общества.  Пожалуй,  большие  города  Европы  куда
демократичнее, по внешности хотя бы.
     - О нет,  нет!  - страстно возразила Сандра.  - Там на  улицах  -
бешенство  автомобилей,  и  мне  кажется,  что  все они дышат злобой к
пешеходам,  а  пешеходы  злятся  на  них.  В  спешке  суетятся   толпы
безыменные  и  безликие,  огромные  дома  набиты людьми,  скученными в
низких  душных  комнатах,  согнувшимися  над  столами  и  станками   в
монотонной   и   нудной   работе.   А   вечером   начнется  погоня  за
развлечениями,  раздастся грохот воющей и стучащей ритмической музыки,
призраки кино,  экраны телевизоров,  сочащиеся голубым ядом. И выпивка
за выпивкой,  сотни тысяч людей пропитаны алкоголем, умеряющим нервный
спазм нетерпения,  ожидания чего-то лучшего,  что не приходит, да и не
может  прийти.  И  незаметно  жизнь  ухудшается  и  нищает,   человек,
стремящийся к успеху, видит, что он обманут. Квартира, которую он ждал
несколько лет, оказывается дешевой клетушкой, заработок по-прежнему не
обеспечивает  исполнения  даже скромных желаний,  дети становятся,  не
радостью и опорой,  а обузой и обидой.  И тогда перед человеком встает
колоссальный вопросительный знак - зачем?
     - И мы с вами живем в этих огромных городах!
     - И знаете почему?
     - Нет!
     - Что-то  в  самой  атмосфере  города  подгоняет  нас  и  не дает
залениться,  может быть,  возможности,  скрытые в культурных ценностях
нашего мира, сконцентрированных, разумеется, только в больших городах.
     - Видимо,  вы правы,  но меня,  как военного,  пугают  гигантские
города.  Они  ведь  чудовищные  мышеловки  на случай ядерной войны,  и
правительствам не мешало бы это  предвидеть.  Я  не  говорю  о  прямом
поражении ядерными ракетами или бомбами.  Каждому очевидно,  что люди,
как нарочно,  собраны,  чтобы стать перед всеобщей и быстрой  смертью.
Нет,  пусть  не  будет  такого!  И  все же каждый колоссальный город -
Париж,  Токио, Нью-Йорк, Лондон, - как водоворот, вбирает в себя массы
воды, пищи, топлива в количествах, какие мы с вами даже не представим.
И если хоть маленький,  совсем короткий перебой, разруха в транспорте,
работе коммуникаций,  тогда город станет исполинской ловушкой голодной
смерти. Или гибели от жажды более верной, чем в пустыне.
     - Это  хороший  образ  -  водоворот.  Или  воронка мельницы,  все
перемалывающей и производящей  нервнобольное,  худосочное  племя,  все
дальше  уходящее  от  прежнего идеала человека,  каким мы его привыкли
видеть в  произведениях  искусства  и  мысли  прошлых  столетий.  Нет,
настоящие  города будущего должны быть похожими на такие вот небольшие
дома в маленьких садах,  какое бы пространство они ни занимали. И если
мы  не решим задачи с городами и транспортом,  то вся наша цивилизация
полетит к черту,  породив  поколения  людей,  негодных  для  серьезной
работы,  в  чем  бы  эта  работа ни заключалась!  За городскую жизнь к
человеку приступают четыре неминуемые расплаты.  За безделье,  малость
личного труда - шизофрения,  за излишний комфорт, леность и жадную еду
-  склероз,  инфаркт,  за  переживание  срока,  на   какой   рассчитан
наследственностью данный индивид,  - рак,  за деторождение как попало,
за беспорядочные браки по минутной прихоти,  за  безответственность  в
таком важнейшем вопросе,  как будущность собственных детей, - расплата
- плохая  стойкость  детей  к  заболеваниям,  наследственные  болезни,
кретинизм, уменьшение умственных и физических сил потомства.
     - Положительно,  вам надо писать,  Сандра,  - взволнованно сказал
лейтенант. - Из вас вышел бы хороший публицист.
     - Не знаю.  Просто я сегодня в ударе.  Может быть,  четыре дня  в
Кейптауне,  ощущение свободы сделали это. Ведь я порядочно устала быть
коком на нашей яхте.
     Сандра изменилась  за  время  своего  бегства с яхты.  Сейчас,  в
простом светло-терракотовом платье с узором из  игольчатых  золотистых
молний,  с  широкой  юбкой,  Сандра казалась юной студенткой,  впервые
вылетевшей в далекое путешествие из родного гнезда.
