до ближайшего городка.  Он быстро
шагал,  задумавшись,  и не заметил,  что на  его  пути  стоит,  широко
расставив руки, стройный юноша в высоком тюрбане.
     Рамамурти натолкнулся на каменную грудь, отскочил и упал бы, если
бы не приготовленные объятия.
     - Анарендра!  Откуда ты?  -  радостно  вскричал  Даярам,  узнавая
друга,   с  которым  вместе  учился  и  вместе  проделал  часть  своих
странствований по Индии.
     - Я здесь по призыву учителя. Приехал помогать ему, приглашенному
для  участия  в  историческом  фильме.  А  ты  по-прежнему  ищешь  ее,
Анупамсундарту?
     - Нашел,  - серьезно сказал Даярам,  но приятель  принял  это  за
шутку и одобрительно погладил его по плечу.
     - Покажешь мне Кхаджурахо? Я здесь всего час!
     - Если хочешь - вечером. Сейчас я спешу на автобус.
     - Зачем? Можно попросить автомобиль учителя, и я сам отвезу тебя.
     - О  боги!  Это  помощь Лакшми!  Скажи,  ты можешь сделать это не
сегодня,  а послезавтра?  Только очень  рано?  Ты  мне  поможешь,  как
никогда!
     - Разумеется!  Но почему такой торжественный тон? Что с тобой, ты
нервничаешь, как никогда?
     - После поймешь.
     - Согласен и на это. - Они повернули к храмам.
     Анарендра Кинкар  был  художником-декоратором,  он  уделял  своей
профессии   лишь   половину  времени,  предаваясь  усиленным  занятиям
хатха-йогой,  то есть тем тщательным,  требующим необычайной твердости
характера  и  воздержанной  жизни физическим самовоспитанием,  которое
иногда  по  невежеству  путают  с  искусством  восточных   фокусников.
Телесная  развитость Анарендры часто ставила Даярама в тупик,  и к его
восхищению примешивалась изрядная доля ужаса и  даже  отвращения.  Его
друг  мог  принимать  немыслимые  для  нормального человека позы,  мог
замедлять биение сердца и находиться под водой гораздо  больше  любого
человека.
     - Вы будете сниматься как йоги? - спросил его Даярам.
     - Да,   амплуа   факиров.   Другого   значения  нашего  телесного
воспитания на Западе не понимают.
     - И обязательно с дешевым мистицизмом?
     - Уверен.  Будем производить "чудеса"  на  фоне  храмов,  тигров,
прекрасных  танцовщиц...  всей  нашей  пресловутой экзотики!  - Даярам
вздрогнул.
     - Тогда зачем же твой учитель согласился на эту профанацию?
     - Он считает,  что есть смысл показать Западу наши  пути  даже  в
таком виде.  Время привело наши культуры в тесное соприкосновение,  но
для того чтобы соединиться,  необходимо понимание и общность цели. А у
кино  есть  две очень важные силы - документальность снимка и миллионы
зрителей. Таковы его слова.
     - Он умный человек,  твой гуру.  Я давно хотел бы познакомиться с
ним.  Скажи,  это он согласился демонстрировать себя высоким гостям из
России?  Лег под доски, по которым проехал грузовик с людьми? И что-то
еще...
     - Да, это он сделал, из тех же побуждений. Я буду очень рад, если
ты придешь.

     Глава пятая. ТРОПА ТЬМЫ

     После спада   жары   Рамамурти  собрал  свои  наброски  скульптур
Кхаджурахо и направился в поселок у храмов к Анарендре и его  учителю.
Он  нашел  знаменитого  гуру  сидящим  на  ковре  в затененной комнате
гостиницы.
     Учитель хатха-йоги    Шарангупта   Джанах   скорее   походил   на
добродушного буйвола,  чем на мудреца. Его облик несколько разочаровал
художника.  Обритая  наголо  круглая  голова и чудовищные мускулы шеи,
отходившие прямо из-под ушей к внешним углам плеч,  никак не создавали
впечатления интеллектуальности.  Не менее могучие мышцы проступали под
тонким  полотном  вполне  современной  рубашки.  Шарангупта  был  выше
среднего роста,  но массивность корпуса делала его приземистым. Только
когда Даярам присмотрелся к блестящим,  чистым,  как у ребенка, глазам
этого  человека,  которому  не  могло быть меньше сорока пяти лет,  он
увидел в  них  острый  ум,  юмор  и  наблюдательность,  терявшиеся  от
ощущения слишком большой физической силы и здоровья.
