что  еще  остается  делать?  Утром  вернемся  в деревню  и найдем
кого-нибудь, кто знает брод...
     Д'Артаньян первым повернул коня, кляня в  душе  последними словами всех
цеховых мастеров  и торговцев смолой, сколько их ни  есть на белом свете. По
его глубокому убеждению, право на  подобные  забавы -- с  драками на мосту и
поджогом таковых -- имели  исключительно  благородные дворяне, подобно сьеру
де Монтлюку из Тарба, который однажды хладнокровнейшим образом  спалил воз с
сеном,  загородивший  на мосту  путь  его  лошади.  Вместе с сеном нечаянным
образом  сгорел и мост, но  тут уж общественное  мнение единогласно признало
виновным  во всем олуха-крестьянина --  никто его не просил соваться с возом
поперек   дороги  благородному  дворянину,  чьи  предки  участвовали  еще  в
крестовых походах. Олух, естественно, и подвергся судебному преследованию, а
как же иначе? Не  взваливать же расходы на  восстановление моста на сьера де
Монтлюка?
     Они с трудом разместили  лошадей в тесной  конюшне  и  оставили при них
молчаливого  Лорме --  конечно  же, должным  образом  вооруженного.  Планше,
оказавшись на  мельнице,  тут же  вспомнил свое  наследственное ремесло,  от
коего его  вынудили  отказаться интриги  братьев,  и  с  живейшим  интересом
принялся  забрасывать  хозяина  разнообразнейшими вопросами, на  которые тот
отвечал скупо  и  неохотно.  Хозяин  вообще  не  отличался  ни бойкостью, ни
словоохотливостью, что неудивительно для живущего на отшибе нелюдима. К тому
же мельников традиционно подозревали в  связях с нечистой  силой,  разве что
самую чуточку меньше, чем кузнецов...
     Выставив  на стол тусклую масляную лампу, хозяин  собрал  скудный ужин,
вполне способный  удовлетворить деревенского жителя, но  для парижан  весьма
убогий. Вино, правда, было хорошее, божансийское, но его  оказалось мало. По
наблюдениям  д'Артаньяна,  фламандцы  были  отнюдь  не  чужды   откровенному
чревоугодию  и неумеренному винопитию, не говоря уж о питье никотианы, но им
в   случайные  домохозяева  достался,  должно  быть,   редкостный   выродок,
пробавлявшийся хлебом, сыром и лежалой колбасой...
     А впрочем, чего требовать от соломенного  вдовца, чья супружница весело
проводила  время  у тетки? Д'Артаньян  и  сам,  в  противоположность  королю
Людовику, не смог бы приготовить  какого  бы то ни было  кушанья в такой вот
печальной ситуации, тоже ограничившись сыром с колбасой...
     Собрав  на  стол,  хозяин  сразу  же исчез, отправившись  на  мельницу.
Планше, который из-за скудости ужина и сервировки не мог выполнять в должной
степени свои лакейские обязанности, с разрешения д'Артаньяна увязался следом
за  мельником, влекомый  тем, что впоследствии станут именовать ностальгией.
Так что д'Артаньян  с Анной остались одни, чему гасконец был только рад,  --
он мог бы просидеть так ночь напролет, любуясь ее лицом, особенно загадочным
и  прекрасным  в  свете тусклой  лампы, наполнившей  комнатушку колышущимися
тенями причудливых очертаний.
     В конце концов Анна тихонько рассмеялась:
     -- Видели бы вы ваше лицо...
     -- А что с ним такое?
     --  Вы уже  добрых  четверть  часа таращитесь на  меня с  видом,  q`l{l
подходящим  определением  для  которого  будет   --  восторженно-  дурацким.
Интересно бы знать, о чем вы думаете?
     -- О том, что у хозяина одна-единственная спальня, он сам говорил.