     Ее густые волосы без всякой моды (Сандра говорила,  что настоящую
женщину можно сразу узнать по ее непокорности модному  стандарту,  она
носит  лишь  то,  что ей идет) были зачесаны назад и налево,  открывая
правое ухо и спадая непокорными прядями на левую бровь.
     Углы ярких  губ  поднимались  кверху,  словно  в  скрытой усмешке
пай-девочки,  не желающей выдавать свои чувства  суровым  старшим.  На
прямых,  слабо  выступавших  ключицах  лежало только что приобретенное
дешевое негритянское ожерелье,  подчеркивающее стройность высокой шеи,
ничуть не уступавшей королевским шеям чернокожих красавиц, окидывавших
одобрительными взглядами эту белую девушку.
     Еще раньше,  когда они прогуливались по вечерним улицам Кейптауна
вчетвером, лейтенант заметил, что обе итальянки привлекали внимание не
только   мужчин,   но   и   гораздо   менее  доброжелательное  -  дам,
присматривающихся  к   простым   платьям   итальянок,   сделанным   со
свойственным   наследницам   античного  мира  совершенно  непогрешимым
вкусом.
     Лейтенант и Сандра дошли пешком до гостиницы и разошлись по своим
номерам.  Несколько минут спустя в номере Андреа  раздался  телефонный
звонок. Сандра просила немедленно зайти к ней.
     - Андреа,  у меня сделали обыск! - встретила моряка взволнованная
Сандра.
     Лейтенант обвел взглядом комнату.
     - О,  это сделано хорошо, - угадала она его мысли. - Вот билеты в
карманчике сумки - их сложили чуть-чуть по-другому.  Или  серьги  -  я
ношу  их в пудренице,  ее крышка повернута не так,  как я ее закрыла в
последний раз.  И еще... в общем они все перерыли и даже заглядывали в
люстру  -  на их несчастье,  наша горничная редко протирает ее,  и вот
видите - чистое пятнышко на краю стекла.
     - Клянусь мадонной, вам надо бы работать в секретной службе!
     - Перестаньте шутить, Андреа, тут дело серьезное!
     - Ничуть.  Премудрый  дядюшка  Каллегари  избавил  нас от грозной
неприятности. Пойдемте ко мне - одолжите вашу наблюдательность.
     Предположение лейтенанта     оправдалось.     Записная    книжка,
оставленная им в глубине среднего ящика стола,  переместилась  немного
вперед, и самый ящик был задвинут не до конца - невозможный для моряка
поступок.
     - Что-то их спугнуло,  - покачал головой лейтенант, - пожалуй, мы
вернулись немного рано. Тут у меня кое-какие записи о пройденном пути,
цифры расходов,  вероятно,  их решили списать или перефотографировать.
Пусть работают,  познакомятся с моим интимным бюджетом -  он  вряд  ли
интересен.
     - А Чезаре и Леа?  - спохватилась Сандра.  - Пойдемте к ним,  они
должны  уже вернуться.  Если обыскали только нас,  тогда прав капитан,
что это работа Флайяно!
     Они нашли  художника  в  кресле,  в то время как Леа плескалась и
пела за дверью ванной.  Вялую сонливость Чезаре как  рукой  сняло  при
известии  об обыске.  Он взвился,  как спущенная пружина,  и несколько
минут осматривал чемоданы, стол, шкаф и потаенные уголки комнаты.
     - Ложная  тревога,  - сказал он,  успокаиваясь,  - моя зрительная
память вряд ли хуже, чем у Сандры, но я не вижу ни малейшего признака.
Нет, Флайяно удружил только вам.
     - Друг Чезаре, дайте-ка мне листок с координатами жернова. Теперь
я  чист  в глазах полиции,  и они не полезут больше.  А до вас просто,
может, еще не дошла очередь.
     - Ну,  это вряд ли. Они понимают, что, обыскав вас, они тем самым
разоблачили себя и заставили нас насторожиться.  Обыск должен был быть
сделан у всех одновременно. Или они рассчитывают на дураков?
     - Вы, наверное, правы. Жертвы подозрения - только мы с Сандрой. А
все-таки дайте мне листок, я буду носить его при себе и увезу, ведь мы
с Сандрой улетим скорее вас?
     - Кто   его  знает?  -  Лицо  художника  сразу  стало  суровым  и
озабоченным. - Что-то не получается у здешних медиков. Они не могут...
я вижу... - художник оборвал себя.
