решил не думать - только реагировать.
   Базовый  командир,  дородный  ашреган  с  несоответствующе   грустным
выражением лица заговорил.
   - А это славный Раньи-аар с Коссуута, который, как вы слышали, совсем
недавно к нам вернулся, проведя многие месяцы в джунглях  неподалеку  от
вражеских расположений.
   - Удивительный эпизод. -  Один  из  амплитуров,  вместо  того,  чтобы
передавать свои мысли, использовал  рогоподобное  отверстие  для  рта  и
издал мягкие звуки ашреганов. Использование  родного  языка  собеседника
было изъявлением особой чести для Раньи.
   - Вы всем нам доставили удовольствие. - Глазные отростки  зависли  на
расстоянии ладони от лица Раньи.
   Одновременно он ощутил в мозгу характерное подергивание,  означавшее,
что один из амплитуров, или они оба обращались непосредственно  к  нему.
Несмотря ни на что, он напрягся. Но учитель  не  отдернулся  в  сторону.
Щупальца не сжались, конечности не задрожали, что означало бы контакт  с
умственным защитным  механизмом  зрелой  человеческой  нервной  системы.
Значит, он все же не человек, как на том настаивали ученые Узора. Вот  и
повод для размышления. Как многое из того, что ему говорили  на  Омафиле
было чепухой или пропагандой? Если бы он был человеком, то их  мысленный
контакт заставил бы Учителя испытать боль  и  откатиться  назад.  Вместо
этого  черные  глаза  на  отеках  продолжали  незаметно   колебаться   и
рассматривали его с нескрываемым удовольствием.
   Ласковое умственное прикосновение передало восхищение его подвигами и
радость по поводу его возвращения, как  и  беспокойство  по  поводу  его
здоровья. В нем не было ничего враждебного, ничего угрожающего.  Бояться
было нечего.
   Последовавшее за тем было своего рода  запоздалой  мыслью,  случайной
непоследовательностью. По чьему-то  молчаливому  предложению,  линия,  в
которой стоял Раньи, сделала шаг вперед, чтобы каждый из  присутствующих
получил личное одобрение - Раньи прищурил глаза от солнечного света и на
эту  долю  секунды  заколебался.  Ни  его  брат,  ни  его  товарищи   не
заколебались.  Только  Раньи:  он  сделал  это  специально,  как   будто
споткнувшись, чтобы секундой позже присоединиться к дружному продвижению
вперед всех остальных.
   Улыбка неловкости замерла у него на лице. Потому что теперь он  знал,
что из всех присутствующих лишь он один мог воспротивиться  предложению,
мог  бы  остаться  на  своем  месте.  В  какую-то  долю  секунды  вместо
предложения он ощутил приказ, а вместо просьбы - рывок. Каким  малым  ни
было это открытие, оно его смутило.
   И испугало. Была ли его заминка отмечена и была ли понята ее причина?
Туманные глаза перед ним были  непроницаемыми,  выражение  расплывчатого
лица ничего не говорило.
   Амплитуры никак не дали ему понять, что произошло что бы то  ни  было
странное или что они ожидали  нечто  подобное.  Чувствительные  щупальца
приблизились к нему и обняли его. Он недвижно  стоял  в  этом  дружеском
объятии, улыбающийся, пока его не отпустили. Не говоря ни слова, Учитель
убрал щупальца и в молчании последовал со вторым амплитуром вдоль  линии
воинов. Раньи же  попытался  проанализировать  происшедшее  столкновение
так, как мог.
   Впервые за все время,  что  ему  приходилось  общаться  с  Учителями,
вместо  предложения  он  ощутил  нечто  иное.  Это  было  сродни  рывку,
импульсу. Узнав его, он мог ему  и  сопротивляться,  хотя  на  этот  раз
повиновался команде из страха быть разоблаченным. У  его  друзей,  понял
он, такого выбора не было.
   Как много подобных "предложений" он и его друзья в  течение  всей  их
жизни уже были вынуждены выполнить? На этот раз он сумел распознать  это
и противостоять ему. Но все равно он отреагировал по-иному, чем человек.
Так кто же он? Во что превратили его гивистамы-хирурги? У него было мало
времени для размышления, потому что амплитуры вернулись и  встали  прямо
перед ним.
