рнули Ришелье!
     "Боюсь, с настоящим кардиналом это будет проделать несколько  труднее",
-- подумал д'Артаньян.
     Сидевшие за столом их не заметили -- один из них, низенький и  отчаянно
толстый, напоминавший  фигурой  репку,  вскочил,  сбросив  локтем стакан, и,
воздев руку, словно ведущий в  бой полки  генерал,  принялся  декламировать,
визжа и захлебываясь:

     -- Его уж нет! Исчез наш кардинал!
     Для всех его друзей -- ужасная потеря,
     Но не для тех, которых угнетал,
     Преследовал, тиранил, обижал...
     Они теперь избавлены от зверя!
     Исчез наш кардинал!
     И тот, кто за железную решетку
     Других с таким усердием сажал,
     Сам, наконец, в дубовый гроб попал!
     Когда кортеж чрез мост переезжал,
     Наш медный всадник, верно, во всю глотку
     Взглянув на этот гроб, захохотал!
     Исчез наш кардинал!

     "Под  медным всадником он, надо полагать, имеет в  виду  конную  статую
великого  Генриха на  Новом  мосту,  -- подумал  д'Артаньян.  --  Что ж, все
правильно: если  кардинала и  впрямь убили бы в замке Флери, гроб непременно
повезли бы через Новый мост... Интересно, кто это? Угнетенный, преследуемый,
только что из оков... То-то  thghnmnlh жиром заплыла, щеки вот-вот лопнут...
Самый что ни на есть несомненный и неподдельный изможденный узник..."
     -- Кто это? -- шепотом спросил он спутника.
     --  О, это совершеннейшее ничтожество, -- ответил тот пренебрежительно.
-- Писателишка  из  Парижа, Андре... то ли Буроскью, то ли Бурлескью, самого
подлого происхождения  субъект, хотя и именует себя то немецким  дворянином,
то шведским графом, то даже потомком знатного еврея из Толедо, ведущего  род
прямиком от праотца Авраама... Ничего не поделаешь, любезный Арамис,  в наши
времена приходится вовлекать даже таких вот мизераблей -- простолюдины порой
незаменимы, чтобы, собравшись  стадом, одобрительным  гулом  поддерживать те
решения, которые вкладывают в их дурацкие  головы благородные господа. Кроме
шпаг, нынче есть еще и типографский станок -- а этот вот парижский прощелыга
умеет, что ни  говори, складно сочинять вирши,  памфлетики и  тискать  их на
станке... Пусть его повеселится,  потом отошлем назад на  то место, которого
он заслуживает...  К тому же,  скажу  вам по свести,  у  него  есть  молодая
проказливая женушка, а в этом случае подлое происхождение благородных господ
отвращать не должно... Подождите минутку.
     Он прошел к столу и, склонившись над одним из сидящих,  что-то зашептал
ему на ухо.  Тот,  оглянувшись,  живо  вскочил  и  подошел  к д'Артаньяну, а
остальные, увлеченные вином и визгливыми виршами, и внимания  не обратили на
вошедших.
     На  сей  раз гасконец, несомненно, имел дело  с  дворянином  --  совсем
молодым, стройным, изящным.
     -- Вы и есть Арамис? -- спросил он отрывисто, как человек, принужденный
спешить. -- Я  --  граф де  Шале,  маркиз  де  Талейран-  Перигор,  служу ее
величеству королеве. Надеюсь, вы простите мне, что не приглашаю вас к столу?
Я бы  выставил  перед  вами  все вина и яства Зюдердама,  но  обстоятельства
таковы, что вам следует немедленно отправляться во Францию. В городе...
     --  Рыщут кардинальские ищейки, я уже осведомлен, -- сказал д'Артаньян.
-- Мне они пока что не попались, а жаль, был бы случай обнажить шпагу...
     -- Забудьте об этом! -- прошептал молодой  граф. -- Интересы дела  выше
подобных  забав... Письма, которые вы повезете, -- итог долгих  и  тягостных
переговоров с испанцами... Впрочем, там все сказано.
     Он достал из-под колета [Колет -- камзол без рукавов.] довольно толстый
свиток из доброй полудюжины свернутых в трубку бумаг и сунул д'Артаньяну.
     -- Возьмите и ненадежнее спрячьте под камзол!
     -- Я должен передагь что-нибудь на словах?
     --  Ну  разве  что...  Пока  они  там  будут  расшифровывать  письма...
