ли и полного истощения. Звук  погони  все  приближался.  Призраки  почти
сидели у меня  на  затылке,  завывали,  кричали  и  шептали:  стой,  стой,
останься с нами, возвращайся, не покидай нас.
     Неожиданно я  почувствовал,  как  что-то  подняло  меня  -  буквально
подняло в  воздух,  после  чего  я  упал  и  перекувыркнулся  по  жесткому
травянистому склону. Я попробовал подняться, но тогда  какая-то  невидимая
сила бросила меня навзничь так резко, что у меня даже  что-то  треснуло  в
позвоночнике и воздух со свистом вырвался  из  легких.  Я  пытался  встать
второй раз и второй раз меня повалило на землю. На этот раз  я  был  будто
придавлен к траве и камням, как будто  на  мне  лежала  какая-то  огромная
тяжесть, не давая двинуться.
     Призраки собрались вокруг  меня.  Затухающая  электрическая  энергия,
которая когда-то представляла их душу, ползла как  черви,  по  чешуйчатым,
тронутым разложениям лицам. Они шелестели, как старая бумажка,  скомканная
и расправляемая бесчисленное количество раз; как дыхание,  которое  слышно
на старом покинутом чердаке, хотя на нем никого нет. И они выделяли  такую
ощутимую вонь,  не  столько  гниющего  тела,  сколько,  скорее,  сожженных
кабелей и испорченной рыбы.
     Они окружили меня, но не пробовали сразу  меня  коснуться.  Я  лежал,
придавленный к земле, с трудом ловя дыхание, еле живой от  страха,  однако
мысленно все еще искал какого-то выхода. Даже погруженный  в  алую  бездну
паники, ум человеческий не  перестает  лихорадочно  работать  над  планами
спасения.
     Призраки немного отступили,  и  появилась  Джейн,  очень  высокая,  с
лицом, настолько удивленным, что ее почти невозможно было узнать.
     -  Тыыыы  ммоййй!  -  проблеяла  она.  Мне  показалось,   что   время
остановилось. Воздух стал густым, как глицерин. Каждое мое движение, когда
я дергался под невидимой тяжестью, казалось, растягивалось на  бесконечное
время.
     Джейн   растопырила   заканчивающиеся   длинными   ногтями    пальцы.
Электрические искры начали перескакивать с одного пальца на другой, как  в
генераторе Ван-де-Граафа. Джейн наверняка потребляла все  больше  энергии,
ее тело светилось и мерцало, а с волос и  плеч  взлетали  тучи  искр,  как
будто тучи паразитирующих на ней червей. Запах горелого стал еще  сильнее.
Дрожь пробежала по собравшимся, как будто все призраки участвовали  вместе
с Джейн в этой могучей разрядке психической энергии.
     Наверняка ее было достаточно много, чтобы меня  убить.  Наверняка  ее
было достаточно много, чтобы освободить мой дух и оставить на  склоне  мое
сожженное тело - следующий необъяснимый несчастный случай. Потом и я также
начну посещать Грейнитхед и окрестности, может  быть,  разыскивая  Джилли,
чтобы и ее в свою очередь завербовать в списки мертвых.
     Джейн  коснулась  меня  пальцами,  и  я   почувствовал   парализующее
потрясение.  Инстинктивно  я  дернул  левой  ногой,  и  мое   левое   веко
спазматически затрепетало.
     - Можешь теперь присоединиться ко мне, - шептала  Джейн.  Лучше  было
бы, если бы ты погиб при  несчастном  случае  или  совершил  самоубийство,
но... я не могу уже больше тебя ждать. Я хочу тебя, Джон. Хочу,  чтобы  ты
вошел в меня, Джон.
     Она придвинула ближе растопыренные пальцы. Я видел, как электричество
сползало по линиям ее ладони, вдоль линии  жизни,  линии  сердца  и  линии
разума. Даже под ногтями и вокруг кистей извивались  искрящие  завихрения.
