и! --  в сердцах воскликнула его  жена, хотя
капитан и так молчал. -- От  вас, я  вижу, никакого  толку... Д'Артаньян, вы
понимаете, что стоите на краю пропасти?
     -- Я, мадам?!
     -- Да, вы! Именно вы! Объяснить вам подробнее?
     --  Сделайте одолжение, госпожа  де  Кавуа... --  пробормотал  гасконец
растерянно.
     --  Будьте благонамеренны, сделаю! Исключительно ради того, что вы  мне
кажетесь  все  же  не совсем пропащим... Итак, сударь! Вы, помнится, хотели,
чтобы о  вас  заговорил Париж?  Ну  что же, извольте радоваться:  о  вас уже
говорит весь Париж... Только не  смейте  так  глупо и широко  улыбаться!  --
прикрикнула она с интонациями драгунского сержанта. -- Вам вообще не следует
улыбаться! Потому  что  о  вас  говорят  главным  образом  как о прелюбодее,
развратнике, бретере, забияке, разбойнике и убийце...
     -- Мадам...
     -- Молчите,  я  сказала!  --  Сейчас  очаровательная  госпожа  де Кавуа
напоминала  гасконцу древнегреческую богиню мести, которая именовалась вроде
бы "гурия".  -- Я нисколечко не прибавляю от  себя, я  только повторяю то, о
чем  болтают  в  Париже...  Начнем  с  шашней  меж  вами и вашей  квартирной
хозяйкой. Будете отрицать?
     -- Конечно, некое увлечение имело место...
     --  Увлечение? Да все говорят,  что вы  с ней миловались  чуть ли не на
глазах законного мужа! Которого едва не проткнули прилюдно шпагой. А  потом,
подкупив  полицию, сгноили его  в тюрьме по насквозь вымышленным обвинениям,
где бедняга и нашел свой конец...
     -- Все  было совсем не так... -- осмелился заикнуться д'Артаньян. -- Не
совсем так, я бы сказал...
     --  Молчите,  несчастный!  Я как-никак  немного  разбираюсь  в жизни, я
второй  раз  замужем  и  произвела  на  свет  восемь  детей...  Голову  могу
прозакладывать,  что  ваша  возлюбленная  -- обычная  вертихвостка,  которая
решила охомутать  глупого юнца...  Вообще-то, и  вы сами хороши --  где были
ваши глаза? Не видели, с кем связываетесь?
     -- Мирей, юношеские чувства... -- робко вставил словечко де Кавуа.
     --  Не  пытайтесь  его  защищать, Луи!  Мне  лучше знать,  как  следует
воспитывать таких вот дурачков! Так вот, д'Артаньян,  сама я верю,  что ваша
дражайшая Луиза  -- беззастенчивая  и  развратная хищница...  но  попробуйте
убедить в этом  сплетников! Люди, знаете ли, bepr не тому, что происходит на
самом  деле, а тому, что говорят многие! "Все говорят" -- эта фраза губила и
людей посерьезнее вас! Ясно  вам? Злая  молва убивает вернее шпаги. Или,  по
крайней мере,  безвозвратно  разрушает доброе  имя... В доме Бриквилей лежит
покойник... Это факт?
     -- Увы... -- кивнул д'Артаньян.
     --  Это  факт.  Весомо,  грубо,  зримо...  И  вы  можете  из  кожи  вон
вывернуться, но не оживите этого скота Бриквиля. Положение усугубляется тем,
что  его  кончину  кое-кто  объясняет  происками  кардиналистов,  а   отсюда
вытекает,  что найдутся  охотники раздуть  сплетню до небес ради выгоды  для
своей партии... Наконец, есть еще его величество.  Король крайне не одобряет
подобных вещей -- откровенного прелюбодейства, нарушения святости  домашнего
очага и тому подобных  вещей...  Вам крупно повезло, д'Артаньян,  что короля
нет в Париже. Придворные  сплетники любят развлекать  его  рассказами о всех
парижских новостях, а ваши похождения -- сущий клад для сплетников... Король
лежит  в постели в Компьене. Он простудился,  встречая английское посольство
во главе с милордом Бекингэмом... или решил, что простудился,  что, в общем,
никакой  разницы  не составляет. Короче говоря, он слег в постель, никого не
хочет видеть,  и даже сплетни его не  радуют. Будь он в Париже, все обстояло
бы для вас  еще печальнее  -- а так есть надежда, что дело удастся замять...
