липли? Заступиться  за
вас  некому, никто  вас  не выручит.  Этот костолом и вешатель, судья Эскью,
своей  собственной волей отправит вас на плаху еще до наступления ночи, и ни
одна  живая  душа  этому  не  воспрепятствует...  Печальный  конец,  правда?
Особенно для молодого человека  девятнадцати  лет,  одержимого честолюбивыми
стремлениями... Умереть в  чужой  земле, на  плахе, под  гогот и  улюлюканье
лондонской wepmh... Слава богу, у вас есть искренние друзья...
     --  Уж  не  на  себя  ли  вы  намекаете?  --  сумрачно  поинтересовался
д'Артаньян.
     --  Совершенно верно. В данной ситуации я -- ваш единственный друг... и
единственный  человек,  который  способен  вас отсюда вытащить. Конечно,  не
задаром...
     -- Что вы от меня хотите? -- настороженно спросил д'Артаньян.
     -- А вот это уже деловой  разговор... Прежде всего, хочу вас успокоить:
я  сейчас не выполняю поручения милорда Бекингэма, который знать не знает  о
вашем аресте. Он-то как раз полагает, что вы  успели сбежать  из Англии, и я
не спешу его разубеждать...
     -- Почему? Я думал, вы преданно ему служите...
     Винтер сказал без улыбки:
     -- Видите ли, д'Артаньян,  вы плохо знаете английские реалии. И вряд ли
слышали, что Англия -- страна давних, устойчивых традиций.
     -- Ну почему? Кто-то мне это уже говорил...
     -- Ах, вот как? Тем  лучше, -- сказал Винтер. -- Я,  знаете ли, неглуп.
Смею думать, неглуп. И хорошо знаю историю нашего туманного острова. Надобно
вам  знать,  д'Артаньян,  что  в  Англии  среди множества  давних устойчивых
традиций существует и такая: подавляющее большинство фаворитов наших королей
и королев  кончали плохо. Очень  плохо, --  он  сделал недвусмысленный жест,
означающий отрубание головы. --  У вас во  Франции в  этом  отношении всегда
обстояло чуточку лучше, ненамного, но все-таки... В  Англии  же  фавориты  с
завидным постоянством, за редчайшими исключениями, кончали жизнь на плахе --
от  Галвестона  и Диспенсеров  до  Эссекса,  Норфолка  и прочих... Настолько
часто, что  это стало традицией. И человек здравомыслящий, помнящий историю,
поостережется   особенно  уж  крепко  связывать  свою  судьбу  с   очередным
фаворитом,  а  тем  более  таким глупым,  как  Бекингэм. Его  слишком многие
ненавидят, он алчен, и недалек. Либо король в конце концов  отправит его  по
накатанной  поколениями  предшественников   дорожке,  либо   его   прикончит
какой-нибудь  осатанелый  пуританин  --  пуритане  к  нему питают  особенную
ненависть, считают исчадием ада, сыном Велиала, дьяволом во плоти.  Впрочем,
нелюбовь  к  нему  всеобщая.  Но  наш новоявленный  герцог  ничего  этого не
замечает,  за что однажды крепко поплатится. И я не хочу, чтобы он потащил и
меня  за собой.  Я --  эгоист, милейший  д'Артаньян.  Меня в первую оче редь
заботит собственная персона, так что применительно к данному случаю вовсе не
спешу выдавать вас Бекингэму. Откровенно говоря, меня не особенно и заботит,
если  история с  подвесками выплывет наружу.  Ну  что мне Анна  Австрийская?
Почему меня должна волновать ее судьба? Таким образом, в моем лице вы имеете
союзника --  при  том  условии, конечно,  что  мы договоримся. Я  боюсь даже
думать о том, что случится, если дело окончится иначе... Я не стану выдавать
вас  герцогу, потому  что после нашего разговора  вы будете представлять для
меня   нешуточную   опасность.   Боюсь,  придется   приказать  этим  славным
нортумберлендцам, чтобы без затей придушили вас здесь же, в камере...
     -- А вы не боитесь последствий? -- спросил д'Артаньян.
     -- О господи, каких еще последствий? -- беззаботно  усмехнулся  Винтер.
--  Беда  ваша  в том, д'Артаньян, что  момент  для  вас  крайне  неудачный.
Предположим,  кардинал  узнает   о  постигшей  вас   участи...  Ну  и   что?
Дипломатических демаршей следовало бы опасаться только в том случае, если бы
отношения  меж нашими  странами  были безоблачными и обе  державы  панически
боялись  любого  инцидента, способного вызвать обострение отношений, а то  и
войну... Но все дело в  том, что война и так вот-вот разразится. Наши войска
уже грузятся на корабли, чтобы  вскоре  отплыть к Ла-Рошели и  на остров Ре.
