о почти с предельным ускорением.
	Самое досадное, что может случиться с яхтсменом, хуже даже, чем
столкновение, потому что винить надо только себя. Впрочем, вряд ли
кто-нибудь сочувствует сейчас безнадежно отставшим от строя
поселенцам. Уж больно они зазнаются там, на Марсе, - поделом им!
	И со счетов сбрасывать "Солнечный луч" рано; впереди еще
полмиллиона миль, может и догнать.
	Следующие двенадцать часов, пока Земля переходила из одной
фазы в другую, прошли без приключений. На этой части орбиты, где
идешь без тяги, делать особенно нечего. Но Мертон не томился, считая
часы. Он успел вздремнуть, дважды поел, сделал записи в бортовом
журнале, два-три раза участвовал в радиоинтервью. Изредка вызывал
другие яхты, обмениваясь приветствиями и шутками со своими
соперниками. А вообще, его вполне устраивал этот отдых в невесомости,
вдали от всех земных забот. Давно он не был так счастлив. Мертон
чувствовал себя властелином своей судьбы, насколько это вообще
возможно в космосе: он вел яхту, в которую вложил столько ума и души,
что она стала как бы частью его самого. Следующий несчастный случай
произошел, когда они проходили между Землей и Солнцем. Здесь
начиналась та часть орбиты, где дул попутный солнечный ветер. Мертон
увидел, как парус "Дианы" после поворота расправляется под напором
лучей. Ускорение, упавшее до тысячных долей G, стало возрастать, но
требовался еще не один час, чтобы оно достигло наибольшей величины.
	Однако "Паутине" не суждено было дождаться этого. Минута,
когда вновь появлялась тяга, всегда была для яхт критической, и
"Паутина" не выдержала испытания.
	Блер продолжал комментировать гонки, и Мертон, хоть и убавил
громкость, расслышал тревожную новость: "Внимание! У "Паутины"
биение!" Он поспешил к перископу и направил его на огромный круглый
парус соперника, но в первый миг не заметил никакой перемены.
Конечно, трудно все рассмотреть, когда объект обращен к тебе почти
ребром и ты видишь узкий эллипс, однако в конце концов он убедился,
что по парусу медленно ползет грозная рябь. Если команда не сумеет ее
унять осторожным, точно рассчитанным подергиванием фалов, парус
сам себя разорвет в клочья.
	Они старались изо всех сил, и через двадцать минут стало казаться,
что биение прекратилось. Вдруг пластик лопнул где-то посередине. Под
напором лучей брешь неуклонно росла и лоскутья вытягивались, будто
струйки дыма над костром. Через четверть часа остались только
радиальные лонжероны, на которых была натянута исполинская
паутина. Снова зарево ракет: катер пошел на перехват капсулы с
удрученной командой.
	- Этак скоро совсем один останешься здесь, а? - сказал чей-то
голос, вызывая Мертона на разговор.
	- Тебе-то, Дмитрий, нечего бояться,-ответил он.- Ты там не
одинок. Вот мне тут, впереди, в самом деле неуютно.
	Он не хвастался: "Диана" на триста миль оторвалась от
ближайшего соперника, и разрыв этот обещал вскоре стать еще больше.
	Дмитрий Марков добродушно рассмеялся у себя на "Лебедеве".
Сразу слышно - он не признает себя побежденным.
	- Вспомни притчу о зайце и черепахе,-сказал русский.- На отрезке в
четверть миллиона миль многое может случиться.
	Положение изменилось уже, когда они завершили первый виток по
околоземной орбите и проходили линию старта, - правда, на тысячи
миль выше благодаря дополнительной энергии, которую им отдали лучи
Солнца. Мертон тщательно замерил координаты остальных яхт и
сообщил данные вычислительной машине. Итог, полученный для
"Вумеры", показался ему таким неправдоподобным, что он тотчас все
проверил снова.
	Никакого сомнения: австралазийцы догоняют его с неслыханной
скоростью.
	Одного внимательного взгляда в перископ было достаточно,
чтобы выяснить, в чем дело. Слишком тонкие снасти "Вумеры"
лопнули. И теперь один парус, сохраняя свою форму, летел в космосе,
словно влекомый ветром платок. Два часа спустя он пронесся мимо
"Дианы" меньше чем в двадцати милях; но задолго до этого
австралазийцы присоединились к тем, кто собрался на катере
коммодора.