Или  вы  и  в самом  деле собрались  жениться  на  этой  особе,  у которой в
любовниках перебывала половина квартала?
     -- Да боже упаси! -- воскликнул д'Артаньян с неподдельным ужасом.
     Госпожа де Кавуа чуточку смягчилась:
     -- Что же, вы хотя бы не потеряли голову, а это уже  кое-что...  Пойдем
далее. Где были ваши глаза, когда  вы связались с Пишегрю и  его шайкой? Это
-- законченный  прохвост,  нечистый на руку игрок,  завсегдатай всех веселых
домов Парижа... -- Она прищурилась. -- Впрочем,  вы ведь, кажется, тоже? Мне
ужасно не хочется произносить  слова, которые благородной  даме  и примерной
матери  семейства  и  знать-то  не  пристало,  но  вы  меня  вынуждаете!  Вы
веселитесь  со  шлюхами  во  всех  парижских  борделях!  Жоржетта,  Жанетта,
Лизетта,  Мюзетта...  Кварталы   Веррери,  улица  Сен-Дени,   заведение  под
названием "Флорентийская роза" на Сен-Мартен...
     Капитан де Кавуа кротко поправил:
     -- Мирей, заведение на Сен-Мартен именуется "Флорентийская лилия"...
     Супруга зловеще прищурилась:
     --  Интересно, Луи, откуда вам известны такие тонкости? -- спросила она
медоточивым голоском.
     Капитан  в ужасе  замолчал, но  госпожа де  Кавуа,  к  его несказанному
облегчению, вновь обернулась к д'Артаньяну:
     --  Сударь,  я  смело  могу  назвать  себя  особой  достаточно  широких
взглядов. Я понимаю, что есть вещи, от которых юнцов-ветрогонов вроде вас ни
за  что  не удержать...  но  должны  же быть  какие-то  рамки!  Вы же  стали
завсегдатаем всех парижских борделей...
     -- Честное слово, не всех... -- пролепетал гасконец.
     -- По крайней мере, большей их части, --  безжалостно оборвала  госпожа
де Кавуа. --  И в какой компании, Создатель! Сущий сброд вроде Пишегрю и его
приятелей.  Пишегрю, которого  держат  в роте  только потому,  что его  дядя
служит дворецким  у принца Конде и протежирует беспутному родственнику... Де
Пютанж,  изгнанный из  гвардии за  подделку завещания... Самозванный граф де
Герлен... И прочие, столь же гнуснопрославленные! Одного всерьез подозревают
в шпионаже в пользу испанцев  и  мантуанцев,  другой заливает кости свинцом,
третий чудом выскользнул из петли, потому что не нашлось свидетеля в деле об
ограблении почтовой кареты, у четвертого psj`b`  набиты  запасными козырными
картами...  Хорошенькая компания  для молодого  человека  из столь  древнего
рода! Самые подходящие кандидаты на поездку четверней, когда лошади скачут в
разные стороны! [Намек на  четвертование, которое тогда во Франции приводили
в исполнение с помощью  четверки  лошадей -- к ним привязывали  руки  и ноги
приговоренного и гнали лошадей в разные стороны.] Улица Дыбы по ним плачет и
когда-нибудь дождется! [Улица Дыбы вела к площади Дыбы,  где в  те времена с
помощью  одноименного  устройства   производили   публичную   экзекуцию  над
дезертирами, ворами и разбойниками.]  И, наконец, вы докатились до того, что
оказались  замешаны в  деле о нападении на  англичан,  которых ваша компания
хотела  убить  и  ограбить!  Где  была ваша  голова?  Даже  англичан  нельзя
безнаказанно резать и грабить в столице нашего христианнейшего королевства!
