благодарю вас,  что  вы
меня выслушали. Всегда хорошо с кем-то поговорить.
     - Вы просто устали  и  измучились.  У  вас  разыгралось  воображение.
Почему вы не купите на сон найтола?
     - У меня еще осталась куча таблеток намбутала от доктора Розена.
     - НУ так принимайте их и хорошо питайтесь. От замороженных  продуктов
от вас останется только кожа да кости.
     - Хватит, Чарли, ты же не его мать, - вмешался Ленни Данертс,  хозяин
лавки с подарками, который нетерпеливо ждал, чтобы его обслужили.
     Я взял с полки программу телевидения, помахал  на  прощание  Чарли  и
протолкался к выходу с кучей покупок. Все еще дуло,  но  дождь  как  будто
утих. Я чувствовал свежий запах моря и влажной каменистой земли.  Обратный
путь - до Аллеи Квакеров и вниз, под гору, между рядами вязов - неожиданно
показался мне очень длинным. Но у меня не было выбора. Я поправил сумки  и
двинулся через паркинг.
     Посреди паркинга  меня  догнал  кремовый  бьюик.  Водитель  нажал  на
клаксон. Я склонился и увидел  старую  миссис  Саймонс,  легкомысленную  и
немного с причудами вдову Эдгара Саймонса, жившую  за  Аллеей  Квакеров  в
большом доме, построенным самим Самуэлем  Макинтайром  [Самуэль  Макинтайр
(1757-1811) - известный американский архитектор и строитель],  чему  я  ей
всегда завидовал. Она опустила стекло и заговорила:
     - Может, вас подвезти, мистер Трентон? Ужасная погода,  а  вы  должны
возвращаться домой пешком с тяжелыми сумками.
     - Буду крайне признателен, - искренне ответил я.
     Она открыла багажник, чтобы я мог спрятать покупки, поэтому я положил
сумки рядом с запасным колесом и после этого сел в машину. Внутри ее пахло
кожей и лавандой - старыми духами - но скорее приятно.
     - Прогулки в магазин - Это моя единственная гимнастика, - объяснил  я
миссис Саймонс. - В последнее время у меня нет возможности даже поиграть в
сквош. Собственно, у меня ни на что нет времени, кроме работы и сна.
     Может, это и хорошо, что у вас ни  на  что  нет  времени,  -  заявила
миссис Саймонс, поглядывая назад, через  длинный,  покрытый  каплями  воды
капот автомобиля. - Ничего не едет с вашей стороны? Я  могу  ехать?  Эдгар
всегда кричал на меня, что я еду,  не  глядя,  свободна  дорога  или  нет.
Однажды я наехала прямо на коня. На коня!
     Я посмотрел на шоссе.
     - Вы можете ехать, - проинформировал я ее. Она выехала с  паркинга  с
писком мокрых  шин.  Езда  с  миссис  Саймонс  всегда  была  интересным  и
нестандартным переживанием. Человек никогда не знал заранее,  сколько  она
продлится, и доберется ли он вообще до цели.
     - Не подумайте, что я ужасная сплетница, - начала миссис  Саймонс,  -
но, не желая, я подслушала, о чем вы говорили в лавке с Чарли. В последнее
время мне не с кем поговорить и я начинаю влезать не в свои  дела.  Вы  не
сердитесь, хорошо? Скажите, что вы не сердитесь.
     - А почему я должен на вас сердиться? Ведь мы же не  разговаривали  о
каких-то государственных тайнах.
     - Вы спросили у Чарли, не  возвращается  ли  его  сын,  -  продолжала
миссис Саймонс. - Так удивительно совпадает, что я  точно  знаю,  что  вам
нужно. Когда умер мой дорогой Эдгар, десятого июля  будет  как  раз  шесть
лет, я переживала то же  самое.  Целыми  ночами  я  слышала  его  шаги  на
чердаке. Поверите? А иногда я слышала его кашель. Вы,  конечно,  не  знали
моего дорогого Эдгара, но он так характерно покашливал, как будто хмыкал.
     - И вам и теперь все это слышится? - спросил я.
     - Время от времени. Раз или два в месяц, а иногда и  чаще.  Иногда  я
захожу в какую-то комнату и мне кажется, что Эдгар в ней был секунду назад
и только что вышел через другую дверь. Вы знаете, когда-то мне показалось,
что я его видела, но не дома, а на Грейнитхед Сквер. Он был одет в  чудной
коричневый плащ. Я остановила машину и побежала за  ним,  но  он  исчез  в
толпе.
