отно, сударь, -- вежливо ответил мушкетер. -- Меня рассмешило одно
место в  этой вот книге... Впрочем, вас оно может и не рассмешить, ибо вкусы
и пристрастия -- вещь тонкая, индивидуальная...
     Все  это  было  произнесено  с должной  учтивостью,  не  дававшей  даже
записному  бретеру  повода  для   вызова,   --  однако  в  глазах  мушкетера
определенно  таилась насмешка. Д'Артаньян поневоле задумался: а  что если он
вновь дал маху со  своим гасконским  краснобайством  и этот самый Боккаччио,
как уверяла тогда Луиза, и в самом деле давненько уж помер?
     -- Вполне с вами  согласен, сударь,  --  церемонно ответил  д'Артаньян,
окинув незнакомца быстрым и пытливым взором.
     Это  был  молодой  человек  лет  двадцати  двух  или двадцати  трех,  с
простодушным  и  несколько  слащавым  выражением  лица,  черными  глазами  и
румянцем на щеках. Тонкие усы безупречно правильной линией о пеняли  верхнюю
губу.  Во  всем  его  облике  было,  однако,  нечто  неуловимое,  вызывавшее
ассоциации с особой духовного звания.
     Видя, что  д'Артаньян не намерен продолжать  разговор, молодой человек,
чуть заметно пожав плечами, вновь уткнулся в книгу. Гасконец же повернулся к
хозяину:
     -- А есть  ли у  вас испанский роман некоего де Сааведра об  hd`k|cn по
имени Дон-Кихот?
     --  Ну  как  же,  ваша  милость! --  поклонился  хозяин.  --  Извольте!
"Доблестный Дон-Кихот де  Ла Манча",  переведенный  на  французский  Сезаром
Уденом, секретарем и переводчиком нашего короля, издание  этого  года,  едва
покинувшее печатный  станок! Особо подчеркну, что это уже  четвертое издание
за одиннадцать лет, ибо роман сей...
     -- Дайте же мне его,  черт побери, любезный! --  нетерпеливо воскликнул
д'Артаньян.
     --  Сию  минуту... --  и  книготорговец  спохватился  вдруг: --  Тысяча
извинений, господин  гвардеец,  но в моей лавке  остался один-  единственный
экземпляр, и его сейчас перелистывает господин мушкетер...
     -- Ах,  вот как! -- громко произнес д'Артаньян в пространство. -- Ну, я
не  сомневаюсь, что этот господин  сейчас  вам его вернет и  возьмет с полки
что-нибудь другое...
     --  Можете  не  рассчитывать,  сударь,  --  не  оборачиваясь,  произнес
мушкетер, медленно переворачивая страницы.
     -- Послушайте, -- сказал д'Артаньян нерешительно. -- Дело в том,  что я
обещал одной даме сегодня же принести именно этот роман...
     --  Вот совпадение, сударь! -- все так же стоя к нему спиной, отозвался
мушкетер -- Абсолютно то же самое я могу сказать о себе...
     -- Сударь!
     -- Что, сударь?
     -- Вы не думаете,  что вашу  обращенную ко мне спину  я могу  расценить
совершенно  недвусмысленно? -- задиристым тоном произнес д'Артаньян,  уже не
боясь нарушить благоговейную ученую тишину этого места.
     --  Это  как  же,  сударь?  --  осведомился  мушкетер,  оборачиваясь  с
быстротой молнии, и его глаза сверкнули гневом,  изгнав всякие  ассоциации с
духовным лицом.
     -- Вы уступите мне книгу? -- спросил д'Артаньян вместо ответа.
     -- Сударь, я пришел первым.
     --  Я  пришел вторым,  но  это ничего не значит,  --  сказал д'Артаньян
решительно.  -- Если меня  не  обманывают  глаза,  у вас на левом боку висит
вещичка, которую испанцы  называют  "эспада", ну, а  мы, французы,  попросту
"шпага"...