     -- Но я...
     --  Молчите!  Между  прочим,  ваши беспутные дружки  задержаны  все  до
одного...  и  они  твердят, что именно вы были зачинщиком  всего, чю вы  все
придумали!
     -- Да что вы такое говорите! -- воскликнул  д'Артаньян,  у которого при
этаком известии волосы форменным образом встали дыбом.
     --  Экий  вы  недотепа! -- чуть понизила голос госпожа де Кавуа. --  Вы
чго,  незнакомы  с  нравами таких вот  субъектов? Они  готовы все свалить на
дурачка вроде вас, чтобы избежать наказания... Ладно,  ладно, не вздумайте в
моем  доме  падать  в обморок...  по  крайней  мере,  пока  я  не  закончила
выволочку...  Вам  крупно повезло, дорогой д'Артаньян.  Слышите? Тот, второй
англичанин  оказался  благородным человеком. Как ни  удивительно, приходится
признать,  что и среди  англичан попадаются  порядочные  люди,  вроде  белых
ворон... Да и парижская полиция имеет некоторый опыт,  и компания Пишегрю ей
прекрасно известна. Вас никто не будет преследовать, прыгайте  от радости, а
лучше молитесь, если вы еще не  забыли, как это делается... Благодарите бога
-- и ваших искренних друзей.
     -- Госпожа  де  Кавуа, у  меня  нет слов,  я  готов  броситься к  вашим
ногам...
     -- Успеется!  Слушайте  дальше. Давайте подведем  кое-какие  итоги, как
выразился бы его высокопреосвященство. Вы ославлены как записной прелюбодей,
запутанный в скверную историю с кончиной мужа вашей любовницы. Вы  шатаетесь
по самым подозрительным кварталам Парижа, веселитесь в  борделях, играете  в
кости и карты -- в экарте, пикет...
     "А также в ландскнехт, бассет и гальбик",  -- мог бы уточнить гасконец,
но благоразумно промолчал.
     -- Одним словом, вы катитесь под уклон по скользкой  дорожке, -- твердо
заключила госпожа  де  Кавуа.  --  Вы на счету  у полиции,  ваше имя треплют
сплетники,  о ваших беспутных похождениях, того и гляди, может узнать король
--  и  тогда  вы  пропали...  Вы в  полной  мере  осознаете  свое  печальное
положение?
     -- Да, -- промолвил д'Артаньян.
     -- Честное слово?
     -- Честное слово... -- промямлил он, понурив  голову и опустив глаза --
и вовсе не кривя душой.
     -- Попробую  вам поверить,  -- сказала госпожа де Кавуа, глядя на  него
испытующе и сурово.
     -- Но откуда вы все это знаете?
     Она ответила ледяным тоном:
     --  Запомните, д'Артаньян: кое  в чем  я  осведомлена не хуже парижской
полиции...  а  то и получше. В особенности когда задеты  интересы  не только
моего  Луи, в  чьем  доме  вы  были приняты,  но и  самого кардинала.  Я уже
говорила  об  этом,  но  теперь  объясню  ondpnamee...  Вас  многие  считают
кардиналистом  -- вы  то  и дело  деретесь с  королевскими  мушкетерами,  вы
приняты в доме капитана гвардейцев кардинала, вы знаете графа Рошфора...
     -- Вообще-то, я ничего не имею против такого обо мне мнения...
     --  Похвально  слышать. Но  беда-то как раз  в том, что ваше  поведение
бросает на кардиналистов тень. Именно вас иные выставляют в качестве примера
того, как растленны и преступны сторонники кардинала... Понимаете вы это?