	Итак, все свелось к поединку между "Дианой" и "Лебедевым".
Правда, "марсиане" не сдавались, но при таком отставании - около
тысячи миль - они уже не представляли угрозы для лидеров гонки.
	По чести говоря, Мертону казалось, что и "Лебедеву" уже не
догнать "Дианы", и все-таки он нервничал на втором витке, когда
вновь наступило затмение, а затем опять начался долгий, медленный
дрейф против солнечного ветра.
	Он знал русских водителей и конструкторов. Они не первый раз
участвовали в гонках. До тех пор им не удавалось победить. Но ведь их
соотечественник Петр Николаевич Лебедев в начале двадцатого
столетия первым открыл световое давление солнечных лучей.
Естественно, что они упорствуют. Дмитрий, наверно, задумал что-
нибудь эффектное.

	Коммодор Ванстраттен, идя в тысяче миль позади участников
гонки, в эту минуту с досадой читал только что поступившую
радиограмму. Она пролетела больше ста миллионов миль от цепочки
солнечных обсерваторий, которые кружили высоко над пылающей
поверхностью светила. И она принесла самые неприятные вести.
	Правда, для коммодора (всего лишь почетный титул, на Земле он
был профессором астрофизики в Гарварде) они не были такой уж
неожиданностью. Еще никогда гонки не устраивали так поздно; было
много всяких задержек, решили все-таки рискнуть - и, похоже,
проиграли...
	Глубоко в недрах Солнца копилась чудовищная сила,
эквивалентная энергии миллиона водородных бомб. В любую секунду
мог произойти чудовищный взрыв, известный под названием
"солнечная вспышка". Со скоростью миллионов миль в час незримый
огненный шар во много раз больше Земли оторвется от Солнца и уйдет в
космос.
	Возможно, что облако ионизированного газа пронесется в стороне
от Земли. Если же нет, ему понадобится чуть больше суток, чтобы
достичь ее. Космические корабли защищены мощными магнитными
экранами, но легкие солнечные яхты, с корпусами не толще бумаги,
безоружны против такой угрозы. Команды придется снять.
	Начиная второй виток вокруг Земли, Джон Мертон еще не знал об
этом. Он думал о своем. Если ничего не изменится, это будет последний
виток для него и для русских. Под напором солнечного ветра они
поднялись по спирали на тысячи миль. На втором витке они преодолеют
земное тяготение и устремятся в долгий путь к Луне. Исход решится в
поединке двух яхт; больше ста тысяч миль команда "Солнечного луча"
доблестно сражалась с вращающимся парусом, но в конце концов
пришлось сдаться.
	Мертон не чувствовал усталости. Он хорошо поел, поспал;
"Диана" вела себя безукоризненно. Автопилот, который подтягивал
снасти, словно трудолюбивый паучок, лучше любого одушевленного
водителя держал точно по ветру солнечный парус. Хотя этот лист
пластика площадью в две квадратные мили, наверно, уже пробит
сотнями микрометеоритов, крохотные проколы ничуть не уменьшили
тягу.
	Только две вещи его тревожили. Во-первых, перестал слушаться
фал номер восемь. Внезапно заело реле. Команды не выполнялись - ни
выдать, ни выбрать линь; надо как-то обходиться остальными.
	К счастью, самые трудные маневры позади, отныне "Диане" все
время идти прямо по ветру. Как говорили в старину моряки, легко
справляться с судном, когда ветер дует тебе в спину.
	Вторая забота - "Лебедев", который упорно преследовал его с
разрывом в триста миль. Благодаря четырем крыльям, окружающим
главный парус, русская яхта оказалась на редкость маневренной. Все
повороты на околоземной орбите она выполнила сверхточно; правда, за
такую маневренность пришлось расплатиться скоростью - двух зайцев
сразу поймать нельзя. И Мертон надеялся сохранить преимущество на
длинной прямой. Однако полной уверенности в победе не будет, пока
"Диана" через три-четыре дня не пронесется над обратной стороной
Луны.
	И тут, на пятидесятом часу гонок, когда завершался второй виток,
Марков поднес ему сюрприз.
	- Алло, Джон,- небрежно сказал он, включившись в межъяхтенную
сеть,- посмотри-на, тебе, наверно, будет интересно.