Ваши --  уже  выдвигаются к Ла-Рошели. Война вспыхнет со дня  на dem|. Среди
превеликого множества трупов, которые там нагромоздят, еще один, ваш, станет
не чем-то  из ряда вон выходящим, а банальнейшей, скучнейшей принадлежностью
пейзажа... Время  для вас  неудачное, согласитесь.  Подумайте как следует. И
попытайтесь  доказать мне, что я неверно все рассчитал... Что же вы молчите?
Я прав...
     -- Возможно, -- процедил д'Артаньян.
     -- Не будьте образцом пресловутого гасконского упрямства, -- поморщился
Винтер. -- Нет никаких "возможно". Я  прав. Когда война вот-вот  разразится,
когда  трупы  будут громоздиться сотнями и  тысячами,  какие последствия для
меня будет иметь участие в убийстве изобличенного  французского шпиона? Да и
после  войны -- все войны когда-нибудь  кончаются, понятно, --  не возникнет
особенных вопросов. Таковы уж законы войны -- многое на нее можно списать...
     -- И что же вы хотите?
     --  Побуждения  мои, оставляя  в  стороне  дискуссионный  вопрос  о  их
чистоте, довольно несложны... --  сказал Винтер непринужденно. --  Я не один
раз бывал во Франции, неплохо ее знаю. И хорошо знаю, что представляют собою
младшие  сыновья  гасконских  родов вроде вас,  -- вы бедны,  как  церковная
мышь... О, не обижайтесь! Дело в том, что я, признаться по совести, немногим
богаче вас. Разумеется, жалованье мое не в  пример выше  вашего, я комендант
Дувра  и  занимаю   еще  несколько  видных   должностей,   которые   неплохо
оплачиваются, у меня есть  две-три выгодных аренды в виде доходов  с парочки
мест25. Но беда  в том, что эти блага всецело опираются  на  расположение ко
мне Бекингэма. Если он ко мне  охладеет или с ним приключится что-то  в силу
тех самых традиций,  я все  потеряю, и  мне,  пожалуй, останется  промышлять
разбоем  на  большой  дороге  или податься  в  ландскнехты  к  какому-нибудь
германскому князьку -- это в том случае,  если  меня не  отправят  на  плаху
вслед за Бекингэмом или не прикончат ненароком за компанию с ним разъяренные
пуритане... Одним  словом,  мое хрупкое благосостояние висит на волоске, и я
достаточно  умен   и  предусмотрителен,  чтобы  не  полагаться  всецело   на
переменчивую фортуну в лице герцога...
     На этот раз усмехнулся д'Артаньян:
     --  Вы  не  намерены  ли  через  мое посредство  предложить свои услуги
кардиналу Ришелье?
     -- Я  думал об этом, -- серьезно сказал Винтер. -- Но, во-первых, доход
с  этого  предприятия будет не  столь  уж велик, а  во-вторых,  всегда  есть
опасность  разоблачения. В некоторых  отношениях наши традиционные казни еще
похуже  ваших.  А впрочем,  нет особой  разницы, разорвут тебя  лошадьми или
сожгут  у  тебя перед  глазами твои же  собственные внутренности, прежде чем
повесить... Нет уж,  служба кардиналу меня не прельщает, выгода мала, а риск
велик...  У меня есть не  в пример  более лакомый кусочек.  Наследство моего
безвременно скончавшегося брата.
     -- Ах, вот оно  что...  Но у  него же есть законные наследники -- вдова
вашего брата и ее сын...
     --  В том-то и оно, любезный д'Артаньян,  в том-то и оно... -- протянул
Винтер, и его лицо стало невероятно жестким. -- Наши английские законы порой
вопиюще  несправедливы. Ну какое  право имеет  эта женщина и  ее  отпрыск на
земли, золото и титулы?
     -- Право жены и сына.
     --  Глупейшее право, должен вам  сказать.  Почему это право  передается
женщине, случайным образом вошедшей в его жизнь, а не тому человеку, который
вырос в этих  имениях? Человеку, рожденному от тех же славных предков, что и
мой брат? Почему владеть  всем будут сторонние люди? --  Он говорил словно в
горячечном бреду,  захлебываясь и торопясь,  и  не сразу овладел  собой.  --
Почему, д'Артаньян? Эту  глупейшую ситуацию еще  не поздно исправить... И вы
dnkfm{ мне помочь.
     -- Я? С какой стати?
     -- Вы -- ее любовник, и не вздумайте отпираться, -- сказал Винтер.