     -- Ну  да, следовало  ожидать... -- фыркнула девушка. -- Вам, часом, не
взбрело в голову, что это дает вам какие-то шансы?
     -- Ну что вы, -- уныло отозвался д'Артаньян. -- Разумеется, вы холодны,
как  лед... Вы, часом, не происходите ли из страны гипербореев? Мне про  нее
рассказывал один моряк. Там  по  полгода нет солнца, и все жители это  время
спят  в снегу, и женщины у них холодны  настолько, что в  буквальном  смысле
замораживают  неосторожного  пришельца  до   смерти,  если  ему  взбредет  в
голову...
     --  Ничего  подобного,  шевалье.  Я родом из Лотарингии. Правда,  долго
прожила в Англии, я уже рассказывала...
     -- Ну, тогда мне все понятно. Это из-за проклятых английских туманов...
     Анна посмотрела на него с лукавым любопытством:
     -- Милейший д'Артаньян, неужели вы считаете себя настолько неотразимым,
что любая женщина обязательно  должна пасть вам  в объятия,  едва  вы  этого
захотите?
     -- Да что вы!  -- сердито насупился  д'Артаньян. -- Никогда  не думал о
себе таких глупостей, не говоря уж о том,  чтобы  утверждать  такое вслух...
Просто я люблю вас, простите за откровенность, и готов это повторить снова и
снова. Черт возьми, ну так уж сложилось, что  я -- не Вандом, не Граммон, не
Конде,  Куртанво,  Барада!2 Нет  уж,  за  де  Батцами,  д'Артаньянами  и  де
Кастельморами такого не водилось отроду!
     --  Дорогой Шарль, но  ведь следовало  бы еще поинтересоваться  и моими
желаниями...
     -- Вы любите кого-то?
     -- А какое право вы имеете задавать такие вопросы?
     -- Право любящего.
     --  Ох!  -- непритворно  вздохнула  Анна. -- Честное  слово, в толк  не
возьму, когда я только успела внушить вам такую страсть...
     -- А разве для этого нужно  время?  -- искренне удивился д'Артаньян. --
Это как удар  молнии, вот и  все! Мне хватило одного взгляда  в Менге, чтобы
потерять покой навсегда...
     -- Вы слишком молоды, отсюда все и происходит...
     -- Ну, вы ненамного меня старше, -- сказал д'Артаньян.
     -- Это другое. Женщина, даже если она по годам старше на два- три года,
на деле  старше лет на  двадцать... Я была  замужем, Шарль, я  вдова, у меня
есть сын...
     -- Черт возьми, выходите за меня замуж, и он будет и моим!
     -- А вам не рано ли думать о женитьбе?
     -- Да  в Беарне  за  моими ровесниками порой уже семенит целый  выводок
детворы!   Анна,  я   как-никак  не   наивный   мальчишка...   Простите   за
откровенность,  в Париже  у меня хватило времени и  случаев, чтобы набраться
изрядного опыта... Бывали победы...
     Сидевшая напротив девушка прищурилась  так загадочно и насмешливо,  что
д'Артаньян невольно вспомнил котов кардинала.
     -- По-моему,  --  протянула она  с  хорошо скрытой насмешкой,  --  ваши
парижские победы могли бы разделить с вами очень уж многие... идет ли речь о
Мари де  Шеврез,  королеве  парижских  шлюх, или этой вашей Луизе.  Я уж  не
говорю о девицах из квартала Веррери...
     -- О, вы ревнуете! -- вскричал д'Артаньян. -- Приятно слышать! Скажите,
что вы ревнуете!
     Она рассмеялась:
     -- Шарль, вы неподражаемы... Если так пойдет и дальше, вы  меня  просто
вынудите в вас влюбиться в ответ...
     -- Что  я должен  для  этого сделать,  Анна? -- воскликнул он,  себя me
помня от надежд, ударивших в голову, словно выдержанное вино.
     -- Прежде всего -- исполнить в точности поручение монсеньера.