     -  Значит,  спустя  целых  шесть  лет  у  вас  все  еще  есть   такие
переживания? Вы говорили о них кому-нибудь?
     - Конечно, я советовалась со своим врачом, но он немногим  помог.  Он
выписал таблетки и сказал, чтобы я перестала  впадать  в  истерику.  Самое
удивительное, что эти переживания то сильнее, то слабее. Не знаю,  почему.
Иногда я ясно слышу Эдгара, а иногда слабо, как будто какую-то  отдаленную
радиостанцию. Кроме этого, все это еще меняется в зависимости  от  времени
года. Летом я слышу Эдгара чаще, чем зимой. Иногда летними ночами в  тихую
погоду я слышу, как он садится на садовую стену, что-то поет  или  говорит
что-то мне.
     - Миссис Саймонс, - прервал я ее. - Вы на самом деле верите, что  это
Эдгар?
     - Раньше не верила. Раньше я пыталась себе твердить, что это  избыток
воображения. Ох... смотрите же, что за идиотка, даже не обернется. В конце
концов попадет под машину, если не будет внимательна.
     Я поднял взгляд и в свете рефлекторов увидел  на  мгновение  какую-то
темноволосую девушку в длинном  развевающемся  плаще,  идущую  по  обочине
дороги. В этом  месте  шоссе  делало  поворот,  огибая  Аллею  Квакеров  с
западной стороны, поэтому машина ехала относительно медленно. Я вывернулся
на сидении, чтобы присмотреться к девушке, которую мы как  раз  проезжали.
Снова полил дождь и стало очень темно, поэтому я мог легко  ошибиться.  Но
на долю секунды, когда я видел ее через затемненное стекло  автомобиля,  я
был уверен, что узнал ее лицо. Белое, бледное, как мел, с темными  пятнами
глаз. Такое же неясное, как  лицо  в  стекле  окна.  Такое  же,  как  лицо
девушки, которая неожиданно  повернулась,  когда  я  фотографировал  Джейн
около памятника Джонатану Поупу. Такое же, как лицо секретарши из  бара  в
Салеме.
     Я почувствовал укол непонятного страха. Могла ли это быть она? А если
да, то что бы это могло значить?
     - Эти прохожие вообще  раззявы,  -  пожаловалась  миссис  Саймонс.  -
Шляются себе, как будто вся дорога принадлежит им.  А  когда  попадут  под
машину, то чья будет вина? Даже если они сами влезут под  колеса,  виноват
всегда будет только водитель.
     Я всматривался в девушку, пока она не исчезла из вида  за  поворотом.
Лишь только тогда я повернулся к миссис Саймонс.
     - Говорите? Извините, вы что-то сказали?
     - Да так, лишь болтаю, - ответила миссис Саймонс. - Эдгар всегда  мне
твердил, какая я ужасная брюзга.
     - Да, - заметил я. - Эдгар.
     - Да, это очень удивительно, - подтвердила миссис Саймонс, неожиданно
возвращаясь к нашему предыдущему разговору  о  духах  и  призраках.  -  Вы
знаете, я слышала голос Эдгара и даже мне казалось, что я  его  видела.  А
теперь вы переживаете то же самое. Вы думаете, что Джейн  пытается  к  вам
вернуться. Вы так же думаете, верно? И все же Чарли вам заявил, что у  вас
это просто воображение.
     - Но вы же наверно его  не  осудите?  Ведь  в  это  наверняка  трудно
поверить кому-то, если сам такого не переживешь.
     - Но чтобы сам Чарли заявлял подобное, ну и ну!
     - Что вы имеете в виду? - я уже начал нервничать.
     - Только то, что у Чарли были такие же самые  переживания  с  Нейлом,
все это время после смерти бедного мальчика. Он слышал, как Нейл  ходил  в
своей спальне, как он запускал двигатель своего мотоцикла. И вроде  бы  он
даже видел его. Я немного удивилась, что он не сказал вам этого.  В  конце
концов, ведь нечего же стыдиться. Почему он так поступил?
     - Чарли... видел... Нейла? - недоверчиво переспросил я.
     - Вот именно. Много раз. Главным образом  из-за  этого  миссис  Манци
уехала из Грейнитхед. Чарли всегда говорил, что это потому, что у  нее  не
могло быть больше детей. Но она на самом деле уехала потому, что не  могла
вынести этого чувства, что ее мертвый сын постоянно  ходит  по  дому.  Она
надеялась, что так освободится от него.
     - Так разве Чарли и теперь все еще слышит Нейла? - спросил я.
     - По-моему, да. В последнее время он стал значительно более скрытным.
