Массивное здание тибетской архитектуры из негладкого серого гранита  с
обрамленными  черным  лабрадоритом  проемами  окон и дверей.  Красные,
белые,  зеленые и  синие  кафельные  полосы  чередовались  на  карнизе
фронтона с рядами фарфоровых кружков.  Позолоченные колокола, колесо и
две антилопы на крыше казались странным  диссонансом  в  этом  строгом
изяществе формы и цвета.
     - Здание пустое,  смотри,  Иван,  - сказала Сима.  - Вот и  надо,
чтобы его отдали под твою лабораторию!
     - Нельзя.  Слишком роскошное начало.  Такие замахи  убивают  даже
хорошие  намерения.  Если  бы  организовался  целый институт,  большой
коллектив.  Но и тогда понадобится немалый срок.  Иные ученые  деятели
думают,  что  дай  здание и побольше вакансий - это называется штатные
единицы,  и разработка той или другой задачи пойдет быстро.  А на деле
нужны люди,  много лет подготовлявшиеся к этому направлению! Но у меня
есть идея, с которой я скоро выступлю в печати.
     - Какая идея?
     - Совсем новая! Создать институт обмена безумными, как выражаются
физики,  идеями.  Новыми  предвидениями на грани вероятного,  научными
фантазиями и недоказанными гипотезами.  Так,  чтобы здесь встречались,
черпая  друг  у  друга  вдохновение,  самые  различные  отрасли науки,
писатели - популяризаторы и фантасты.  И, уж конечно, молодежь! Только
отнюдь   не   любители   сенсационных   столкновений  и  пустопорожних
дискуссий,  отдающие дань модному  увлечению.  Чтоб  не  было  никаких
научных  ристалищ  и  боя  быков!  Товарищеская  поддержка  или  умная
критика...  словом,  не изничтожение научных  врагов,  а  вдохновенное
совместное искание.  Вот для такого института, клуба, центра - называй
его как хочешь!  - цель ясна,  и только не надо ее  путать  ни  с  чем
другим,  и годится это прекрасное здание.  И я буду биться за создание
такого института наравне с боями за психофизиологию.
     - Что ж,  ты уже одолел многие трудности,  даже победил индийских
идеалистов. А от меня держишь в секрете? Нечестно!
     - Что такое, кто тебе это сказал?
     - Мстислав, когда мы вчера были у них.
     - Он оказывает мне очень плохую услугу. Кричать о победе, которой
не  было,  значит  проиграть   будущее   сражение,   недооценив   силы
противника.   Я   считаю  удачей,  если  мне  удалось  объяснить,  что
современный материалист - это не вульгарный поклонник косной  материи,
какими  изображали  нас  еще  в  начале  века,  а человек,  пытающийся
познать,  не упрощая,  величайшую сложность мира.  Превращения материи
оказались  так  многообразны,  что  отсталыми  упрощенцами  стали наши
западные идеалисты,  уже не привлекающие действительно жаждущих знания
людей. Индийские диалектики поняли меня, а понимание - самое главное в
человеческих отношениях.  Особенно теперь,  когда  назрела  неотложная
необходимость  объединения  народов  всей планеты,  утопив в океанских
пучинах дремучие пережитки старых идеологий,  фанатический догматизм и
националистическую  спесь  -  все  это  вместе  с  ядовитыми  запасами
ядерного оружия. - Сима подняла к нему повеселевшие глаза.
     - Когда  я  с тобой,  я верю,  что теперь не случится плохого.  А
иногда вспомнишь фашизм,  прочтешь об упорстве  и  злобе  реакционеров
всего мира, и сделается страшно.
     - Не надо бояться, родная. Я верю в здравый смысл и разум потому,
что  знаю историю и учусь понимать психологию людей.  Конечно,  узка и