Передайте, пожалуй, что все в порядке. Испанцы дают деньги,  их  войска  уже
выдвигаются, чтобы  согласно  уговору занять пограничные города, а испанский
король  готов всеми имеющимися в его распоряжении средствами поддержать свою
сестру,  нашу королеву,  вплоть  до занятия  Парижа... Первым  делом, как  и
договаривались, следует покончить  с  кардиналом, тогда  другого можно будет
взять голыми  руками -- насчет де Тревиля все решено... Кардиналу на сей раз
пришел конец...
     "Э, сударь! -- воскликнул про  себя д'Артаньян. -- Как выражаются у нас
в Беарне -- не стоит жарить непойманного вепря..."
     Вслух он сказал:
     -- Я передам все в точности, граф.
     -- Торопитесь,  бога ради! Я  не  хочу, чтобы вас видели эти...  --  Он
оглянулся  в  сторону  расшумевшихся гуляк.  -- В заговор  втянулось столько
случайного народа,  от  которого надо будет  избавиться  по миновании  в нем
надобности,  а  пока  мне  -- мне!  -- приходится  сидеть g` одним столом  с
подобными скотами, -- кивнул он в сторону толстяка, вдохновенно извергавшего
рифмованные поношения кардиналу, коего этот субъект самонадеянно полагал уже
покойным. -- Не возвращайтесь в гостиницу...
     -- Да, меня уже предупреждали.
     -- Отлично. Где-то тут рыщет  д'Артаньян. Атос  взялся с ним покончить,
но это не  тот случай,  когда нас способно  выручить  дурацкое  благородство
Атоса. Бьюсь об  заклад,  он  по  всегдашнему  своему  обыкновению  полагает
покончить дело дуэлью, -- как будто сейчас  допустимы обычные правила чести!
Нет, не тот случай!
     "Ну,  после  таких  слов  моя  совесть  чиста совершенно",  --  подумал
д'Артаньян, пряча письма под камзол и тщательно застегивая пуговицы.
     -- Вперед,  черт возьми! --  энергично поторопил  его молодой граф.  --
Письма передайте в руки герцогине... Удачи, Арамис!

     Глава девятая

     О разнице меж каббалистикой и наукой

     Д'Артаньян не заставил себя  долго  упрашивать  -- он нахлобучил шляпу,
кивнул на прощанье графу и побыстрее выскочил из комнаты, прежде чем на него
успели-таки  обратить  внимание эти болваны, отчего-то искренне  полагавшие,
что  кардинала  Ришелье  можно  уничтожить посредством дрянненьких,  бегущих
впереди событий виршей и детских забав с повешенными раками.
     Оказавшись на  улице,  он  огляделся. Капуцина  в пределах досягаемости
взора  не  наблюдалось.  "Черт бы  их побрал,  опытных шпионов,  --  подумал
д'Артаньян. -- Может, они как-нибудь ухитряются,  без всякой помощи нечистой
силы, следить  так, что их самих вовсе не видно? Нет, в конце концов, тут не
беарнские леса,  где  можно  затаиться  в кустарнике, за деревом,  на ветках
наконец..."
     Он быстрыми шагами направился в сторону конюшен, где дожидался Планше с
лошадьми.
     Трое  выскочили  ему  навстречу  из  узенького кривого  переулочка  так
быстро, что д'Артаньян в первый миг принял их за некое подобие чертей, -- но
тут же  спохватился: с каких это пор черти бросаются  на христианина, хоть и
нерадивого, средь бела дня, пусть и в насквозь еретической стране?
     И  выхватил шпагу --  поскольку на него уже было  нацелено сразу три. У
каждого  к  тому  же  были  и  даги,  длинные  узкие  кинжалы.  Судя  по  их
гнусно-решительным  физиономиям,  эти господа, если только тут уместно столь
вежливое определение, намеревались действовать вопреки  всем правилам  дуэли
(о коих, быть может, не слыхивали от рождения). На д'Артаньяна, направляемые
недрогнувшими руками, устремились сразу шесть  стальных жал. Хорошо еще, что
в  тесном  переулочке они не смогли напасть сомкнутой шеренгой и мешали друг
другу, ожесточенно сталкиваясь боками, а то  и  клинками,  бросаясь вперед с
тупой яростью, вызванной, без сомнения, особо щедрой платой.
     Первое  время  д'Артаньян довольно  удачно  отмахивался  своей  длинной
рапирой, уклоняясь и делая финты -- кругообразные  движения клинком. Однако,
как опытный боец, он быстро понял, что дело его  заведомо  проигрышное: пока
он стоял, прижавшись спиной к бугристой глухой стене, он был почти неуязвим,
но нельзя  же стоять так вечно. Рано  или поздно которое-то из шести жал его
достанет, потому что он лишен главного -- всякой возможности маневра. К тому
же под распахнувшимися плащами у двоих из них блеснули рукояти пистолетов. В
горячке первых минут они забыли о своем огнестрельном оружии, но  как только
вспомнят... Это не дуэль, никто me будет соблюдать правила чести...
