,  Шарль...  --  сообщила Луиза.  --  Перраш опять
приходил, так  и  пыша злобой...  Он  меня упрекал  в  том,  что  я, по  его
собственным  словам,  натравила  на него  то  ли  наемного  бретера,  то  ли
нахального любовника, который его едва не  зарезал в собственном доме... Все
слуги могут подтвердить, что бешеный гасконец  угрожал  шпагой и пистолетами
самому хозяину и его домашним...
     -- Черт возьми, но ведь все было совершенно не так!
     -- Шарль, порой все решает не истина, а количество свидетелей... Перраш
сразу  после  вашего ухода  побежал  к комиссару полиции нашего  квартала  и
сделал жалобу  по  всей форме, требуя,  чтобы  вас послали на галеры  или по
крайней мере засадили в Шатле и продержали там подольше...
     -- Выходит, я должен теперь спасаться от полиции?
     --  Ну, не все так плохо, -- улыбнулась Луиза  сквозь слезы. -- С нашим
комиссаром  я  давно  знакома.  Очень  приличный  и  справедливый  господин,
дворянин из  старого, хоть и обедневшего рода. Уж он-то никак не склонен без
тщательной проверки давать ход наглым жалобам какого-то буржуа. Я сумела ему
объяснить,  что  вы  -- воспитанный и благонравный  молодой человек,  и если
разок  погорячились,  то исключительно из  лучших побуждений и по  юношеской
запальчивости... Преследования  против вас возбуждено не будет, комиссар мне
обещал твердо.  Однако  во  всем прочем  он  не властен.  Перраш назначил на
завтра торги, всю мою обстановку продадут...
     -- Успокойтесь,  --  сказал д'Артаньян  с видом  победителя.  --  Пусть
продают,  я  знаю человека,  который  ее  немедленно купит исключительно для
того, чтобы она осталась на своем месте...
     И он принялся пригоршнями выгребать из карманов выигранные  луидоры, со
звоном усыпая золотыми монетами стол.
     -- Боже мой, Шарль! -- просияла Луиза, с непросохшими глазами  бросаясь
ему на шею. -- Вы лучший мужчина в мире!
     Скромность заставляет нас воздержаться от детального описания того, что
происходило  в  гостиной возле усыпанной  золотом  скатерти  в  красно-синюю
клетку. Мы можем упомянуть  лишь, что корсаж  прекрасной нормандки  оказался
безжалостно   расшнурованным,   ее  русые  локоны  пришли  в  совершеннейший
беспорядок, а д'Артаньян, считавший, что ему открыты все тайны любви, тем не
менее узнал еще кое-что  новое о женщинах.  Учитывая,  что стоял еще светлый
день и дом был полон слуг, все произошедшее было совершеннейшим безумием, но
накал страстей, охвативший любовников, был очень уж велик...
     Когда молодые  люди  вернулись в  здравый  рассудок,  д'Артаньян  вновь
поразился, каким самообладанием  и остротой  ума обладают дочери Евы: Луиза,
быстренько  приведя себя в порядок,  выглядела  так, словно ничегошеньки  не
произошло, и  они занимались вдвоем чтением богословских книг  или другим не
менее благонамеренным занятием.
     -- Шарль,  мне пришла в голову великолепная идея... -- сообщила Луиза с
тем  же  самообладанием. -- Вовсе не нужно,  чтобы нашу обстановку  выкупали
вы...
     -- Отчего же? Я ее незамедлительно куплю и подарю вам...
     -- А  в какое положение  вы  меня  этим  поставите?  Приличную замужнюю
женщину? Бриквиль отнюдь не  болван, и он вряд ли поверит, что  вас к  этому
подарку подтолкнуло  лишь желание  сделать ему приятное...  Да  и  противный
Перраш, чует  мое сердце, постарается ему наговорить черт-те что... Нужно их
упредить.
     -- Каким образом?
     -- Я все продумала, -- решительно заявила Луиза. -- Нужно сделать  так,
чтобы это я заняла у кого-нибудь деньги, понимаете? B{ для роли кредитора не
годитесь, это опять-таки чересчур явно... Приведите мне кого-нибудь из ваших
знакомых, на кого можете положиться, и я по всем правилам выпишу ему заемное
письмо  на эти  деньги. Представляете, в каком  положении окажется Бриквиль?