По-моему,  он  просто  боится,  что  если  слишком  много   людей   начнут
интересоваться Нейлом, то это отпугнет его. Ведь вы знаете, как безумно он
любил Нейла. Больше всего на свете.
     Я немного подумал об услышанном, а потом сказал:
     - Миссис Саймонс, у меня есть искренняя надежда, что это не шутка.
     Она  присмотрелась  ко  мне   глазами,   напоминающими   шарообразные
переспелые ягоды винограда. Я  предупредительно  махнул  рукой  в  сторону
переднего стекла, напоминая ей, что если она не хочет нас обеих убить,  то
пусть смотрит на дорогу, а не на меня.
     - Шутка? - повторила она голосом, который неожиданно поднялся на одну
октаву. Она смотрела на меня снова,  моргая  глазами,  пока  я  не  сказал
резко:
     - Внимание, миссис Саймонс. Следите за дорогой.
     - Фи! - она легкомысленно фыркнула. - Шутка, а как же!  Вы  на  самом
деле думаете, что я способна на  такие  вульгарные  шутки?  Как  же  можно
шутить над умершими?
     - Значит, это правда? Чарли на самом деле вам так сказал?
     - На самом деле.
     - Тогда почему же он мне ничего не сказал?
     - Не знаю. Наверно, у него были свои причины. Он даже со мной говорил
лишь потому, что он был вновь выведен из равновесия после  бегства  миссис
Манци. С того времени он редко об этом говорит. Только намеками.
     - Миссис Саймонс, - заявил  я.  -  Должен  признать,  что  я  начинаю
бояться. Я не понимаю того, что творится. Я боюсь.
     Миссис Саймонс  опять  взглянула  на  меня  и  чуть  не  врезалась  в
запаркованный не освещенный грузовик.
     - Очень вас прошу, следите за дорогой, - опять взмолился я.
     - Что ж, послушайте, - бросила она. - По-моему,  у  вас  нет  никаких
причин для страха. Почему вы должны бояться? Джейн любила вас, когда  была
жива, так почему бы ей не любить вас и теперь, после смерти?
     - Но она меня преследует, так же, как Эдгар преследует вас,  так  же,
как Нейл преследует Чарли. Миссис Саймонс, ведь они же духи, не более,  не
менее.
     - Духи? Ха, как в дешевом фильме ужасов!
     - Я говорил о духах совсем не в этом смысле, а...
     - Это просто кающиеся воспоминания, эхо прошедших чувств,  -  заявила
миссис Саймонс. - Они же не призраки или что-то подобное. По-моему, ничего
больше в этом нет. Это только следы  прежних  переживаний,  оставшиеся  от
возлюбленных умерших.
     Мы как раз доезжали до  пересечения  с  Аллеей  Квакеров.  Я  показал
миссис Саймонс, в каком месте ей нужно остановиться.
     - Вы можете здесь остановиться? Лучше всего вам не въезжать в  аллею.
Слишком темно, вы можете испортить рессоры.
     Миссис Саймонс улыбнулась почти радостно  и  съехала  на  обочину.  Я
открыл дверцу. Внутрь вторгся влажный порыв ветра.
     - Крайне обязан вам за любезность, - сказал я. - Очень вероятно,  что
мы еще поговорим с вами на эту тему. Знаете о чем. Об Эдгаре. И о Джейн.
     Лицо   миссис   Саймонс   освещала   зеленоватая   фосфоресценция   с
распределительного  щита  Бьюика.  Она  выглядела  очень  старо  и   очень
патетично: маленькая, старая колдунья.
     - Умершие желают нам только счастья, знайте это,  мистер  Трентон,  -
ответила она и с улыбкой покачала головой. - Те, кто нас любил при  жизни,
те так же к нам доброжелательны и после смерти. Я знаю это. И  вы  тоже  в
этом убедитесь.
     На мгновение я заколебался.
     - Спокойной ночи, миссис Саймонс, - наконец сказал я и закрыл дверцу.
Я вынул сумки  из  багажника,  закрыл  его  крышку  и  постучал  по  крыше
автомобиля в знак того, что можно ехать.  Бьюик  поехал  почти  беззвучно.
Задние огни отражались на мокрой смолистой поверхности дороги,  как  шесть
больших алых звезд.
     Умершие желают нам только счастья, подумал я. О, Господи!
     Ветер завывал среди электрических проводов.  Я  посмотрел  на  темную
Аллею Квакеров, окаймленную  рядами  вязов,  шумящих  на  ветру,  и  начал
длинное и трудное восхождение на холм.