     Спасение  пришло  столь  же  неожиданно,  как  выскочили нападавшие. За
спинами хрипло  дышавших наемных убийц показалась  фигура  в монашеской рясе
братьев-капуцинов;  трехфутовая сучковатая палка,  увесистая  и  толстенная,
лишь отдаленно напоминавшая пастырский посох, с каким подобает странствовать
смиренному   служителю   божьему,  взметнулась,  описала  короткую   дугу  и
соприкоснулась  с  затылком  одного  из  нападавших  так  удачно,   что  тот
моментально рухнул без движения. С невероятным проворством монах сунул палку
меж ногами второго, отчего тот растянулся на булыжнике мостовой во всю длину
с  невероятным шумом,  а еще через  миг обрушил свое нехитрое,  но  страшное
оружие на запястье  третьему, враз  вышибив у  того шпагу. Убийца взвыл, как
иерихонская  труба, -- но капуцин, уже не обращая  на него внимания, схватил
д'Артаньяна за рукав  и поволок за собой лабиринтом кривых переулочков, мимо
аккуратных домиков, каких-то  бочек, шарахавшихся  детей, повозок, тупичков,
остолбеневавших почтенных  горожан,  куда-то  чинно шествовавших  с чадами и
домочадцами... Гасконец не сопротивлялся, уже видя, что это -- друг.
     Наконец они остановились  перевести дыхание  --  и, повинуясь мановению
руки  капуцина,  почти  сразу  же  двинулись  дальше  нормальным  шагом,  не
привлекая ничьего внимания.
     -- Спасибо, святой отец... -- растерянно промямлил  д'Артаньян.  -- Вас
мне послал сам господь...
     --  Скорее уж один из его земных слуг, носящих кардинальские  мантии...
-- раздался знакомый голос.
     Капюшон  на  миг откинулся,  д'Артаньян встретил  проницательный взгляд
черных глаз, увидел  непревзойденную хищно-удалую  улыбку графа Рошфора -- и
тут же  капюшон  опустился вновь,  оставив  для  обозрения лишь  подбородок,
выбритый,  как  и подобает  смиренному монаху,  не имеющему  права  щеголять
модной  бородкой вроде  "рояльки". [Та самая бородка, что более известна нам
под  именем   "эспаньолки".   Во  Франции   именовалась  "роялька",  т.   е.
"королевская",  поскольку  ее, забавляясь  парикмахерским  ремеслом, выдумал
именно Людовик XIII.]
     -- Рошфор!
     -- Тс! Брат Бруно, скажем...
     -- Вы здесь?!
     -- И не только я, -- загадочно сказал  Рошфор. -- Во слишком  неопытны,
чтобы  оставлять  вас одного на столь непривычной стезе... Черт меня побери,
д'Артаньян, вам еще  многому  предстоит научиться!  Когда я увидел, с  каким
дурацким видом вы озираетесь на улице, явно пытаясь высмотреть, не следят ли
за вами, у меня сердце упало...
     -- Тьфу ты, -- обиженно сказал д'Артаньян. -- А мне-то казалось,  что я
действовал очень ловко...
     --  Ничего  подобного, уж простите. Не унывайте, со временем  научитесь
многим полезным премудростям...
     --  Вот,  кстати,  о  премудростях, --  сказал д'Артаньян.  --  Где  вы
научились  так  виртуозить  посохом?  Это что-то  невероятное,  прямо-  таки
сверхъестественное...
     -- Ничего сверхъестественного, -- усмехнулся Рошфор. -- Всего-  навсего
бой на пастушьих посохах. Научился в Каталонии. Даже у простонародья, знаете
ли,  можно  почерпнуть много полезного.  Для  тех случаев,  когда  противник
вместо честного боя на шпагах измышляет самые подлые приемы...
     -- Черт  возьми! --  спохватился д'Артаньян. --  У  наших  пастухов,  в
Беарне,  есть  ведь нечто подобное! Но мне и в голову не  приходило  поближе
присматриваться к забавам простонародья...
     -- И совершенно  зря, -- серьезно сказал Рошфор. -- Ничего, будет bpel,
я вам покажу, на что способны в умелых руках пастушеская палка, американская
веревка  с  петлей и даже, не  удивляйтесь,  обычный  сапог...  Насколько  я
понимаю, вы получили письма от Шале?