   На этот раз оскорбительное, настоятельное испытание  было  адресовано
лишь ему одному. У него не было возможности скрыть свое сопротивление  в
массе.  Он  ожидал,  пытаясь  подавить   свою   неловкость.   Ему   было
"предложено" вновь рассказать Учителям и соратникам  о  своих  подвигах,
чтобы и те и другие могли бы извлечь из его опыта что-либо  полезное.  В
иных обстоятельствах Раньи бы возразил. Но сейчас он знал,  что  его  не
просят, ему велят.
   Хоть он и  знал,  что  может  отказаться,  но  подчинялся  с  видимым
энтузиазмом, повернувшись лицом к ряду  молчаливых  солдат.  У  себя  на
затылке он ощущал взгляд черно-золотых глаз, которые  неотрывно  изучали
его. Он попытался не обращать внимания на это ощущение и в  который  раз
рассказал своим товарищам череду выдуманных историй о  своем  пребывании
на Эйрросаде.
   Время от  времени  тот  или  иной  Учитель  предлагал  ему  подробнее
остановиться на том или ином эпизоде. Раньи  с  готовностью  подчинялся;
заученность его рассказа оставалась незамеченной  аудиторией.  Когда  он
завершил рассказ, ему предложили наибольшую из возможных почестей. Разве
в течение тысячелетий амплитуры не несли в буквальном смысле у  себя  на
спине Назначение? Ближний от него Учитель опустился на  колено  призывая
его к себе и жестом щупалец, и мыслями. Так как в данной ситуации выбора
у Раньи не было, он неохотно выступил из строя и сел на гладкую мясистую
спину амплитура. Учитель задумчиво поправил Раньи  у  себя  на  спине  и
затем поднялся.
   Один из высоких копави приблизился к ним  с  устройством  для  записи
образа, чтобы потом его размножить и распространить. "Смотри!  -  скажет
изображение. - Достижения смелого ашрегана подняли его над  всеми,  даже
над амплитурами!"
   В фигуральном смысле, конечно. Раньи с  усмешкой  думал,  что  снимок
получит широкое распространение.
   Осторожно удерживая неудобную позицию, Раньи заметил, что  без  труда
мог  бы  вонзить  нож  в  череп  Учителя  и  навсегда  прекратить  поток
предложений, которым невозможно сопротивляться.  Это  наблюдение  вывело
его из равновесия. Сама мысль об этом была бы абсолютна неприемлема  для
ашрегана... но не для человека.
   Когда копави завершил свою работу, потрясенный  Раньи  соскользнул  с
бесхребетной  спины  и  занял  свое  прежнее  место  в  строю.   Учителя
официально  обратились  ко  всем  присутствующим,  воздавая  хватку   их
храбрости и самоотверженности, призывая и дальше  следовать  Назначению.
Раньи слушал так же внимательно, как и остальные, но не получил никакого
удовольствия  от  похвалы.  В  его  мысли  как  будто   проникло   нечто
постороннее и  болезненное,  нечто,  пытавшееся  заставить  его  думать,
оперируя собственными представлениями о правоте  и  не  правильности,  о
реальности и лжи. Паразит становится паразитом  лишь  тогда,  когда  его
замечаешь. На многих планетах обитали  кровососы,  которые  обезболивали
ранку и сосали  незаметно  кровь  у  существ,  к  которым  прилеплялись.
Амплитуры делали нечто  подобное  с  мыслями,  придавая  командам  форму
предложений, а приказам - облик вежливой  просьбы.  От  этой  мысли  ему
стало не по себе. Ближайший к нему амплитур вновь поглядел на  него.  Он
опять почувствовал мысленный контакт, мягкое  предложение  в  заключение
церемонии обратиться со словами приветствия к своим товарищам по оружию.
Злость на мгновение взяла в нем верх над здравым смыслом.
   - Извините, но я не хотел  бы!  -  Как  только  эти  слова  выскочили
наружу, он тут же пожалел о них.
   Щупальце амплитура замерло. Глаза придвинулись ближе к его лицу.
   Предложение было повторено, на этот раз энергичнее. К черту незнание!
- зло подумал Раньи. Он специально игнорировал поступившую команду. Хотя
Учитель был в три раза  массивнее  его,  в  ближнем  бою  он  не  сможет
тягаться с его человеческими костями и мышцами. Не в состоянии  подавить
свое любопытство, несколько солдат вышли из строя,  чтобы  поглядеть  на
него. Затянувшееся молчание заставило всех ощутить неловкость.
   Приблизился второй амплитур и повторил  свое  предложение.  В  цепкой
хватке поступившего импульса Раньи должен  был  бы  выступить  вперед  и
радостно обратиться к своим товарищам. Но он остался  недвижимым,  и  на
лице его ничего не отразилось.