     Шарангупта предложил  Рамамурти  омыть   ноги   в   бассейне   за
занавеской,  угостил фруктами с чистой водой. Беседа быстро перешла на
изыскания Даярама,  и хатха-йог очень заинтересовался соображениями  о
древнем физическом идеале.  Шарангупта был уверен, что изваяния Карли,
Матхуры и Санчи создавались как портреты живых моделей,  а не являлись
плодом  воображения  древних  мастеров.  Он говорил,  что в отдаленные
времена физическое воспитание было очень сложным и  строгим,  так  как
трудные условия жизни требовали для преуспеяния выдающегося здоровья и
крепости.  Поэтому многие методы хатха-йоги  тогда  были  во  всеобщем
употреблении.   Лишь  после  мусульманских  завоеваний,  а  тем  более
английского владычества,  они стали  достоянием  немногих,  окруживших
вдобавок эту столь земную науку покрывалом тайны и мистики. Шарангупта
показал Даяраму,  какие из упражнений способствовали развитию "красоты
силы",  как он выразился о средневековом каноне, и художник понял, что
современная цивилизация почти исключают развитие и умножение его.
     Даярам сверился  с  временем,  лишь  когда  прошло  два  часа,  и
ужаснулся своей невоспитанности.  Они вышли вместе с Анарендрой, и тот
позвал  его  на  минуту в свою комнату,  чтобы условиться о встрече на
завтрашний день.  Даярам не успел еще рассказать  другу  о  встрече  с
Амритой-Тиллоттамой  и  своих  планах,  как  в дверь постучали.  Вошел
плечистый  мужчина,  державшийся  с  уверенностью   магараджи,   явный
иностранец, однако хорошо говоривший на урду.
     - Я зашел поздороваться, господин Кинкар, и заодно убедиться, что
вас устроили удобно. Только что из Бомбея. А, простите, вы не один!
     Анарендра представил     художника     своему     "хозяину"     -
американо-португальцу, продюсеру фильма Стивену Трейзишу.
     - Я,  как всегда,  удачлив,  - объявил вновь пришедший.  - Мне не
хватало   здесь  именно  художника,  знающего  храмы.  О,  только  для
небольшой консультации.  Чтобы быть абсолютно уверенным в правильности
выбора фона съемки.  Вот что,  господа, мы деловые люди, любим быть на
короткой ноге со сверстниками.  Пойдемте ко мне.  Выпьем, поговорим...
Впрочем,  простите,  знаю,  что  у  индийцев это не принято,  но чай и
лимонад  у  меня  великолепны.  Вы   оба   художники,   так   проведем
консультацию  поскорее.  Кстати,  завтра  вечером  начнем съемку ваших
эпизодов, хорошо?
     Даярам, немного  ошарашенный потоком быстрых слов,  вопросительно
посмотрел  на  друга.  Анарендра,  любезно  улыбаясь,  отказался   под
предлогом  коллоквиума  с  учителем.  Тогда  американец  повернулся  к
Даяраму.  Художнику нестерпимо захотелось посмотреть  поближе  хозяина
Тиллоттамы.
     Даярам согласился.
     Узнав, что  художник  живет в деревне,  Трейзиш повел его прямо к
себе, и он едва успел условиться с другом о встрече на завтра.
     Трейзиш занимал два соединенных вместе номера, убранных коврами и
низкими столиками "могольского  стиля",  который  создает  иностранцам
иллюзию "Востока".  В комнате, оборудованной под гостиную, было душно.
Деревянные крылья двух вентиляторов не могли разогнать теплый  воздух,
пропитанный  запахом  табака,  алкоголя  и  крепких  духов.  Навстречу
поднялся большеголовый человек афганского типа, в темно-красной феске,
с лицом, изборожденным морщинами.
     - Я поджидал вас,  сэр.  - Голос, хриплый и громкий, сразу вернул
Даярама к моменту ужасного потрясения в храме Вишванатха. - Завтрашний
план не меняется?
     - Почему?  Все идет хорошо.  Познакомьтесь, - небрежно проговорил
продюсер, - это художник Рамамурти, а это известный режиссер Хамруд.
     - Из Пакистана? - преувеличенно любезно осведомился Даярам.
     Хамруд, что-то прочитавший в лице художника, посмотрел на него со
скрытым подозрением.
     - Вероятно, я видел ваши картины на выставках, кажется, помню.
     - Не  старайтесь  вспомнить  то,  чего  не было.  Я скульптор,  -
пояснил Даярам, сам удивляясь своему желанию уязвить пакистанца.
     - А-а,  -  протянул  режиссер,  показывая полнейшее равнодушие ко
всем скульпторам мира.
