т вежливо попросить...
     С  этими  словами  гасконец  тронул коня,  подъехал  шагом к ближайшему
землекопу --  тот и ухом не повел,  хотя не мог не слышать  звучное шлепанье
конских копыт по глинистой почве,  -- и вполне вежливо произнес, обращаясь к
согбенной спине:
     -- Сударь, не посторонитесь ли, чтобы мы могли проехать?
     --  Пошел  вон,  --  громко  проворчал  землекоп,  не  разгибая  спины,
продолжая орудовать лопатой. -- Буду я ради всякого висельника от серьезного
дела отрываться...
     Кровь  бросилась  д'Артаньяну  в  лицо,  но  он  сдержался  и  повторил
спокойно:
     -- Сударь, не посторонитесь ли?
     -- Чего они так спешат? -- громогласно вопросил один  землекоп другого,
так, словно они  находились друг от друга на  расстоянии футов  ста,  а не в
двух-трех, как это было на самом деле. -- Черти, что ли, за ними гонятся?
     --  Не  черти, а стража, надо полагать, --  так  же громко ответил тот,
упорно не глядя в сторону путников.  --  У  них на похабных мордах написано,
что полиция им -- как  нож  острый. Сперли что-  нибудь  в Кревкере,  вот  и
уносят ноги...
     "Это  все же  странно, --  подумал д'Артаньян,  украдкой оглядевшись  и
примерно  прикинув, где следует прорываться при  нужде. --  Трудно, конечно,
ожидать от землекопов и прочих дорожных  рабочих изящных манер, народ  это в
большинстве грубый и неотесанный,  но все равно не самоубийцы же  они, чтобы
вот  так,  с  ходу и  хамски,  задираться  с  четырьмя  хорошо  вооруженными
путниками,  из  которых   ровно   половина   --  несомненные   дворяне?  Ох,
подозрительно..."
     --  А  может, они и  не воры,  -- вмешался третий. -- Что ты  на добрых
людей напраслину возводишь,  Жак Простак?  Может, они  -- o`pnwj` голубков с
итальянскими  привычками, а  в  Кревкере такого  не  любят, как  и  по  всей
Франции...  Как  ты думаешь,  кто у них муженек, а  кто женушка?  Усатенький
охаживает безусого или наоборот?
     -- Я так  думаю, что обоих  этих франтиков охаживают  те два  молодца с
продувными  рожами, -- отозвался еще один.  -- По  рожам видно,  что не  раз
сиживали  за  то, что зады  повторяли. А  молоденькие у  них  заместо-вместо
девочек...
     -- Может, они и Рюбену сгодятся? -- захохотал еще один. -- Рюбен у  нас
в  Италии воевал, нахватался  тамошних  привычек...  Эй ты,  безусый, может,
сойдешь с коня и на четырки встанешь? Рюбен тебе два пистоля заплатит...
     -- С дороги, мерзавцы! -- воскликнул д'Артаньян, в котором  все  кипело
гневом. -- Или, клянусь богом...
     Он замолчал,  подавив неудержимый гнев, и всмотрелся  в самого дальнего
землекопа,  показавшегося  ему  смутно  знакомым: исполинского роста, как ни
старается сгорбиться, прячет лицо, но...
     -- Вперед, де Вард, вперед!  -- отчаянно закричал д'Артаньян, пришпорив
жеребчика  так,  что тот, фыркая, прямо-таки прыгнул  вперед, сшибив  грудью
землекопа, с оханьем улетевшего спиной вперед в глубокую яму. -- Это Портос,
Портос! Засада!
     Землекоп  исполинского  роста  резко   выпрямился,   отшвырнув  лопату,
запустил  руку  за  ворот  грубой  рубахи  --  и  прямо  перед  грудью  коня
д'Артаньяна шумно прожужжала пистолетная пуля.
     -- Вперед, вперед! Засада!