     -- Совершенно верно, сударь. Желаете поближе рассмотреть клинок?
     -- Почему бы и нет?
     --  Ого!  --  произнес  мушкетер  насмешливо.  -- Да вы, пожалуй, ищете
ссоры, милейший?
     -- Вы только сейчас это поняли, сударь?
     -- Ну что вы! Мне просто в голову не могло прийти,  что  юнец вроде вас
отважится   задирать   мушкетера   короля,  который   пользуется   некоторой
известностью  в  городишке под  названием Париж, --  и отнюдь не  по причине
кроткого нрава...
     Д'Артаньян, поклонившись по всем правилам, произнес:
     -- Мне уже доводилось встречаться в Менге с парочкой мушкетеров короля,
и  у меня осталось впечатление,  что их доблести явно преувеличены... Одного
фанфарона, помнится, звали Атосом, другого -- Портосом...
     Во взгляде молодого мушкетера сверкнула угроза:
     -- Ах, вот как? Значит, вы тот д'Артаньян...
     -- Вы хотите знать, тот ли я д'Артаньян, что задал трепку двум буффонам
из  вашей роты? Я самый!  Д'Артаньян из Беарна. Можно поинтересоваться вашим
именем?  Бьюсь  об  заклад,  оно  способно  удивить  человека  постороннего.
Почему-то  имена  всех  мушкетеров,  с  которыми мне  довелось  встречаться,
напоминают то ли названия гор, то ли турецких городов...
     --  Меня  зовут  Арамис,  --  с  ледяным  спокойствием сообщил  молодой
weknbej.
     --  Ба! --  воскликнул  д'Арганьян.  -- Вы  уже  успели  обернуться  из
Мадрида? По воздуху вас, что ли, черти несли?
     Арамис недоброжелательно прищурился:
     --  Поначалу я  принял вас за  очередного невежу,  но,  сдается мне, вы
заслуживаете большего...  Вам никогда не  говорили, что  язычок ваш чересчур
длинен?
     -- Черт побери, не вам его укорачивать!
     -- Как знать, любезный д'Артаньян, как знать?
     --  Не покинуть ли  нам  это  почтенное заведение?  --  живо  предложил
д'Артаньян.
     -- Охотно, -- кивнул Арамис и  обернулся  к хозяину.  --  Любезный,  не
убирайте книгу со стола. Я только убью этого человека и сейчас же вернусь за
нее расплатиться...
     -- Смешно, дорогой  хозяин,  но от  меня вы услышите  то же  самое,  --
сказал д'Артаньян через плечо, направляясь к выходу вслед за мушкетером.
     Шагая бок о бок так, что издали казались добрыми друзьями, они вышли на
огороженный пустырь  за  Люксембургским дворцом, где чуть ли не каждый  день
решались меж дворянами дела подобного рода. Сейчас, правда, на пустыре мирно
паслись  козы.  Арамис  дал  пастуху  какую-то  мелочь, и  тот  быстрехонько
удалился.
     -- Приступим? -- осведомился д'Артаньян, кладя руку на эфес.
     --  Не  кажется  ли  вам,  что  кожаный  камзол   дает   вам  некоторые
преимущества? Это не кольчуга под одеждой, но все же...
     -- Дьявол вас разрази, вы правы! -- сказал д'Артаньян, сбрасывая камзол
с перевязью на  траву. -- Но мне кажется, я  вправе просить вас ответить той
же   любезностью.   Случается,   что  иные  фальшивые   смельчаки  поддевают
кольчугу...
     -- Вы смеете подозревать меня в таких вещах?!
     -- Но вы же мушкетер короля, а эта публика...
     -- Черт  вас  побери! -- прорычал Арамис, сбрасывая  плащ  и камзол так
молниеносно,  словно  они вспыхнули на  нем. -- Довольны?  А  теперь  к бою,
сударь, к бою!