     -- Теперь понимаю...
     --  И  это  мне отрадно  слышать...  --  призналась  госпожа Кавуа.  --
Надеюсь, вы в достаточной степени прониклись?
     -- Да, -- покаянно признался гасконец.
     -- Дело зашло слишком далеко, -- продолжала госпожа де  Кавуа. -- Нужно
принимать немедленные и решительные меры. Я  не  могу позволить, чтобы из-за
вас  был нанесен  ущерб  великому кардиналу... А потому  говорю  вам со всей
определенностью: я настроена решительно. Вы верите?
     -- Вот в этом я нисколечко не сомневаюсь...
     -- Прекрасно. Итак... Право же, я готова  отправиться в Пале- Кардиналь
и  убедить  монсеньера  выслать  вас  из  Парижа  в   Беарн.  С  запрещением
возвращаться  назад  под страхом самых  суровых  мер  --  что  в  устах  его
высокопреосвященства никогда не  звучало  пустой угрозой.  Если нет  другого
способа вас спасти от вас же самого -- что ж, пусть будет так... Я самолично
напишу  вашим  родителям, изложу  причины,  по  которым вы были  высланы  из
Парижа...
     -- О сударыня! -- вырвалось прямо-таки стоном у д'Артаньяна.
     -- Мирей,  ему всего  восемнадцать... -- тихо осмелился вставить  слово
капитан де Кавуа. -- Он еще может исправиться...
     --  Ну что  же,  попытаемся,  как  истинные  христиане, дать  еще  одну
возможность  покаявшемуся  грешнику...  --  самую  чуточку  ласковее сказала
госпожа де  Кавуа. -- Д'Артаньян, если  вы обманете  мои  ожидания,  я  буду
беспощадна.  По-настоящему. Все, что я вам  обещала, будет пущено  в  ход, и
даже  более. Людей, не оправдавших  доверия, не  стоит и щадить... Вы готовы
следовать моим указаниям?
     -- Всецело.
     -- Вы немедленно развяжетесь с Луизой Бриквиль.
     -- Клянусь.
     -- И нынче же днем съедете оттуда.
     -- Обещаю.
     -- Отныне вы незнакомы с Пишегрю и его шайкой...
     -- Уже незнаком.
     -- И не станете связываться с им подобными.
     -- Обещаю.
     -- Вы  будете играть только  в достойной компании...  а  месяц- другой,
пока все не забудется, лучше вообще не играть.
     -- Клянусь.
     -- Вы будете посещать бордели... ну, скажем, не чаще раза в неделю -- а
месяц-другой вообще не будете туда ходить.
     --  Я уже  забыл туда  дорогу... --  сказал д'Артаньян. И  воскликнул с
ужасом: --  Надеюсь, вы  не собираетесь запретить мне  драться  на  дуэли  с
королевскими мушкетерами?
     --  Пожалуй,  это вам можно  разрешить,  -- подумав, сказала госпожа де
Кавуа. -- Но соблюдайте при этом должную осторожность...
     -- Клянусь, --  сказал  д'Артаньян, с радостью отметивший,  что понятие
"должная   осторожность"   --   чересчур  расплывчатое   и   лишено   четких
формулировок.
     -- Ну вот, мы вроде бы ничего не  упустили... -- задумчиво подвела итог
госпожа де Кавуа.
     Д'Артаньян  ничуть  не  удивился  бы,  заставь  она  его  в  завершение
прочитать изрядное  количество "Pater Nocter" и "Ave Maria", [Данные молитвы
(соответствующие православным  "Отче наш"  и  "Богородице,  Деве,  радуйся")
должен  был определенное количество  раз прочитать кающийся грешник согласно
наложенной  на  него  исповедником  епитимье  (покаянию)]  наложив форменную
епитимью, --  но госпожа де Кавуа при всей своей  суровости все же  не зашла
настолько далеко, чтобы присваивать себе права и прерогативы духовного лица.