     -- Да, вот они, у меня под камзолом...
     -- Отлично. Эта скотина Гримо почти достиг цели...
     -- Гримо?
     -- Да, я видел неподалеку его характерную физиономию, которую ни за что
с  другой не спутаешь... Ничего, не унывайте. Главное, они наткнулись на вас
достаточно  далеко  от  "Зеленого  дракона".  А потому, я  уверен, долго  не
сопоставят  одно  с   другим,  будут  полагать,  что  рыщущий  по  Зюдердаму
д'Артаньян и курьер  герцогини де Шеврез -- два разных  человека.  Когда они
откроют, что речь шла об одном и том же, будет слишком поздно.
     -- Черт побери, но Атосу скажут, что здесь -- Арамис!
     --  Ну  и что? События  должны развернуться  сразу  после  того, как вы
прибудете в  Париж. Ваша задача -- обскакать Атоса  в прямом смысле.  Ну,  и
вдобавок  я позабочусь,  чтобы  этот  достойный  шевалье  подольше  не  смог
пуститься в  путь.  Даже  если  он догадается,  что это вы  выдавали себя за
Арамиса, которому сейчас полагается мирно лежать в постели с раненым плечом,
будет, повторяю, слишком поздно...
     -- Куда мы идем?
     -- Ко мне,  -- сказал Рошфор. -- Здесь есть домик, хозяин которого  мне
всецело  предан,  там я  могу  быть  самим  собой,  да и  вы  тоже...  Нужно
просмотреть письма. Чтобы и вы, и я знали их содержание -- мало ли что может
случиться  в  дороге  и  с письмами,  и с  кем-то  из  нас... Так  что лучше
предусмотреть  досадные  случайности... В  гостиницу  вам  возвращаться  нет
смысла -- слишком опасно.
     --  Да  там у меня нет ничего  ценного...  нет, черт  возьми,  я совсем
забыл! Деньги все при мне, но  в гостинице -- подорожная  на  имя де Лэга  и
рекомендательное письмо к статхаудеру! Вдруг да понадобятся...
     -- Не беспокойтесь, -- сказал Рошфор. -- Там уже нет ваших бумаг...
     -- А где они?
     -- Где следует, д'Артаньян. Где следует, можете мне поверить... Ну вот,
мы пришли.
     Он  остановился  перед  небольшим   домиком   на   берегу   одного   из
многочисленных каналов, достал из недр рясы ключ и повернул его в украшенном
медными пластинами замке. Дверь отворилась. Никто их не встречал. Д'Артаньян
впервые  столкнулся с диковинной планировкой,  присущей нидерландским домам,
--  все  комнаты  и  комнатушки  тут  были  расположены  в  разных  уровнях,
соединенные сложной системой лестниц и ступенек: домик совсем небольшой, но,
право,  заблудиться  можно... Следуя за  Рошфором, д'Артаньян поднимался все
выше,  пока они  не  оказались  на  чердаке, ютившемся под  потемневшими  от
времени огромными стропилами.
     С первого  взгляда д'Артаньяну показалось,  что они попали в мастерскую
алхимика: на железном листе в углу еще  слабо  курились дотлевающие  угли, и
над ними на  треноге висел  котелок с  чем-то горячим, откуда  пахло резко и
неаппетитно. На старом столе выстроились в ряд несколько медных и стеклянных
сосудов с разноцветными жидкостями -- но цвета  эти  не  вызывали у гасконца
никаких привычных ассоциаций.
     --  Прекрасно,  --  удовлетворенно  сказал  Рошфор,  сбрасывая  рясу  и
оставшись  в  обычном дорожном платье.  --  Корнелиус уже все  подготовил...
Давайте письма.  Быть может, я поторопился, приказав  Корнелиусу приготовить
эту  адскую кухню,  но,  судя по моему  опыту,  мы имеем  дело с  настоящими
заговорщиками,  матерыми,  а  у  таких  господ обычно  принято  использовать
надежные  меры  предосторожности.  H  если  человек  не  искушен в некоторых
вещах... ну, давайте быстрее письма!
     -- Черт  побери!  --  ошарашенно воскликнул  д'Артаньян, достав из- под
камзола  свиток  и быстренько развернув  его,  после чего  тот  распался  на
полдюжины листов бумаги...
     Девственно чистых листов.
     -- Что такое?
     -- Они  меня  провели!  -- воскликнул д'Артаньян горестно. -- Подсунули
чистую бумагу! И пока мы тут торчим, настоящий курьер...
     --  Д'Артаньян, вам  еще многому предстоит  научиться...  -- рассмеялся
Рошфор. -- Это и есть письма.