	Мертон подвинулся к перископу и включил предельное
увеличение. В поле зрения, такой неправдоподобный среди звезд, очень
маленький, но очень четкий, мальтийским крестом засверкал
"Лебедев". Вдруг на глазах у него все четыре крыла отделились от
квадрата в середине и ушли в космос.
	Теперь, когда Марков набрал вторую космическую скорость и не
нужно было больше терпеливо кружить по околоземной орбите, копя
кинетическую энергию, он сбросил излишнюю массу. С этой минуты
"Лебедев" почти неуправляем, но это неважно, все сложные маневры
позади. Все равно как если бы какой-нибудь яхтсмен прошлого
намеренно освободил лодку от руля и тяжелого киля, зная, что дальше
его ждет попутный ветер и тихое море.
	- Поздравляю, Дмитрий,- сказал Мертон в микрофон.- Ловко
сделано. Но этого мало, все равно ты меня не догонишь.
	- Это еще не все,- услышал он в ответ.
	В самом деле, на последнем, прямом участке Дмитрий может
обойтись без второго пилота.
	- Вряд ли Алексей обрадуется,- заметил Мертон. - И ведь это
против правил.
	- Да, Алексею придется поплавать десять минут одному, пока его
не подберет коммодор. А что до правил - в них ничего не говорится о
численности экипажа. Уж ты-то должен это знать!
	Мертон промолчал; исходя из того, что ему было известно о
конструкции "Лебедева", он торопливо обрабатывал новые данные.
Закончив вычисления, Мертон убедился, что исход далеко не решен. У
самой Луны "Лебедев" его догонит.
	Однако судьба гонок уже определилась в девяноста двух
миллионах миль от трассы.
	На Солнечной обсерватории номер три, внутри орбиты Меркурия,
автоматические приборы записали весь ход вспышки. Внезапный взрыв
превратил сто миллионов квадратных миль поверхности Солнца в бело-
голубое пекло, рядом с которым остальной диск словно померк. Из
бурлящего ада, крутясь и извиваясь, будто живое существо, в созданном
ею же самой магнитном поле вырвалась струя плазмы. А впереди нее со
скоростью света мчалась, предупреждая, волна рентгеновского и
ультрафиолетового излучения. Она достигнет Земли за восемь минут и
вреда ни причинит. Иное дело заряженные атомы, летящие следом со
скоростью всего четыре миллиона миль в час. Через сутки они окутают
смертоносным облаком "Диану", "Лебедева" и сопровождающий
отряд.
	Коммодор откладывал решение до последней минуты. Даже когда
струя плазмы прошла орбиту Венеры, еще была надежда, что она не
коснется Земли. Но когда до встречи с ней осталось меньше четырех
часов и сеть лунных радаров подала сигнал тревоги, он понял, что
больше ждать нельзя. Следующие пять-шесть лет, пока не успокоится
Солнце, никаких гонок не будет.
	Вздох разочарования пронесся по всей солнечной системе.
"Диана" и "Лебедев" шли почти рядом на полпути между Землей и
Луной, но никто так и не узнает, какая яхта лучше. Болельщики будут
спорить годами, а в историю войдет короткая запись: "Гонки отменены
из-за солнечной бури".
	Получив приказ, Джон Мертон расстроился так, как не
расстраивался с самого детства. Сквозь завесу лет отчетливо и ярко
пробилось воспоминание о десятом дне рождения. Ему была обещана
модель - точное повторение знаменитого космического корабля
"Утренняя звезда"; несколько недель он представлял себе, как будет ее
собирать, где повесит в своей комнате. И вдруг, в последнюю секунду,
слова отца: "Прости меня, Джон, слишком уж дорого. Может быть, к
следующему дню рождения..."
	Спустя полвека, прожив славную жизнь, он снова был убитым
горем мальчишкой.
	А если не подчиниться? Пренебречь запретом и идти дальше?
Пускай отменили гонки, его перелет войдет во все отчеты и будет долго
вспоминаться.
	Нет, это хуже глупости - это самоубийство, к тому же очень
мучительное. Джон Мертон видел агонию людей, пораженных лучевой
болезнью, потому что отказала магнитная защита их кораблей.
Слишком дорогая цена...
	Он переживал не только за себя, но и за Дмитрия Маркова. Оба
заслужили победу, но она никому не достанется. Пусть человек научился
запрягать лучи светила и мчаться к рубежам космоса - спорить с
разъяренным Солнцем ему не дано.