трудна та единственно  верная  дорога  к  коммунистическому  обществу,
которую  можно  уподобить  лезвию  бритвы.  От всех людей на этом пути
требуется  глубокое  духовное  самовоспитание,  но  совсем  скоро  они
поймут,  что  их на планете теперь много.  Простое пробуждение могучих
социальных устоев человеческой психики,  пробуждение чувств братства и
помощи,   которые  уже  были  в  прошлом,  но  были  подавлены  веками
угнетения,    зависти,    религиозной     и     национальной     розни
рабовладельческих,  феодальных и капиталистических обществ, даст людям
такую силу, что самые свирепые угнетения, самые железные режимы рухнут
карточными  домиками,  так что человечество застынет в удивлении.  Так
рухнуло у нас самодержавие,  так развалились  колониальные  империи  и
разные диктатуры Центральной Америки.
     - Мне становится хорошо,  когда я посмотрю на мир через  тебя.  Я
тревожусь  за  будущее,  как  почти всякая женщина.  Нам нужна ясность
предстоящей жизни,  и если ее нет,  то  приходит  тревога.  А  за  ней
печаль. И у меня случаются приступы печали, говоря твоим языком врача.
Помню один год после смерти мамы  Лизы  и  других  еще  бед,  когда  я
поддалась меланхолии и уехала летом в подмосковную деревню.  Особенная
печаль одолевала меня к  ночи.  Я  уходила  в  поля  за  деревню.  Шла
навстречу звездам,  мерцавшим над черной стеной елового леса,  напевая
какую-нибудь старинную песню.  Из-за леса поднимался  серп  месяца,  и
каменные валуны на росистых лугах белели,  как кости. Низко и бесшумно
пролетали птицы,  резко вскрикивая,  слева от  меня  медленно  угасала
бледная поздняя заря.  Хотелось поплакать о своих надеждах,  больших и
ярких,  сбывшихся так мало, так скупо. Я говорю о чувствах, о встречах
с красотой жизни. Все тревожней становилось на душе за будущее.
     Я садилась  на  камень,  еще  теплый  после  дня,  вдыхала  запах
увлажненной росой травы и дорожной пыли.
     И вдруг приходило сознание,  что все это мое, русское. Что так же
сидели,  заглядывая  в  будущее  и  тоскуя  о  прошедшем,  другие наши
девушки, может быть, вчера, может быть, пятьсот лет назад.
     Не могу объяснить как,  но настроение менялось, я предчувствовала
утешение.  Убегающая  в  темную  даль  дорога   и   непроглядный   лес
становились преддверием ожидающей меня тайны. Только уйти туда, и идти
долго, правее зари и левее луны...
     Многое изменилось  с тех пор,  утратилось прежнее чувство сказки,
но осталось ожидание открывающейся тайны,  расходящихся стен обыденной
жизни. Хоть и не знаю, что откроется, к чему приведет.
     А с тех пор как явился ты,  ожидание  стало  уверенностью.  Стены
действительно раздвигаются,  и я вижу, что за ними мир, многообразный,
широкий,  прекрасный. Дойду ли я, дойдем ли мы вместе - не знаю, но мы
идем. И я так люблю тебя, Иван!
     Гирин сжал руку Симы. Увлеченные разговором, они вышли за поворот
шоссе  и  остановились  перед  внезапно  открывшимся  простором Лахты.
Синеватая вечерняя мгла стелилась над  болотистой  равниной,  розовыми
зеркалами блестели озерки, и над верхушками маленьких сосен в просвете
туч загорелось несколько звезд.  Порыв ветра  зашумел  на  просторе  и
вольным своим крылом склонил потемневшую траву,  взметнул волосы Симы,
легкой лаской коснувшиеся щеки Гирина.  Они  быстро  пошли  к  городу,
сливая свои шаги в одинаковом ритме.