Спасибо судьбе и на том...
     -- Оноре! -- громко позвала  госпожа де Кавуа.  С  похвальной быстротой
появился почтенный седой дворецкий и выжидательно поклонился.
     -- Оноре,  --  не  мешкая, сказала хозяйка.  -- Вы подобрали  господину
д'Артаньяну подходящие квартиры, как я наказывала?
     --  Разумеется,  мадам...  Жак  и  Анри  с  утра  обходили  прилегающие
кварталы... --  Он достал из-за  обшлага  камзола  листы бумаги и  близоруко
поднес к глазам. -- Улица Ла Арп, неподалеку от Сорбонны...
     -- Это не подходит, -- сказала госпожа  де Кавуа. --  Тамошние студенты
--  не   самая  лучшая   компания   для   молодого   человека   в   подобных
обстоятельствах.
     -- Возле отеля Люин...
     -- Там очень уж близко игорный дом.
     -- Улица Сен-Жак, восемнадцать, неплохие комнаты...
     -- Кто хозяева? И кто там еще живет?
     -- Нотариус с супругой и дочкой девятнадцати лет...
     -- С  дочкой? -- насторожилась госпожа  де Кавуа.  -- Девятнадцати лет?
Нет, и это не годится... Неужели все?
     -- Есть еще улица Могильщиков, одиннадцать. Владелец  -- почтенных  лет
галантерейщик,  его жена  служит кастеляншей в  гардеробе королевы...  Дочки
нет, у них вообще нет детей...
     -- Кастелянша в гардеробе королевы... -- задумчиво повторила госпожа де
Кавуа.  --  Наверняка  пожилая  особа...  Что  ж,   это,  пожалуй  что,  нам
подходит... Вы слышите, д'Артаньян?
     -- Разумеется.
     -- Вы все поняли? Нынче же днем вы переберетесь на улицу Могильщиков, в
дом номер одиннадцать, к... Как там его зовут, вашего галантерейщика, Оноре?
     -- Бонасье, -- без запинки ответил дворецкий. -- Его зовут Бонасье.
     -- До чего плебейская фамилия... -- сказала госпожа де Кавуа. -- Однако
это  не  имеет никакого значения.  Так даже  лучше.  Уж наверняка  почтенная
пожилая  кастелянша  королевы   не  станет  для  вас,  милейший  д'Артаньян,
очередным подводным камнем...
     --   Ну  разумеется!  --  с  готовностью  ответил  гасконец,  сразу  же
представивший  себе старуху ханжеского вида, с четками в руках,  высохшую  и
неприветливую.
     -- В таком случае, отправляйтесь перевозить вещи.
     -- Непременно...
     -- Что же вы топчетесь?
     Д'Артаньян,  в тщетных попытках  оттянуть неизбежное, столь решительные
перемены  в  жизни,  крутой поворот  в судьбе,  осмелился даже не  на робкий
протест, а на почтительное замечание:
     -- Название улицы, дорогая  госпожа  де  Кавуа, очень уж  мрачное и  --
угнетающее...
     --  Ничего, вам  не повредит,  --  безапелляционно сказала  госпожа  де
Кавуа. -- Живут же люди даже на улице Дыбы  -- и не слышно что-то, чтобы это
оказалось  для  них каким-то зловещим  предзнаменованием.  Есть вот, кстати,
старинное поверье: тот, кто поселится  рядом с кладбищем, будет жить долго и
счастливо.
     -- У нас в Беарне нет такого поверья...
     -- А в Париже есть. Постойте-постойте... -- у госпожи де Кавуа  был вид
человека,  внезапно  озаренного  великолепной идеей.  --  Может a{r|,  вы  и
правы... В том  смысле... А почему бы не поселить вас у нас в доме, любезный
д'Артаньян?  Уж  тогда вы  будете  у  меня на глазах, и я смогу как  следует
заняться вашим воспитанием. У меня на шее -- шесть детей,  орава бестолковых
слуг, которыми постоянно нужно руководить,  да вдобавок любимый муж --  но я
чувствую в себе достаточно сил и умения, чтобы заняться еще и вами...