     Трейзиш поспешил  устранить  натянутое молчание,  усадив гостей в
глубокие европейские кресла.
     - Мы  попросим  господина Рамамурти посоветовать нам экспозиции и
планы,  наиболее интересные  с  художественной  и  исторической  точки
зрения.
     - Для этого мне нужно знать цель и содержание  вашего  фильма.  А
вообще   Кхаджурахо   снят   несколько   лет  назад  правительственной
киностудией  Индии.  Фильм  получил  первую  премию  на  международном
фестивале. Кажется, в Маниле.
     - Вот это деловой разговор,  я не  ошибся  в  вас!  -  воскликнул
довольный  продюсер,  хлопая  Даярама по колену.  - Конечно,  мы знаем
фильм Вадхвани,  и его успех как раз побудил нас  выбрать  Кхаджурахо.
Сигарету? Лимонаду?
     Рамамурти отверг первое и принял второе. Трейзиш продолжал:
     - Мы производим фильмы не для Индии, а для Запада и для Пакистана
тоже. Я считаю самыми выгодными романтические фильмы, с приключениями.
Верный   сбыт  и  широкий  спрос.  Но  сейчас  зритель  стал  умнее  и
требовательнее,  его не проведешь дешевыми декорациями в стиле Тарзана
или  Кин  Конга.  Нет,  мы  хотим  дать  подлинную Индию с ее храмами,
джунглями, развалинами...
     - А что вы имеете в виду, говоря о романтике?
     - Ну, боже мой, о чем мечтает массовый зритель, усталый от угрозы
войны,  политики,  неустойчивых заработков и неопределенного будущего?
Надо перенести его в совершенно иной мир, где будут невиданные страны,
подземелья с тайнами, факиры с чудесами, прекрасные девушки и отважные
героические  принцы.  Но  сейчас,  в   век   путешествий,   реактивных
самолетов,  телевидения  и  спутников,  уже  трудно  заставить зрителя
поверить в то,  что это может происходить где-нибудь на нашем  шарике.
Значит,  фильм или должен быть историческим,  или уводить в космос, на
далекие планеты.  Меня не интересует космос,  но исторические фильмы -
это  реальный  бизнес,  это  возможность  самой  причудливой фантазии,
потрясающих приключений. И этот наш фильм будет историческим боевиком.
Приключения  храмовой  танцовщицы  -  девадаси,  похищенной  из храма,
разрушенного во время мусульманского  завоевания  Индии,  проданной  в
гарем и спасенной оттуда индийским принцем.
     Мы не поскупимся на съемки храмов и подземелий, поедем в Эллору и
Аджанту,  а до этого проведем месяц у магараджи Рева. Там, где водятся
огромные белые тигры.  Они поймали несколько штук,  и теперь магараджа
разводит их в одном из своих заброшенных дворцов в Говиндархе. Как это
удачно - тигры прямо во дворце.  И еще факиры!  Ведь вы уже  встретили
вашего друга...
     Даярам улыбнулся - уж очень сильно отличался облик его тонкого  и
образованного  друга  от  странствующего  факира,  хитрого  фокусника.
Продюсер заметил усмешку художника и весело подмигнул ему.
     - Я,  конечно,  не  дурак  и  понимаю,  что  ваш друг,  как и его
учитель,  -  образованные  люди,  согласившиеся  играть  свои  роли  с
определенными  целями.  Ну что ж,  это устраивает их и меня,  плюс еще
порядочная оплата за затруднения.  Время вы,  индийцы, кажется, не так
цените, как мы, европейцы, и особенно американцы.
     - Это не совсем верно.  Просто у нас с вами разная оценка событий
жизни, и многое, чему вы придаете значение, не интересует нас.
     - Однако деньги - они нужны всем?
     Рамамурти пожал  плечами.  Вступать  в  дискуссию  с  бизнесменом
показалось ему  бессмысленным.  Он  начал  называть  интересные  точки
съемки,  показывая зарисовки,  фото и планы храмов.  Режиссер, вначале
слушавший скептически, стал одобрительно постукивать пальцами по столу
и  кивать  головой,  непрерывно дымя сигаретой.  Хозяин подливал ему и
себе какой-то крепкий напиток.  Режиссер делал  торопливые  отметки  в
съемочном плане и еще каких-то листах.
     - Ай,  хорошо,  аччи! - воскликнул Хамруд, когда Даярам кончил. -
Вы верно поступили,  бара-сагиб, найдя умного муртикара. Но я пойду, с
вашего разрешения. Салаам!