     Клинки скрестились. Д'Артаньян сразу определил, что Арамис предпочитает
итальянскую  манеру,  при  которой  не  дают  клинкам  расцепиться.  Сам  он
предпочитал, выражаясь  современным языком, более маневренную  схватку -- и,
улучив  подходящий  момент,  отразив  несколько  сильных ударов, сам  сделал
выпад, едва  не отправивший мушкетера к праотцам. Арамис  парировал удар, но
клинки уже бесповоротно разомкнулись.  Д'Артаньян напал в своей  излюбленной
манере: осыпая врага градом ударов со всех сторон, так что тот, хотя и более
опытный в схватках, явно  растерялся  при виде  гибкого и ловкого  гасконца,
обратившегося, казалось, в целую толпу блиставших остриями уроженцев Беарна.
     Разъяренный тем, что ему не удается  справиться с противником, коего он
поначалу счел неопасным юным бахвалом, Арамис стал делать ошибку за ошибкой,
а д'Артаньян, мастерски используя  промахи мушкетера, уже не на шутку теснил
его.
     Еще  через несколько секунд  острие  шпаги  д'Артаньяна пронзило  плечо
Арамиса. Тот,  бледнея  на глазах,  попытался  было переложить шпагу в левую
руку, но  гасконец, выбив  ее  тем  самым  отцовским приемом,  столь  грозно
взмахнул  клинком,   что   Арамис,   отступив  на  шаг,  уже  обезоруженный,
поскользнулся на истоптанной траве и рухнул на землю.
     Одним прыжком д'Артаньян оказался рядом и приставил острие к его горлу:
     -- У  нас в Беарне сказали бы,  сударь, что ваша  жизнь в моих руках...
Интересно, как эта ситуация именуется в Париже?
     -- Так же, сударь, --  сдавленным голосом  ответил Арамис, изо bqeu сил
сохраняя достоинство.
     -- Любезный Арамис,  -- сказал д'Артаньян, которому кое-что вспомнилось
вдруг. -- А что, если в обмен на вашу жизнь я потребую назвать настоящее имя
очаровательной белошвейки Мари Мишон?
     Арамис вздрогнул, но отозвался непреклонно:
     -- Это не та сделка, сударь, на которую согласится настоящий дворянин.
     -- Прах вас  побери,  быть  может, вы  и правы... --  задумчиво  сказал
д'Артаньян, отводя клинок. -- Ладно, дарю  вам жизнь без всяких условий,  но
вашу шпагу вынужден потребовать... кажется, я имею на это право?
     -- Несомненно, -- сказал Арамис, все более бледнея от потери крови.
     Д'Артаньян, гордый победой и оттого великодушный, помог ему  подняться,
отвел  к Люксембургскому дворцу и, усадив на  ступени, позвонил  в колокол у
входа,  справедливо рассудив,  что обитатели дворца уже свыклись с подобными
подкидышами   не    хуже    монахинь,    коим    подбрасывают   под   ворота
незаконнорожденных младенцев.
     -- Ну вот,  любезный  Арамис, -- сказал  он покровительственно. -- Все,
что мог, я для вас сделал, так что  честь моя не задета.  А сейчас, с вашего
позволения, я  вас  покину, пока не  заявилась  стража по мою душу...  И  на
прощанье  позвольте дать вам ценный  совет:  постарайтесь  впредь  серьезнее
относиться к дворянам из Гаскони...
     -- Я непременно учту ваш совет, -- слабым голосом ответил Арамис. -- И,
в свою очередь, дам свой: не считайте себя самым ловким в этом городе...
     --  Помилуйте,  я и не собираюсь! Я  просто  хочу доказать, что кое-что
значу... и это у меня пока что получается.
     -- До поры до времени, милостивый государь... Мы еще встретимся.
     -- Со своей стороны приложу к этому все усилия,  --  сказал д'Артаньян,
вежливо раскланявшись.