   Учителя посовещались. Хотя Раньи и не мог читать их мыслей,  смущение
их ощущалось по активному движению щупалец и глазных отростков. Они явно
были озадачены, но не встревожены.
   Через несколько минут они вновь обратились к  нему.  Он  приготовился
бежать или атаковать в зависимости от ситуации. "Вы устали, - прочел  он
мысль. - Это объясняет  ваше  колебание.  Вы  пережили  слишком  сложные
времена и еще не оправились от выпавших вам испытаний. Мы понимаем".
   Раньи слегка расслабился. Обсудив его непослушание и  не  видя  иного
объяснения, они решили объяснить  его  неповиновение  усталостью.  Раньи
испытал большое облегчение,  когда  они  повернулись  к  нему  спиной  и
приблизились  у  базовому  командиру,   чтобы   обменяться   формальными
любезностями. Он был зол на самого себя. Его сопротивление было глупым и
необязательным. Если бы они заподозрили что-то неладное, он уже оказался
бы на ином  хирургическом  представлении,  и  масса  хирургов-амплитуров
пожелали бы  поподробнее  ознакомиться  с  параметрами  его  загадочного
мозга. Удача и обстоятельства - вот что спасло его, а не так  называемый
ум. Он с  искренним  энтузиазмом  вместе  со  своими  товарищами  кричал
прощальные слова в то время, как  Учителя  поднимались  на  борт  своего
транспорта.   Встреча   оставила   у   него   осадок   неуверенности   и
замешательства. Что за существа эти амплитуры, если они могут повелевать
другими существами, заставлять их действовать против своей воли и  в  то
же время заботиться об их благополучии? Он лично ощутил и их  заботу,  и
умственное воздействие. В этом было заключено... противоречие,  которого
он не в состоянии был разрешить.
   Но в одном вопросе они были вполне правы.  Он  безумно  устал.  Когда
транспорт  поднялся  на  третий  уровень  и  стал  удаляться,   собрание
смешалось, все стали расходиться. Офицеры и солдаты стали возвращаться к
местам дежурства и в бараки. Все говорили о беспрецедентном визите  и  о
предстоящей вечерней трапезе.
   Часть криголитов и ашреганов подошли к Раньи  поздравить  его  с  той
честью, которой он был удостоен, перехватив его на пути в  его  комнату.
Один криголит был столь восторжен, что  в  качестве  последнего,  самого
высокого комплимента, выразил готовность к совокуплению - в  фигуральном
смысле, конечно.
   Сагио ожидал его, на лице  его  отражался  нескрываемый  восторг.  Но
Раньи обнаружил, что смотрит как бы мимо брата, пытается заглянуть ему в
мозг, найти  этот  особенный  нервный  узел,  искусственно  привнесенный
извне. Неожиданно  он  испытал  желание  вонзить  руку  в  неестественно
большую глазницу и вырвать прочь  этот  ужасный,  оскорбительный  орган.
Сколько еще рас  стали  жертвами  подобных  же  манипуляций  амплитуров?
Криголиты?  Мазвеки?  Может  быть,  даже  разумные   кораты?   Амплитуры
доминировали над многими мирами, он это знал, и чем больше  он  узнавал,
тем яснее  ему  становилось,  что  все  они  нуждались  в  хирургическом
вмешательстве.
   - Подожди, семья узнает об этом! -  бубнил  Сагио.  -  Принять  такие
поздравления от Учителя... нет, от двух Учителей.  Они  сами  прибыли  в
столь опасную зону, чтобы поздравить тебя... это беспрецедентная  честь,
Раньи!
   - Я знаю. - Он поднял глаза. - Ты ощущал их в своем мозгу?
   - Да, несколько раз. Я почувствовал  себя  хорошо,  как  и  всегда  в
подобных случаях. - Он неуверенно моргнул. - Почему ты спрашиваешь  меня
об этом? Разве ты их не чувствовал?
   - Да, конечно. - Он  отвел  взгляд.  -  Они  попросили  меня  кое-что
сделать. Несколько раз. Я всякий раз отказывался.
   Сагио подумал:
   - Я думаю, они догадались, что ты не готов к этому. Но  чего  они  от
тебя хотели?
   - Чтобы я произнес прощальную речь:
   - Боритесь до последнего во имя Назначения, и что-то в этом роде.
   - Ты этого не  мог  сделать?  Для  Учителей?  -  Сагио  вопросительно
смотрел на брата. - На мой взгляд, ты не настолько уж устало выглядишь.
