того Эльма".
     - Огни святого Эльма? А что это такое, огни святого Эльма?
     - Естественные электрические образования.  Их  видят  чаще  всего  на
мачтах кораблей, на радиоантеннах  или  на  крыльях  самолетов.  "Безумные
огни", как их называют в Салеме. Они мигают, как газовый факел. Именно это
ты и видел, так? Такой мигающий свет.
     Я посмотрел на Джорджа.
     - Кейт прав, - сказал он. - Я сам их видел, когда выплывал на  рыбную
ловлю. На первый взгляд они действительно выглядят страшно нереально.
     - Но я же видел ее лицо, Джордж, - заявил я.  -  Тут  не  могло  быть
никакой ошибки. Я видел ее лицо.
     Джордж склонился и положил мне руку на колено.
     - Джон, верю тебе, если говоришь, что видел ее. На самом  деле  верю,
что ты видел Джейн. Но мы оба знаем, что духов нет. Мы оба знаем,  что  не
могут восстать мертвые из могил. Мы можем  верить  в  бессмертную  душу  и
вечную жизнь, аминь, но мы знаем, что  подобное  не  встречается  на  этом
свете, ведь иначе повсюду было бы полно искупающих грехи душ, не так ли?
     Он потянулся за бутылкой "Фоур Роуз" и  налил  мне  еще  один  полный
стакан. Потом продолжал говорить дальше:
     - С самого начала ты храбро, очень храбро переносил это. Не далее как
вчера вечером я говорил о тебе с Кейтом, что ты так достойно держишься. Но
в глубине души ты очень несчастен, и время от времени эта боль дает о себе
знать. Это не твоя вина. Просто так все и есть. Мой  брат  Уилф  утонул  в
проливе однажды ночью 18 лет назад, и ты можешь мне верить,  как  я  тяжко
переживал это многие месяцы.
     - Миссис Саймонс говорила мне сегодня,  что  она  тоже  видит  своего
умершего мужа.
     Джордж улыбнулся и посмотрел на Кейта,  который  как  раз  был  занят
делом наполнения бокала новой порцией пива. Кейт тоже улыбнулся и  покачал
головой.
     - Не  переживай  из-за  того,  что  наболтала  вдова  Саймонса.  Ведь
известно, что с ней... - он значительно постучал себя пальцем по лбу.
     - У старого Саймонса не было с ней легкой жизни, - добавил Кейт. - Он
рассказывал мне, что она как-то продержала его всю ночь на дворе  в  одних
кальсонах,  потому  что  он   хотел   воспользоваться   своими   законными
супружескими  правами,  а  у  нее  почему-то  в  дыре  не  свербело.  Как,
по-твоему, нормальный мужчина вернулся бы к такой женщине,  а  тем  более,
дух?
     - Не знаю, - ответил я. Я чувствовал себя  все  более  потерянным.  Я
даже начинал сомневаться, действительно ли я видел Джейн в саду. И была ли
это на самом деле Джейн? Мне было трудно в это поверить и еще труднее было
точно припомнить, как выглядело ее  лицо.  Оно  было  удлиненным,  как  на
картинах Эль-Греко, с потрескивающими волосами. Были ли эти волосы  только
электрическими скоплениями, огнями святого Эльма, как их называл Кейт.  Он
говорил, что они мигают, как горящий газ.
     Я закончил второй стакан и поблагодарил за третий.
     - Если выпью и этот, то не справлюсь с возвращением  домой,  даже  на
четвереньках.
     - Хочешь, чтобы мы тебя проводили? - предложил Кейт.
     Я потряс головой.
     - Если там  есть  что-то,  Кейт,  то  я  должен  только  сам  с  этим
справиться. Если это дух, то в таком случае - мой дух, и никому  до  этого
дела нет.
     - Ты должен поехать отдохнуть в отпуск, - сказал Джордж.
     - То же самое мне советовал и отец Джейн.
     - Он был прав. Нет смысла сидеть одиноким сычом в этом старом доме  и
раздумывать о прошлом. Ну, наверно, ты все же справишься!
     - Ясно. Спасибо, что вы меня выслушали. Мне на самом деле  это  очень
помогло.
     Джордж кивнул головой в сторону бутылки.
     - Нет ничего лучше хорошего виски для успокоения нервов.
     Я пожал им обоим руки и отправился к выходу, но в холле я  повернулся
к ним.
     - Еще одно, - сказал я.  -  Вы  не  знаете  случайно,  почему  раньше
Грейнитхед назывался Восстанием из Мертвых?