     Он  услышал, как  в ограде дворца  с  визгом открывается  калитка,  и с
чувством исполненного долга заторопился прочь, унося с собой шпагу Арамиса.
     Бедняга  книготорговец  выпучил  глаза  так,  что  они,   право  слово,
коснулись стекол очков:
     -- Вы вернулись?! А где же тот дворянин?
     -- С  ним произошла небольшая  неприятность, -- сказал  д'Артаньян.  --
Могу  вас  заверить, что вскоре он будет здоров,  но,  даю вам честное слово
дворянина, за книгой он  в ближайшие дни определенно не явится. Полагаю, т е
п е р ь я могу ее у вас попросить?
     -- О, разумеется, сударь...  --  пролепетал  торговец. -- Двадцать  два
ливра  за Боккаччио  и  двадцать  восемь за  "Дон-Кихота"...  итого  с вашей
милости пять пистолей...
     -- Дьявол! --  воскликнул д'Артаньян,  вытащив из  кошелька два  жалких
экю. --  Я  и не  думал,  что  так потратился... Может, вы примете  долговую
расписку?
     -- О,  что вы, сударь!  -- воскликнул с превеликим жаром книготорговец,
явно горевший желанием поскорее увидеть спину беспокойного покупателя. --  Я
немедленно  же  отправлю  книги  по  названному вами  адресу, а  вам  открою
неограниченный  кредит...  Заплатите,  когда  сочтете нужным... Так  отрадно
видеть, что молодые люди из гвардии находят время для изящной словесности...
     -- А  как вы думали, милейший?  --  внушительно  сказал  д'Артаньян. --
Надобно  вам  знать, что в  Королевском  Доме  служат не  одни вертопрахи  и
волокиты, проводящие время в праздных забавах... Настоящий гвардеец  не чужд
изящной  словесности, вот именно! --  Он  оглянулся по сторонам и, видя, что
они одни, понизил  голос. -- Любезный, возможно, я что-то напутал... Вы меня
чрезвычайно  обяжете,   nazqmhb,   жив   ли   гениальный   литератор  синьор
Боккаччио...
     Хозяин осторожно ответил:
     -- Сударь, с прискорбием должен вам сообщить, что господь призвал его к
себе ровным счетом двести пятьдесят лет назад...
     -- Черт возьми, как  медленно  доходят новости до Беарна! -- не моргнув
глазом, вскричал  д'Артаньян. -- А  у нас его полагали  живым...  Ну что же,
всего вам доброго, сударь...
     Выйдя на улицу  со шпагой Арамиса  под мышкой, он пробормотал  себе под
нос:
     -- Положительно, мне везет! Гвардия, очаровательная любовница, успешная
дуэль с мушкетером  --  и, как венец всего,  неограниченный кредит в книжной
лавке!  Есть  повод  задрать  нос...  хотя, честно  говоря, я  предпочел  бы
неограниченный  кредит  не в  этом складе мышеяди, а  в  каком-нибудь уютном
кабачке  вроде "Сосновой  шишки"... но  что  поделать,  не  годится  с  ходу
требовать от фортуны чересчур много...

     Глава одиннадцатая

     Поединок с людоедом и новый друг

     Когда  д'Артаньян, все еще  от души пыжившийся своей победой -- и, надо
сознаться,  к   тому  были  все   основания,  --  въезжал  в  ворота,  гордо
подбоченившись  так,   что  напоминал  бронзовый   монумент  королю  Генриху
Четвертому, навстречу ему попался человек в черном, шагавший так уверенно  и
горделиво, словно его только что  назначили  канцлером  королевства,  изгнав
г-на  де Сегье. Однако вид  у него был отнюдь не благородный,  и д'Артаньян,
считая  простого   горожанина   пустяковым   препятствием,  и   не   подумал
сворачивать,  направив  своего  каракового  конька прямо  на  субъекта,  чья
физиономия к тому же крайне не понравилась нашему гасконцу. По его глубокому
убеждению, находившемуся в полном соответствии с нравами той эпохи, человек,
не  имевший  права носить  шпагу,  не имел  равным образом права и  на столь
горделивую  осанку  --  гордыня  хороша только  в том  случае,  если  имеешь
возможность ее  отстоять  (гасконец искренне полагал,  что сделать это можно
исключительно  при посредстве шпаги, ибо не  был искушен  в других средствах
вроде  судейского   крючкотворства,  в  особенности   подкрепленного   тугим
кошельком...).