	В пятидесяти милях за "Дианой" катер коммодора уже подошел
к "Лебедеву", чтобы снять капитана. Унесся вдаль серебристый парус:
Дмитрий обрубил снасти, и Мертон вполне понимал его чувства.
Маленькая капсула будет доставлена обратно на Землю, может быть,
даже еще раз пойдет в дело, но паруса делались только на один рейс.
	Можно нажать кнопку катапультирующего устройства и сберечь
спасателям несколько минут. Но это было свыше сил Мертона, он хотел
до последнего оставаться на суденышке, которое так долго было частью
его грез и его жизни. Могучий парус, развернутый под прямым углом к
Солнцу, развил предельную тягу. Он уже давно вырвал яхту из объятий
Земли, и "Диана" продолжала наращивать скорость.
	Внезапно его осенило. Он знал, что делать. Ни сомнений, ни
колебаний; Джон Мертон в последний раз обратился к вычислительной
машине, которая помогла ему пройти половину пути до Луны.
	Закончив вычисления, он завернул вместе бортовой журнал и
скромное личное имущество. С трудом (разучился уже, да и не так-то
просто справиться с этим в одиночку!) Мертон влез в аварийный
скафандр. Он как раз закрыл окошко гермошлема, когда радио донесло
голос коммодора:
	- Через пять минут подойдем к вам, капитан. Обрубите парус,
чтобы нам не запутаться.
	Джон Мертон, первый и последний капитан солнечной яхты
"Диана", на секунду замешкался. Он еще раз обвел взглядом
миниатюрную кабину со сверкающими приборами и умело
размещенными рычагами, которые теперь были наглухо закреплены в
одной позиции.
	Наконец сказал в микрофон:
	- Оставляю судно. Не спешите, все равно меня найдете. "Диана"
сама за собой последит.
	Его порадовало, что коммодор воздержался от ответа. Профессор
Ванстраттен, конечно, понял, в чем дело. И понял, что в эти
завершающие секунды Мертону хочется побыть одному.
	Он не стал откачивать воздух из переходной камеры, и
вырвавшийся из нее газ мягко понес его прочь от "Дианы"; толчок
отдачи был последним даром Мертона яхте. Она быстро удалялась, и
парус ее ярко блестел в лучах Солнца, которые на века определят путь
"Дианы".Через два дня она пронесется мимо Луны, и та, как и Земля,
не сможет ее удержать. Освобожденный от тормозящей массы, парус с
каждым днем будет увеличивать свою скорость на две тысячи миль в час.
Месяц - и "Диана" будет идти быстрее любого из созданных человеком
кораблей.
	Чем дальше, тем слабее лучи Солнца, и ускорение начнет падать.
Но даже на орбите Марса скорость за сутки будет нарастать на тысячу
миль в час. И задолго до того ход яхты будет таким, что даже Солнце ее
не удержит. Быстрее любой кометы она устремится в межзвездную
пучину, недоступную воображению человека.
	Глаза Мертона заметили зарево ракет в нескольких милях. Катер
идет за ним - с ускорением, в тысячи раз большим, чем то, которое когда-
либо сможет развить "Диана". Но двигатели катера израсходуют запас
горючего в несколько минут, а солнечная яхта сотни лет будет
наращивать скорость, подстегиваемая неугасимым пламенем Солнца.
	- Прощай, кораблик, - сказал Джон Мертон.-Интересно, чьи глаза
увидят тебя и через сколько тысяч лет?
	Кургузая торпеда подошла вплотную, но на душе у Мертона было
легко. Ему уже никогда не выиграть гонку до Луны, но его суденышко
первым вышло в долгое плавание к звездам.





	A. Clarke, "The Cruel Sky",
	в сб. "The Wind from the Sun", London, 1972.

	Артур К. Кларк "Безжалостное небо"
	пер. Ирина Гурова


	В полночь до вершины Эвереста оставалось не более ста ярдов,
она вставала впереди снежной пирамидой, призрачно белой в свете
восходящей луны. На небе не было ни облачка, и ветер,
свирепствовавший несколько суток, почти совсем стих. На высочайшей
точке Земли редко наступал такой мир и тишина - они удачно выбрали
время.
