.  к  неприятию  реальности и ее искажению.  Поэтому
анализ генной памяти должен сыграть немалую роль в  изучении  массовой
психологии.
     - Я все бы отдал, чтобы еще раз побывать там... - сказал охотник,
в упор глядя на Гирина.  - Шут с ним,  со здоровьем. Подумайте только,
что из всех людей пока я один,  а,  Иван Родионович? Вроде мы с вами и
не вправе прекращать опыты?
     Знакомая твердая точка в глазах доктора подсказала Селезневу, что
ничего  у  него  не  получится.  Внешне мягкий и уступчивый в мелочах,
Гирин был непреклонен в том, что считал важным.
     - Вы,  конечно, не единственный, - сурово ответил Гирин, - таких,
как  вы,  наверное,  немало  в  мире,  пока  не  разысканных.  А  если
единственный,  так тем более вас надо беречь,  как первого космонавта.
Вы и в самом деле путешественник во времени,  в  прошлое.  И  напрасно
думаете,  что это свойство у вас навсегда, вроде вашей силы. Заметили,
что видения стали короче и труднее их вызывать?  Случившийся проскок в
подсознании исчерпался, и благодарите судьбу за это!
     - Однако  так!  Вижу.  Что  ж,  собираться  надо  домой.  Прощай,
лаборатория,  -  охотник  обвел  взглядом низкое сумрачное помещение и
неожиданно  поклонился  в  пояс  всем   присутствующим.   -   Душевная
благодарность,  Иван Родионыч,  и ученикам вашим. Не обидите сибиряка,
приедете,  родными  будете.  Разуважу  охотой,  рыбалкой,  ягодой,   в
хрустальной реке купать буду, в бане квасом на душистых травах парить.
Испробуете,  чего никогда не ели: строганины настоящей из чира, живьем
замороженного,  хрустов из чищеных кедровых орешков, котлет из черного
рябца на медвежьем сале...
     - Довольно,  Иннокентий Ефимыч,  мы все проголодались, и от таких
разговоров еще язву получишь, - рассмеялся Гирин. - Перед приглашением
устоять  трудно.  Может,  возьмем  отпуск  да и явимся к вам все трое:
Вера, Сергей и я!
     - Ой, как чудно-то, Иван Родионович? - всплеснула ладошками Вера.
     - За чем же дело стало? - настаивал Селезнев.
     - В  этом году ничего не получится,  - покачают головой Гирин.  -
Осенью я поеду в Индию по приглашению тамошних ученых.  А зимой все же
не то, как летом.
     - Приезжайте зимой!  Будем на лыжах  ходить,  на  оленьих  нартах
ездить. Пельмени опять же, сливки мороженые.
     - Довольно,  довольно,  - умоляюще вскричал  Гирин,  -  вы  прямо
чеховская сирена! Заведовать бы вам диетпитанием в хорошей больнице...
     Заливистый смех  был  ответом  Гирину.  В  дверях  стояла  Ирина,
раскрасневшаяся,  держа  руку  на темени,  поверх спутавшихся кольцами
волос.
     - Папа - завстоловой! Тоже скажете, Иван Родионыч! Да он всех там
на острогу наткнет... как ленков!
     - А ты чего за голову держишься?  - без излишней нежности спросил
отец.
     - Кажется,  проломила,  тут такой храм науки,  что надо гнуться в
три погибели. Не усмотрела - и об трубу ка-ак ахнусь!
     - Когда мы с вами увидимся,  Иван Родионович? - спросил Селезнев,
надевая синий дождевик.
     - Послезавтра  я  вам  позвоню.  К  тому  времени  обработаем все
данные,  с палеонтологами  проконсультируемся...  -  Селезнев  покачал
головой, усмехнулся.
     - У меня в глазах все время стоит та обезьянища.  Ну и  мастерица
была кидаться! Я мальчишкой и то хуже швырял камнями.
     - Это умеют делать из  ныне  живущих  все  крупные  антропоиды  -
горилла,  орангутанг,  шимпанзе.  Мне  кажется,  что  большие обезьяны
выучились кидать палки и камни именно  потому,  что  не  могли  быстро
бегать,  а  еще,  и это,  пожалуй,  важнее,  потому,  что были слишком
тяжелы, чтобы лазить по тонким деревьям и веткам за плодами. Надо было
сбивать  их.  Человек тоже тяжел,  чтобы достать высоко висящие плоды.
Это привело его к открытию свойства палки,  брошенной  не  поперек,  а
продольно.  А  затем и копья,  как ручного,  а не метательного оружия,
уравнявшего его шансы со зверями и сделавшего человеком.