     Из ванной вышла в  желтом  халате  Леа.  Ничего  в  ней,  пышущей
здоровьем, не говорило о болезни. Только внимательному, знающему взору
было  заметно  странное  выражение  в  глубине  глаз:  темное,  не  то
испуганное,  не то напряженное.  Едва уловимое свидетельство нарушения
великолепного соответствия здорового тела и нормальной психики. Что-то
вмешалось  в непостижимо сложную сеть работы сознания и памяти.  Можно
ли  вылечить  это?  Восстановить  прежний  баланс,  благословенно   не
ощутимый для здорового человека? Или прежняя, бесстрашная и пылкая Леа
исчезла уже навсегда,  пригвожденная к  черному  провалу  сознания,  о
котором она говорила с таким страхом?
     - Дай  сигарету,  Чезаре,  -  потребовала  Леа,  поцеловавшись  с
Сандрой,  -  я следую здешнему обычаю.  Тут все целуются,  здороваясь,
прощаясь,  на улицах и в театре, даже с мужчинами. Да нет, просто так,
в знак вежливости! - пояснила она в ответ на лукавую усмешку Чезаре. -
А вы только что явились? Будем обедать вместе?
     - Нет,  мы пообедали и сейчас снова уходим, - ответила Сандра. По
безмолвному  соглашению  они  решили  не  говорить  Леа  о   вторжении
полицейских агентов.
     Чезаре, шелестевший вечерними газетами,  вдруг  издал  удивленное
восклицание.
     - Опять наши  корабли!  Смотрите,  на  второй  странице.  "Видный
историк  античности  профессор  Ботсма из Стелленбошского университета
утверждает, что корабли, обнаруженные итальянскими водолазами у берега
Юго-Западной  Африки,  не  что  иное,  как  погибший  флот  Александра
Македонского!"
     - Это еще что за выдумка? - изумился лейтенант.
     - Да нет,  это серьезно. И надо сказать, что профессор, кто бы он
ни был, не говорит бездоказательно. Вот слушайте:
     "Историки давно установили,  что незадолго до  смерти  Александра
Македонского   по   его  приказу  был  выстроен  флот  с  колоссальным
количеством кораблей - 800 судов.
     Несколько десятков тысяч молодых мужчин и женщин, ремесленников и
земледельцев,  были  предназначены  для  греческой  колонии  на  новых
землях,  завоеванных  в  Индии.  Флотом  командовал  один из диадохов,
ближайших  товарищей  Александра,  Неарх.  Когда  Александр   внезапно
прекратил свой удачный поход в Индию (он пересек уже Инд), он вернулся
в свою новую столицу - Вавилон,  некоторое время проболел и умер.  При
разделе  стран  между  диадохами  Неарх получил флот со всеми людьми и
войсками, с тем чтобы завоеванные  им  земли  составили  бы  для  него
особое царство.
     Ученые расходятся в  предположениях  о  судьбе  флота  Александра
Македонского.  Крупные авторитеты считают, что флот был сосредоточен у
берегов  Леванта  и  после  того,  как  Неарх   покинул   его,   чтобы
присутствовать  у  одра болезни полководца и на дележе диадохов,  флот
рассеялся по различным местам Средиземного  моря.  Другие,  к  которым
присоединяюсь  я,  находят,  что  флот,  предназначенный для покорения
Индии,  не мог строиться в Средиземном море, а создавался в Персидском
заливе  и  в  устье  Евфрата  и что цифры в 800 кораблей с полутораста
тысячами людей были сильно преувеличены в  последующих  пересказах.  Я
оцениваю  число  судов  приблизительно  в  300 и считаю,  что флот под
командованием Неарха пошел не в Индию, а решил обогнуть Ливию (Африку)
и  пройти  в  Средиземное  море  с запада,  покорив богатейшие земли к
юго-западу от Геркулесовых столбов, открытые плаванием Ганнона.
     Историк Гарольд Гледвин полагает,  что Неарх пошел в Индию, затем
в Индонезию и достиг берегов Южной Америки,  а люди, предназначавшиеся
для  колонизации новых земель,  положили начало культуре инков и майя.
Это предположение совершенно невероятно.  Не говоря  уже  о  том,  что
указанные   культуры   ничего   общего  не  имеют  с  эллинистической,
оставленной Александром повсеместно  в  Азии.  Простой  расчет  сроков
плавания показывает, что деревянные суда не могли прослужить так долго
в  тропических  морях,  где  незащищенное  дерево  быстро  разрушается
червями-древоточцами.  Гораздо вероятнее,  что флот Александра, вернее
Неарха,  стал огибать Африку и у  берегов  Юго-Западной  Африки  погиб
бесследно,    что    соответствует   полному   отсутствию   каких-либо
исторических сведений  о  судьбе  флота  и  самого  Неарха.  Небольшие
эллинистические суда обычно спасались от бурь на берегах.  На открытом
побережье Берега Скелетов они не смогли найти убежища и погибли все до
последнего  судна,  а  спасшиеся  люди  неминуемо  нашли свою смерть в
безводной прибрежной пустыне".
