друг за друга, не правда ли? Волк меня заешь, вы мне оказали слишком большую
услугу, чтобы  я  на  вас  сердился по пустякам! Мало ли что можно наболтать
спьяну,  особенно  после этого  смертоубийственного уиски... Оставьте,  я не
сержусь!
     --  О,   ваше  величество,  вы  так  добры...  --   растроганно  сказал
д'Артаньян. -- Право же, спьяну...
     -- Я обязан  вас  вознаградить,  --  сказал король решительно.  --  Wrn
скажете  о маршальском жезле?  Черт побери, вы достойны того, чтобы нынче же
стать  маршалом Франции! И  еще... Я хорошо помню, что гасконцы  бедны,  как
церковные мыши... Ста тысяч пистолей вам хватит?
     -- Вполне...
     --  Нет,  этого  мало,  и  не спорьте!  Меня  не  зря  зовут  Людовиком
Справедливым. Двести тысяч! Да, это подходящая сумма для вас... И еще  я вас
делаю кавалером ордена Святого Духа...
     -- А вы поможете мне жениться на Анне?
     --  На  Анне? -- поднял брови  его  величество. -- Да ее  же вышвырнули
отсюда, блудливую кошку! Зачем вам эта шлюха?
     -- Тысяча извинений, ваше величество, но я имел в виду мою Анну, миледи
Кларик, образец чистоты, добродетели и красоты...
     --  А, ну это другое дело! Мы немедленно пошлем за ней гонцов, и я велю
ей выйти  за вас  замуж  немедленно.  Кардинал Ришелье вас  обвенчает...  не
правда ли, кардинал?
     --  С превеликим  удовольствием,  ваше величество,  -- сказал  Ришелье,
кланяясь. -- Наш отважный д'Артаньян это вполне заслужил...
     Король, дружески улыбаясь, воскликнул:
     -- А  потом  мы все вчетвером  отправимся в  какой-нибудь кабачок вроде
"Головы сарацина" и выпьем там как следует...
     --  Если  мне будет позволено поправить ваше величество, я предложил бы
"Сосновую  шишку",  -- сказал д'Артаньян. --  Туда как раз завезли испанское
вино, и колбасы там недурны...
     -- Ради бога, ради бога! Подождите минуточку, я сейчас повешу вам орден
на шею, чтобы вы выглядели еще достойнее...
     Он повернулся было к секретеру, но вместо этого  схватил д'Артаньяна за
шиворот и принялся ожесточенно трясти, крича:
     -- Сударь! Сударь! Сударь!
     В одно мгновение  бесследно исчезли и  одна из роскошных зал  Лувра,  и
король  с  королевой, и кардинал, а  вместо  этого  обнаружился Планше,  без
особых  церемоний трясший  д'Артаньяна  за  ворот  и тихо звавший:  "Сударь!
Сударь!" Однако прошло еще  какое-то время, прежде чем гасконец окончательно
уяснил, что высший орден Франции и маршальский жезл, равно как и решительная
расправа  короля с  неверной супругой были  лишь  предрассветным  сном, а на
самом деле  он лежал сейчас на кровати в гостинице "Кабанья голова" -- почти
полностью одетый, скинувший только сапоги и камзол.
     Прежде всего он схватился  за  шею --  но подвешенный на тонком ремешке
мешочек с  двумя  подвесками  был на месте, он только съехал  под левый  бок
из-за того, что ремешок был чересчур длинный...
     Отчаянно моргая, д'Артаньян всецело вернул себя к реальности, успев еще
мимолетно пожалеть о  привидевшихся в  столь приятном  сновидении  наградах,
коих  ему  во всамделишной  жизни  вряд  ли дождаться с  этаким-то  королем,
обязанным  своим  прозвищем не высоким качествам характера, а  исключительно
знаку зодиака...
     --  Что-то случилось?  -- спросил он озабоченно,  видя удрученное  лицо
Планше, и, не теряя времени, вскочил с постели, принялся на всякий случай --
вдруг придется срочно  куда-то бежать? -- натягивать сапоги. --  Да не молчи
ты!