     - Только копье?
     - Ну,  конечно же,  нет!  Вся история была гораздо сложнее,  и мы
нередко   стараемся   ее  глупо  упростить,  упуская  из  виду  многие
обстоятельства.
     - Например, психологические, - вмешался Сергей и покраснел.
     - И психологические.  Возьмем простейший случай: обладание копьем
придало  человеку  куда больше уверенности в любых обстоятельствах,  а
следовательно,  дало ему сознательное мужество,  а  не  только  боевую
ярость зверя. И наши предки прошли путь величайшего мужества, в чем вы
убедились сами и доставили нам доказательство этого. Наконечники копий
в костях мамонтов,  носорогов и мастодонта,  рисунок на скале в холмах
Виндхья  в  Индии,   изображающий   битву   носорога   с   людьми,   -
свидетельства, уходящие в бездну тысячелетий. А целое жилище из костей
мамонтов,  недавно раскопанное на Украине! Черепа с бивнями, кости ног
и  таза  установлены  частоколом,  скрепленным ребрами.  Такая хижина,
стоявшая на открытой равнине, - замечательная вещь!
     - Так мы, однако, вроде щенки перед далекими предками?
     - Нисколько.  То,  что кажется нам в них удивительным, перестанет
быть  таким,  если  вы  вспомните,  что  они  сотнями  поколений  были
приспособлены к окружающим условиям,  к дикой охотничьей  жизни.  И  в
других отношениях мы их превосходим настолько же,  насколько они нас в
охоте.  Возможности человека очень велики и  в  самых  разных,  подчас
противоположных условиях.
     - Понял, Иван Родионыч. Ну, пойдем, моя рысь сибирская!
     - Папа!   -   укоризненно   воскликнула  Ирина.  Сергей  проводил
сибирячку взглядом столь долгим  и  задумчивым,  что  Вера  насмешливо
фыркнула.
     - При чем тут смех? - окрысился студент.
     - А  при  том,  что я слыхала,  будто рыси - очень опасные звери.
Прыгают с дерева прямо на голову...
     - Чушь несешь какую-то,  - сердито сказал Сергей,  отводя глаза в
сторону. - Как вы, Иван Родионович, довольны?
     - Еще  не примирился с тем,  что дверь захлопнулась.  А вообще-то
результаты превзошли все ожидания.  Древняя память оказалась образной,
как я и думал. Закон Финнегана не сработал на этот раз.
     - Какой закон?
     - Мой учитель,  академик Берг,  географ и биолог, много лет назад
придумал название для кажущейся концентрации  неудачных  совпадений  и
назвал ее законом щельности,  или наибольшей неприятности судьбы. Суть
в том,  что если вы роняете кольцо на пол,  то оно  почти  обязательно
закатывается  в  щель,  хотя площадь щелей во много раз меньше площади
твердого пола. Бутерброд, упавший со стола, шлепается маслом на пол, и
так далее.  Недавно я узнал, что этот закон хорошо известен английским
ученым,  особенно экспериментаторам,  аэродинамикам,  гидравликам. Они
назвали  его  законом Финнегана - ирландское имя.  Имейте в виду,  что
англичане считают ирландцев способными ко  всяческим  несообразностям.
"Ток  Айриш"  -  "говорить  ирландское" - в переносном смысле означает
"городить  чушь".  Формулировка  закона  Финнегана  следующая:   "Если
эксперимент  может  идти  вкривь,  не  так,  как надо,  он именно идет
вкривь".
     - Наш не пошел,  ура Ивану Родионовичу,  ура Верочке!  - Сергей в
энтузиазме чмокнул Веру в щеку,  увернулся от наказания  и  вприпрыжку
поскакал в глубину лаборатории отключать провода темной камеры.
     Повозившись, Сергей притих,  и,  только когда Гирин  окончательно
направился к двери, студент окликнул своего руководителя:
     - Я думал над тем,  что вы сказали, Иван Родионович! И мне пришло
в голову,  что закон Финнегана, если он есть, верен только для обычной
жизни. Дом, университет, лаборатория, стадион, танцплощадка...
     - Забыл еще упомянуть ресторан,  библиотеку и ателье, - хихикнула
Вера.
     - Не надо,  Верочка,  я очень серьезно,  - поморщился Сергей. - Я
открыл,  что закон Финнегана действует не во всех  случаях,  -  сказал
Сергей  после  того,  как  вспомнил книги о парусных плаваниях.  Когда
совершается очень смелое,  отчаянное дело,  когда люди идут  на  почти
безумный  героизм,  тогда  обстоятельства  как  бы уступают им.  Иначе
парусных кораблей гибло бы  много  больше,  так  же  как  альпинистов,
летчиков-испытателей,  геологов,  водолазов. Мужество и воля побеждают
этот ваш закон.