Энергия человеческой жизни должна была послать меня в гроб, прямо к Джейн.
     Я бился изо всех сил, но тяжесть на  моей  груди  даже  не  дрогнула.
Везде вокруг  меня  призраки  начали  петь  и  выть;  ужасающая  какофония
напоминала психиатрическую клинику. Как раз у моего лица была  бестелесная
нога мертвой  женщины,  с  фосфоресцирующими  кончиками  пальцев.  Немного
дальше стоял мужчина в капюшоне без половины  лица,  дико  всматриваясь  в
меня своим единственным лишенным века глазом.
     - Ты не можешь это называть  любовью!  -  крикнул  я  Джейн  голосом,
пискливым от страха. Мы не потому сочетались браком. Мы не  потому  хотели
иметь ребенка! Боже, если действительно меня любишь, Джейн, отпусти меня!
     Джейн посмотрела на меня своими непроницаемыми глазами. Электричество
ползло вокруг ее рта и переплывало через зубы.
     - Ребенка? - повторила Джейн, как громкое эхо.
     - Да, - сказал я дрожащим голосом. Я был так перепуган,  что  сам  не
знал, что я несу. - Ребенка, которого ты носила  в  себе,  когда  погибла.
Нашего ребенка!
     Призрак Джейн, казалось, глубоко задумался над моими словами.  Вокруг
нас кладбищенские призраки шептали и пели, а над  нашими  головами  ночные
облака неслись по небу, как будто убегая от того, что меня ожидало.
     -  Ребенка...  -  шептала  Джейн.  Она  заколебалась  на  секунду   и
отодвинулась от меня, скорее даже  как  будто  скорчилась  и  одновременно
отступила. - Ребенок... - еще раз прошептала она. Ее шепот раздавался  так
же близко, как и до этого. - Но ведь наш ребенок никогда не родился.
     Я  огляделся.  Казалось,  что  оставшиеся   призраки   также   начали
отступать. Две трети их уже отошло и исчезло. Неожиданно  я  почувствовал,
что тяжесть, придавливающая мою  грудь,  исчезла.  Я  неуверенно  встал  и
пригладил спутавшиеся волосы.  Со  страхом  и  неописуемым  облегчением  я
смотрел, как отлетают призраки, отходят и ковыляют  вниз  по  травянистому
склону  с  опущенными  головами.  Наконец  все  они  исчезли  за  воротами
кладбища.
     Осталась  только  Джейн,  угасшая  и  невыразительная.   Теперь   она
держалась подальше и уже не  пыталась  поразить  меня  напряжением.  Ветер
развевал ее волосы, белая одежда трепетала вокруг ее ног, но я едва  видел
теперь ее в темноте.
     - Я потеряла тебя, Джон... Ты уже никогда не будешь моим...
     - Почему? - мысленно, не вслух, спросил я ее.
     - В страну мертвых ты можешь войти только как наследник... по  вызову
того из родных, который умер как  раз  перед  тобой...  Есть  такая  сила,
благодаря которой мертвые могут вызывать к себе  живых.  Наш  сын  умер  в
больнице... но уже после моей смерти, потому он и  только  он  может  тебя
вызвать, чтобы ты присоединился к нам... Но  ведь  он  никогда  так  и  не
родился и его душа пребывает все еще в высшей сфере, сфере  покоя.  Он  не
может появиться тут, чтобы ввести тебя в страну мертвых...
     Я не знал, что ей и ответить. Я припомнил, какой она была  раньше.  Я
напомнил себе ее радость, когда она  узнала,  что  беременна.  Если  бы  я
только знал в тот день, когда доктор Розен позвонил мне,  извещая,  что  я
стану отцом... если бы я тогда знал, что однажды ночью мой сын спасет  мне
жизнь.
     - Что теперь будет с тобой? - спросил я Джейн, на этот раз вслух.
     Она скорчилась еще больше.