Даже если  Перраш  ему  что-нибудь гнусное  наговорит  -- а  это  уж  будьте
уверены, -- мой  муженек не  успеет задать мне выволочку. Я первая перейду в
наступление. Выскажу ему  все:  как эгоистичен  и непредусмотрителен он был,
забыв  о  долге и сроке  уплаты, в  какое  положение он  меня поставил своей
забывчивостью, сколько трудов мне пришлось приложить,  пока  я, в отсутствие
хозяина  взвалив  на хрупкие женские плечи груз забот, отыскала сговорчивого
кредитора...
     --  Черт  возьми, а  ведь ему будет не  до нападения!  --  расхохотался
д'Артаньян. -- И уж никак не до попреков и подозрений!
     -- Вот именно, Шарль... Есть у вас кто-нибудь на примете?
     "О женщины,  вам имя --  вероломство!  -- подумал д'Артаньян. --  Право
слово, недурно подмечено! И фразочка неплоха! Нужно будет ее запомнить и при
случае предложить кому-нибудь из тех, что пишут пьесы для театра..."
     -- Луиза, -- сказал он решительно. -- Все будет улажено быстрее, чем вы
себе представляете!
     Он  незамедлительно  поднялся  к  себе,  крикнул  Планше  и,  не  теряя
драгоценного времени, спросил:
     -- Планше, как ты думаешь, кто ты таков?
     -- Слуга вашей милости, -- незамедлительно ответил малый.
     -- Главным образом, -- сказал д'Артаньян. -- Главным образом... Но есть
еще и другая  сторона твоей  славной личности. Да будет тебе известно, что в
данный момент ты -- алчный ростовщик, лихоимец, ссуждающий деньги в долг...
     -- Я, сударь?! -- воскликнул Планше в совершеннейшем изумлении. -- Да у
меня и  денег-то нет! Тот экю, что я, согласно вашим приказаниям, должен был
пропить за ваше здоровье, уже остался в кабачке "Сосновая шишка"...
     -- Друг  мой, ты  пребываешь в  совершеннейшем заблуждении,  --  сказал
д'Артаньян, загадочно ухмыляясь. -- В гостиной, на столе, лежит куча золотых
монет, которые ты под заемное письмо ссудил нашей любезной хозяйке...
     И  он  вкратце  посвятил   Планше   в  тайны  задуманного  предприятия,
ставившего своей  целью посадить дражайшего г-на Бриквиля на  невидимую миру
цепь и напялить на него столь же невидимый намордник.
     -- Ну  что же, сударь, -- вздохнул Планше. --  Коли  вы приказываете...
Откровенно говоря, не лежит у меня сердце к ростовщикам, даже дикие турки, я
слышал, их не любят  и ущемляют всячески, даром что безбожные агаряне... А у
нас  в  Ниме одного ростовщика опустили головой вниз в выгребную яму, причем
до  сих пор  неизвестно,  кто  его так искупал...  Но, коли  уж мой господин
приказывает... Я, знаете ли, не слепой и кое о чем догадываюсь, но язык буду
держать за зубами, как хорошему слуге и подобает...
     --  Планше,  ты образец слуги, -- сказал  д'Артаньян.  -- Когда я стану
маршалом  Франции,   отдам  тебе  в   управление  все  ветряные  мельницы  в
какой-нибудь провинции...
     -- Благодарю вас, сударь, но у нас в стране нет такой должности...
     --  Что  за  важность?  --  фыркнул  д'Артаньян.  --  Мы  ее  изобретем
специально для тебя! Пошли, нужно послать за стряпчим и быстренько составить
заемное письмо...
     План  Луизы был  претворен  в жизнь  незамедлительно --  уже через  час
Планше был сделан заимодавцем, что подтверждалось соответствующей бумагой, а
назавтра выставленная на торги обстановка была им куплена и, разумеется, так
и осталась на месте.
     --  Черт возьми, а  если Бриквиль привезет  кучу денег,  выиграв-  таки
процесс  о  наследстве?  --  спросил  д'Артаньян ночью, пребывая, как  легко
догадаться,  в  супружеской постели  помянутого  господина. -- И  быстренько
расплатится?
     -- Нам нечего беспокоиться, Шарль, -- сообщила Луиза. -- Наследство это
заключается  в  земельном участке и  недвижимости. У  Бриквиля  всегда  было
туговато с наличностью...
     И больше о деньгах в эту ночь не было сказано ни слова.

     Глава двенадцатая

     Перевязь Портоса

     Положительно,  сам бог послал д'Артаньяну в  друзья столь искушенного и
всезнающего  человека, как Пишегрю. Так  полагал сам гасконец, чья  жизнь со
времен нового знакомства изменилась самым решительным образом.