   - Боюсь, я на самом деле  устал.  -  Раньи  уже  смотрел  наружу,  на
окружающие их непроходимые джунгли. - Я очень устал. Я устал больше, чем
ты полагаешь.
   В голосе брата послышались нотки тревоги:
   - Может быть, тебе имеет смысл пройти еще одну медицинскую проверку?
   Может быть, ты чем-то болен?
   Нет, я ничем не болен, подумал Раньи. Я что-то потерял.
   - Да нет, все будет в порядке, - сказал он вслух. - Мне просто  нужно
отдохнуть. Напряжение после контакта с Учителями... ты понимаешь.
   - Догадываюсь. - Сагио сомневался, но соглашался.
   - Пора на ужин.  Иди.  Я  подойду  через  секунду.  -  Раньи  подавил
появившуюся было на губах человеческую улыбку.
   - Если ты уверен... - Его брат  улыбнулся.  -  Я  пойду  займу  места
получше, хотя после всего перенесенного ты, наверное, можешь сидеть, где
захочешь.
   Раньи наблюдал, пока Сагио не исчез за ближайшим  бараком.  К  своему
удивлению, он ощутил приступ голода. Прием  пищи,  в  конце  концов,  не
сопровождался биологическими или философскими осложнениями.  Человек  он
или ашреган, он имеет право получать удовольствие от еды. Но  рассказать
обо всем Сагио он обязан, какими бы ни были последствия. Лучше все сразу
выложить, а не пытаться объяснить отрывочными бессвязными кусками.
   А можно и поставить на всем точку. Просто снять со  служебного  пояса
пистолет, приставить его к черепу и в один момент покончить с  болью,  с
неуверенностью, со смятением. И не надо будет мучиться над вопросом, кто
говорит правду, а кто нет, и кто он на самом деле. Эта  мысль  пришла  и
ушла, но мозг ее зафиксировал и принял к сведению. Он не боялся  смерти,
но он отказывался умирать, не получив ответа на свои вопросы.

Глава 14

   Три человека сидели, развалясь, вокруг стола, уставленного напитками,
и наблюдали за проецируемыми изображениями  среди  моря  цветных  огней,
наполнявших Центр релаксации. Музыка  ласкала  слух,  а  среди  световых
пятен танцевали полуобнаженные мужчина и женщина.
   Они и танцевавшие рядом  были  погружены  в  ароматизированный  туман
искусственных  сумерек.  Центр  был  обширным,  и  они  не  были   одни.
Представители разных цивилизаций искали отдохновения в этот лихорадочный
вечер. Массуды и вейсы и многие другие  страстно  желали  погрузиться  в
успокаивающую атмосферу вечера.  Для  каждого  в  тумане  проецировались
разнообразные  изображения.  Неудивительно,   что   восприятие   массуда
отличалось от восприятия  людей,  поэтому  и  проецировавшиеся  для  них
изображения были иными - для них в тумане скользили  в  мягких  пируэтах
две стройные фигуры, сплошь покрытые серебряным мехом.  Вейсы  наблюдали
за элегантными движениями  своих  особей,  лишенными  любых  сексуальных
обертонов, а созерцательные  гивистамы  предпочитали  быть  ослепленными
обманчивым  световым  излучением.  То,  за  чем  наблюдал   с'ван,   его
развлекало, хотя в этом мире было мало такого, что его бы не развлекало.
Блестящие и умные о'о'йаны были лишены воображения и  поэтому  мало  что
могли  увидеть.  Большую  часть  времени,  проведенную  в  Центре,  люди
предпочитали наблюдать за картинками, а не друг за другом. Хотя  сержант
Селинсинг была достаточно привлекательна, ее приятели Карсон и Морено не
осмелились бы раздеть ее даже в самых своих смелых мечтах, как  они  это
сделали с проецируемыми фигурами. Она все-таки была их боевым товарищем,
а кроме того, старше по званию.
   Карсон  подрегулировал  выключатель  на  столе.  В  тот   же   момент
изображение,  которое  он  выбрал,  оказалось  рядом  с  ним,   сидящим,
приглашая его и глазами, и жестами. Он знал, что, если протянет руку, то
сможет даже ощутить ее  -  это  тоже  гарантировалось.  Но,  как  и  все
подобные связи, это будет столь  же  быстротечно,  как  и  счет  на  его
кредитной карточке, и почти столь уже малоудовлетворительным. Со вздохом
он нажал на кнопку, наблюдая за тем, как изображение, как  и  предыдущие
его любовные связи, вернулось в тот регион, откуда и прибыло.