     - Закон не мой,  но ваши мысли кажутся интересными. В самом деле,
народная мудрость давно,  отметила то же самое в пословице: "Смелого и
пуля  не  берет".  Тут есть что-то очень важное,  и стоит подумать над
этим дальше,  - согласился Гирин.  - Один старый  французский  философ
сказал,  что  все  широкие  обобщения  ошибочны,  включая  и  это  его
утверждение.  Здесь есть зерно истины,  но такое же зерно  я  нашел  в
последней  новелле  американского фантаста Мак Интоша,  где говорится,
что человеческое знание имеет тенденцию узнавать все больше и больше о
все  меньшем  и меньшем.  Уравновешивая эти две противоположности,  мы
найдем верное решение.

     Глава вторая. МИНОНОСЕЦ "БЕЗУПРЕЧНЫЙ"

     Не обращая  внимания  на  боль  в  пальце,  Гирин вышагивал вдоль
ограды училища в ожидании Симы.  Он занозил руку еще два дня  назад  о
шершавую доску,  отнесся к ранке с беспечностью здорового человека,  у
которого раны заживают,  "как на собаке",  и  поплатился  нарывом  под
ногтем.  Приходилось  вскрывать,  но  самому было неудобно сделать это
левой рукой,  и  Гирин  решил  пойти  в  поликлинику  после  очередной
прогулки с Симой.
     - Вы не собираетесь к Андреевым?  - спросил Гирин Симу.  -  Будут
торжественные проводы Селезневых.
     - Я ни разу не была у них.
     - Почему? Вы давно дружите с Ритой.
     - Давно.  Она хорошая,  и я знаю,  что ее родители  замечательные
люди. И все же... как вам объяснить...
     - Обязательно объясните.  -  Гирин  посмотрел  на  часы,  и  Сима
насторожилась.
     - Вам, наверное, некогда.
     - Вовсе нет!  У меня сегодня весь день свободен. Мои единственные
два помощника выпросили отпуск после напряженных опытов.  Знаете  что:
мне  надо  зайти взрезаться и потом...  может быть,  пойдем ко мне?  Я
давно хочу показать вам "Балерину" Серебряковой.
     - Как это "взрезаться"?
     - Разрезать палец, - Гирин извлек из кармана забинтованную правую
руку, - иначе, вскрыть абсцесс.
     - О,  у вас воспаление? И вы терпите? - Сима нежно погладила руку
доктора.
     - Я научился подавлять боль, особенно столь незначительную.
     - Как это делается?
     - Самовнушением.  В Индии это делается тысячи три лет. Впрочем, и
наши  предки  тоже  знали  подобные  "секреты",  которые секретны лишь
потому,  что зависят от саморазвития человека.  Вероятно,  колдуны или
ведуны  древних  славян  так  же  умели  снимать боль,  как это делают
гипнотизеры, и тем же способом.
     - Так пойдемте в вашу поликлинику. Я подожду вас и провожу домой.
     Гирину всегда - казалось преувеличением,  порядочно затасканным в
литературе,  описание:  как  герой  глядит  в  очи  любимой  и ощущает
головокружение. Но сейчас, взглянув в потемневшие огромные глаза Симы,
он  явственно почувствовал,  как нечто сместилось в его мыслях,  будто
опустился щит, перегородивший ровный их поток, и все понеслось вскачь,
бессвязно  и  бессознательно,  оставив  лишь  чувство  близости  Симы.
Тренированная психика справилась с неурядицей, но сожаление об ушедшем
остро кольнуло Гирина.
     "...Теперь, когда мне без малого полвека,  а  неустроенная  жизнь
по-прежнему полна беспрерывной,  нескончаемой работы,  что я могу дать
ей,  явно выпившей и красного вина боли,  и белого вина  надежды,  как
говорят  китайцы?  Нет,  утратить  ее по своей воле я не могу!  Ничего
более драгоценного я не встречал за всю жизнь.  Значит, будет так, как
поступит она!"
     - Вам жаль, что у вас нет учеников, вернее, так мало? - участливо
спросила Сима.
     - Как вы догадались?  - удивился Гирин.  - Это верно, но я сейчас
думал не об этом.