     От одежды Планше на три фута вокруг несло промозглой речной сыростью, а
глаза  были  красные  -- похоже, нынче ночью верный слуга  вообще не  улучил
минутки вздремнуть.
     -- Кажется, дела не  особенно хороши, сударь, -- сказал Планше. -- Быть
может, даже и плохи...
     -- Черт побери, это ты от англичан нахватался этих словечек! -- вспылил
д'Артаньян, натягивая камзол и  через голову надевая  перевязь со шпагой. --
Это  от  них  только  и  слышно: "Боюсь, он  умер..." "Предполагаю, дела  не
особенно хороши..." Брось эти их ухватки и объясни все толково, как подобает
французу!
     -- Слушаюсь,  сударь... Так вот, когда вы уплыли, я направился onhqj`r|
словоохотливого  собеседника,  а  где  его лучше  всего  искать, как  не  за
выпивкой? Понимаете  ли, бал в королевском дворце -- это не только залы, где
веселятся господа. Это еще и превеликое множество слуг, как дворцовых, так и
тех, что  прибыли с  господами.  А значит,  слетелись, как  мухи  на мед,  и
торговцы  с разной снедью и вином... Вы мне приказали не жалеть  денег,  и я
старался...
     -- Короче! -- взревел д'Артаньян.
     --  В общем,  сударь,  мне  быстро  удалось  выведать,  что  двух наших
соперников, то  бишь господина Атоса  и  Гримо, посадили в  один  из  винных
подвалов, к тому времени  уже  опустевший. Винные  подвалы,  сударь,  строят
надежно и запорами снабжают  изрядными... Как только я  это  выяснил, тут же
постарался  пробраться как  можно ближе. И мне удалось  --  это все-таки  не
тюрьма,  а обыкновенный  подвал,  так  что  я  с  парочкой  новых  приятелей
поместился совсем близко от входа, и мы все вместе выпивали понемножечку, то
есть, с  точки  зрения  стражи,  выглядели  вполне благонамеренными  людьми,
занятыми абсолютно житейским делом...
     -- Короче!
     -- Короче некуда, сударь, я  как раз  перехожу к главному... Сидели мы,
стало быть,  поблизости от лестницы в подвал, выпивали, как приличные  люди,
--  и вдруг появился некий англичанин, по виду  из  благородных, и звали его
капитан Паддингтон.
     -- Он что, тебе представился? -- фыркнул д'Артаньян.
     --  Да  нет,  конечно,  с  чего бы вдруг?  Просто  стражник  начал  ему
докладывать: мол, вы  уж простите,  капитан  Паддингтон, что я  вашу милость
вызвал с бала,  но дело в том, что этот  самый схваченный  француз, тот, что
выглядит дворянином, все время выкрикивает ваше имя  и твердит, чтобы мы вам
передали слово "Пожар", иначе, дескать, всем вам -- это стражник ему говорит
--  головы  поотрубают,  как  пить  дать... Капитан  этот,  как  услышал про
"Пожар", тут же кинулся в подвал -- и, пары  минут не прошло, вышел оттуда с
обоими нашими заключенными.  Я  так понимаю, этот капитан  Паддингтон --  из
людей герцога Бекингэма, а слово это было у них заранее обговоренным паролем
на случай какого недоразумения...
     -- Клянусь небом, мне и самому  так кажется, -- сказал д'Артаньян. -- И
что было дальше?
     --  Этот  самый  капитан  Паддингтон увел Атоса  прямехонько во дворец.
Прошло  совсем немного времени, и все они  выскочили оттуда, как сумасшедшие
--  герцог Бекингэм, Атос с ним,  Паддингтон, еще  несколько  человек,  надо
полагать, из свиты герцога. Кинулись на  герцогскую барку и отплыли, хотя на
реке  стояла тьма-тьмущая...  Ну,  я не  растерялся, нашел лодку --  их  там
множество стояло, наемных  -- и  велел плыть за  баркой, заплатил ему с ходу
столько, что он про  вопросы забыл...  Когда они приплыли в Лондон, пошли во
дворец герцога. Там сразу же загорелись огни, началась преизрядная суматоха,
со двора  вылетел верховой и куда-то помчался  сломя голову,  да  так, что и
нечего было думать  угнаться за  ним на своих двоих.  Я еще  постоял чуточку
напротив  дворца и  решил, что все  равно ничего больше не  узнаю, время  уж
больно  раннее, так  что  лучше поспешить к вам и доложить  все...  Надеюсь,
сударь, я ничего не напортил?