                                    7

     Проходя по Аллее Квакеров, я чувствовал соблазн заскочить  к  Джорджу
Маркхему и поиграть в карты с ним и со старым Кейтом Ридом.  После  смерти
Джейн я забросил своих соседей, но если я собираюсь и дальше  здесь  жить,
то что же, я должен посещать их чаще.
     Но уже подходя к изгороди перед домом Джорджа, я знал, что только ищу
предлога. Визит к Джорджу был только предлогом, чтобы оттянуть возвращение
домой и к тем неизвестным ужасам, которые меня там  ожидали.  Визит  же  к
Джорджу был бы просто трусостью.  Я  не  позволю  шепотам  и  удивительным
звукам выгнать меня из собственного дома.
     И все же я колебался, заглядывая в окно  гостиной  Джорджа.  Я  видел
спину Кейта Рида, раздающего карты, и освещенный лампой стол, бутылки пива
и клубы голубоватого дыма из сигары  Джорджа.  Я  поднял  повыше  сумки  с
покупками, зачерпнул побольше воздуха в легкие и двинулся дальше по аллее.
     Дом был погружен в абсолютную темноту, когда  я  добрался  до  места,
хотя я хорошо помнил, что  оставил  зажженный  свет  над  главным  входом.
Вьюнок, покрывающий стены, извивался, как волосы на  порывистом  ветру,  а
два прикрытых  ставнями  окна  на  втором  этаже  выглядели  как  глаза  с
прикрытыми веками. Дом не хотел выдавать своих тайн. Издали  же  я  слышал
неустанное угрожающее ворчание североатлантического прилива.
     Я поставил сумки во дворе, вынул ключи и открыл главные двери. Внутри
было тепло и тихо. В салоне на стенах танцевали отражения огня в камине. Я
внес покупки и запер двери. Может, дом вообще  не  был  одержимым?  Может,
прошлой ночью просто скрип качелей расстроил мне  нервы  и  вызвал  легкую
атаку истерии?
     Но тем не менее, когда я распаковывал покупки и поставил  лазанью  на
печь, то обошел весь дом, первый и второй этаж, проверил  каждую  комнату,
открыл  каждый  шкаф,  заглянул  на  коленях  под  каждое  ложе.  Я  хотел
увериться, что в доме никто не прячется и  никто  неожиданно  на  меня  не
набросится, когда я начну есть.
     Я вел себя просто по-идиотски, но что бы  вы  сами  сделали  на  моем
месте?
     Где-то с час я смотрел телевизор, хотя передачи  и  были  с  помехами
из-за бури. Я посмотрел "Сэндфорд", даже  "Траппера  Джона".  Потом  убрал
после ужина, налил себе двойной виски и прошел в библиотеку. Я  хотел  еще
раз посмотреть на эту картину, из-за которой Эдвард  Уордвелл  вертел  мне
дыру в брюхе. Я решил проверить, что за корабль был нарисован на картине.
     В библиотеке царил довольно сильный холод. В обычное время  это  была
самая теплая комната в доме. Мне не  хотелось  разжигать  заново  огонь  и
поэтому я включил электронагреватель. Однако через минуту с  ним  возникло
короткое  замыкание,  выстрелили  искры,  нагреватель  затрещал  и  погас.
Разнесся запах жженого пластика и озона. На дворе ветви плюща  выстукивали
сложный ритм на окнах, как будто заброшенные души, стучащие в окно.
     Я взял картину,  все  еще  завернутую  в  бумагу,  захватил  с  полок
несколько книжек, при помощи которых  надеялся  идентифицировать  корабль.
"Торговый флот Салема" Осборна,  "торговые  корабли  Массачусетса  в  годы
1650-1850" Уолкотта, в приливе вдохновения я захватил еще и "Великие  люди
Салема" Дугласа. Я помнил, что в старом Салеме более значительные купцы  и
политики нередко имели собственные корабли, а книжка  Дугласа  как  раз  и
могла содержать указания, касающиеся корабля на картине.
     Прежде чем я успел найти необходимые книги, в  библиотеке  стало  так
холодно, что мое дыхание превращалось в пар. Видимо,  барометр  свихнулся,
подумал я. Но в холле было так же тепло, как и раньше, а барометр указывал
на улучшение погоды. Я оглянулся на двери библиотеки. Что-то здесь было не
в порядке. Может, влажность в воздухе. Какой-то сквозняк из камина. И  мне
снова показалось, что я слышу - но только что? Чье-то  дыхание?  Шепот?  Я
застыл и не мог решить, должен ли я вернуться в библиотеку и выйти  против
этих непонятных явлений или притвориться, что все  это  меня  не  волнует.