     Краем глаза  д'Артаньян видел, как мнимые землекопы, отступив к канаве,
вытаскивают оттуда  мушкеты,  ожесточенно,  с исказившимися лицами  раздувая
тлеющие фитили...
     Всадники рванулись  вперед, сшибив неосторожного, не успевшего убраться
с раскисшей дороги, мелькнуло  перекошенное  от ужаса лицо, копыта жеребчика
звучно стукнули во что-то мягкое -- но гвардейцы уже вырвались из низины.
     Вслед им загремели выстрелы, зажужжали пули, с тугим фырчаньем рассекая
воздух, --  и д'Артаньян отметил  почти инстинктивно, что  их  жужжанье  все
время слышалось по обеим  сторонам и ниже, на уровне колен или пояса... "Они
стреляют   по  лошадям,  --  сообразил  гасконец,   давая   коню  шпоры.  --
Исключительно по лошадям, мы им нужны живые..."
     Повернув голову, он убедился, что маленький отряд не  понес урона:  все
трое спутников,  растянувшись вереницей, скакали  следом. Далеко  в  стороне
пропела в качестве последнего привета пуля  -- пущенная уже наобум,  в белый
свет...
     -- Сворачивайте налево, д'Артаньян, налево! -- послышался сзади крик де
Варда. -- Поскачем проселочной дорогой! Налево!
     Д'Артаньян  последовал  совету,  и  кавалькада  свернула  на  узкую   и
петлястую,  немощеную  дорогу,  извивавшуюся  среди  полей и чахлых яблочных
рощиц. Черный жеребец де Варда обошел его коня на два корпуса...
     И рухнул на всем скаку, перевернувшись через голову, словно  пораженный
ударом  невидимой  молнии.  Всадник,  успевший  высунуть  ноги  из  стремян,
покатился в пыли.
     Д'Артаньян  молниеносно  поворотил  коня,  натянув  поводья  так,   что
жеребчик взмыл на задних ногах,  молотя передними в воздухе.  Присмотрелся к
лежавшему  неподвижно коню -- и охнул. По черной  шкуре, мешаясь  с обильной
пеной и окрашивая ее в розовый цвет, ползла широкая темная струя.
     Скакуна  все  же  поразила пуля, единственная меткая  из  всех,  --  но
благородное животное сумело прежним аллюром  проскакать еще  не  менее  лье,
прежде чем испустило дух, умерев на скаку...
     -- Граф, как вы? -- вскричал д'Артаньян.
     Де  Вард,  перепачканный  пылью  с  ног  до головы,  пошевелил psj`lh и
ногами, попытался сесть. Страдальчески морщась, отозвался:
     -- Похоже, я себе ничего не сломал. Но грянулся оземь здорово, все тело
-- как чужое...
     -- Я вам сейчас помогу...
     -- Нет! -- вскричал граф так, что шарахнулись лошади. -- Со мной ничего
серьезного, отлежусь  и  отдышусь! Вперед,  д'Артаньян,  вперед!  Галопом  в
Париж, вы теперь наша единственная надежда... Живо!
     Не было времени на проявление дружеских чувств и заботу о пострадавшем.
Признавая  правоту  де Варда целиком и полностью,  д'Артаньян  лишь  крикнул
Любеку, чтобы тот оставался с хозяином, и  пришпорил коня. Поредевший отряд,
состоявший лишь из гасконца и его верного  слуги, галопом мчался проселками,
окончательно перестав щадить коней.
     -- Сударь! -- прокричал Планше. -- Моя лошадь вот-вот рухнет!
     Д'Артаньян  и  сам видел, что верный малый отстает все больше, --  но и
его жеребчик, взмыленный и выбившийся из сил, все чаще засекался, сбиваясь с
аллюра, пошатываясь под седоком...
     --  Вперед, Планше, вперед! -- прокричал  д'Артаньян, работая хлыстом и
шпорами. -- Мы совсем недалеко от  Бове! Там раздобудем новых! Нельзя щадить
лошадей там, где людей не щадят...