     --  Черт  побери, а  если даже и так, вам-то какое дело?  -- воскликнул
д'Артаньян.  -- Это  даже не прелюбодеяние,  потому что  она вдова. Если это
грех, я отвечу перед богом -- но вы-то тут с какого боку, черт вас побери? У
вас нет никакого права меня осуждать, и ее тоже...
     -- Экий  вы  горячий! --  усмехнулся  Винтер.  -- Сущий  гасконец... Да
успокойтесь, я вовсе не собираюсь вас осуждать, она очаровательное создание,
и по-мужски я вас вполне понимаю...
     Кое-какие  изменения в его лице  о  многом  сказали  д'Артаньяну,  и он
уверенно воскликнул:
     -- Вы, конечно же, пытались... Но она вам отказала!
     -- Ну  и что? Естественно, что прежде  всего я  хотел испробовать самый
простой  и бескровный  метод, никому  не  причиняющий ущерба...  У  нас  нет
законов, запрещающих жениться на вдове покойного брата, -- как и во Франции,
насколько мне известно. Вы правы, она меня отвергла...
     -- Смерть вашего  брата,  я  слышал, была  чрезвычайно  странной...  --
сказал д'Артаньян, пытливо следя за лицом собеседника.
     Тот форменным образом передернулся:
     -- Да какое вам дело? Врачи признали  его смерть следствием неизвестной
заразы.  Если  это  удовлетворило английские  власти, то вам  и  вовсе глупо
совать нос в это давнее дело...
     -- Отчего же давнее? Прошло всего несколько лет...
     --  Послушайте,  д'Артаньян,  не  уводите  разговор  в   сторону  и  не
старайтесь казаться глупее, чем вы есть! Повторяю, я весьма высокого  мнения
о вашем уме. Неужели вы ничего не поняли?
     -- Предпочитаю услышать это из ваших уст.
     -- О господи, что за  церемонии!  --  в  сердцах сказал  Винтер.  -- Ну
ладно, не будем зря тратить время... Итак, вы ее любовник. Она вам доверяет,
она должна быть с вами откровенной, быть может, вы  даже знаете, где  сейчас
ее сын... -- Он вскрикнул и торжествующе  выбросил руку. -- Вас выдало лицо!
Вы знаете!
     --  Знал,  -- поправил д'Артаньян. -- Сейчас там его  уже нет, я говорю
чистейшую правду...
     -- "Там" -- это где? -- быстро спросил Винтер.
     -- Какая разница, если сейчас его там все равно нет?
     И гасконец поклялся себе  следить за каждым  словечком, чтобы ненароком
не выболтать лишнее, -- любое неосмотрительное упоминание  места, маршрута и
намерений могло дать этому подлецу след...
     -- А где сейчас она?
     -- Понятия не имею.
     -- Д'Артаньян,  не шутите  со  мной!  В вашем положении это  смертельно
опасно... Вы правы, давайте говорить без обиняков. Я  хочу, чтобы вы помогли
мне ее захватить. Вам она доверяет, и этим стоит воспользоваться.
     -- Честное слово, Винтер, вы с  ума сошли, -- ответил д'Артаньян скорее
устало, чем  сердито. -- Есть предложения,  которых дворянину не делают,  --
есть, черт возьми! Вы мне предлагаете предать женщину, которую я люблю...
     -- Какие нежности! Вздор, д'Артаньян, вздор! Вы слишком молоды и оттого
склонны  давать высокие эпитеты очередной  постельной победе. В вашей жизни,
если  не  поведете  себя  дураком,  еще  будет  столько  женщин,  что  вы  и
представить не можете... И  потом, не забывайте,  речь идет о вашей  голове.
Чтобы выйти отсюда живым и невредимым, вам  придется заплатить выкуп. Он вам
теперь известен. Других вариантов попросту нет. Или вы будете жить, или она.
И  еще... B{ хоть представляете, насколько велико наследство?  Я имею в виду
не землю, дома и прочую недвижимость, а деньги. Аккуратные-золотые кружочки.
Приблизительно...  если  перевести  в пистоли...  Около  полутора  миллионов
пистолей, д'Артаньян! Полтора. Миллиона. Пистолей. Не ливров --  пистолей! Я
готов  заплатить вам...  скажем,  пятьдесят  тысяч.  Полмиллиона ливров. Вам
мало? Извольте.  Сто тысяч.  Сто  тысяч  пистолей,  слышите,  вы, гасконский
нищеброд?  Вы хоть соображаете, каких высот достигнете с такими  деньгами во
Франции? Станете на равной ноге с  вельможами,  купите себе полк, провинцию,
титул...