1959 - 1963 гг.

                                Конец

     ИЗ ПЕРЕПИСКИ И.А. ЕФРЕМОВА

     "Лезвие бритвы"  и  по сие время считается высоколобыми критиками
моей творческой неудачей.  А я ценю этот роман выше  всех  своих  (или
люблю его больше).  Публика уже его оценила -  30-40  руб.  на  черном
рынке,  как  Библия.  Все  дело  в  том,  что  в приключенческую рамку
пришлось оправить апокриф - вещи,  о которых не  принято  было  у  нас
говорить,  а при Сталине просто - 10 лет в Сибирь:  о йоге, о духовном
могуществе человека,  о самовоспитании - все это также впервые явилось
в нашей литературе,  в результате чего появились легенды,  что я якобы
посвященный йог,  проведший сколько-то лет в Тибете и  Индии,  мудрец,
вскрывающий тайны.
     До сих  пор  издательства  относятся  к  "Лезвию"  с  непобедимой
осторожностью,  и эта книга пока еще не стала пройденным  этапом,  как
все  остальные,  хотя  о йоге печатаются статьи,  снимаются фильмы,  а
психология прочно входит в бытие общества,  пусть не теми темпами, как
это было бы надо.
     Очевидно, что литература должна получить оценку не только с точки
зрения установленных канонов, но и по каким-то иным критериям... Точно
так же в "Часе Быка" люди еще  не  разобрались.  Доброжелатели  нашего
строя увидели в нем попытку разобраться в препонах и проблемах на пути
к коммунизму,  скрытые ненавистники - лишь пасквиль.  А я уверен,  что
после  "Часа  Быка"  появятся  многочисленные произведения,  спокойно,
доброжелательно и мудро  разбирающие  бесчисленные  препоны  и  задачи
психологической  переработки современных людей в истинных коммунистов,
для которых ответственность за ближнего и дальнего и забота  о  нем  -
задача жизни и все остальное,  АБСОЛЮТНО ВСЕ - второстепенно,  низшего
порядка.  Это и есть  тот  опорный  столб  духовного  воспитания,  без
которого  не  будет  коммунизма!  Но  чтобы  "Час  Быка" стал столь же
обычным,  как  "Туманность",   надо,   чтобы   прошло   еще   лет   15
поступательного движения нашей литературы*.
     Из обозримого  "старения"  моих  книг,  точнее,  перевода  их  из
разряда необыкновенности в обыкновенность, следует очень важный вы-

===========
* Ефремов ошибся всего на один год;  только в 1987 году сняли ничем не
мотивированные запреты на упоминания и переиздания "Часа Быка".

вод - насколько  быстро  изменяется  "бэкграунд"  (заднеплановый  фон)
жизни  и  как  тщательно  должен  его  чувствовать  писатель,  если он
пытается  ощущать  грядущее.  Это   в   общем-то   несущественно   для
исторического  романиста,  хотя и тут взгляд в прошлое должен находить
отзвук в настоящем,  иначе историческую вещь будет скучно читать,  как
то и случилось с романами Мордовцева,  Лажечникова,  Загоскина.  Иными
словами,  исследуя историю,  надо искать в ней то,  что интересует нас
сегодня,  и,  находя его,  ликовать перед силой человеческого разума и
чувств.  Тупое перечисление событий,  костюмов и обычаев хотя и  имеет
известный интерес, мало для жадной души пытливого человека.

Из письма от 25 мая 1971 г.
Дмитриевскому

     x x x

     ...На опыте "Лезвия" пришел  к  заключению,  что  писательство  в
нашей  стране  -  дело,  выгодное лишь для халтурщиков или заказников.
Посудите  сами  -  я  ведь  писатель,  можно  сказать,   удачливый   и
коммерчески "бестселлер", а что получается:
     "Лезвие" писал с середины  1959  года,  т.  е.  до  выхода  книги
пройдет  без малого 5 1/2 лет.  Если считать,  что до выхода следующей
мало-мальски "листажной" повести или романа пройдет минимум два  года,
ну,  в  самом  лучшем  случае  - полтора,  то получается семь лет,  на
которые растягивается финансовая поддержка от "Лезвия". Если все будет
удачно, то "Лезвие" получит тройной гонорар (журнал + два издания). За
вычетами,  примерно по 8500,  т.  е.  в итоге - 25 тысяч. Разделите на
семь лет,  получите около 300 рублей в месяц,  поэтому если не будет в
ближайшее же время крупного переиздания, то мой заработок писателя (не
по  величине,  а  по спросу и издаваемости) первого класса оказывается
меньше моей докторской зарплаты - 400 р.  в мес., не говоря уже о зав.
лабораторской должности - 500 р.
     Каково же меньше пишущим  и  менее  удачливым  или  издаваемым  -
просто  жутко  подумать.  В итоге - если не относиться к писанию как к
некоему подвигу,  но и не быть  способным  на  откровенную  халтуру  и
угодничество  - не надо писать,  а надо служить.  Как ни странно,  это
сейчас  даже  почетнее,  а  то  писателя  всяк  считает  своим  долгом
критиковать,   ругать,   лезть   с   советами.   Видимо,  что-то  надо
правительству  предпринимать  с  писателями...  Руководители  культуры
должны  проявить  разум,  пока  не  поздно.  Вот  какие  экономические
рассуждения.