     Прежде всего,  он открыл для себя новый  удивительный мир,  заключенный
внутри Парижа, как семечко в  яблоке, и неизвестный людям  непосвященным, --
целую Вселенную  игорных  зальчиков,  укрытых  в  задних комнатах  кабачков,
ресторанов и  даже лавочек, торговавших вроде  бы исключительно  галантереей
или  шорным  товаром. Пишегрю,  не ограничиваясь Прихожей  короля, был своим
человеком во всех этих  местах,  куда ввел и  д'Артаньяна  как полноправного
члена  Братства  игроков,  по  своей  многочисленности  и неимоверно  далеко
простиравшихся  связях,  пожалуй,  превосходившего  даже  таинственный орден
иезуитов.
     Д'Артаньян,  пользуясь  высоким  слогом  авторов  старинных  триолетов,
отдался этому вихрю  удовольствий со всем пылом новичка. Его довольно быстро
выучили  играть  не только  в  кости, но и  в  карты -- в пикет, ландскнехт,
экарте.  Гвардейские  обязанности  отнимали  не  так  уж  много  времени,  и
д'Артаньян чуть ли не все свободное от караулов время проводил, странствуя с
Пишегрю по всему Парижу, со всей юношеской завзятостью гордясь тем,  что там
и сям его  после  условленных фраз  или попросту узнав в лицо  пропускают  в
укрытые  от посторонних глаз помещения, куда может попасть не всякий герцог,
если только он не входит в Братство.
     Жизнь игрока была неустойчивой и переменчивой, как ветер: д'Артаньян то
покупал  Луизе   драгоценные   безделушки  и   жаловал  Планше  полновесными
пистолями, когда его карманы трещали от тяжести выигранного, то вынужден был
за  полцены  продавать что-то из  своего пополнившегося  гардероба,  а то  и
оставлять заемные письма  ростовщикам,  вившимся  вокруг  игроков, как мухи.
Однако, как  ни  удручит это иных  моралистов, именно такая  жизнь,  богатая
впечатлениями и  эмоциями, щекочущими  нервы почище любой дуэли, притягивала
д'Артаньяна несказанно. Впрочем, дуэлей тоже хватало -- точнее,  тех быстрых
и  безжалостных  поединков в  глухих  тупичках,  что случаются  чуть  ли  не
ежедневно,  когда  за  игорным столом вспыхивают  ссоры. Нужно добавить, что
далеко  не  всегда  д'Артаньян  острием клинка расплачивался за  собственные
обиды  -- он  считал своим долгом непременно вставать на защиту своего друга
Пишегрю (каковой,  упомянем  втихомолку, особенной храбростью  не отличался,
сплошь и рядом предоставляя д'Артаньяну  улаживать вспыхивавшие  скандалы  с
помощью шпаги).  За  короткое время  гасконец,  к его  тайному удовольствию,
приобрел в определенных кругах репутацию опасного бретера, задевать которого
себе дороже...
     Очень быстро Пишегрю  посвятил его  и  в  другие  стороны жизни Парижа,
которые, впрочем,  в отличие от тайных игорных  комнат, не особенно  и таили
свое  местопребывание.  Речь  идет  о тех  кварталах, где обитали  веселые и
сговорчивые девицы, которые, заслышав звон lnmer, приходили в совершеннейший
восторг и  старались сделать все возможное, чтобы заглянувший к  ним кавалер
остался доволен. Многие из них были по-настоящему красивы и остры на язычок,
причем,  что немаловажно,  проводивший  время  в  их обществе  дворянин  был
свободен  от всяких  последующих  обязательств вроде обещаний  жениться  или
просто  уделять  красотке  время.  Быстро  преодолев  робость,   д'Артаньян,
опять-таки  ведомый  оборотистым  Пишегрю,  стал  своим и  в  иных  из  этих
заведений. На сей раз совесть его была совершенно спокойна: отец д'Артаньяна
ни словечком не упомянул о подобных веселых домах, не говоря уж о том, чтобы
предостерегать  сына  от   их  посещения.  Теперь  д'Артаньян  не  на  шутку
подозревал, что  его  почтенный родитель,  никогда  не  бывавший в  Париже и
других больших городах, попросту не ведал  о существовании  таких заведений,
-- но, как бы там ни было, коли нет запрета,  нет и его нарушения... Так что
с формальной точки зрения все обстояло благолепно.