Ведь, может, духи являются только тем, кто в них верит. Может, если  я  не
поверю в них, то они потеряют силы, утратят желание и наконец оставят меня
в покое?
     Шепот. Тихий, упорный, настаивающий шепот, будто  кто-то  рассказывал
какую-то длинную и исключительно неприятную историю.
     - Ну хорошо, - сказал я вслух. - Ну хорошо, с меня хватит!
     Я резко распахнул двери библиотеки, так что они затряслись в петлях и
жалобно скрипнули. Библиотека, конечно же, была пуста. Только ветви плюща,
барабанящие в окно. Только ветер и ливень,  лупящий  в  окно.  При  каждом
выдохе  только  пар  вырывался  из  моего  рта.   Невольно   я   припомнил
разнообразные фильмы ужаса, типа "Экзорциста", где присутствие демона  зла
отмечалось резким падением температуры.
     - О'кей, - буркнул я, стараясь принять  тон  твердого  типа,  который
великодушно решает оставить  жизнь  алкашу,  пристающему  к  его  жене.  Я
нащупал ручки и тщательно закрыл за собой двери библиотеки.
     - Там ничего нет, - сказал я  сам  себе.  -  Никаких  духов.  Никаких
демонов. Ничего!
     Я забрал книги и картину, занес их в  салон  и  разложил  на  коврике
перед камином. Я развернул картину  и  стал  держать  ее  перед  собой.  В
мигающем свете огня нарисованное море, казалось, волновалось.
     Было удивительно думать, что этот листок  вручную  выделанной  бумаги
прикрепили к мольберту более 290 лет назад  меньше  чем  в  четверти  мили
отсюда, что неизвестный художник воспроизвел  с  помощью  красок  фрагмент
прошлого, день, когда мужчины в камзолах гуляли по пристани, а  Салем  был
полон коней, повозок и людей в пуританских одеждах. Я коснулся поверхности
картины кончиками пальцев.  Многое  говорило  о  неспособности  художника.
Цвета и перспектива были переданы решительно по-любительски. Однако что-то
вызывало впечатление, что эта картина жила, что ее как раз  нарисовали  по
какой-то важной причине. Так,  как  будто  художник  прежде  всего  спешил
увековечить для потомства этот давно минувший день и потому  старался  так
подробно вырисовать, как выглядел тогда залив Салема.
     Теперь я понял,  почему  Музей  Пибоди  так  интересовался  картиной.
Каждая подробность  была  передана  с  большой  точностью,  каждое  дерево
находилось на своем месте, было видно даже крутое начало Аллеи Квакеров, у
которой стояли маленькие домики. Один из них мог  бы  быть  предком  моего
дома: невысокая, костлявая развалюха с высокой каминной трубой и  стенами,
поблекшими от старости.
     В свою очередь я присмотрелся к кораблю с другой стороны залива.  Это
был трехмачтовый парусник с общепринятым такелажем, хотя  у  него  была  и
одна характерная черта, которой я не замечал раньше. На корме  развевалось
даже два больших флага, один над другим. Верхний изображал  красный  крест
на черном фоне, нижний, видимо, представлял  цвета  арматора.  Конечно,  в
1691 году еще не знали "звезд и полос". Некоторые утверждают,  что  только
капитан дальнего плавания из Салема, Вильям  Драйвер,  впервые  поднял  на
мачту американский флаг "Олд Глори" ("Старая Слава"), но это  было  уже  в
1824 году.
     Я долил себе виски и заглянул в книжку Уолкотта о торговых  кораблях.
Я узнал, что  "сановники  из  Салема  имели  обычай  вывешивать  на  своих
кораблях два  флага:  один  для  обозначения  владельца,  другой  в  честь
начинающегося  рейса,  особенно  если   этот   рейс   должен   был   иметь
исключительное значение или приносить колоссальную прибыль"
     В конце книги я нашел таблицу с рисунками флагов  арматоров.  Правда,
эти рисунки были  черно-белыми  и  трудно  было  разобраться  в  различных
комбинациях крестов, поясов и даже звезд. Два из них были  немного  похожи
на флаг арматора с корабля на картине, поэтому я  сунул  нос  в  "Торговый
флот Салема" Осборна, чтобы найти что-то о хозяевах кораблей. Один  случай
был безнадежным: флаг Джозефа Уинтертона, эсквайра, который  якобы  первым
командовал паромом, плавающим из Салема в залив Грей