о, не будучи археологом,
откуда  вам  меня  знать.  Но я мог бы представить гарантии,  наконец,
условленная сумма могла бы быть передана третьему лицу.
     - Почему  бы  вам  не поискать самому,  то есть я имею в виду ваш
институт,  - сказал Чезаре,  тщательно подбирая слова. - За пять тысяч
долларов  вы  обшарите все корабли и можете опуститься поглубже,  в ту
пучину, куда скатилась корона.
     Археолог поднялся с легкостью спортсмена, медленно закрыл коробку
с сигаретами, постучав квадратным концом пальца по ее крышке.
     - Синьор Пирелли, если бы я не был уверен, что вы сумели спрятать
корону, я был бы не здесь, а на месте находки. - Чезаре пожал плечами.
     - Надеюсь,  что вы обдумаете наше предложение как следует. Я буду
здесь еще несколько дней,  -  он  вытащил  карточку,  написал  на  ней
название лучшей гостиницы и номер телефона.  - И, разумеется, я прошу,
- он нажал на слово "прошу",  -  о  полной  конфиденциальности.  Здесь
никто не должен знать о моем предложении.  Лучше, чтобы о нем не знали
и ваша жена, и ее подруга!
     Приказательный тон профессора возмутил Чезаре:
     - Позвольте мне самому решать, как обойтись с вашими пожеланиями!
     - О,  конечно!  Это  только  совет.  Но  я должен иметь некоторую
уверенность в вашей...  хм, скромности. Поэтому разрешите предупредить
вас, что если наша беседа попадет в печать, то в ответ последуют очень
неприятные для  вас  выступления  прессы.  Заверяю  вас,  что  обладаю
большими возможностями в этом отношении.
     Чезаре указал  наглецу  на  дверь.  Тот,  нимало  не  смутившись,
поклонился, положил карточку на стол и вышел не оглядываясь.
     Сандра и Леа нашли разозленного Чезаре шагавшим по номеру из угла
в угол.
     - Какой  чудесный  табак!  Пахнет  всеми  ароматами  Востока!   -
воскликнула Леа.
     - Гость оказался пахнущим куда хуже, - проворчал Чезаре.
     - Мне он сразу не понравился,  - сказала Сандра. - Он не похож на
археолога.  Одни его претенциозные испанские бачки!  И слишком  хорошо
одет!
     - Не понимаю,  Чезаре,  почему ты  стал  справочником  потонувших
кораблей?
     - Я  объяснял  тебе,  дорогая,  что  произошла  путаница.  Газеты
напечатали  про  какую-то  другую итальянскую яхту,  а тут мы пришли в
Кейптаун, и корреспонденты не разобрались.
     - Путаница, путаница, - запела Леа и подошла к радиоприемнику.
     - Это  насчет  короны,   Чезаре?   -   шепнула   Сандра.   Чезаре
утвердительно   кивнул  и  стал  рассказывать  о  странном  посещении,
поглядывая на Леа.
     - О чем вы секретничаете с Сандрой?  - спросила Леа. - Я включила
хорошую песенку,  слышите:  про Алабаму,  только  на  этом  непонятном
африкаансе. Давайте потанцуем? Так о чем же вы шепчетесь?
     - Никакого  секрета!  Сандра  интересовалась  моим   гостем.   Он
произвел на нее впечатление.
     - И на меня тоже.  Он прекрасно говорит по-итальянски - только  с
твердым акцентом, как у испанца.
     - Он так  взглянул  на  меня,  что  в  душе  что-то  подалось,  -
призналась   Сандра.   -  Мы,  женщины,  должны  победить  тысячелетия
подчиненности мужчине, привычки видеть в нем владыку мира.
     - Тогда   идем   в   кино.  В  двух  шагах  отсюда.  Новый  фильм
"Теруэльские любовники" с русской "звездой" Людмилой Чериной.  И пусть
он забудет свою Зизи Жанмер! Черина играет какую-то одалиску, я видела
на рекламе,  - подсмеивалась Леа, и Чезаре готов был идти куда угодно,
лишь  бы сохранить хорошее настроение Леа и отвести ее мысли от визита
странного турецкого археолога.

     Профессор Ван-Хепен  против  обыкновения  не  вызвал  двух  своих
ассистентов  и  не предложил какие-нибудь новые обследования.  Угрюмый
бур огромного роста,  с заостренной бородой, с медлительными и точными
движениями,  профессор  сегодня  был  необыкновенно  любезен.  Ласково
усадив Леа в мягкое кресло в глубине  кабинета,  он  предложил  Чезаре
едкую  маленькую  сигару.  Художник  после такого приема не стал ждать
ничего хорошего и не ошибся.