     Беда настигла их, когда первые домики Бове уже  виднелись на горизонте.
Конь  д'Артаньяна  вдруг  содрогнулся под  ним, отчаянная судорога прошла по
всему его телу. Сообразив, что это означает, гасконец успел выдернуть  носки
ботфортов  из стремян и,  перекинув  правую ногу  через седло,  спрыгнул  на
дорогу. Его конь рухнул, как стоял. Он был мертв.
     -- Не уберег...  -- пробормотал д'Артаньян печально. -- Ничего, они мне
и за тебя заплатят...
     Оглянулся. Планше приближался к нему с мушкетом на плече, прихрамывая и
потирая бок, -- а за ним  виднелась его неподвижная лошадь,  вытянувшаяся на
обочине  проселочной  дороги.  Небо  было безоблачным  и синим, ярко светило
солнце, и  в  роще  беззаботно щебетали какие-то птахи. Чувства д'Артаньяна,
столь неожиданно перешедшего в пехоту, трудно поддавались описанию.
     --  Вперед,  Планше!   --  прохрипел  он,   выплюнув  сгусток   пыли  и
откашливаясь. -- Вон  там уже Бове... С этой  стороны  нас не ждут и вряд ли
устроят тут засаду...
     -- Будем покупать лошадей, сударь?
     -- Если продажные подвернутся быстро, -- сказал д'Артаньян, оскалившись
в  хищной усмешке. -- А если первым делом подвернутся  какие-то другие, лишь
бы выглядели свежими, мы их возьмем...
     -- Как?
     -- Решительно,  -- сказал д'Артаньян. -- Со всей решимостью, Планше, ты
меня понял?  Пусть  даже  для этого придется продырявить  парочку  голов или
запалить городишко с четырех концов...
     Планше вздохнул:
     -- Вот не думал, что придется стать конокрадом...
     --   Мы  не  конокрады,   Планше,  --  внушительно  сказал  д'Артаньян,
размашисто шагая  по пыльной дороге. -- Нас ведет благородная  цель, и мы на
службе  его  высокопреосвященства.  Слышал  я,  иезуиты  говорят,  что  цель
оправдывает средства... может, они иногда и правы...
     Войдя  в  Бове, они  не спеша двинулись по  улице, оглядываясь  во  все
стороны в  поисках желаемого, -- запыленные, грязные, оба  без шляп,  только
глаза сверкали на  превратившихся в маски лицах. Встречные на них откровенно
косились, но  с расспросами  приставать не спешили  --  на поясе д'Артаньяна
висела длинная шпага, за поясом  торчали два пистолета, а Планше мужественно
волок на плече мушкет...
     Внезапно  гасконец остановился, подняв  голову и  раздувая  mngdph, как
почуявшая  дичь гончая.  Слева, у  гостиницы  под  названием  "Дикая  роза",
выстроилось в ряд у коновязи не менее двух дюжин лошадей, и  две из них были
определенно  хороши:  сытые  на  вид,  отдохнувшие,  пребывавшие  на отдыхе,
пожалуй что, со вчерашнего дня... Судя по седлам и сбруе,  их владельцы были
людьми благородными  и  отнюдь  не бедными, а судя по  самим коням,  хозяева
понимали в них толк...
     --  Вот оно,  Планше, -- сказал  д'Артаньян, не  раздумывая. -- Я  беру
гнедого,  а  ты  --  каурую.  И быстренько,  забудь  про  хорошие  манеры  и
французские законы!
     Подавая пример, он проворно отвязал поводья и одним движением взлетел в
седло.  Почуявший чужого,  конь заартачился  было, но  гасконец  с  ходу его
усмирил. Планше,  вздыхая  и крутя головой,  полез на каурую, тоже  довольно
проворно.
     -- Эй, эй! -- завопили рядом. --  С ума вы, что  ли, сошли? Это же кони
графа...