     Случилось  так,  что  Пишегрю,  несмотря  на  всю  свою осторожность  и
благоразумие (именуемые иными циниками  трусостью),  все  же получил однажды
удар  шпагой  в  бок и  оказался  прикован к  постели.  А потому д'Артаньян,
нежданно-негаданно оставшийся без своего  Вергилия (впрочем, по невежеству в
изящной словесности наш гасконец никогда и не прилагал к другу этого имени),
в  одиночестве отправился бродить по Парижу. Случаю было угодно привести его
в кабачок у  Люксембургских  конюшен, где  был  устроен зал  для только  что
изобретенной  игры под названием бильярд (игра эта была настолько новой, что
никто  не  додумался  пока, даже  склонные  по любому поводу заключать  пари
англичане, делать денежные ставки).
     По причине  той  же  новизны игроков  вокруг массивного  стола, крытого
зеленым сукном, было совсем  мало. Большая часть присутствующих  выступала в
роли  зрителей,  намереваясь  сначала  хорошенько присмотреться к правилам и
приемам игры, чтобы не оконфузиться, поспешив, -- и внимательно следила, как
мелькают палки, именуемые киями, и щелкают большие костяные шары.
     Зрелище это было настолько новым  и занимательным,  что господа дворяне
из исконно  враждующих меж  собой гвардейских рот, вопреки обычной практике,
даже  почти  не  бросали  косые  взгляды на извечных  соперников,  полностью
сосредоточившись на увлекательном зрелище.
     Однако д'Артаньян зорким глазом охотника почти сразу же высмотрел среди
игроков знакомую фигуру -- не кто иной,  как Портос браво  действовал кием с
таким видом, словно пытался поддеть на копье какого-нибудь испанца. Впрочем,
мудрено было не заметить  издали  эту  огромную фигуру, знаменитую перевязь,
сиявшую ярче солнца,  и плащ из алого  бархата, призванный  скрыть кое-какие
недостатки помянутой перевязи.  Судя  по этому  плащу,  Портос по-  прежнему
страдал насморком не на шутку...
     Д'Артаньян  подумал,  что  ему  сегодня  несказанно  везет.  Дождавшись
момента, когда очередной тур (или как  там это  называлось) новомодной  игры
закончился  и  Портос,  передав  кий  соседу,  отошел  от  стола,   гасконец
направился прямо к нему -- но с видом отнюдь не вызывающим, а вполне мирным.
     Вежливо раскланявшись перед Портосом и стоявшими рядом с ним дворянами,
д'Артаньян учтиво произнес:
     -- Сударь, не откажите в любезности...  Я -- провинциал, совсем недавно
приехавший в Париж. К стыду своему должен признаться, что в нашей глуши, как
вы понимаете, далеки  от  последних веянии  столичной моды...  Меж  тем  вы,
сударь, судя  по  вашему  облику,  безусловно являетесь одним  из признанных
законодателей  моды...  Не   расскажете  ли,   где  можно  приобрести  столь
великолепную перевязь?
     Портос, насупясь,  мрачно взирал  на  д'Артаньяна с таким видом, словно
готов  был  не просто  вызвать  гасконца на  дуэль, а сожрать  его со  всеми
потрохами, подобно  дикому туземцу  из  Африки. Что  до  d'Артаньяна, то  он
улыбался  великану  доброжелательно  и  смущенно,  как  и  подобает  робкому
провинциалу.
     Пауза  затянулась,  так  что  окружающие,  не  посвященные  в  суть  их
взаимоотношений, стали удивленно переглядываться.
     -- Черт возьми, Портос! -- воскликнул один из мушкетеров. -- Что с вами
такое? Молодой человек, несомненно воспитанный,  вежливо задал вам вопрос...
Неучтиво столь долго держать его в ожидании.
     Как ни зол был Портос, он, несомненно, понял, что, ответив грубо, будет
понят  окружающими  неправильно.  Сделав над  собой  превеликое  усилие,  он
произнес:
     -- Перевязи такие, сударь, продаются у Марго на улице Вожирар...
     -- Благодарю вас, -- еще галантнее раскланялся д'Артаньян. -- И, должно
быть, стоят они не менее сотни пистолей?
     --  Ну, в любом случае недешево, молодой человек,  недешево, -- ответил
Портос с тем же усилием, словно грыз невидимые удила.
     Видно  было, что он лихорадочно размышляет, силясь усмотреть  повод для
ссоры, -- но найти  таковой  было бы трудновато, не  объяснив предварительно
присутствующим, в чем тут дело. А этого- то,  крепко  подозревал д'Артаньян,
Портос ни за что не сделает...
     -- Благодарю вас, сударь, -- еще раз поклонился он и, отойдя в сторону,
принялся наблюдать за игроками.