     Кейт посмотрел на Джорджа, а Джордж посмотрел на Кейта. Потом  Джордж
сказал:
     - Этого никто точно не знает. Некоторые  твердят,  что  поселенцы  из
Европы назвали так это место, поскольку собирались тут начать новую жизнь.
Другие болтают, что это просто такое же название, как  и  другие.  Но  мне
лично больше всего  нравится  версия,  что  название  было  дано  в  честь
Третьего Дня После Распятия, когда Христос восстал из гроба.
     - Не думаете, что речь шла о чем-то другом?
     - Например, о чем? - спросил Джордж.
     - Ну... о чем-то таком, что я сегодня пережил.  Миссис  Саймонс  тоже
вроде бы имела такие переживания. И Чарли Манци из лавки.
     - Чарли Манци? О чем это ты говоришь?
     - Миссис Саймонс сказала мне, что Чарли Манци  грезится  его  умерший
сын.
     - Это, значит, Нейл?
     - Ведь у него же был единственный сын.
     Джордж надул щеки в  знак  предрассудочного  удивления,  а  Кейт  Рид
протяжно свистнул.
     - Эта баба на самом деле свихнулась, - заявил  он.  -  Ты  вообще  не
должен слушать ее треп, Джон. Ничего  удивительного,  что  у  тебя  теперь
появляются привидения, если ты с ней разговорил. Ну, ну, еще  тут  тебе  и
Чарли Манци. Говоришь, что он видел Нейла?
     - Вот именно, - подтвердил я. Мне стало стыдно, что я верил  во  все,
что мне наболтала миссис Саймонс. Я не мог понять, почему я вообще  слушал
ее вздоро-бред и почему я решил сесть  в  ее  машину.  Видимо,  я  слишком
промок, или был пьян, или даже просто был глуп.
     - Послушайте, - я обратился к Джорджу и Кейту. - Я уже  должен  идти.
Но если разрешите, Джордж, я прибегу к вам завтра утром  по  пути  в  свою
лавку. Вы не имеете ничего против?
     - Очень прошу, Джон. Ты можешь великолепно позавтракать с нами.  Жена
и я, мы делаем такие старинные гречневые лепешки. Она готовит тесто, ну, а
мне приходится выпекать их. Непременно забегай, Джон.
     - Спасибо, Джордж. Спасибо, Кейт.
     - Будь повнимательней, слышишь?



                                    9

     Я вышел из-под номера семь и снова погрузился под моросящий дождь.  Я
свернул вправо, собираясь вернуться домой, но  через  минуту  остановился,
заколебался и посмотрел в сторону главного шоссе,  где  стоял  дом  миссис
Саймонс. До десяти была еще пара минут, так  что  я  подумал,  что  миссис
Саймонс не рассердится, если я нанесу  ей  визит.  Наверняка  у  нее  мало
друзей. Мало кто теперь жил у  главного  шоссе  из  Салема  в  Грейнитхед.
Большую часть старых домов  уже  разрушили,  чтобы  освободить  место  для
бензоколонок, супермаркетов и лавок, продающих забавные сувениры  и  живую
приманку для рыб. Прежние жители Грейнитхеда также ушли,  слишком  старые,
слишком измученные и слишком бедные, чтобы переехать в  модные  прибрежные
резиденции, которые окружали залив Салем.
     Дорога заняла у меня добрых десять минут. Наконец я добрался до  дома
миссис Саймонс -  большого  квадратного  здания  в  федеральном  стиле,  с
изящным  силуэтом,  с  рядами  запертых  ставней  и  фигурным  двориком  с
дорическими колоннами. Сад,  окружающий  дом,  когда-то  был  ухоженным  и
старательно спланированным, но теперь одичал и зарос  сорняками.  Деревьев
не подстригали лет пять, и они опутывали ветвями стены, как будто какие-то
паукообразные  создания,  цепляющиеся  за  одеяния  прекрасной  принцессы.
Однако красота этой принцессы канула в Лету, что  я  заметил,  проходя  по
выстриженной  среди  сорняков  тропинке.  Резные  балконы   поржавели,   в
полопавшейся  стене  были  длинные   зигзагообразные   трещины,   и   даже
декоративная корзина  фруктов  над  главным  входом  в  сад  -  любимая  и
фирменная особенность творений Макинтайра -  была  выщерблена  и  обгажена
птичьими фекалиями.
     Ветер из-под Атлантики гулял по саду, посвистывая у углов дома, и бил
ледяным холодом прямо в спину.