     К ним, размахивая руками и строя страшные  рожи, бежал конопатый малый,
судя  по  виду,  слуга из  богатого дома.  Д'Артаньян,  выхватив  пистолеты,
проворно взял его на прицел и воскликнул:
     -- Передай господину графу: пусть придет за деньгами в Пале- Кардиналь!
     -- Стойте! Эй, вы! -- Малый остановился на почтительном расстоянии, все
еще не теряя надежды  как-то  воспрепятствовать столь бесцеремонному изъятию
хозяйского четвероногого добра. -- Вас повесят, мошенники вы этакие!
     -- Всех нас когда-нибудь повесят! --  прокричал  д'Артаньян, сунув один
пистолет за пояс и перехватывая свободной рукой поводья. -- Быть может, тебя
первого!
     Он еще раз хотел напомнить,  чтобы не забыл передать неизвестному графу
явиться за возмещением убытков в Пале- Кардиналь, но подумал, что  поступает
неосмотрительно, оставляя столь явный  след для погони, которая, быть может,
уже неслась по пятам. И, пожалев о своей откровенности, дал коню шпоры.
     Лакей  еще  долго  бежал  следом, что-то  вопя,  но отдохнувшие  лошади
рванули  вперед со  всем пылом.  Кто-то с  вилами  наперевес  попытался было
заступить  им  дорогу,  однако  д'Артаньян выразительно  поднял пистолет,  и
добровольный  помощник  закона  шарахнулся,  спрятался  за  высокую   бочку.
Гасконец не стал тратить пулю -- два всадника пронеслись мимо и очень быстро
оставили Бове далеко позади.
     -- Дыра,  конечно, редкостная,  -- пробормотал д'Артаньян себе под нос,
шпоря гнедого. -- Но кони тут хороши, надо будет запомнить...
     По-прежнему двигаясь проселками, они устремились прямиком в Шантильи --
если только применимо слово  "прямиком" к их пути, вынужденному  подчиняться
не экономии времени, а фантазии тех, кто когда-то для  собственного удобства
прокладывал  эти  стежки,   прихотливо  петлявшие,  словно  опившийся  уиски
лондонец  по  пути  домой  из  трактира.  Хорошо  еще,  что опытный  охотник
д'Артаньян  сызмальства  умел  держать  направление по  солнцу,  сейчас  это
пригодилось как нельзя лучше. Конечно, приходилось  делать ненужные крюки --
двигаться совсем уж без дорог, полями и лесами, было опасно, можно заплутать
не  на  шутку,  и солнце  тут не  поможет -- но все же  они довольно  быстро
приближались к желанной цели.
     -- Кажется, мы выигрываем, сударь...  --  пропыхтел  Планше с довольным
видом скакавший голова в голову с хозяином. -- Вот уж никогда не думал, что,
буду ехать на отличной такой, господской кобылке... Как идет! Таз с водой на
спину поставь -- не расплескает!
     -- Вот видишь,  а тебе  претило конокрадство! -- фыркнул д'Артаньян. --
Есть в нем,  друг Планше, свои светлые стороны... Rnk|jn, я  тебя умоляю, не
вздумай  расслабиться! Впереди еще Шантильи, нам  его никак не  объехать.  А
оттуда... -- он прикинул по солнцу, для  верности глянув на свои часы.  -- А
оттуда  на  таких лошадях  до Парижа нам добираться всего-то часов  шесть...
Черт возьми, мы успеем к назначенному сроку, если только не помешают...
     -- Куснуть бы чего... Глотку промочить...
     --  Я там помню один трактирчик, -- сказал д'Артаньян. --  Пообедаем на
ходу, вдруг удастся...
     Прибыв без  приключений в Шантильи, они остановили  лошадей у трактира,
на вывеске которого святой  Мартин  отдавал  нищему  половину своего  плаща,
соскочили на землю, и д'Артаньян внимательно огляделся.