     Чезаре прочитал  статью  до  конца  при  сосредоточенном внимании
товарищей.
     - Знающий человек!  - одобрительно заключил художник. - Я недаром
удивлялся, что суда чем-то мне знакомы. И амфоры...
     - Что ты говоришь,  Чезаре!  - изумилась Леа.  - Ты как будто сам
нашел эти корабли! А вообще очень интересно!
     - Тут   есть   еще   заметка,  -  спохватился  Чезаре.  -  Другой
специалист, на этот раз геолог Кэйн из Витватерсрандского университета
в Иоганнесбурге, поддерживает историка. Он снимает главное возражение:
как могли корабли сохраниться две с  лишним  тысячи  лет  в  прибойной
зоне.  Геолог  утверждает,  что  корабли  затонули  на гораздо большей
глубине, недоступной волнам. Но общее поднятие побережья пустыни Намиб
вывело  область  гибели  флота  на  глубину,  доступную  водолазам,  и
произошло  это  недавно.  По  всему  побережью  отмечены   неожиданные
возникновения рифов в прежде глубоких водах.
     - Так и есть!  - не  удержался  Андреа.  -  Помните,  Чезаре,  вы
говорили о странной безжизненности подводных скал там, где корабли.
     - Как странно,  вы точно заговорщики, - обиженно нахмурилась Леа.
-  Будто  вы  где-то  там  были,  а  от  меня скрываете.  Чезаре - тот
почему-то прячет газеты, я заметила. Это что, секрет или сюрприз?
     - Сюрприз,  дорогая!  Э,  все это пустое, ненужные шутки! Я иду в
ванну, а потом обедать. Сандре с Андреа пора на концерт.

     Глава пятая. ПЛАЧУЩИЕ ПОЕЗДА

     Концерт, который  выбрала  Сандра,  состоялся  в небольшом саду с
видом  на  море.  Осенняя   ночь,   удивительно   теплая,   безлунная,
безветренная,  дышала покоем,  не соответствовавшим странной программе
концерта.  Кто-то составил ее из трагических произведений,  может быть
для  африканской аудитории.  Действительно,  африканцы,  преобладавшие
среди публики, по природе замечательные слушатели, сидели неподвижные,
как будто волшебство музыки превратило их в статуи из черного мрамора,
темной бронзы или светлой меди.
     Небольшой оркестр  необыкновенно точно и согласованно повиновался
малейшему движению черноволосого дирижера-француза.
     Неизвестная Сандре   симфония  опустилась  на  склоненные  головы
цветных слушателей,  как сама их  жизнь  -  порывистая,  обреченная  и
немилосердная. А позади и в стороне город жил своей вечерней жизнью, в
блеске реклам и витрин,  шуме  уличного  движения,  как  будто  музыка
превратила его лишь в декорацию настоящей реальности.
     После короткого  перерыва   во   втором   отделении   исполнялись
симфонические   танцы   Рахманинова.   Тревожные,  мечущиеся  призывы,
перебиваемые мрачным ритмическим рокотом.  Бешеная  скачка  по  ночным
степям, отчаянное кружение, тяжесть плена, тоска и бессилие в криках и
песне. Последний бой и тягостная обреченность.
     На западе,  в  стороне  от  освещенной дуги бухты и пирсов порта,
темнел океан,  слившийся с небом в бесконечную пустоту.  Лишь  огоньки
судов и чужих, незнакомых созвездий боролись с победившей тьмой.
     Андреа часто поглядывал на Сандру,  освещенную скудным  отблеском
рампы. Сандра сидела прямо и несколько напряженно, - вся превратившись
в  слух  и  чуть  приоткрыв  губы.  Высокий  "китайский"  воротник  ее
шерстяной кофты,  слившийся с загорелой кожей,  еще сильнее удлинил ее
шею.  Знакомые  до  малейшей  линии  черты  ее  лица  казались  Андреа
мучительно  прекрасными.  Андреа понимал,  что еще не время говорить о
своей любви.  Сандра и так о ней знала.  Значит,  если сказать, то как
требование  ответа...  но Андреа не мог удержаться.  Он осторожно взял
лежавшую на коленях левую руку Сандры и поднес к губам. Сверх ожидания
рука Сандры крепко стиснула его пальцы.