     Я  вошел  по  каменным  ступеням  во  дворик.  Мраморные  плиты  пола
выщербились и  потрескались,  с  дверей  главного  входа  краска  облазила
полосами, как будто  дерево  отваливалось  кусками.  Я  потянул  за  ручку
звонка, в глубине дома  раздался  приглушенный  звон.  Я  начал  энергично
потирать, разогревая, руки, но на  этом  ледяном  ветру  им  было  нелегко
согреться.
     Ответа не было, поэтому я позвонил еще раз и затем постучал.  Дверная
рукоять была сделана в  виде  головы  химеры,  с  искривленными  рогами  и
разинутой пастью разъяренного лица. Один ее вид мог бы  перепугать  любого
даже в белый день, а к тому же она издавала глухой, хмурый гробовой  звук,
как будто кто-то стучал по крышке солидного, красного дерева, гроба.
     - Ну, быстрее же, миссис Саймонс, - вполголоса поторапливал я  ее.  -
Не буду же я здесь торчать всю ночь.
     Я решил попробовать в последний раз. Я  дернул  за  звонок,  загремел
рукоятью в дверь и даже завопил во всю глотку:
     - Миссис Саймонс! Прошу вас! Есть ли в доме хоть кто-то?
     Ответа не было. Я повернулся и спустился по ступеням дворика.  Может,
миссис  Саймонс  куда-то  отправилась  на  визит,  хотя  я  не  мог   себе
представить, куда она могла пойти в это время и в такую погоду.  Однако  в
доме нигде не горел свет, и хотя в темноте мало что можно было  разобрать,
мне казалось, что занавески на втором этаже не задернуты.  Значит,  миссис
Саймонс не смотрела телевизор и не спала наверху в спальне.
     Я обошел дом вокруг, чтобы проверить, нет ли  света  в  окнах  сзади.
Лишь затем я увидел бьюик миссис Саймонс,  запаркованный  перед  открытыми
дверями гаража. Двери гаража колебались и стучали на ветру,  но  нигде  не
было и живой души. Никакого света, никакого звука. Только дождь,  бубнящий
по крыше автомобиля.
     Ну что ж, неуверенно подумал я, может,  кто-то  за  ней  приехал?  Во
всяком случае, это не мое дело. Я развернулся, чтобы  уйти  совсем,  когда
неожиданно заметил краем глаза белый блеск  в  одном  из  окон  на  втором
этаже.
     Я застыл, повернувшись, и напряг зрение, щуря  глаза  под  дождем.  С
минуту ничего не творилось, а потом снова появился блеск,  такой  краткий,
что он мог быть чем угодно - отражением света фар проезжающего автомобиля,
молнией, отражающейся в окне. Потом  блеснуло  еще  раз,  и  еще:  упорное
мигание теперь длилось дольше, и я мог бы  поклясться,  что  замечал  лицо
мужчины, поглядывающего на меня из окна.
     В первую секунду я захотел убежать. На самом деле, при виде  мигающей
Джейн в саду я как-то смог овладеть страхом, но затем,  когда  я  вернулся
домой, я тут же сдался панике, помчался к  передней  двери  и  понесся  по
Аллее Квакеров, как перепуганный заяц.
     Но теперь я набрался немного большей храбрости. Может, Кейт и  Джордж
были правы, может, сегодня вечером я видел только огни святого  Эльма  или
какое-то другое естественное явление? Кейт говорил,  что  видел  их  сотни
раз, так что в этом удивительного, что я увидел их дважды подряд?
     Была еще одна причина, которая удерживала меня  от  бегства,  глубоко
спрятанная причина. Дело было в моем сложном чувстве к Джейн.  Если  Джейн
на самом деле явилась передо мной как электрический дух, то в таком случае
мне хотелось бы узнать о таких явлениях побольше. Даже если она  не  могла
вернуться ко мне в физическом  облике,  наверно  же  существовал  какой-то
способ, чтобы связаться с ней и, может, даже поговорить.  Может,  вся  эта
болтовня о медиумах и вращающихся столиках имеет  какой-то  смысл?  Может,
душа человека это не что иное, как импульс электричества, составляющий его
личность, отделяющийся от тела в минуту смерти, но все еще  представляющий
единство, все еще функционирующий, как человеческий  разум?  А  раз  разум
содержит также прообраз тела, то разве не возможно, что время  от  времени
тело   показывается   в   виде   мигающих   нематериальных   электрических
образований?