     -- И тогда вы...
     -- Не  ловите меня на слове, Шарль. Это ничего  еще не  будет  значить.
Признаюсь, вы мне  нравитесь. В вас, простите за откровенность, присутствует
то сочетание детской наивности и самого беззастенчивого разгула, что никогда
не оставляет женщину равнодушной...  Сидите смирно! У вас такой  вид, словно
вы готовы на меня наброситься, как дикий лесной человек... Вы мне нравитесь,
повторяю, но эта ничего  еще не значит. Уж простите, но я не Мари де Шеврез.
Кое  в чем я  ужасно  медлительна... И  жизнь нанесла мне несколько  тяжелых
ударов, вкупе с разочарованиями...
     -- Значит, у вас никого нет! -- ликующе воскликнул  д'Артаньян. -- И не
отрицайте,  я это чувствую!  Влюбленный человек становится  провидцем, верно
вам говорю!
     -- У  меня действительно  никого  нет.  Но  это  опять-таки  ничего  не
значит...
     -- Дайте мне только шанс!
     Ее глаза загадочно смеялись в  зыбком полумраке, пронизанном колыханием
теней:
     -- А разве я лишила вас шанса? Что-то не припомню...
     -- Вы  играете со  мной по  всегдашнему женскому обыкновению, -- сказал
д'Артаньян, которого бросало то в жар,  то в холод. --  Ах,  как  вы со мной
играете...
     -- Быть может, самую  чуточку... Шарль, ну остыньте вы немножко,  прошу
вас!  Наверное,  все  дело в  том, что прежде  вам попадались  исключительно
доступные дамы, -- иронично подчеркнула  она последнее слово. --  Скажите по
совести, вам приходилось когда-нибудь по- настоящему ухаживать  за женщиной?
Или всегда складывалось так, что  в ответ на ваши недвусмысленные стремления
очень  быстро  следовало быстрое,  откровенное  согласие? Ну  что  вы  опять
хмуритесь? Я права?
     -- Вы, как врегда, правы, -- сумрачно признался д'Артаньян.  -- Ну  да,
так  уж сложилось...  Я  не силен в том, что именуется  ухаживанием  по всем
правилам. У меня есть только богатый  опыт, а это, как я теперь вижу, совсем
даже не то... Но я и правда люблю вас!
     --  Может,  все  дело  в  том,  что   на  этот  раз  вы  столкнулись  с
сопротивлением?
     --  Что за  глупости вы  говорите! --  взвился  д'Артаньян.  --  Ничего
подобного! Это любовь, уж я-то знаю! И вы, вы тоже  помнили  обо мне! Я ведь
знаю, что это вы передали для меня сто пистолей через капитана де Кавуа!
     -- Вы уверены?
     -- Уверен. Сердце подсказывает.
     --  Ну и  что?  Это  была обыкновенная жалость  к  юноше,  попавшему  в
нешуточную передрягу...
     -- Ничего подобного!
     -- Думаете?
     -- Я же говорю: всякий влюбленный -- провидец вдвойне! Анна...
     Она решительно встала:
     -- Думаю, мне пора идти спать...
     -- А я? -- совсем по-детски спросил д'Артаньян.
     --  А   вы  преспокойно  можете  устроиться   здесь.  Лавка  достаточно
широкая...  а  постель  в  спальне  слишком  узкая.  Настолько,  что  самому
благонамеренному  человеку  обязательно полезут  в голову игривые мысли. А я
устала и  хочу отдохнуть. Как бы  я к вам ни  относилась, но слушать остаток
ночи ваши неизбежные признания и клятвы... Нет уж, ложитесь здесь, на лавке.
     -- А выкуп? -- расхрабрился д'Артаньян.
     -- Простите?
     -- Есть такой обычай у крестьян. Вроде игры. За  выполнение иных просьб
требуют выкуп...
     -- И что же вы от меня потребуете?