	"Пожалуй, даже слишком уж удачно", - подумал Джордж
Харпер. Все прошло настолько гладко, что он испытывал чувство,
похожее на разочарование. Собственно говоря, трудно было только
незаметно выбраться из отеля. Администрация решительно возражала
против самодеятельных ночных подъемов к вершине - несчастный
случай мог бы отпугнуть туристов.
	Но доктор Элвин не хотел, чтобы об их намерении стало известно.
На то у него были веские причины, хотя он никогда не упоминал о них.
И так уж появление одного из самых знаменитых ученых мира (и,
бесспорно, самого знаменитого калеки) среди гостей отеля "Эверест" в
разгар сезона вызвало немалое, хотя и вежливо замаскированное,
любопытство. Харпер отчасти удовлетворил его, намекнув, что они
ведут замеры земного тяготения, - в какой-то мере это даже было
правдой, но в очень малой мере.
	Посторонний наблюдатель, который увидел бы, как Жюль Элвин
с пятьюдесятью фунтами оборудования за плечами неторопливо и
уверенно поднимается к точке, находящейся в двадцати девяти тысячах
футов над уровнем моря, никогда бы не заподозрил, что перед ним -
безногий калека. Жюль Элвин, родившийся в 1961 году, был одной из
жертв талидомида - продажа этого непроверенного успокоительного
средства завершилась трагедией: появлением на свет более десяти тысяч
людей с изуродованными конечностями. Элвин мог считать себя
счастливцем: руки у него были совершенно нормальными, а от
постоянных упражнений стали намного более сильными, чем у
большинства мужчин его возраста и сложения. Но вот ноги... В туторе он
мог стоять и даже сделать несколько неуверенных шажков, однако и
небольшая, пешая прогулка была ему не по силам.
	Тем не менее в эту минуту он находился в двухстах шагах от
вершины Эвереста...

	Все началось более трех лет назад из-за рекламного туристского
плаката. Тогда Джорджу Харперу, младшему программисту отдела
прикладной физики, были известны лишь внешний вид и репутация
доктора Элвина. Даже те, кто работали непосредственно под
руководством этого блестящего ученого, возглавлявшего научно-
исследовательскую работу Института, почти не знали его как человека.
Физическая неполноценность и своеобразный склад ума словно
отгораживали Жюля Элвина от обычных людей. Он не внушал ни
любви, ни неприязни, а лишь восхищение и жалость; зависти он ни у
кого не вызывал.
	Харпер, всего несколько месяцев назад кончивший университет, не
сомневался, что для доктора Элвина он существует только как фамилия
в штатном расписании. Кроме него, в отделе работало еще десять
программистов, намного старших по возрасту, и никто из них за все
время работы в Институте и двух слов не сказал с заместителем
директора по научной части. И когда Харпера избрали в посыльные и
отправили в кабинет доктора Элвина с папкой засекреченных
документов, он полагал, что их беседа ограничится коротким
"спасибо".
	Собственно, так оно и произошло. Но, уже выходя из кабинета,
Харпер вдруг, увидел великолепную панораму высочайших гималайских
вершин, занимавшую половину стены, и невольно остановился.
Панорама была вделана в стену прямо напротив стола доктора Элвина,
так что он видел ее всякий раз, когда поднимал голову. Харперу был
хорошо известен этот ошеломляющий вид. Еще бы! Он ведь и сам
снимал ту же панораму, когда вместе с другими туристами стоял в
благоговении на истоптанном снегу вершины Эвереста.
	Вон белый хребет Канченджунги, вздымающийся над облаками
почти в ста милях от высочайшей горы мира. Почти вровень с
Канченджунгой, но гораздо ближе виднеется двойной пик Макалу, и
совсем близко, на переднем плане, могучая громада - Лхоцзе, сосед и
соперник Эвереста. Дальше к западу, вниз, в долины, такие гигантские,
что глаз не в силах объять их, устремляются хаотические потоки
ледников Кхумбу и Ронбук. С этой высоты трещины, покрывающие их
поверхность, кажутся мелкими бороздками, но в действительности
провалы в твердом, как железо, льду достигают сотен ярдов в глубину...
	Харпер смотрел на панораму, заново переживая прошлое, когда
вдруг услышал позади себя голос доктора Элвина.
	- Вас заинтересовал этот вид? Вы там когда-нибудь бывали?
	- Да. Когда я окончил школу, родители взяли меня на Эверест. Мы
прожил