     Он стоял совсем близко от  стола. Видел, как Портос  вновь  взял в руки
кий, но поначалу не заподозрил ничего плохого...
     И успел  уклониться в самый последний момент,  когда  большой  костяной
шар,  пущенный  могучей  рукой  великана,  просвистел у  самого  его  виска.
Д'Артаньян, несмотря на  всю свою храбрость, вынужден был отпрянуть: тяжелый
шар, пожалуй, мог проломить голову, словно мушкетная пуля...
     В нескольких местах послышались смешки. А следом раздался оглушительный
бас Портоса:
     --  Ничего  удивительного, что  этот  юнец  испугался  шарика...  Самым
грозным, что он видел  в провинции, наверняка были исключительно гадящие ему
на голову воробьи...
     Он  выпрямился,   с  хищным  любопытством  глядя  на  гасконца.  Однако
д'Артаньян,  у которого  молниеносно родился  великолепный  план, сделал над
собой усилие и, убрав руку с эфеса, бочком-бочком отошел в сторонку с робкой
улыбкой сконфуженного провинциала.  Смех  усилился,  но  гасконец  стоически
вытерпел и это.
     Портос,  хохотнув  и  пожав  плечами,  вновь  склонился над  бильярдным
столом, целясь в очередной шар...
     Д'Артаньян  тщательно  рассчитанным  маневром  зашел  ему  за  спину  и
наступил на край алого плаща, что есть сил прижав его к полу каблуком.
     Не  заметивший  этого  Портос  сделал  выпад кием,  резко  наклонившись
вперед...
     Послышался  треск лопнувшего шнура, удерживавшего плащ на плечах.  Туго
натянувшийся  бархат моментально  сполз  с плеч великана, открыв на всеобщее
обозрение потаенную часть перевязи, отнюдь не блиставшую великолепием.
     Портос  повернулся  к гасконцу,  еще  не осознав  в  полной  мере,  что
произошло, -- и тут грянул всеобщий хохот, причем его мишенью  был уже вовсе
не д'Артаньян.
     -- Дьявол!  -- воскликнул  гасконец  громко. -- У  нас в  Беарне  и  не
подозревали, сколь  прихотливой может быть парижская мода! Это  ее очередной
изыск, не  так  ли, сударь, -- обильное золото впереди и  простая буйволиная
кожа сзади?
     Хохот  крепчал  -- и поводом опять-таки  был не д'Артаньян. Красный как
рак,  Портос  подхватил  плащ  и быстренько задрапировался  в  него, подобно
римскому патрицию,  но  дело было сделано,  тайна выплыла на свет  божий,  и
д'Артаньян, еще не достав шпаги, одержал oepbs~ победу...
     -- Черт возьми!  --  прорычал  великан,  судорожно нашаривая в складках
алого бархата эфес шпаги. -- Сударь, вы невежа!
     --  А  вы,  надо  признать,  --  записной  модник,  --  кротко  ответил
д'Артаньян.  --  Страшно  подумать, каких высот вы  достигли  бы, став сущим
законодателем мод, будь у вас в кармане лишняя пара пистолей...
     -- Ага!  --  сказал  кто-то рядом. -- Дело принимает интересный оборот!
Пожалуй, это все неспроста...
     --   Вы  удивительно  наблюдательны,  сударь,  --  сказал   д'Артаньян,
обернувшись  к говорившему и отвесив  ему поклон. --  Когда мы последний раз
встречались с этим господином...
     Он едва успел отскочить -- Портос ринулся на него, как бешеный бык.
     -- Портос,  Портос! -- закричали несколько голосов. -- С ума вы  сошли?
Если хотите его проткнуть, соблюдайте правила...
     --  Сударь! -- взревел малость опомнившийся Портос.  -- Я вас насажу на
шпагу, как куренка на вертел!
     --  Ого!  -- сказал д'Артаньян хладнокровно.  -- Не  слишком  ли сильно
сказано?
     -- Сказано человеком, привыкшим грудью встречать опасность!
     --  Ну еще  бы,  -- усмехнулся д'Артаньян. -- Не  сомневаюсь,  что  все
опасности вы встречаете исключительно грудью. Как же иначе, коли у  вас есть
весомейшие причины не показывать никому спину...
     -- Достаточно! -- крикнул Портос. -- Я вас вызываю!
     -- У вас та же шпага, которую я выбил во время нашей последней встречи?
-- с деловым видом спросил д'Артаньян.  -- Если так,  быть может,  вам стоит
послать  за  другой?  Эта  как-то  не  приносит  вам  удачи...  Быть  может,
какая-нибудь цыганка наложила на