     Такие мысли клубились у меня в голове,  когда  я  стоял  перед  домом
миссис Саймонс. Я даже попытался открыть заделку кредитной карточкой,  как
это делают взломщики в кино, но заделка и  не  дрогнула.  Видимо,  ранние,
девятнадцативековые замки не  реагируют  на  пластик  двадцатого  века.  Я
обошел дом с другой стороны, огибая  скрюченные,  поросшие  дикими  розами
деревья, цепляющиеся ветвями за стены, пока  не  нашел  небольшое  окно  в
подвал. Оно было защищено  металлической  сеткой,  но  в  соленом  морском
воздухе железо проржавело, и было достаточно за  него  пару  раз  дернуть,
чтобы сетка уступила.
     Неподалеку, на заросшей садовой тропинке лежала  слепая  облупившаяся
голова мраморного ангела. Я поднял ее, подтащил под стену дома и бросил  в
окно, как пушечное ядро. Раздался лязг лопнувшего стекла  и  глухой  стук,
когда голова шмякнулась о пол подвала. Я убрал пинками оставшиеся обломки,
после чего сунул голову в окошечко, чтобы увидеть, что находится внутри.
     Там царила полная темнота, была явная влажность, плесень и эта особая
вонь гнилья, которая  всегда  присутствовала  в  старых  домах,  поскольку
камень и дерево  за  долгие  годы  так  пропитывались  эссенцией  минувших
событий, что на них как будто оставался  осадок  грусти,  горькая  селитра
гнева и прокисшая сладость радости.
     Я вытащил голову и полез в окно подвала  ногами  вперед.  Я  разодрал
штанину на колене о торчащий во фрамуге гвоздь и громко выругался в глухой
тишине. Но спуск оказался очень легким. В отдаленном углу подвала раздался
шорох и возбужденный писк. Крысы, злобные и опасные грызуны,  если  верить
традиции - согласно которой крысы, живущие в Грейнитхед, были беглецами  с
тонущих кораблей. Наощупь я прошел через подвал с вытянутыми  руками,  как
Слепой Пью из "Острова сокровищ" Стивенсона.
     Я прошел по периметру весь подвал, пока наконец не нащупал деревянный
поручень и  каменные  ступени,  а  при  каждом  моем  шаге  крысы  пищали,
подпрыгивали и поспешно убегали.
     Дюйм за дюймом я добрался по ступеням до дверей подвала  и  нажал  на
ручку. К счастью, она не была заперта на ключ. Я открыл ее и вышел в холл.
     Дом миссис Саймонс построили в те времена, когда Салем был  пятым  по
величине портом в мире и шестым по богатству городом в Соединенных Штатах,
поскольку он получал одну двадцатую  от  государственного  дохода  в  виде
таможенных пошлин. Холл тянулся через  весь  дом,  от  главного  входа  до
задних дверей, ведущих в сад. Вдоль одной стены бежали великолепные резные
ступени. Хотя на мне была обувь в мягкой  подошве,  мои  шаги  раздавались
эхом по черно-белому полу и возвращались ко мне из темных салонов,  пустых
кухонь и окруженных галереями лестничных площадок.
     - Миссис Саймонс? - закричал  я,  слишком  тихо,  чтобы  меня  кто-то
услышал. И мой собственный голос тут же эхом вернул мне: "Миссис Саймонс?"
     Я вошел в самый большой салон, высокий, пахнущий  пылью  и  лавандой.
Мебель в нем была старомодной, но  не  антикварной;  обычная  традиционная
мебель,  снискавшая  себе  популярность  в  середине  пятидесятых   годов,
приземистая и дорогая, якобинская по моде Гренд Рапидс [Гренд Рапидс, штат
Мичиган, - центр мебельной промышленности США]. С другой стороны салона  я
увидел мою  собственную  бледную  физиономию,  отраженную  в  зеркале  над
камином, и быстро отвел взгляд, прежде чем  меня  снова  начал  охватывать
страх.
     Миссис Саймонс нигде не было внизу. Я заглянул в столовую, где  пахло
дымом  свечей  и  прогорклыми  грецкими  орехами.  В  кладовую,   которая,
несомненно, была последним криком моды во времена, когда строился  дом.  В
старомодную кухню с белыми мраморными столами. Потом я  вернулся  в  холл,
сделал глубокий вдох и начал подниматься по лестнице на второй этаж.
     Я был на середине пути, когда снова увидел бело-голубое  свечение  за
дверями одной из спален. На секунду я застыл, вцепившись рукой в поручень,
но я знал, что нет смысла тянуть дальше. Или я  узнаю,  что  означают  эти
электрические импульсы, или я могу бежать отсюда, забыв о миссис  Саймонс,
Нейле Манци и обо всем, включая это и Джейн.