     Планше потянул воздух носом:
     -- Отсюда чувствую, сударь, как изнутри несет жареным гусем...
     -- Погоди, -- сквозь зубы сказал д'Артаньян. -- И не отходи от лошади.
     К ним выскочил трактирщик, невысокий и пузатый, низко поклонился:
     --  Прикажете  отвести лошадей в конюшню,  ваша милость? У нас отличные
яства, вино вчера завезли...
     Д'Артаньян, глядя через  его плечо, заметил в окне чью-то фигуру, столь
резко отпрянувшую в глубь общей  комнаты, что это  могло насторожить любого.
Повернувшись к Планше, он сделал малому выразительный  знак взглядом, и тот,
моментально подобравшись, положил руку на седло своей каурой.
     --  Вот они! --  послышался  крик.  -- Это  они,  это  гасконец! Живее,
господа, хватай их!
     Лицо хозяина перекосилось, и он с заячьим проворством улепетнул куда-то
во двор -- судя по тому,  что он не потерял ни мига, прекрасно знал о засаде
и о том, что сейчас произойдет...
     Д'Артаньян из житейской практичности не стал, разумеется, тратить время
на  такую мелочь,  как  хозяин, чья роль в засаде  была  чисто подневольной.
Гораздо более его беспокоили люди, ожесточенно кинувшиеся наружу.
     Самым  благоразумным  было бы  унестись  галопом, но  теперь,  когда до
Парижа  оставался,  по сути, один-единственный  конный  переход, не хотелось
иметь  на плечах  погоню.  Поэтому  д'Артаньян,  поборов  первое  стремление
пришпорить коня,  отъехав  всего  на  пару  десятков  футов,  остановился  и
развернул гнедого.
     Ага!  За  ними  кинулось следом четверо  всадников... Очень похоже, это
были все наличные силы, какими противник располагал в Шантильи.
     Выхватив пистолеты, д'Артаньян  опустил дула пониже  и нажал на крючки.
Узкую мощеную улочку на пару мгновений заволокло пороховым дымом, но  все же
удалось разглядеть, что лошади  под  двумя  передними  всадниками рухнули на
мостовую.
     Третий  не успел  натянуть  поводья -- конь вынес его на д'Артаньяна, и
гасконец, отшвырнув разряженные  пистолеты,  достал  врага  острием  шпаги в
горло. Приготовился отразить нападение последнего  оставшегося в строю -- но
в  это время  сзади громыхнул  мушкет Планше, и четвертый  вылетел из седла,
после чего признаков жизни более не подавал.
     Они  пришпорили коней. Две лошади без седоков догнали  их  и  поскакали
рядом. Д'Артаньян поймал одну за повод, приторочил его на скаку к луке седла
-- Планше без напоминаний сделал то же самое, хотя и не так проворно.
     Присмотревшись к добыче, д'Артаньян сказал слуге:
     -- Черт меня побери, Планше, по сбруе видно, что это военные кони! И не
просто драгунские  --  против  нас,  боюсь,  подняты мушкетеры  де  Тревиля,
впрочем, это было ясно еще по Портосу...
     -- Сударь, -- сказал Планше с озабоченным  видом. -- А вы  уверены, что
нам дадут  беспрепятственно въехать в Париж? Там всего-  то восемь городских
ворот, и нетрудно устроить засаду в каждых...
     --  Планше, на службе у меня  ты  умнеешь  с  каждым днем, -- отозвался
д'Артаньян,  хмурый  и  озабоченный.  --  Конечно...  Если это нам  пришло в
голову, то  обязательно придет на ум и тем,  кто упорно не желает пропускать
нас  в ратушу.  Они не  понимают  одного: если  гасконцу позарез  необходимо
попасть на балет, он туда непременно прорвется. Тяга к изящным искусствам --
вещь неодолимая...

     Глава одиннадцатая

     Как  д'Артаньян  не  увидел  Мерлезонский  балет,  о чем нисколечко  не
сожалел

     Д'Артаньян  выглянул  из-за  дерева,  держа  руку   на   эфесе   шпаги.