     --  О,  ничего  невыполнимого или  особо тягостного для вас, --  сказал
д'Артаньян.  --  Когда  все  кончится,  когда  мы  завершим  дело,  обещайте
прогуляться со мной... ну, допустим, по Сен-Жерменской ярмарке или в  аллеях
Тюильри. Это не слишком наглое требование, правда?
     -- Пожалуй.
     -- Так вы обещаете?
     -- Ну хорошо, хорошо, обещаю... Спокойной ночи, дорогой Шарль!
     И  она скрылась на втором  этаже, словно пленительный призрак,  оставив
д'Артаньяна в состоянии того одновременно приятного и  мучительного безумия,
что хорошо знакомо каждому влюбленному. О сне и речи быть не могло, он лежал
на широкой лавке, завернувшись в плащ, и  то,  что происходило в его голове,
не  поддавалось  связному   описанию  по  причине  полнейшей  сумбурности  и
шараханья из крайности в крайность что ни миг...
     Входная  дверь  тихонько приотворилась.  Грезы и  фантазии  моментально
покинули  д'Артаньяна, он  сторожко приподнялся, взял со стола один из своих
пистолетов и убедился при тусклом свете лампы, что пружина замка заведена.
     И  тут  же  отложил оружие, узнав Планше.  Слуга осторожно сделал  пару
шагов  в  комнату,  огляделся  и,  увидев на лавке  д'Артаньяна,  прямо-таки
бросился к нему.
     -- Сударь! -- прошептал честный малый прерывающимся голосом. -- Сударь!
Скверные дела!
     -- Что такое? -- насторожился д'Артаньян.
     --  Сударь, сдается  мне, мы попали  в ловушку! -- промолвил Планше, не
сводя испуганных глаз с двери.
     -- Это еще почему? Да успокойся ты!
     -- Сударь, прежде всего... Наш хозяин никакой не мельник!
     -- Почему ты так решил?
     --  Вы  не  забыли,  что  я  всю  сознательную  жизнь  готовился  стать
мельником? Уж я-то сразу отличу, где настоящий мельник, а где фальшивый!
     -- Помедленнее, Планше, -- сказал д'Артаньян, садясь на лавке и затыкая
за пояс пистолеты. -- Давай подробнее...
     -- Он совсем не умеет управлять мельницей, верно вам  говорю... Тут все
зависит  от крыльев. Он пустил  крылья  слишком  быстро,  точно вам  говорю,
сударь! Мука черт-те сколько времени идет черная, вот- вот  загорится, а ему
хоть  бы хны! Таращится на нее так, будто все  в полном порядке... А он ведь
не  пьяный и  не кажется сумасшедшим. Помните, что  он нам наплел? Что  он и
есть  здешний мельник, что занимается своим ремеслом черт-те сколько  лет...
Все враки,  сударь! Он тут совсем недавно, не знает толком, где что лежит...
а  главное, я уже говорил, совершенно не умеет  управляться с мельницей! Это
фальшивый мельник!  Да  работай он так, как сейчас работает, к нему никто не
привез бы  и горсточки зерна! Говорю  вам,  мука идет чернющая, чернее угля,
она вот-вот  загорится,  а он  ходит  у жерновов с самодовольным  видом, как
индюк на птичьем дворе, как будто так и надо! Скверные дела, сударь!
     Он  говорил  так  убедительно,  с  таким знанием дела,  что д'Артаньяну
передалась в полной мере тревога верного слуги.
     -- Где твой мушкет? -- спросил он.
     -- Вон там, в углу...
     -- Поднимись к миледи Анне, разбуди ее и расскажи все. Черт, ведь Лорме
в конюшне...
     -- Его так просто  врасплох не застанешь,  сударь, -- убежденно  сказал
Планше. --  Я  с ним за  эти дни  тесно  сошелся. Человек no{rm{i, во всяких
переделках бывал. Могу поспорить, он и не спит вовсе...