     Гасконец  озадаченно  осмотрел  все  листы,  один  за  другим,  покачал
головой:
     -- Вы шутите, Рошфор?
     -- Отнюдь.
     -- Но тут же не видно ни единой строчки, ни единой буквы!
     --  Глядишь,  и появятся...  --  весело пообещал граф,  забирая  у него
бумаги. -- Для начала попробуем самое простое средство...
     Он высек огонь и одну за другой зажег восемь свечей в громадном кованом
подсвечнике,  после  чего,  к  превеликому  изумлению  д'Артаньяна, принялся
сосредоточенно  и  старательно  водить  одним  из  листов  над  колышущимися
огоньками,  держа  бумагу  совсем  близко.  При  этом  он, не  отрываясь  от
странного занятия, не оборачиваясь к гасконцу, говорил:
     --  Есть  особые чернила, которые, после того  как  ими напишут письмо,
высыхают  и делаются  невидимыми. Иные  из  них проявляются под воздействием
огня...  но  не  в нашем,  сдается  мне, случае.  Ничего,  попробуем луковый
отвар...
     Он аккуратно разложил лист на столе и принялся осторожно капать на него
содержимым одной из  склянок. Без  всякого видимого результата. Точно так же
не оказали никакого действия и жидкости  из других сосудов, всех до единого.
Наблюдая за бесплодными усилиями Рошфора, д'Артаньян все сильнее склонялся к
мысли, что его самым коварным образом провели.
     Однако граф не походил на проигравшего.
     -- Одно из двух, -- сказал он задумчиво. -- Либо буквально за последнюю
неделю выдумали  какое-то  новое  хитрое средство,  что  маловероятно,  либо
остался верный,  испытанный метод, который я  специально оставил напоследок,
сейчас вы сами поймете, почему... Вы себя, часом, не относите к неженкам?
     -- Да нет, я бы не сказал... А чего мне ждать?
     --  Серьезного  испытания для вашего носа, -- с ухмылкой сказал Рошфор,
направляясь в дальний угол чердака.
     Он принес оттуда полную самых обычных яиц корзинку и две миски. В одну,
пошире и пониже, положил письмо, тщательно расправив лист, во вторую, повыше
и пообъемистее, разбил первое яйцо...
     Д'Артаньян  поневоле  шарахнулся,  зажимая  нос,  -- от  яйца  шибануло
невыносимым смрадом.
     -- Шерт побери, --  прогнусавил гасконец, по-прежнему зажимая нос двумя
пальцами. -- Оно ше тухлое!
     -- Тухлейшее!  Как и все остальные! -- весело  подтвердил Рошфор, крутя
носом и морщась, но не прекращая своего занятия. -- Между прочим, это и есть
самое  трудное  -- раздобыть дюжины  три  на  совесть протухших яиц.  Крайне
своеобразный товар, его  обычно незамедлительно выкидывают в отхожие  ямы...
Но старина Корнелиус постарался на совесть. Какова вонища, а? Шибает, как из
пушки!
     --  Сачем?  -- осведомился д'Артаньян,  не  решаясь  отойти,  чтобы  не
пропустить что-то интересное.
     -- Зачем непременно тухлые? Боюсь, я не смогу  ответить, потому wrn сам
не знаю толком. Тут нужно быть ученым химиком... Мне,  в конце концов, важно
не научное объяснение, а результат. Что до результата, он всегда одинаков: в
тухлых яйцах  содержится некое вещество, определенным образом действующее на
определенный вид тайных чернил. Вот и все. Если нам повезет...
     Высоко поддернув манжеты, он  с  безмятежным видом  принялся  тщательно
размешивать содержимое  миски  длинной  деревянной палочкой,  отчего  чердак
заполнился  столь  невыносимым зловонием, что  д'Артаньян  едва  не  кинулся
опрометью  прочь,  но героическим  усилием справился  с  собой,  любопытство
пересилило брезгливость, и он даже придвинулся вплотную к столу.
     -- Ну вот... -- сказал Рошфор. -- Думаю, достаточно...
     С загадочным видом фокусника он поднял обеими руками миску  и осторожно
стал  лить  ее содержимое в другую, стараясь равномерно распределить клейкую
омерзительную  массу по всей поверхности бумаги.  Д'Артаньян, вытянув  шею и
уставясь через его  плечо,  даже убрал  пальцы от носа, кое-как смирившись с
запахом.
     --   Пресвятая   дева!  --   вскричал   он,   старательно,   размашисто
перекрестившись. -- Честное слово, граф,