     -- Ну что  ты, наоборот, -- хмуро сказал д'Артаньян. -- Ты выше  всяких
похвал,  Планше... Похоже,  для  нас  в  этом  городе  становится слишком уж
горячо.  Атос, без сомнения,  уже  открыл  герцогу  глаза  на  мою  скромную
персону,  и  тот,  спорю  на  все  свое  невыплаченное жалованье, уже горько
пожалел о своей щедрости по отношению к "Арамису"... Пора бежать, а?
     --  Осмелюсь добавить, сударь, -- и побыстрее... Сдается мне, герцог не
станет церемониться ни с  вами, ни со мной, в таких делах не разбирают,  кто
господин, а кто слуга...
     -- Золотые слова, Планше, -- сказал д'Артаньян. -- Вульгарно выражаясь,
нужно уносить ноги. Благо  вещей особенно собирать и не нужно, много ли их у
нас...
     Он ни капельки не паниковал  --  просто  лихорадочно  прикидывал  в уме
степень грозящей им опасности и пытался  предугадать,  как будет действовать
герцог, уже, несомненно, обнаруживший пропажу двух подвесков. Самое лучшее в
таких  случаях -- поставить  себя на место охотника. Безмозглая дичь сделать
это не способна, но мы-то люди...
     В Лондоне нет ничего похожего на  парижскую полицейскую  стражу,  и это
несколько облегчает дело.  Здешние городские  стражники  --  народ ленивый и
пожилой, занятый главным образом тем,  что  толчется  на  главных  городских
улицах, притворяясь, что надзирает  за порядком  там,  где  его все равно не
нарушают. Полицейских сыщиков вроде парижских здесь  тоже нет -- и лондонец,
которого,  к  примеру,  обокрали,  должен  заплатить  судейским  за  розыски
преступника, иначе никто и пальцем не шевельнет...
     С  другой стороны,  у  герцога есть свои собственные  агенты, сыщики  и
прочие клевреты --  вроде  этого  самого капитана  Паддингтона  или  чертова
Винтера. Какие действия они предпримут в такой вот ситуации?
     Да,  безусловно,  станут рыскать  по  гостиницам,  старательно описывая
хозяевам  и вообще всем встречным-поперечным д'Артаньяна, -- другого способа
просто  не  существует.  Если  учесть,  что  гостиниц  в Лондоне  превеликое
множество, а соглядатаев у герцога  вряд ли  особенно  много --  уж никак не
сотни, десятка два-три, в худшем случае четыре-пять, а ведь их всех надо еще
собрать вместе, растолковать, кого надо найти...
     Кажется,  хватит  времени,  чтобы   благополучно  улизнуть,  оповестить
Каюзака, если он еще не встал, разбудить, вместе  с ним добраться  до порта,
где  в трактире  "Золотая лань" остановился де Вард, сесть на корабль, благо
разрешение герцога в кармане и вряд ли Бекингэм спохватится его отменить...
     С этими бодрыми мыслями д'Артаньян  застегнул последние пуговицы, сунул
за пояс два своих пистолета и оглянулся на Планше:
     -- Что ты там копаешься? Пошли...
     Дверь распахнулась, вошел де Вард, мрачнее тучи, и с порога заявил:
     -- Д'Артаньян, измена!
     -- Что такое? -- воскликнул гасконец, невольно хватаясь за шпагу.
     Следом вошел хозяин, великан Брэдбери, с лицом хмурым и озабоченным, он
без  усилий,  одной  рукой  волок за  собой тщедушного  человечка,  насмерть
перепуганного  и  одетого,  как слуга,  --  волок  с  таким  ожесточением  и
усердием,  что   подошвы   полузадушенного  коротышки  частенько   не  им