     - Теперь я должна буду навсегда остаться  в  стране  мертвых,  я  уже
никогда теперь не познаю покоя...
     - Джейн, что я могу для тебя сделать? - закричал я. - Как я могу тебе
помочь?
     Наступило долгое молчание. Призрак Джейн замигал еще слабее и  исчез.
Осталась только дрожащая тень на фоне темных холмов.
     Потом какой-то глубокий, булькающий голос, пародия  на  голос  Джейн,
сказал:
     - Спаасиии кораабль.
     - Корабль? Какой корабль? "Дэвид Дарк"? Скажи же мне! Я должен знать,
что это значит!
     Кккооорррааабббллль! - повторил голос почти непонятно  и  еще  больше
растягивая буквы.
     Я подождал еще, еще каких-то голосов и призраков,  но  казалось,  что
они наконец оставили  меня  в  покое.  Я  повернулся  в  сторону  дома.  Я
чувствовал себя настолько измученным  и  угнетенным,  как  еще  никогда  в
жизни.
     Когда я дошел до вершины холма, я увидел  перед  домом  запаркованную
машину скорой помощи с мигающим красно-голубым светом.  Я  понесся  тяжкой
рысью и добежал до калитки как раз в то время, когда два санитара выносили
на носилках Констанс Бедфорд. Уолтер Бедфорд шел за  ними  с  ошеломленным
выражением лица.
     - Уолтер? - спросил я, задыхаясь. - Что случилось?
     Уолтер смотрел, как санитары укладывают носилки в  машину.  Затем  он
взял меня за руку и провел перед машиной к ее капоту, вне  пределов  слуха
санитаров. Кроваво-красный отблеск то  зажигался,  то  гас  на  его  лице,
попеременно уподобляя его то доктору Джекилу, то доктору Хайду.
     - У нее же нет ничего серьезного, не так ли?  -  спросил  я.  -  Ведь
Джейн только разок дыхнула на нее или что-то в этом роде, и все?
     Уолтер опустил голову.
     - Не знаю, чем она дыхнула и как  она  это  сделала,  но,  во  всяком
случае, это что-то было более холодное,  чем  жидкий  азот.  Минус  двести
градусов по Цельсию, как мне сказали.
     - Ну и? - поторапливал  я  его,  боясь  даже  догадаться,  что  могло
произойти с Констанс.
     - Ее глаза замерзли, - ответил Уолтер дрожащим голосом.  -  Буквально
замерзли до состояния камня и конечно же стали крайне хрупкими. Когда  она
прижала к ним руки, чтобы уменьшить боль,  то  они  лопнули,  как  мыльные
пузыри. Она потеряла глаза, Джон. Она слепа.
     Я крепко обнял его рукой. Он трясся всем телом и вцепился в меня так,
как будто не  был  в  состоянии  стоять  на  собственных  ногах.  Один  из
санитаров подошел к нам и сказал:
     - Как хорошо,  что  вы  пришли.  Займитесь  им.  Он  пережил  чертово
потрясение.
     - Что с его женой? Что...
     Санитар пожал плечами.
     - Мы сделали все, что было  в  наших  силах.  Но  выглядит  так,  что
носовая перегородка и вся передняя часть головы промерзла.  Возможно,  что
дело дошло до частичного повреждения мозга. Врачи выяснят все только после
тщательного осмотра.
     Уолтер задрожал в моих руках.
     - Вы не знаете,  как  это  могло  случиться?  -  спросил  санитар.  -
наверняка же никто в окрестностях не держит дома бутылки с  жидким  газом?
Знаете, наверно, азот, кислород или что-то еще в таком же роде.
     Я покачал головой.
     - Никого такого не знаю. Ничего подобного нет у меня в доме.
     - Она всегда была такая ласковая и добрая, -  прошелестел  Уолтер.  -
Она так сильно любила свою мать. Никогда не была  холодной,  безразличной.
Никогда, никогда...