     Даярам тоже поднялся. Трейзиш энергично запротестовал.
     - Мы еще не рассчитались!
     - Ничего не нужно. Для меня это не составило трудности, а время -
мы,  индийцы,  его  не  ценим,  -  улыбнулся  своей  открытой  улыбкой
художник.
     - Но тогда позвольте же  угостить  вас  чаем!  Не  отказывайтесь,
иначе вы просто обидите меня. Я же принял вашу помощь!
     Трейзиш позвонил  в  колокольчик   и   что-то   негромко   сказал
явившемуся слуге.
     - Сейчас вы познакомитесь с нашей звездой,  исполнительницей роли
девадаси.  Ее зовут Тиллоттама - это, конечно, только псевдоним, но он
хорош... Что с вами? Вы боитесь женщин? - Даярам уже овладел собой.
     - Пустое,  у  меня  иногда  случаются  боли в сердце.  Они быстро
проходят!
     - Ручаюсь,  что  сейчас  вы  получите сердечную боль,  которая не
скоро пройдет, - громко рассмеялся хозяин, уже немного захмелевший.
     Художник, у  которого все внутри затрепетало,  попросил сигарету.
Трейзиш протянул было портсигар,  подумал,  отдернул руку  и  поспешно
встал.
     - Я угощу вас самыми лучшими,  - продюсер достал из  ящика  стола
лаковую японскую коробку,  набитую сигаретами в красно-золотой бумаге.
Даярам глубоко вдохнул душистый дым с каким-то  более  резким,  чем  у
обычного табака, привкусом.
     Быстро вошедшая в комнату  Тиллоттама  побледнела  и  замерла  от
неожиданности.  Хозяин представил гостя, и Даярам неуклюже поклонился,
не сводя с нее глаз.  Трейзиш внимательно посмотрел на обоих и  громко
расхохотался.
     - Впервые  вижу  мою  дерзкую  девочку  такой  растерянной!   Что
художник  погиб  с  первого  взгляда,  то  это закономерность.  Но ты,
Тиллоттама!
     Тиллоттама оправилась  от  неожиданности  и  быстро заговорила на
малаяламе, гневно глядя на художника:
     - Зачем  вы здесь?  Не доверяйте ему ни в коем случае!  Это очень
опасный человек, помните, Даярам!
     Художник ободряюще улыбнулся. Продюсер обхватил девушку за талию,
привлекая к себе жестом собственника, и все закипело в душе Рамамурти.
     - Честно говоря, если бы я не знал, что это невозможно, я подумал
бы,  что вы давние друзья.  И что это за манера говорить  на  каком-то
собачьем языке в моем присутствии?  Что за тайны? Давайте же пить чай,
который я обещал  мистеру  Рамамурти  полтора  часа  назад.  Садитесь,
наконец!
     Тиллоттама наотрез отказалась. Трейзиш равнодушно пожал плечами.
     - Я думал, что ты составишь нам приятную компанию. Иди!
     Тиллоттама поклонилась и на пороге опять посмотрела на  художника
глубоким и тревожным взглядом.
     - Даярам,  эти люди - они совсем  другие,  чем  мы,  чем  вы.  Не
доверяйте ему!
     Тиллоттама встряхнула  голубыми  цыганскими  серьгами-кольцами  и
исчезла за дверью.
     - Как вы ее находите?  - спросил американо-португалец,  отвергнув
услуги боя и сам разливая чай.
     - Вы считаете нужным спрашивать?
     - Я не имею в виду ее женских качеств,  - сухо сказал Трейзиш,  -
об этом я могу судить сам.  Годится  ли  она  на  роль  девадаси,  как
по-вашему?
     - Во всей Индии не найдете девушки,  более подходящей, - искренне
ответил  художник.  -  Она воплощение читрини - женщины-блеска,  самой
прекрасной в физическом смысле из  тех  четырех  категорий,  на  какие
делит  женщин  наша  древняя литература.  Насколько я понимаю,  именно
читрини больше всего подходят для кино.  Недаром она всегда  считалась
подругой художников и музыкантов. - Трейзиш удовлетворенно хмыкнул.
     - Вот видите!  Правда,  она обошлась мне недешево, в цену хорошей
яхты.  Едва я ее увидел в ночном клубе,  как понял,  что эта девушка -
редкостный клад...  Вы позволите,  я к чаю добавлю  себе  двойного.  -
Трейзиш придвинул широкую рюмку.
     - Я  знаком  с  вашими  поговорками  и  преданиями,  -  продолжал
Трейзиш,  -  например,  шесть обязанностей жены:  в работе - слуга,  в
разговоре - мудрец,  в красоте - Лакшми,  в стойкости - как  Земля,  в
заботе - мать, в постели - блудница.