     -- А не обманете? -- криво усмехнулся д'Артаньян.
     -- Вам придется верить мне на  слово,  потому что у  вас нет выбора, --
серьезно  ответил  Винтер.  --  Я не  намерен  вас  обманывать, прежде всего
оттого,  что  вы  можете  мне еще когда-нибудь  понадобиться.  А что  сможет
связать нас  крепче, чем участие  в подобном...  предприятии?  Как видите, я
предельно откровенен. Именно так и приобретают себе  верных друзей  -- делая
их соучастниками... Ну?
     -- Нет.
     -- Сто пятьдесят  тысяч,  д'Артаньян! Да за такие деньги вы купите весь
ваш Беарн  и  станете чем-то  вроде некоронованного  короля!  А  если вас не
устраивает эта  бедная  горная  страна, можете  приобрести  себе поместье  в
Англии,  да и  титул заодно  -- в царствование Малютки Карла  это  просто...
Решайтесь же! Больше я не могу вам дать, решительно не могу, хватит с  вас и
десятой части...
     -- Пожалуй, вы меня и  в самом деле не намерены обманывать, -- медленно
произнес д'Артаньян. --  Реши вы  не  платить, набавляли бы  и набавляли мою
долю, вплоть до половины...
     -- Черт возьми, я же говорю, что намерен поступить с вами по совести!
     -- А с ней?
     -- Послушайте, д'Артаньян, я  же  не чудовище... Никто не собирается ее
убивать, достаточно будет, если она по всей форме подпишет отказ от...
     Д'Артаньян усмехнулся:
     -- И вы хотите меня уверить,  что человек, не пожалевший родного брата,
пощадит чужую ему женщину? И ее ребенка, пусть даже это ваш племянник?
     Без тени смущения Винтер сказал:
     -- Ну и что? Какая вам разница? Здесь нет места оговоркам, уточнениям и
прочим юридическим  хитростям.  Либо  вы соглашаетесь, либо  нет. А коли  уж
соглашаетесь, вам, по-моему, не стоит  ханжески закатывать глаза,  вздыхая о
ее участи...
     -- Дьявол вас побери,  вы правы по-своему, -- сказал  д'Артаньян. -- Но
я-то вовсе не намерен соглашаться...
     Он ждал вспышки ярости, но на лице Винтера  отразилась лишь неимоверная
досада:
     --  Ах,  как  благородно,  как  высокопарно...  Да  поймите  вы, болван
гасконский, что здесь вы целиком и полностью в моей власти! И с вами сделают
все, что  угодно. Если вы настолько глупы,  что не  хотите брать деньги, вас
подвергнут пытке. Вот эти  дикие ребята или кто-то вроде них.  Вы все  равно
скажете  все, что  я  хочу  знать, --  но  когда  это  произойдет, вы будете
настолько  изломаны,  что,  даже  если  вам  оставят  жизнь,  будете  жалким
калекой...
     -- А вам не  приходилось слышать  о людях, которые вытерпели все пытки,
да  так  ничего  и не  сказали?  --  спросил  д'Артаньян, напрягшись. -- Это
случалось и в моей стране, и в вашей...
     -- А какая для  вас разница? Вы  все равно погибнете, но умирать будете
долго и мучительно...
     --  Что делать, --  сказал д'Артаньян. --  Значит, такая  мне печальная
выпала фортуна...
     -- Идиот! Где она?
     -- Вот бы знать... -- сказал д'Артаньян с мечтательной улыбкой.
     -- У  меня  осталось еще одно  средство,  -- сказал  Винтер.  --  Да не
шарахайтесь вы  так,  я  не собираюсь лично  сдирать  с вас шкуру, для этого
всегда найдутся палачи... Давайте  поговорим о той миссии,  ради  которой вы
сюда  прибыли.  Это  ведь вы с Анной украли  подвески, я  совершенно уверен,
можно  спорить,  они  и  сейчас  при  вас...  --  Он  расхохотался,  заметив
инстинктивное  движение д'Артаньяна.  -- Бросьте,  я же  уже  объяснил  свое
отношение к  Бекингэму  и его невзгодам... На вашу добычу я не посягаю,  мне
нужна  моя... Д'Артаньян, когда вами займутся  палачи, им по старой традиции
достанется и ваша  одежда, и все,  что было при вас, в том числе и подвески.
Простонародье не знает  цены  алмазам,  они  их попросту променяют  на  пару
бутылок...  Разве  за  этим  вас  послал Ришелье? Чтобы  подвески  попали  к
лондонской черни? Вы, помимо прочего, еще и подведете вашего кардинала, если
сдохнете в пыточном подвале...