     - Все будет хорошо, - повторил санитар, затем помог Уолтеру  сесть  в
карету скорой помощи через заднюю дверь. Он запер за ним  дверцу,  подошел
ко мне и сказал:
     - Это ваша теща, верно?
     - Точно.
     - Последите за дедом. Ему нужна ваша помощь.
     - Вы думаете, что она умрет?
     Санитар поднял руку:
     - Я не говорю, что будет жить, и не  говорю,  что  умрет.  Но  всегда
помогает, если у пациента есть воля к жизни, а у нее  явно  ее  совершенно
нет. Дело идет и ее дочери, не знаю точно. Наверно, о вашей жене, нет?
     - О моей бывшей жене. Она умерла месяц назад.
     - Мне неприятно, - сказал санитар. - Плохой год для вас, верно?



                                    20

     Когда мы ехали в графство  Дракут,  на  встречу  со  старым  Дугласом
Эвелитом, лило как из ведра. Небо  было  покрыто  непроницаемой  серостью,
напоминающей тряпку из мокрой фланели,  а  дождь  лил  и  лил,  как  будто
никогда не собирался переставать, как  будто  в  Массачусетсе  никогда  не
засветило бы уже солнца.
     Мы ехали втроем на моей машине - я, Эдвард и Форрест. Джимми  Карлсен
тоже хотел выбраться с нами, но его мать в последнюю секунду  потребовала,
чтобы он ехал в Кэмбридж и съел воскресный  ленч  со  своими  кузенами  из
Аризоны.
     - Мать Джимми из тех мегер, которые всегда обязаны настоять на своем,
- объяснил Форрест, когда мы уже отправились в путь.
     - Каждая мать такова, - ответил Эдвард, и я с жалостью и  сочувствием
подумал о Констанс Бедфорд.  Уолтер  позвонил  мне  утром  и  сказал,  что
Констанс все еще находится в отделении интенсивной терапии и что врачи  из
Грейнитхед очень сдержанно оценивают ее шанс выжить. "Серьезные физические
повреждения и психический шок", так звучал диагноз.
     Пока я еще не  рассказал  Эдварду  и  Форресту  об  ужасных  событиях
прошедшей ночи. Я хотел сам сначала их обдумать, прежде чем  начну  о  них
дискутировать, особенно  с  кем-то,  кто  настроен  так  скептически,  как
Эдвард. Я собирался рассказать им все раньше или позже, но сейчас я просто
не  мог  сосредоточиться.  Глазами  души  я  видел  напирающих  призраков,
открытые гробы и потрескавшиеся глазные яблоки. Я ничего из всего этого не
понимал и не хотел в этом насильно отчитываться, чтобы не создать для себя
еще большего замешательства в мозгах. Это  было  значительно  больше,  чем
"погребальная  истерия"  доктора  Розена.  Это  был  иной  мир,  иной  род
существования, слишком могущественный и таинственный  для  способностей  и
возможностей врачей и психиатров. Если я хотел как-то помочь Джейн,  Нейлу
Манци или этим искупляющим  душам,  которые  преследовали  меня  прошедшей
ночью, я должен был подробно познакомиться с этим  иным  миром,  откидывая
всякие предубеждения и готовые выводы.
     В   _с_т_р_а_н_у   _м_е_р_т_в_ы_х   _т_ы   _м_о_ж_е_ш_ь    _в_о_й_т_и
т_о_л_ь_к_о _к_а_к  _н_а_с_л_е_д_н_и_к_...  Так  она  сказала,  как  будто
цитировала из книги...  _п_о  _в_ы_з_о_в_у  _т_о_г_о  _и_з  _р_о_д_н_ы_х_,
к_о_т_о_р_ы_й _у_м_е_р _п_е_р_е_д _т_о_б_о_й_...