     - Знаю!  Когда сказали,  что  вы  свободны.  Такая  чуть  слышная
интонация.  Несмотря  на неудачу в Никитском саду,  я все же могу быть
ведьмой,  за которых вы поднимали мысленный бокал,  когда пили  чай  у
меня в первый раз. И я подумала, что, конечно, вы, отдающий всего себя
любимому делу,  насыщенный знаниями,  должны иметь  большой  коллектив
сотрудников,  учеников, читать лекции не от случая к случаю, а создать
свой,  особый   курс   психофизиологии   или   психической   биологии.
Представляю, как много было бы у вас слушателей!
     - Да,  обстоятельства сложились для меня неудачно,  вы правы.  До
самых недавних лет вообще я вынужден был молчать и заниматься лечением
вместо научных изысканий. Сейчас стало легче, начали говорить в печати
о телепатии и даже йоге.  Однако инерция еще велика,  и,  вероятно,  я
смогу только приготовить почву тем,  кто придет  после.  Что  ж,  дело
пахаря  - хорошее дело,  и я не удручен.  Наука теперь движется уже не
одиночками,  а громадными  исследовательскими  коллективами  и  потому
движется  очень быстро.  Видеть это,  сознавая,  что некоторые отрасли
биологии человека везут вот такие одиночки... это, конечно, горько!
     И снова  Сима  провела пальцами по руке Гирина.  Ветер на площади
Восстания трепал  тонкий  плащ  Симы,  косматил  ее  густые  стриженые
волосы.  Двое  молодых  людей  обогнали  идущих  и,  как  по  команде,
оглянулись на Симу.
     - Смотри,  глазищи - вылитая Барбара Квятковская,  только фигурка
куда  лучше...  Эх!  -  вздохнул  один  нарочито  громко  и  засвистал
вызывающе и пренебрежительно.
     Другой звучно плюнул с отсутствующим видом - так  иногда  странно
выражается застенчивость у юношей, старающихся изобразить многоопытных
циников, и ответил ему пословицей:
     - Хороша Глаша, да не наша.
     - Вот хороший пример мещанства в народных поговорках,  - спокойно
сказала  Сима,  -  я бы создала комиссию писателей и педагогов,  чтобы
изъять такие поговорки из преподавания и избегать в книгах.
     - Виноват, я не уловил сути.
     - Суть поговорки - сожаление,  что хорошая Глаша  не  принадлежит
говорящему,  а  следовательно,  что  в этом толку.  Мудрость дремучего
собственника!
     - Очень  хорошо.  Действительно,  как  тонко и тщательно надо нам
следить за каждым душевным движением, если мы хотим быть людьми высшей
формы общества.  Давить и корчевать эгоистическую обезьяну!  Бейте ее,
кто верует в будущее!
     - Иван Родионович,  - просящим тоном спросила Сима, - может быть,
мы все-таки не родственны этим дрянным зверям?
     - Увы,  безусловно  родственны.  Правда,  не  прямые  родичи и не
прямые потомки.  Была миллионы лет назад особая группа антропоидов, из
которой  мы  вышли.  Видите,  у  нас ноги приспособлены для лазания по
скалам, а не по деревьям, так что мы испокон веков - жители утесов. Но
павианы тоже жители скал. Первые обезьянолюди, австралопитеки, жили по
соседству с павианами,  иногда охотились на них и сражались за  место.
Может   быть,   многие  плохие  черты  нашего  характера  возникли  из
столкновения с этими отвратительными,  жестокими и  злобными  стадными
обезьянами на заре времен.
     - Гадость ваши павианы! Мы все же другие.
     - О,  осевая гормональная деятельность похожа. Видите, есть такой
механизм  с  гормоном  надпочечников  -  адреналином.  Если   внезапно
испугать  травоядное,  антилопу,  оленя,  оно,  получив в кровь порцию
адреналина, сделает огромный скачок, автоматически уходя от опасности.
Тигр  от  испуга  сожмется  для  прыжка,  а человек застынет на месте.
Почему основной защитный рефлекс так действует у человека?  Мало того,
что  он  не  хищник!  При  жизни  в скалах,  так же как и на деревьях,
какие-либо  бессознательные  скачки  в   сторону   мгновенно   погубят
животное. Оно должно замереть, окаменеть с напряженными мышцами, чтобы
не свалиться с высоты и не убиться.  В этом мы похожи на наших мерзких
сородичей. Мы не тигры и не лошади. А жаль!
     - Жаль,  - согласилась Сима.  Они подошли к поликлинике,  и  Сима
проводила  Гирина  до дверей хирургического кабинета,  прикоснувшись к
его плечу.