     -- Все равно осторожность не помешает, -- сказал д'Артаньян. -- Разбуди
миледи, потом сбегай в конюшню и предупреди Лорме.  Когда вернешься, разожги
фитиль, возьми мушкет и будь готов ко всему...
     -- А вы?
     -- А я пойду посмотрю на нашего любезного хозяина... Ну, живо!
     Не  теряя времени,  д'Артаньян  бесшумно приоткрыл  дверь,  выскользнул
наружу и стал бесшумно подкрадываться к мельнице с ловкостью истого уроженца
Беарна, привыкшего ходить по каменным осыпям и горным тропинкам.
     Ночь  была  безлунная,  но  небо  оказалось  чистым.  На  фоне  россыпи
бесчисленных  звезд  по-прежнему кружили  мельничные  крылья,  производившие
сейчас  жутковатое  впечатление,  --  оттого,  что  казались чем-то  живым и
злокозненным...
     Не успел  он сделать и  пары шагов,  как дверь  у  подножия мельницы со
скрипом отворилась, показался мнимый мельник  с  фонарем в руке.  Д'Артаньян
шарахнулся за угол дома, прижался к холодной каменной стене.
     Мельник  неторопливо прошел  мимо, не заметив  его,  и  сделал довольно
странную вещь.  Он повесил  свой  ярко горевший  фонарь на столбик изгороди,
проверил, не свалится ли  -- и ушел назад на мельницу. Д'Артаньян, оторопело
наблюдавший  за  этими  престранными  манипуляциями, прокрался  к  мельнице.
Распахнул  дверь  --  и оказался лицом к  лицу с  хозяином, державшим другой
фонарь.
     Самообладание гасконца не покинуло:  как всегда  бывало с ним  в минуту
нешуточной опасности, он не  терял зря времени и действовал  молниеносно. Не
вынимая шпаги -- к чему применять  благородное оружие против подлого шпиона?
--  он нанес хозяину  могучий удар кулаком, враз сбивший того с ног.  Фонарь
отлетел  в  угол  обширной комнаты и, кажется, разбился,  потому что  в углу
взметнулось высокое пламя. Не  обращая на него никакого внимания, д'Артаньян
одним прыжком  оказался  в другом углу, склонился над постанывавшим хозяином
и, приставив ему к голове пистолет, зловещим шепотом осведомился:
     -- Так, значит, сударь мой,  вы  не мельник, а разбойник? Проезжающих в
ловушку  заманиваете, а потом режете и грабите? Ну, это нам знакомо. В Бе...
у себя на  родине мне случалось  прикончить парочку таких вот мерзавцев, так
что дело  насквозь знакомое...  Дать вам  время  прочитать  отходную  или...
Пожалуй,  не стоит быть к вам настолько добрым... Хотите что-нибудь сказать,
прежде чем я разнесу вам череп?
     -- О сударь! -- пролепетал насмерть перепуганный мельник. -- Что  я вам
сделал?
     -- Сам знаешь, -- непререкаемым тоном ответил д'Артаньян, звонко взведя
курок.  -- Думал  кого-нибудь  обмануть,  ты,  поддельный мельник?  Мы  тебя
раскусили моментально,  ждали,  пока  ты  сам себя выдашь... Кого  ты  хотел
обмануть, изображая мельника?
     -- Я и не думал, что вы...
     -- Следовало бы думать, -- отрезал д'Артаньян, уже видя, что подозрения
Планше оказались справедливыми. -- Где настоящий  хозяин? Ты его убил вместе
с семьей, скотина!
     -- Помилуй бог,  что вы такое говорите, сударь? Как вам только в голову
пришло? Сроду никого пальцем не тронул, я не убийца и не разбойник!
     -- В таком случае, где настоящий мельник? Где его семья? Я собственными
глазами видел в доме массу вещей, говоривших о недавнем присутствии женщины!