     Эти слова утвердили меня  в  более  ранней  версии,  что  смертельные
случаи в Грейнитхед имели сверхъестественный  характер,  что  это  умершие
вызывали к себе живых - что это был какой-то спиритический сеанс наоборот,
с трагическими, нередко ужасными последствиями.
     -  По  крайней  мере  теперь  я  знал  только   одно:   что   сам   я
неприкосновенен, что я защищен моим еле не родившимся сыном. Может, не  от
всей мощи того, что лежало на дне в трюме "Дэвида Дарка", но наверняка  от
Джейн.
     Сидя за рулем, я чувствовал нарастающую горечь; горечь  и  усталость.
Охваченный  ужасающей  депрессией,  я  повторял  себе,  что  я  совершенно
бессилен, что я не могу сделать ничего, чтобы обеспечить покой душе Джейн.
Хотя я и отчаивался после ее смерти, намного худшим было сознание, что  ее
душа все еще заключена в эту ужасную бездну  среди  призраков  скелетов  и
гниющих трупов. Боль стала более мучительной, а беспомощность  и  отчаяние
еще усилили старое чувство потери.
     Я слушал Брамса по автомобильному магнитофону, чтобы  успокоиться,  и
болтал с Эдвардом и Форрестом о Джилли Мак-Кормик,  о  музыке,  о  корпусе
"Дэвида Дарка"... и снова о Джилли Мак-Кормик.
     - Она к тебе неравнодушна? - спросил  Эдвард,  когда  мы  выезжали  в
пригороды Берлингтона.
     - Это кто, Джилли?
     - А кто же еще?
     - Не знаю, - ответил я. Мне кажется, что  между  нами  есть  какая-то
симпатия.
     - Ты слышал, - завопил Форрест. - Между нами есть какая-то  симпатия.
Так говорит образованный тип вместо: "Мы только друзья".
     Эдвард снял очки и протер их мятым платком.
     - Восхищаюсь твоим темпом, Джон. Ты действительно прешь к  цели,  как
"Шерман", когда чего-то хочешь.
     - Она очень привлекательная девушка, - ответил я.
     - Это точно, - согласился Эдвард. Казалось, что я почувствовал в  его
голосе нотку ревности.
     Форрест склонился с заднего сиденья вперед и слегка похлопал  Эдварда
по плечу.
     - Не переживай, - обратился он ко мне, - Эдвард влюбился в  Джилли  с
первого же взгляда.
     В Берлингтоне мы свернули вправо  с  шоссе  номер  95  и  поехали  на
северо-восток по шоссе  номер  93.  Автомобиль,  разбрызгивая  лужи  воды,
пересекал их. "Дворники" протестовали неустанным писком резины, скользящей
по стеклу, а на боковых окнах дрожали капли дождя, как будто  упорные,  не
дающие себя прогнать воспоминания.
     - Знаете, - провозгласил Эдвард, - что Брамс играл  на  фортепиано  в
танцклассах и в портовых забегаловках.
     - Это еще ничего, - ответил Форрест. - Прокофьев  ведь  даже  готовил
"сукиаки".
     - А какую это связь имеет с Брамсом, ко всем  чертям?  -  закипятился
Эдвард.
     - Ради Бога, заткнитесь оба, - заревел я. - Я сегодня не в настроении
для академических споров.
     Оба послушно заткнулись, и с минуту  мы  молча  ехали  под  дождем  в
сторону графства Дракут. Потом Эдвард заявил:
     - Так это правда? С этим "сукиаки"?
     - Конечно, - подтвердил Форрест. - Он научился этому в Японии.  Но  в
то же время он так никогда и не полюбил "суши". Заявлял, сто после  "суши"
его постоянно тянет сочинять в такт.
     Мы добрались до Тьюксбери через пару минут после  двенадцати.  Эдвард
уверил нас, что он великолепно помнит дорогу к дому  Эвелита.  Но  тем  не
менее в  последующие  десять  минут  мы  ездили  кругами  вокруг  лужайки,
разыскивая главные ворота. У ограждения стоял пожилой мужчина  в  длинном,
до пят, непромокаемом плаще с капюшоном и хмуро приглядывался к нам, когда
мы проезжали мимо него в третий раз.