     Принимала высокая  стройная  женщина-хирург  в длинных сверкающих
серьгах, с "перекисными" локонами. Едва бросив взгляд на палец Гирина,
она спросила:
     - Будем вскрывать?
     - Будем,  -  спокойно  согласился  тот.  Врач  прищурилась и дала
распоряжение сестре.  Когда все было  готово,  хирургиня  бесцеремонно
прощупала  границу  флюктуации,  причинив  Гирину порядочную боль.  Он
поморщился.
     - Ничего, ничего, надо быть мужчиной, надо терпеть!
     Она принялась за дело,  но так безжалостно,  что,  будь на  месте
Гирина другой человек,  он, несомненно, застонал бы от боли. И в то же
время нельзя было отказать врачу в умении:  разрез  прошел  точно,  не
глубже,  чем  надо.  Гной  и  кровь вышли,  а хирургиня все продолжала
ковыряться в  ране  и  даже  проскребла  ее,  вооружившись  ложкой.  С
раскрасневшимися щеками, она часто взглядывала на своего пациента.
     - Больно, но надо терпеть... надо терпеть! - приговаривала она.
     Это надоело Гирину.  Он понял,  что имеет дело с врачом-садистом.
Это переразвитие элементарно необходимой жестокости  очень  редко,  но
все же попадается среди медиков,  на несчастье тех,  кому приходится с
ними встречаться.
     - Довольно,  -  резко  сказал  он,  -  все,  что нужно,  сделано.
Закладывайте тампон и давайте перевязку.  Вы мясник,  а не  хирург!  -
Блондинка побледнела от негодования.
     - Что вы понимаете, неженка, как большинство мужчин. Незачем было
приходить, если боитесь боли. Оскорбляете врача, который вас же лечит.
Сестра, сделайте ему перевязку!
     - К вашему сведению, я сам хирург, военный вдобавок. И мне в моей
практике пришлось дисквалифицировать одного - вроде вас.
     - Не  понимаю,  о  чем  вы говорите.  - Голос женщины дрогнул.  -
Сейчас вас перевяжут, и уходите. У меня еще много больных.
     - В  приемной никого.  Прежде чем написать предупреждение о вашей
социальной опасности, мне нужно узнать...
     - Уходите!  -  визгливо  крикнула  она  и вдруг осеклась,  увидев
пронизавшие ее насквозь глаза Гирина.  Колени ее  подогнулись,  и  она
ухватилась за край операционного стола.
     - Когда вы  начали  получать  удовольствие  от  причиняемых  вами
страданий?   -  властно  спросил  Гирин.  -  Вы  знаете  это,  глубоко
спрятанное, тайное даже от себя самой.
     - Я... я не знаю.
     - Когда?! - Вопрос хлестнул, как бич.
     Женщина опустила голову, всхлипнула.
     - Я раньше не знала,  а потом заметила сама...  - И  внезапно,  к
изумлению  медсестры,  высокомерная  женщина  залилась слезами.  Гирин
вздохнул с облегчением и встал.
     - Запомните  это!  Запомните  крепко,  на  всю жизнь.  Следите за
собой.  Это пройдет скоро,  если вы будете  как  следует  бороться.  Я
навещу  вас  и  проверю  через  год.  Вы  будете  оперировать  в  моем
присутствии. Вот телефон - позвоните.
     - Я  сделаю  это,  я  буду стараться...  - В приемной Сима встала
навстречу. Гирин извинился за задержку, объяснив, что пришлось немного
поговорить с хирургом.
     - У нее обнаружился психологический сдвиг,  это иногда бывает, но
для  врача крайне опасно,  потому что врач держит в руках человеческое
страдание. Если это не подавить.
     - А вы подавили?
     - Кое-что удалось.  Я редко пускаю в дело внушение,  но без  него
мне было бы не сломать брони наглости и лжи, в которую одеваются такие
субъекты.
     - Ой,  Иван Родионович, вам бы походить по некоторым учреждениям!
Почему-то скрытые садисты встречаются именно там, куда люди несут свои
надежды,  просьбы  и  страдания.  Ведь  приходишь  и видишь,  как тебе
отказывают с наслаждением,  грубо,  стараясь унизить,  причинить боль.
Почему с этим встречаешься в жилищных учреждениях,  на транспорте или,
как вот вы, в больнице?
     - А где же им быть?  На заводе надо создавать вещи,  в поле сеять
хлеб,  имея дело с машинами, которые на плохое обращение автоматически
ответят   скверной  работой.  Борьба  с  элементами  садизма  -  очень
серьезное и в