     - Что вы этим хотите сказать? - прервал его Даярам.
     - Ничего,  если вы не поняли,  что я воспевал качества,  знакомые
мне в индийской женщине.
     - И какое же из них вы находите самым важным?
     - Я - таоист и часто прибегаю к лекарству Трех Гор, чтобы снимать
нервное напряжение...
     Даярам не понял хозяина,  хотя по гадкой его  усмешке  догадался,
что он чем-то порочит Красу Ненаглядную.
     Рамамурти испытывал странное возбуждение и раздражение.  Продюсер
сидел, откинувшись и выпятив грудь, не спуская с художника прищуренных
темных глаз.  Все в его лице с  крепкими  челюстями,  слегка  горбатым
носом,  крупным ртом и высоким гладким лбом дышало уверенностью, столь
сильной,  что  она  граничила  с  наглостью.  Рамамурти  взял   вторую
сигарету.
     - Мне не совсем понятны выражения "обошлась недешево" и "цена", -
начал художник, стараясь говорить безразлично. - Разве в наши дни есть
рабыни? И разве закон не карает за торговлю живым товаром?
     - Мой молодой друг, вы наивны. Даже в Европе и Америке промышляют
этими делами. Утянуть красивую девчонку из деревенской глуши и продать
в  публичный  дом  подальше.  Что  же  говорить про ваши дикие страны!
Особенно тут поживились во время резни сорок седьмого года. Но я шучу,
разумеется,  мы,  американцы,  люди  с  большим  юмором,  и  это  надо
понимать!  - добавил Трейзиш,  заметив недобрый огонек,  появившийся в
глазах гостя.  - Дело обстояло совсем наоборот. Я спас эту девчонку от
публичного дома и ночного клуба, сделал киноактрисой.
     - Порнографических фильмов?
     - Э,  да вы знаете больше,  чем я думал!  Догадливые люди опасны,
ха-ха-ха!  Но ведь это только с точки зрения цензуры,  особенно вашей,
индийской,  да еще,  насколько знаю,  русской.  Ваш президент комитета
киноцензуры выступал в газете и высказывал, что с точки зрения индийца
не только нагота женщины, но даже публичные поцелуи недопустимы.
     А с нашей, западной точки зрения фильм без секса, без того, чтобы
показать красивую девчонку раздетой,  - как ваш  индийский  фильм  без
пения  и танцев!  Да ведь и у вас так стало только после мусульманских
завоеваний!  А до того - кто был смелее во всем мире в вопросах секса,
как не индийцы!  Посмотрите в окно,  на храмы Кхаджурахо!  Да, о чем я
говорил?  Ага,  неприкрытая девчонка,  и фильм уже попадает  в  разряд
порнографических!  И черт с ним! Вы не знаете этого, но частный прокат
для любителей у нас ненамного меньше широкого показа для всей публики.
А стоимость его значительно выше - доходная вещь!
     - Но ведь вы,  кроме всего, человек искусства, - возражал Даярам.
- Вы должны обладать совестью и вкусом настолько,  чтобы видеть цель и
грань дозволенного.  Можно показать женщину совершенно обнаженной и  в
то   же   время  кристально  чистой  и  благородно  прекрасной.  Можно
изобразить страсть так,  что в ней не  будет  ничего  аморального,  да
посмотрите  вы  как  следует  на те же скульптуры Кхаджурахо.  Или вы,
европейцы, видите их другими глазами?
     Продюсер налил себе еще вина, а художнику - чаю.
     - В отношении Кхаджурахо - вы  правы.  Надо  обладать  накаленным
сексуальным   воображением  или  быть  мальчишкой  десяти  лет,  чтобы
посчитать их аморальными.  Но,  дорогой мой,  в этом-то  и  дело.  Все
фотографы красивых моделей знают,  что полная нагота не имеет, ну, как
это сказать,  мы называем это секс-эппил  -  полового  призыва.  Чтобы
получить  его,  надо искусно полураздеть женщину.  Без этого снимок не
будет иметь спроса,  следовательно,  успеха.  Также и в фильмах -  нас
вовсе не интересует обнаженность и красота, а только секс-эппил. Пусть
это даже будет некрасиво! Для всего есть свои законы, и, поверьте, они
нами изучены.
     - Охотно  верю!  -  воскликнул  Даярам,   стискивая   кулаки   от
возмущения.  - Изучили, но не поняли, что совершаете преступление? Или
вы идете на него сознательно?
     - Громки