Присмотревшись, решительно вышел на дорогу. От ворот Сен-Оноре быстрым шагом
приближался Планше.
     Над Парижем опустилась  ночь,  но время  еще было. Гасконец нетерпеливо
воскликнул:
     -- Ну?!
     --  Все правильно,  сударь, --  сказал слуга. --  Там, в воротах, горят
факелы, так что светло, как днем...
     -- Это я и отсюда вижу.
     -- Там необычно много солдат. То есть  они только  одеты как солдаты  и
конные гвардейцы, но я узнал сразу двух королевских мушкетеров,  не помню их
по именам, но видел обоих на дворе у де Тревиля в синих плащах... Есть такое
подозрение, что и остальные тоже или уж большая их часть...
     "Ничего  удивительного, -- подумал д'Артаньян. -- Она  призвала себе на
помощь  в первую  очередь  де  Тревиля,  кого же еще?  Печально,  когда  два
гасконца противостоят  друг другу  со всеми присущими гасконцам хитроумием и
волей, но ничего не поделаешь..."
     -- И что они?
     -- Всех въезжающих тщательно осматривают.  Я своими глазами  видел, как
остановили молодого дворянина  со  слугой,  ехавших верхами.  К  ним подошел
какой-то субъект,  потом шепнул  на  ухо  командиру,  что  это не  те, и  их
отпустили  с   подобающими  извинениями,  объяснив,  что   ловят  переодетых
разбойников...  Нет  никаких  сомнений  --   это  для  нас  теплую   встречу
приготовили...
     --  Ну что  же,  --  сказал д'Артаньян. -- Посмотрим,  насколько далеко
простирается их хитроумие... На тебя не обратили внимания?
     --  Ни  малейшего. Я вошел  в  ворота, потом  сделал вид, будто напрочь
забыл о чем-то, и вышел назад. Один, да еще пеший, им никак не интересен.
     -- Не пойти ли нам поодиночке и пешком? -- вслух  подумал д'Артаньян. И
тут  же  ответил сам себе: --  Нет, рискованно... Хоть я и перепачкался, как
черт в аду,  все  же видно,  что дворянин, да и шпагу не спрячешь, а идти  в
Париж  без  оружия еще опаснее... Нет  уж, будем  поступать строго  по моему
плану... Пошли.
     Планше с сожалением оглянулся на лошадей, привязанных к  дереву поодаль
от дороги:
     -- Так и бросим, сударь? Отличные кони...
     --  Что поделать,  -- сказал д'Артаньян,  широкими шагами направляясь в
сторону Сены. -- В лодку их не возьмешь...  Вот кстати, мне пришло в голову,
пока ты ходил на разведку... Думается, даже если тот конюх  и расслышал, что
я  кричал про  Пале-Кардиналь,  вряд  ли  хозяева явятся  требовать плату за
угнанных лошадей...
     -- Это почему, сударь?
     -- Я вспомнил, что Шантильи лежит в самом центре владений ophmv` Конде.
Вполне  может  оказаться,  что  кони  принадлежали  дворянам  из  его свиты.
Гордость им  вряд  ли позволит брать кардинальские деньги... а впрочем,  как
знать. Пошли?
     Они спустились по обрыву  к воде, где в лодке прилежно ждал ее  хозяин,
удерживаемый на месте  не столько  щедрым задатком, сколько еще более щедрым
окончательным  расчетом, который  должен был наступить  лишь  по  достижении
цели.  Д'Артаньян  первым  прыгнул  в  пошатнувшийся  утлый  челнок,  следом
забрался  Планше, и лодочник немедля оттолкнулся веслом  от берега, принялся
усердно выгребать против течения.
     Не побывай  д'Артаньян  в  Лондоне,  где  добираться  в  Хэмптон-  Корт
пришлось на лодке,  ему ни  за что  не пр