   Морено был ближе к реальности. К безмолвному восхищению ее товарищей,
Селинсинг была красивее всех, появившихся в проекторе картинок,  которые
они рассматривали. Она моргнула, когда последняя проекция исчезла.
   - Эта последняя - что-то новое  в  картотеке.  -  Она  улыбнулась.  -
Мутантка. Очень интересная.
   - Пощади! - Морено залпом выпил свой напиток. Самый маленький из всех
трех, не слишком выразительный  ни  внешне,  ни  внутренне,  он  лучился
грустью святого и движениями напоминал змею. Его маленькие черные глазки
следили за изменяющимися уровнями Центра.
   - Мне это надоело. Погляди только на эту отвратительную парочку. - Он
покачал головой.
   Как медведь, заворочавшийся в берлоге, Карсон сдвинулся в кресле.
   Селинсинг закинула назад голову.
   Двое вейсов были погружены в беседу, а гипнотические движения их рук,
пальцев,  голов  и  шей  дополняли  устное  общение.  Их  костюмы   были
совершенны, а жесты воздушны и легки. Морено чуть не вырвало.
   - Ишь, пташки! Знай себе летают  на  своих  пернатых  машинах,  их  и
калачом не заманишь на поле битвы. Но если мы попросим о присоединении к
Узору, они сразу же проголосуют против.
   Карсон рявкнул:
   - Да на кой черт нам вообще нужен этот Узор! - Он отхлебнул глоток. -
К черту их!
   - Мы держимся за них, а они нас даже не  допускают  к  голосованию  в
своей тайне, - с горечью пробормотал Морено.
   - А мне все равно, - тихо сказала Селинсинг. - Что мне не  нравиться,
так это сидеть здесь и ждать, пока  их  тупой  Военный  Совет  планирует
стратегию. Они всегда так осторожны.
   - Да уж. - Морено вытянулся на стуле. Единственный  способ  выбраться
из этого вонючего мира - это вышибить вон наших врагов. Но  сидя  здесь,
мы не в состоянии этого сделать.
   - Но мы с вами вообще не сможем этого сделать, - напомнил ему Карсон.
   - Приказ. Ты же знаешь, что говорит Совет - терпение.
   - Да, терпение, - сказал Морено мрачно. - А Массуды с ними воюют.
   Чертовы рожи.
   - Но они всегда были в  лучших  отношениях  с  Советом.  -  Селинсинг
чертила воображаемые линии на столешнице. - Вот  почему  эта  война  так
давно и тянется. Не потому, что они  трусы.  Просто  они  слишком  долго
слушают с'ванов и вейсов. Не говоря уж о турлогах.
   - Я слышал, что два  этих  рака  побывали  на  Эйрросаде  и  отдавали
военные приказы. - Морено взглянул  в  сторону  пары  с'ванов,  сидевших
поодаль. В полутьме были видны их густые бороды.
   - Меня это и не удивляет, - сказала Селинсинг. - Приказы таковы,  что
ни один отряд не может выдвигаться больше чем на два километра, чтобы не
быть окруженным.
   - Окруженным, черт! Война так давно здесь  продолжается,  что  каждый
наизусть знает позиции  друг  друга.  Мы  прекрасно  знаем,  где  именно
находятся штаб-квартира врага в этом регионе. Мы  должны  ударить  прямо
здесь, взять его в плен, правда? Мы не должны останавливаться,  пока  не
достигнем  их  планетарного  штаба.  И  тогда  на  этом  куске  грязи  с
назначением будет покончено. Может быть, тогда они предложат нам  что-то
поприличнее.
   - Я согласна, - сказала Селинсинг, - но командование не согласно.
   Карсон откинулся на стуле.
   - О чем вообще вы болтаете?  Мы  потому  здесь  и  торчим,  что  наши
собственные офицеры только и делают, что тратят время на дипломатическую
болтовню с массудами и с'ванами. Но они более трусливы, чем кто бы то ни
было.
   - Дело в том, что, говорят, у амплитуров теперь есть  бойцы,  которым
все нипочем.
   - Тогда они должны быть очень довольны нынешним положением  вещей.  -
Карсон задумчиво поглядел на дно своей огромной кружки.  -  Лично  я  не
думаю, что они хотят  побить  нас.  Им  достаточно  просто  поддерживать
положени