     -- Их никто пальцем не тронул, ваша милость! Им дали  достаточно денег,
чтобы  они  согласились пожить пару дней подальше nrq~d` и  держать  язык за
зубами!
     -- Но мост-то поджег ты? -- наугад нанес удар д'Артаньян.
     --  Что мне было  делать, если приказали! Подумаешь, велика важность --
поджечь мост! Это же не душегубство, верно? Ну сами посудите!
     -- А кому  ты  подавал сигнал фонарем? -- уже гораздо увереннее спросил
д'Артаньян, видя, что оказался на верном пути.
     -- Кто их знает, мне таких тонкостей не говорили...
     --  А  что  тебе говорили?  Отвечай,  мерзавец  этакий,  это  для  тебя
единственный шанс спасти свою поганую шкуру!
     --  Я не знаю,  кто они...  Они  ждут где-то на  дороге, когда я повешу
фонарь, так, чтобы издалека было видно...
     -- Сколько их там?
     -- Да говорю вам, не знаю!
     Д'Артаньян  покрепче прижал дуло пистолета  ко  лбу икавшего  от  ужаса
злоумышленника  --  но  не  дождался более детального  ответа.  Быть  может,
пленник и в самом деле не знал иных подробностей...
     --  Сударь! --  воззвал  лежащий. --  Помилосердствуйте! Против  вас  я
ничего не замышлял... Про вас мне ничего  не говорили, я вас  вижу впервые в
жизни, да и не видеть бы вообще! Они охотятся на женщину...
     -- Кто -- они? -- быстро спросил д'Артаньян, знавший, что  время сейчас
работает против  него.  -- Кто тебе  платил? Быстро рассказывай, не то мозги
вышибу! Ты откуда?
     -- Из Намюра, сударь, это недалеко отсюда...
     -- А там что делал? Разбойничал, поди?
     -- Ну что  вы, сударь... Так, немного нарушал  законы, самую малость...
но душегубом никогда не был, клянусь чем угодно! Два дня назад старый дружок
свел меня с одним типом... высокий такой, лицо все  время закрывал плащом...
Меня подрядили изображать  мельника  на этой самой  мельнице и  ждать, когда
появится  дама...  Мне ее довольно  точно  описали,  ту даму, что приехала с
вами...  Я  должен  был  за несколько часов до ее появления поджечь  мост, а
потом  соврать  про пьяную драку  и поджог...  Как меня предупреждали, так и
случилось: ближе к вечеру прискакал всадник и сказал, что она едет по дороге
к мельнице в сопровождении трех мужчин, один из них -- несомненный дворянин,
а двое  других  --  скорее  всего, слуги... Он  сказал, что  пришла пора,  и
ускакал,  а я  поджег мост и  начал ждать... Когда мне  покажется,  что  все
уснули, я должен вывесить фонарь на изгороди... Вот и все, клянусь спасением
души!
     -- А потом?
     -- Ну откуда я  знаю!  Мне  было велено  повесить  фонарь и  сидеть  на
мельнице  тихо-тихо,  как  мышка,  что  бы ни  происходило  в  доме...  Я  и
собирался...
     Вряд ли  нужно  было  выжимать из него  что-то еще.  Во-первых, он  мог
ничего  больше  не знать, а  во-вторых, время решительно  поджимало, вот-вот
должны были нагрянуть неизвестные злодеи...
     -- Ну ладно, -- сказал д'Артаньян, выпрямляясь. -- В твоих же интересах
сидеть тихонечко...
     Он  осторожно  спустил взведенный  курок,  сунул  пистолет  за  пояс  и
отвернулся, собираясь выйти. В углу занималось пламя.
     Именно  благодаря  пламени,  заставившему мерзавца мгновенно  отбросить
высокую тень, д'Артаньян краем глаза и усмотрел угрозу...
     Он повернулся как раз  вов