     Враз  потеряв кичливый  вид, субъект  в черном выскочил из-под  копыт с
проворством вспугнутого перепела и проводил д'Артаньяна злобным взглядом. Не
обратив  на  это  ровным  счетом  никакого  внимания,  д'  Артаньян  передал
английского жеребца конюху, поднялся  к себе и с внешне  безразличным  видом
сказал, подавая Планше шпагу:
     -- Планше,  повесь-ка  эту  рапиру  на  стену...  Нет,  погоди.  Можешь
раздобыть где-нибудь подходящий крюк?
     -- Запросто, сударь.
     -- Найди, пожалуй что, три, -- приказал  д'Артаньян. --  Вколотишь их в
стену где-нибудь  на видном месте,  на один повесишь эту  самую шпагу, а два
других  пусть пока остаются пустыми. Ну,  а я уж постараюсь, чтобы и для них
побыстрее нашлись украшения...
     -- Никак, сударь, вас можно поздравлять со славной победой?
     -- Пустяки, любезный Планше, -- сказал  д'Артаньян с  тем же наигранным
безразличием.   --  Особенно   и   нечем  гордиться  --  один-  единственный
королевский мушкетер,  не бог весть  какой подвиг... Вот кстати, у тебя есть
повод выпить за мое здоровье...
     И он с  царственным видом протянул слуге  экю --  одну монету  из двух,
остававшихся в его кошельке. Славный  малый  рассыпался в  благодарностях, а
д'Артаньян, не мешкая, отправился к хозяйке.
     --  Луиза! --  радостно  воскликнул  он,  врываясь  в  гостиную  с  той
бесцеремонностью, какую в отсутствие Бриквиля полагал своей ophbhkechei.  --
Поскольку  я привык выполнять свои обещания, особенно  данные очаровательным
женщинам, могу вас обрадовать касаемо испанского  романа... Черт побери,  да
вы плачете! Что случилось?
     В самом  деле, глаза прекрасной  нормандки были заплаканы,  и выглядела
она совершенно потерянной. "Уж не  вернулся ли  Бриквиль  с полдороги  и  не
устроил  ли  сцену?  -- пронеслось  в  голове  у  д'Артаньяна.  -- Ревнивцы,
особенно бессильные в постели, способны на самые грязные выходки..."
     -- Это все из-за Бриквиля, -- произнесла Луиза, всхлипывая.
     -- Черт возьми, значит, он все-таки вернулся? -- воскликнул д'Артаньян,
хватаясь  за шпагу.  --  Пожалуй,  вы  правы,  Луиза,  его и  в  самом  деле
следует...
     --  Вы не поняли, Шарль,  -- сказала Луиза. -- Беда не  в  том, что  он
вернулся, как вы решили, а именно в его отсутствии...
     -- Уж  не  осмелился  ли кто-то  вас обидеть?  -- воинственно  вскричал
д'Артаньян. -- Скажите только имя...
     -- Вы тут ничем  не  поможете, Шарль... Обида того рода, когда  обидчик
пользуется покровительством закона... Бывают такие случаи...
     -- Что за вздор, не должно быть таких случаев вовсе!
     --  Вы  еще так плохо знаете жизнь... Ко мне приходил Перраш, что живет
на углу Старой Голубятни и Феру, ростовщик...