     --  Интересный поворот дела, -- сказал д'Артаньян.  -- Вот  только чует
мое сердце, что кардинал, безусловно, не одобрит,  если его люди ради успеха
дела  станут  расплачиваться жизнями  друг  друга...  Нет,  положительно  не
одобрит...
     --  Послушайте,  --   тихо  спросил  Винтер  с  выражением   отчаянного
недоумения на лице. -- Ну неужели вы не понимаете, что выхода у вас нет? Что
с вами не шутят? Что это всерьез -- пытки и безвестная смерть?
     --   Все  я  понимаю,  --   сказал  д'Артаньян.  --  Но  мы,  гасконцы,
своеобразный народ.  Оттого,  что росли и  воспитывались  -- если это  можно
назвать воспитанием  --  в  том самом  бедном  горном  краю,  о  котором  вы
упомянули с таким пренебрежением... Знаете, как выражалась  матушка великого
моего  земляка Генриха  Наваррского,  Жанна д'Альбре, о воспитании  сына? "В
самых диких и суровых  местах, босоногим и свободным от всяких условностей".
Словно обо мне сказано -- да и большей  части гасконцев тоже... Нам, дорогой
Винтер, некоторые вещи лучше не предлагать. И мы, знаете ли, верим в то, что
справедливость  на земле все же существует. Есть над  нами над  всеми высшая
сила, право... И  если она хочет моей погибели, я  погибну. А  если у нее на
мой счет другие планы,  ничего  у  вас не  выйдет. Вот, скажем, прямо сейчас
кусок потолка отвалится  и проломит вам башку со всеми ее  гнусными мыслями,
опомниться не успеете...
     Винтер инстинктивно глянул на  потолок, устыдился этого своего движения
и, силясь вернуть себе уверенность суровостью тона, вскричал с побагровевшим
лицом:
     -- У меня нет времени обхаживать вас, как капризную девку!
     -- Каин, где брат твой, Авель? -- спросил д'Артаньян, глядя ему в лицо.
     Он вовсе не собирался  погибать безропотно, как баран  на  бойне:  даже
если  окажется,  что  высшие силы от него  все же  отвернулись,  следует  из
гасконского  упрямства  прихватить  с собой  на  тот свет  как можно  больше
попутчиков, чтобы  не так  скучно  было  ждать решения своей судьбы  у  врат
небесных, чтобы было с кем словом перемолвиться, а то и сыграть  в триктрак,
если только это возможно в чертогах горних... Ну а если потусторонняя дорога
поведет в  другом направлении, то там тем  более  можно будет  и в  картишки
перекинуться, и по стаканчику смолы пропустить в самой подходящей для  этого
компании...
     Он уже прикинул, как выхватит шпагу у Винтера и постарается  прорваться
в  коридор,  испробовав на  этом вот,  слева, удар Жарнака26.  Далеко  уйти,
конечно,  не  дадут,  здание  наверняка,  как  все  подобные  места,  набито
стражниками, но  это означает лишь, что шпаге будет где разгуляться  и будут
свеженькие покойнички...
     -- Да я вас... -- взревел лорд Винтер, уже не владея собой.
     Дверь распахнулась с таким грохотом, что шарахнулись  даже невозмутимые
обитатели  северных лесов.  Внутрь  проскочил Марло -- бледный  как  смерть,
трясущийся  -- и, бросившись  к Винтеру, стал что-  то шептать ему на  ухо с
самым испуганным видом.
     -- И ничего нельзя сделать? -- прорычал Винтер.
     Марло взвизгнул:
     -- В  конце-то  концов, мы  так  не договаривались! Из-за вас никто  не
будет  класть головы,  чихал  я на  ваши  поганые  деньги, коли дело так вот
оборачивается...
     -- Но я, по крайней мере, могу сам!.. -- вскричал Винтер.
     И,  выхватив  шпагу,  бросился  на  д'Артаньяна,  которому  нечем  было
защищаться и  некуда бежать.  Но  произошло  непредвиденное:  Марло  крикнул
что-то  на совершенно  непонятном  наречии, и оба  лесных бородача  проворно
заслонили гасконца широченными спинами.
     Они  были, как  крепостная  стена,  и  шутки с ними определенно  плохи.
Д'Артаньян уже не  видел  Винтера,  слышал лишь  его исполненный  бессильной
злости вскрик:
     -- Я с вами еще рассчитаюсь, гасконец чертов!
     Вслед за чем, судя по топоту, Винтер опрометью кинулся прочь из камеры.
Что-то  определенно пошло наперекос, вопреки  всем расчетам  Винтера  и  е