     Я съехал на край дороги и остановил машину.
     - Крайне извиняюсь, но не подскажете, как нам  доехать  до  дома  под
названием Биллингтон?
     Мужчина подошел к нам ближе и вперил в нас свой строгий  взгляд,  как
будто деревенский коп, вынюхивающий, не хиппи ли мы, и не страховые ли  мы
агенты из большого города.
     - До дома Эвелитов? Вы это ищете?
     - Да, извините. Мы  договорились  с  мистером  Дугласом  Эвелитом  на
двенадцать часов.
     Мужчина сунул руку под  плащ,  вытащил  "луковицу"  наверно  в  стоун
весом, открыл крышку и посмотрел на циферблат  через  нижние  части  своих
комбинированных очков.
     - В таком случае вы опоздали. Уже 12.13.
     - Только покажите нам дорогу, хорошо? - вмешался Эдвард.
     - Да, доедете легко, - ответил тот. Нужно  проехать  ограждение  и  с
другой стороны свернуть влево рядом с этим кленом.
     - Большое спасибо.
     - Не благодарите, - буркнул мужчина. - Я не пошел бы туда ни за какие
сокровища.
     - В дом Эвелита? Почему же?
     - Этот дом проклят, вот почему. Проклят и безумен.  Если  бы  это  от
меня зависело, то я сжег бы его до самого фундамента.
     - Ох, успокойтесь, - бросил Эдвард. Видимо,  он  науськивал  старика,
чтобы  вытянуть  у  него  побольше  информации.  -  Мистер  Эвелит  просто
отшельник, вот и все. Но ведь это еще не значит, что в его доме страшно.
     - Страшно, говорите? Ну так вот что я вам скажу, сынок,  если  хотите
увидеть дом, где страшно, то поезжайте мимо дома Эвелита  в  летнюю  ночь,
вот что. Услышите наиболее безумные звуки под солнцем, вопли, стоны и  так
долее. Увидите удивительные  отблески,  танцующие  на  крыше,  и  если  не
ошибаюсь, то можете ко мне прийти. Поставлю вам обед и дам деньги на билет
назад, откуда вы приехали.
     - Из Салема, - ответил Форрест.
     - Из Салема, да? - переспросил мужчина. - Ну, если живете  в  Салеме,
то знаете, о чем я говорю.
     - Вопли и стоны? - уверился Эдвард.
     - Вопли и стоны, - подтвердил мужчина без дальнейших объяснений.
     Эдвард посмотрел на меня, а я посмотрел на Эдварда.
     - Надеюсь, что никто из нас не отказывается? - спросил я.
     - Конечно, - ответил Эдвард. - А ты, Форрест?
     - Я не отказываюсь, - уверил нас Форрест. - Что мне какие-то вопли  и
стоны.
     - Не забывай и об удивительных отблесках, - предупредил его Эдвард.
     Мы поблагодарили мужчину,  я  прикрыл  стекло  и  объехал  ограждение
вокруг. За развесистым кленом, почти полностью к скрытым виноградной лозой
и кустами, находились ворота из  кованого  железа,  ведущие  в  резиденцию
Биллингтонов, где с 1763 года жила фамилия Эвелитов.
     - Мы на месте, - заявил Эдвард.  -  Не  понимаю,  как  я  мог  забыть
дорогу. Я поклялся бы, что когда я был здесь последний раз, то ворота были
дальше за ограждением.
     - Чуднее и чуднее, как писал Кэррол, - усмехнулся Форрест.
     Я остановил машину и вышел. За  воротами  тянулся  широкий,  покрытый
гравием подъезд, а в глубине стоял красивый белый дом восемнадцатого века,
с колоннами, зелеными оконницами, серой гонтовой крышей и  тремя  оконцами
мансарды