     - Джон, - заговорил знакомый  шепот  как  раз  мне  в  ухо.  Я  снова
почувствовал шевеление волос на голове, эти  уколы  медленно  нарастающего
страха. Из-под дверей спальни еще раз блеснул свет.  В  абсолютной  тишине
были  слышны  лишь  приглушенные  треск   и   гудение,   которыми   обычно
сопровождаются мощные электрические разряды. Веяло ужасающим холодом.
     - Джон, - услышал я снова, но на этот раз невыразительно,  как  будто
два голоса шептали хором.
     Я добрался  до  верха  ступеней.  Лестничная  площадка  была  устлана
ковром, когда-то  толстым,  теперь  вытертым.  На  стенах  висело  немного
картин. В царящей здесь темноте я не видел, что на  них  изображено.  Лишь
местами из темного масляного фона выступало чье-то бледное лицо, но  я  не
замечал ничего больше, а света зажигать не хотелось, чтобы не переполошить
того, что так блестело и мигало в спальне.
     Я долго стоял перед ее дверьми. Чего ты боишься? - допрашивал  я  сам
себя. Электричества? Так в этом ли дело? Ты перепугался электричества?  Не
надо,  ты  ведь  только  что  сам  для  себя  выдумал  прекрасную  теорию,
объясняющую  существование   духов,   электрические   матрицы,   импульсы,
образования, кучу подобного вздора,  а  теперь  боишься  открыть  дверь  и
посмотреть на несколько гаснущих искорок? Ты веришь сам в свою теорию  или
нет? Ведь если не веришь, то ты вообще не должен был  сюда  приходить,  ты
должен  был  нестись  в  ближайшую  забегаловку  с  алкоголем,  ведь   это
единственное место, где тебя наверняка не будут посещать никакие духи.
     Я взялся за ручку двери и в  ту  же  секунду  услышал  пение.  Тихое,
тихенькое, но достаточно выразительное, чтобы заморозить всю кровь во всех
жилах:
     Мы выплыли на ловлю из Грейнитхед Далеко к чужим побережьям...
     Я закрыл глаза и как можно быстрее открыл их из  страха,  что  кто-то
или что-то появится, пока я не буду видеть.
     Но поймали лишь рыбий  скелет,  Сокрушенное  сердце  что  в  челюстях
держит.
     Невольно я откашлялся, как будто должен был провозгласить тост. Потом
я нажал на ручку и осторожно открыл дверь.
     Раздался оглушительный треск, ослепительно блеснул свет. Двери  резко
открылись, вырывая ручку из моей руки. Я стоял на пороге с открытым  ртом,
не способный говорить, неспособный двигаться, я  всматривался  в  зрелище,
которое было у меня перед глазами.
     Это была огромная, богатая спальня с большим, завешенным  занавесками
окном и резным ложем с балдахином.  Напротив,  в  углу,  стояла  мигающая,
ослепляющая фигура мужчины с широко распростертыми руками.  Воздух  вокруг
него дрожал  и  потрескивал,  насыщенный  электричеством,  голубые  молнии
конвульсивно извивались, как черви на сковороде. Лицо мужчины было длинным
и худым, удивительно искривленным, глаза выглядели как два  черных  пятна.
Но я видел, что он смотрит на потолок. С необъяснимым  чувством  страха  я
также поднял взгляд.
     Там висела большая двенадцатиплечная люстра с множеством  хрустальных
подвесок и дюжиной позолоченных поручней для свечей.  К  моему  удивлению,
люстра качалась из стороны в сторону, а когда треск электричества утих,  я
услышал звон хрустальных украшений, резкий и немелодичный, совсем так, как
будто кто-то пытался их стряхнуть, как яблоки с дерева.
     Что-то лежало, растянувшись, на люстре. Нет, еще хуже.  Кто-то  лежал
на люстре. Механически я сделал два или три шага  вперед  и  уставился  на
потолок, совершенно ошеломленный, не веря своим собственным глазам.
     Это была миссис Саймонс.  Каким-то  чудом  цепь,  на  которой  висела
люстра, пробила ее насквозь, и теперь она лежала лицом вниз на  двенадцати
разветвляющихся плечах, дрожа и бросаясь, как рыба на крючке, цепляясь  за
подсвечники  и   хрустальные   подвески,   изворачиваясь   в   непонятной,
невероятной муке.
     - Боже, Боже, Боже, - лепетала она. Из ее рта текли струйки  крови  и
слюны. - Боже, освободи меня,  Боже,  освободи  меня,  Боже,  Боже,  Боже,
освободи мен