     -- Ага,  ага! -- сказал д'Артаньян, начиная кое о  чем догадываться. --
Невысокого  роста,  пожилой субъект самого  гнусного  облика?  Я  только что
видел, как он выходил в ворота...
     --  Вот  именно,  --  печально  сказала Луиза.  -- Видите  ли, Бриквиль
прекрасно помнит о тех  деньгах, что  сам давал  в долг или должен с кого-то
получить --  тут он  не ошибется ни на  одну минуту, ни на одно су... Совсем
по-другому обстоит  с  теми деньгами, которые он сам  кому-нибудь  должен...
Короче говоря, он  так  и  уехал,  запамятовав, что подошел  срок  уплаты по
векселю. О чем Перраш и нагрянул объявить. Я в жутком положении,  в доме нет
такой суммы...
     -- Сколько же он требует?
     -- Полторы тысячи ливров.
     -- Черт побери, сто пятьдесят  пистолей!  -- уныло протянул д'Артаньян.
--  Отроду не  держал в  руках  таких  денег...  Что  же делать? У  вас  нет
родственников или знакомых, которые могли бы выручить?
     -- Увы...
     -- А договориться с ним нельзя?
     --  Не получится, Шарль. Он  с родной  матери  стребовал  бы долг через
судейских...
     --  Ну  да,  он  сразу  показался  мне  душевным и добрым... --  сказал
д'Артаньян, лихорадочно пытаясь что-нибудь  придумать и  горестно осознавая,
что  найти выход  он  не в состоянии.  --  Вы говорите,  на углу Феру? Нужно
что-нибудь придумать...
     -- Что?
     --  Вот что, Луиза,  --  многозначительным тоном сказал  д'Артаньян,  в
голову которому  пришла  великолепная  идея. --  Не  отчаивайтесь,  я  скоро
вернусь...
     И он выбежал из гостиной. По его глубокому убеждению, истинный дворянин
в такой ситуации не должен был сидеть сложа  руки. Коли уж делишь с женщиной
постель, следует принимать близко к  сердцу и ее злоключения... Поднявшись к
себе, он засунул пару пистолетов за пояс и взял длинный хлыст.  Неплохо было
бы ради пущего устрашения прихватить с собой Планше с мушкетом, да вот беда,
у Планше пока что не было мушкета ввиду  печального  состояния  финансов его
хозяина...
     К дому Перраша он  подошел,  нахлобучив на нос шляпу и грозно помахивая
хлыстом.  Шпоры  отчаянно  звенели  при каждом  шаге,  блестели  новехонькие
пистолеты, шпага  колотилась  о  ботфорты  -- а из-  ond нахлобученной шляпы
сверкали нешуточной решимостью глаза и не  обещавшая ничего доброго усмешка,
старательно скопированная у Рошфора. Д'Артаньян не без оснований подозревал,
что  выглядит  весьма  внушительно --  должно  быть, это  мнение  разделял и
привратник, шарахнувшийся с дороги, жалобно что-то пискнув.
     Ободренный  первой  победой, д'Артаньян без  церемоний  вошел  в дом  и
оказался в обширном помещении, судя по всему, игравшем  роль приемной, -- на
стульях у стен сидели с видом просителей несколько человек, в том числе даже
один  несомненный дворянин.  Зрелище  это  разозлило д'Артаньяна еще больше.
"Приемная,  прах  меня  побери!  --  взревел он про  себя. -- Как будто этот
паршивый буржуа -- принц крови!"
     К  нему тут же  подошел слуга  и  без  всякого почтения поинтересовался
независимым тоном:
     -- Что вам угодно, сударь?
     Вид у  него был столь  спесивый и чванный,  словно он служил кому-то из
герцогов, а  то и  принцев  крови.  Однако  такого обращения  д'Артаньян  не
стерпел бы и от лакея Королевского Дома.
     -- Мне  нужно немедленно видеть вашего  хозяина, -- сказал он  столь же
независимо. -- Кажется, его зовут Перраш?
     --  Господи