Из письма от 29 июня 1964 г.
Дмитриевскому

     x x x

     Я могу  ответить  Вашему  ученому  корректору  (к сожалению,  она
подписалась так,  что я не могу обратиться  к  ней  лично)  следующее.
Во-первых,    не   откажите   в   любезности   ее   поблагодарить   за
внимательность.  Во-вторых,  скажите,  что  когда   я   пишу   фамилии
художников  или  научные  термины,  то  пишу их совершенно точно - что
может быть удивительно для писателя,  но  совершенно  обязательно  для
ученого. В-третьих, откуда она взяла, что стадо сторожит самец? Обычно
- старая и опытная самка является вожаком,  а временными  стражами  на
периферии - молодые самки. Самцы - авангард и арьергард - боевая сила.
Кроме того, если это не подтверждено в каких-либо справочниках, то еще
ничего не значит.  Я имею достаточную научную квалификацию, чтобы даже
строить свои собственные гипотезы,  что обязательно прошу иметь в виду
на  дальнейшее.  Длина  шеи  в разных полах у других животных никем не
мерена,  потому  и  не  может  быть  известна  корректору.  Тут   надо
подчеркнуть,  что  когда  речь  заходит  о  канонах красоты и чувствах
прекрасного,  то дело идет о подчас очень небольших различиях и  малых
величинах, каковых даже для научного анализа человека анатомы почти не
удосужились  промерить.  Каждой  женщине,  в  том  числе   и   ученому
корректору,  должно быть известно,  что похудение и пополнение,  очень
заметное для глаза,  линейно или объемно  выражается  сантиметрами,  и
весьма немногими...
     Я написал подробно ответы корректору,  но Вы  не  показывайте  ей
все,  чтобы  ненароком  не  обидеть.  Однако я не собираюсь всегда так
делать - это лишь как пример,  а в дальнейшем буду просто  отвечать  -
мала квалификация для обсуждения подобных вопросов.  И Вы тогда будете
знать,  что это не снобизм и  не  мания  величия,  а  просто  экономия
времени.

Из письма от 2 мая 1963 г.
Дмитриевскому

     СОДЕРЖАНИЕ

Пролог

Часть первая. КОРНИ ГНЕВА
Глава 1. Анна
Глава 2. Узкая щель
Глава 3. Тусклые стены
Глава 4. Королева  ужей
Глава 5. Две ступени к прекрасному
Глава 6. Тени изуверов
Глава 7. "Экс Сибериа семпер нови"

Часть вторая. ЧЕРНАЯ КОРОНА
Глава 1. Берег Скелетов
Глава 2. Сокровища Африки
Глава 3. Черная корона
Глава 4. Флот Александра
Глава 5. Плачущие поезда

Часть третья. ТОРЖЕСТВО ТИГРА
Глава 1. Дар Алтая
Глава 2. Кольцо с хиастолитом
Глава 3. Твердыня Тибета
Глава 4. Торжество тигра
Глава 5. Тропа тьмы
Глава 6. Сады Кашмира
Глава 7. Звездный огонь
Глава 8. Апсара Тиллоттама

Часть четвертая. ЛЕЗВИЕ БРИТВЫ
Глава 1. Камни в степи
Глава 2. Миноносец "Безупречный"
Глава 3. Звенья цепи
Глава 4. Милость богов
Глава 5. Серый кристалл
Глава 6. Упавшая звезда
Глава 7. Мост Ашвинов

Эпилог

Из переписки И.А. Ефремова