     -- Уж это несомненно, -- пробормотал себе под нос гасконец.
     И  форменным образом  затрепетал,  как колеблемый ветром сухой  осенний
лист.  Осуществи  мадам  де  Кавуа свое намерение, жизнь  гасконца,  что  он
прекрасно   понимал,  обратилась   бы   в  сущую  каторгу,   некое   подобие
затворничества девиц из  хороших семей, которых до совершеннолетия отдают на
воспитание в пользующиеся хорошей репутацией  монастыри. Безусловно, госпожа
де Кавуа превзошла бы любую строгую аббатису...
     Что  хуже  всего,  на  лице  капитана  де  Кавуа  моментально  расцвела
одобрительная улыбка  -- как догадался тут же д'Артаньян, супруг  госпожи де
Кавуа  тут  же сообразил,  что  в этом случае сам он непременно избавится от
толики бдительной опеки жены, переложенной  частью на  гасконца,  и даже  не
скрывал эгоистичной радости...
     -- Нет,  к сожалению,  не  получится,  -- подумав,  сказала  госпожа де
Кавуа.  --  Дом  у нас определенно тесноват,  как ни ломаю голову,  не  могу
придумать, как выделить вам комнату... Придется  вам  все же отправляться на
улицу Могильщиков...
     --  Как  жаль!  --  лицемерно  воскликнул  д'Артаньян, себя не помня от
радости.
     В отличие от него, капитан де Кавуа огорчился непритворно.
     -- Да, и вот  еще что, --  сказала  госпожа де Кавуа. -- До меня  дошли
слухи,   что  вы  наравне  с   самыми   отъявленными   парижскими   повесами
развлекаетесь тем, что глотаете дым этой отвратительной  американской травы,
как ее там... Что за ужасное новшество! Есть  в  этом что-то от козней врага
рода человеческого: вспомните, кто пускает дым изо рта... То-то! И, наконец,
это  вдобавок ко  всему  еще и  портит  дыхание. Луи  однажды из любопытства
предался этому новомодному пороку -- и я его заставила полчаса полоскать рот
ароматной  кельнской  водой,  потому  что  при попытке  его меня  поцеловать
ощутила столь неприятное дуновение, что описать невозможно...
     --  Госпожа  де Кавуа, --  истово произнес  гасконец. -- Даю вам  слово
дворянина, что собственными ушами слышал, как заслуживающий всякого  доверия
господин  де Ла Валет, недавно вернувшийся из Нового Света, рассказывал, что
дымом  никотианы  там дышат  многие, в том числе и  духовные лица, даже один
кардинал...
     С типично женской логикой госпожа де Кавуа отпарировала:
     --  Ну и что? Духовным лицам не приходится целоваться с женщинами -- по
крайней мере, так им предписано... Обещайте покончить и с этой омерзительной
привычкой, слышите?
     -- Обещаю, --  уныло ответил д'Артаньян, готовый принести любые обеты и
даже  попытаться  их выполнить, лишь бы покончить,  наконец, с пребыванием в
этом  пыточном  зале,  где  роль палача  выполняла молодая  и очаровательная
женщина,  способная,   пожалуй  что,  и   впрямь   руководить   каким-нибудь
министерством.
     -- Ступайте,  --  смилостивилась хозяйка. -- И хорошенько зарубите себе
на носу, что наблюдать за вами я буду пристально. Горе вам, если не сдержите
обещаний!

     Глава двадцать третья

     О том, как легко сделать счастливым бравого швейцарца

     Выйдя из дома  де Кавуа, д'Артаньян  побрел,  не разбирая dnpnch, столь
удрученный  и  подавленный, что,  вполне возможно,  он  не об