     Осторожно, но сильно он привлек к себе Сандру,  позволившую  себе
прижаться  на  миг  щекой к плечу его белого кителя,  потом решительно
отстранившуюся.  Андреа завладел ее рукой и не отпускал  до  окончания
концерта,   нежно   лаская  и  украдкой  целуя  тонкие,  огрубевшие  в
путешествии пальцы.
     Едва замерли  последние  звуки  скрипки,  Сандра поднялась и,  не
сказав ни слова,  направилась к выходу.  Немного обескураженный Андреа
последовал за ней, замечая долгие мужские взгляды вдогонку Сандре.
     Они медленно пошли рядом по  первой  попавшейся  улице,  стремясь
отдалиться от экзальтированной смеющейся толпы "цветных".
     - Мне  нельзя  слушать  такие  вещи,  -  сказала   Сандра   после
продолжительного молчания,  - иногда мне кажется,  что я иду по краю и
они могут столкнуть меня.  Да нет,  вы не поняли,  я не  имею  в  виду
смерть.  Какой-нибудь отчаянный поступок,  за который неизбежно будешь
наказана, совсем так, как обещает музыка.
     - А мне думалось,  что вы,  артистки,  способны перевоплощаться и
этим спасаете себя от ударов жизни, - сказал моряк, - в музыке вы были
одна, а сейчас - другая.
     Сандра остановилась,  в упор смотря на лейтенанта. Потом глаза ее
смягчились,  и даже в скудном свете редких уличных фонарей он увидел в
них нежную насмешку.
     - Милый Андреа, перестаньте воображать, что я большая артистка! Я
всего лишь хорошая модель,  игравшая  очень  средне,  так,  как  может
каждая женщина,  если она не совсем тупа. Все мое существо противилось
артистической карьере,  это был ложный шаг,  я расплатилась за него, и
теперь кончено.
     Андреа недоверчиво улыбнулся.  Сандра взяла его под руку и слегка
прижалась  к  нему,  стараясь соразмерить свою танцующую походку с его
тяжеловатыми шагами моряка.
     - Мой милый,  может быть, вы поблагодарите судьбу, что из меня не
вышло артистки!
     - Это в каком же случае?
     - Когда,  ну...  - Сандра  на  мгновение  смутилась  и  торопливо
продолжала: - Если не обладать потрясающим, редкостным талантом, какой
появляется раз в поколение, путь к вершинам искусства труден и жесток.
Так  у  нас  и,  по-видимому,  везде  в  мире.  И  пока женщина,  даже
талантливая,  станет выдающейся артисткой, она потеряет так много, что
перестанет   быть  женщиной,  а  станет  только  артисткой.  Отсюда  и
поговорка, что талантливые люди бессердечны.
     Лейтенант резко остановился.  Шепча ее имя, он схватил ее, сдавил
в крепких руках. Сандра обняла его шею, дыхание ее прервалось, длинные
ресницы  скрыли  глаза.  Оба  очнулись,  лишь  когда  шумная  компания
молодежи появилась на противоположной стороне улицы.
     - Боже  мой,  какое  бесстыдство!  -  Сандра,  слегка  задыхаясь,
провела рукой по волосам и одернула платье.  - В чужом городе!  Сейчас
нас поведут в тюрьму,  решив,  что кто-то из нас "цветной" и обольщает
ангелочка белого.
     - Вас   настращала   здешняя   полиция,  но  ведь  я  с  вами!  -
торжествующе сказал  Андреа,  заглядывая  в  ее  глаза.  Переполненное
любовью сердце билось тяжелыми, сильными ударами.
     Сандра отодвинулась и покачала головой.
     - Не   надо,   милый.  Подождите,  а  я  все  объясню.  Пора  нам
поговорить.
     Лейтенант и   Сандра   медленно   пошли  по  темной  аллее  между
двухэтажных  домиков.  Где-то  справа   и   впереди   разносился   шум
электропоездов  "Кейптаун  -  Саймонстаун",  разрывавших  ночь  своими
странными плачущими сигналами, похожими на человеческие вопли.
     - А вам не будет очень стыдно,  если я...  пойду босиком? Хочется
идти далеко,  и я привыкла в море, на палубе... Здесь темно, ваш позор
не будет виден.
     Сандра сорвала туфли; несмотря на осень, она ходила без чулок. Ее
шаг