     - Ваша  жена  -  трудный орешек,  - начал профессор,  - уже целую
неделю я бился, стараясь разгадать ее странную амнезию.
     Образно говоря,  у нее будто иссекли небольшой участок совершенно
здорового мозга,  не нарушив ничего остального. Я изучил все известные
в  литературе  случаи  психических поражений при глубинном опьянении и
при кислородном  отравлении  -  ничего  похожего.  Можно  думать,  что
случайный  газовый  пузырек  дал эмболию капилляра где-нибудь в заднем
отделе больших полушарий.  Но другие симптомы говорят против этого, да
и  такая  эмболия  должна  бы  была  уже  ликвидироваться.  Но  нет ни
малейшего признака восстановления, поразительная стабильность. Короче,
я  не могу установить природы заболевания и,  следовательно,  бессилен
лечить его.
     Одна из  медсестер,  полуитальянка,  всегда помогавшая профессору
при обследовании Леа, старательно перевела его слова.
     Художник бросил раскуривать мерзкую сигару, спросил:
     - Может быть, профессор посоветует, к кому обратиться в Европе?
     - Конечно, мои коллеги... - профессор назвал несколько имен. - Но
не советую вам очень надеяться.  Исходя из общего  уровня  современной
науки,  я  могу  сказать,  что она не знает природы заболеваний такого
характера и тем более их лечение. Если бы взглянуть совсем со стороны,
пользуясь   кибернетикой.   Или   обратиться   к   совершенно  другому
направлению,  например индийской  психологической  науке,  к  йогам...
Простите  меня,  я  понимаю,  что  вам  не до шуток.  О нет,  вопрос о
гонораре,   разумеется,   отпадает.   Очень   виноват!   Желаю   вашей
очаровательной маленькой жене выздороветь... без нас, врачей.
     Леа вприпрыжку спускалась по мраморной лестнице института,  целуя
Чезаре на каждой площадке.
     - Чему ты радуешься, дурочка! Доктора нас прогнали...
     - И слава мадонне! Слушай, Чезаре, а что, если мы поедем в Индию?
Пусть меня в самом деле лечат йоги или  тибетские  врачи.  Говорила  я
тебе, что совсем не больна, ну, просто что-то забыла.
     - До Индии далеко и дорого.
     - А  мы пошлем каблограмму капитану Каллегари.  Пусть приезжает в
Индию. У него наши алмазы...
     - Ш-ш! Замолчи! - Художник в испуге оглянулся.
     - Подумаем в гостинице, возьмем справочники.
     - Чезаре,  я знала,  что ты согласишься,  - Леа повисла у него на
шее,  к  негодованию  накрахмаленной   медсестры,   поднимавшейся   им
навстречу.
     Чезаре не успел опомниться,  как Леа стремглав пронеслась вниз, к
Сандре, ожидавшей их в холле.
     - Профессор нас прогнал, ура! И мы едем в Индию!
     Сандра растерянно  посмотрела  вверх по лестнице на Чезаре.  Тот,
улыбаясь, развел руками.
     - И  Сандра поедет с нами!  - не успокаивалась Леа.  - Завтра же!
Бежим на почтамт посылать каблограмму Каллегари.
     - Да объясните же хоть вы,  Чезаре, - рассердилась Сандра. - Леа,
ну, она уж такая...
     - Сумасшедшая,  -  докончила Леа,  - профессор это подтвердил,  и
теперь я могу делать что хочу. И ничего мне не будет. Вот дерну за нос
этого надутого господина!
     "Надутый господин",  кого-то ожидавший в холле,  с  удовольствием
посмотрел на озорную, горевшую румянцем Леа и красивую Сандру.
     - Поедемте с нами,  - предложил  Чезаре,  в  свою  очередь,  и  с
несвойственным  ему  смущением  добавил:  - Я к вам привязался,  как к
сестре.  А Леа - вы сами знаете! Да что там говорить, берите сигарету,
думайте  и  соглашайтесь!  Я  должен закурить!  После ужасной отравы -
профессорского угощения - во рту смолокуренный завод.  Совсем  не  то,
что вчерашнего профессора с голубыми сигаретами.
     Сандра, волнуясь, закурила, смяла и бросила сигарету.
     - Знаете, я поеду с вами. Спасибо!
     Леа кинулась к подруге,  покрыла ее поцелуями, растрепала. Сандра
крепко пожала руку художника.
     Они вернулись в отель только к вечеру.  Сандра стояла под  душем,
когда  в  дверь  ее  номера постучал Чезаре и попросил впустить его на
минутку.  Сандра завернулась в халат и с мокрыми волосами выбежала  из
ванной.  Чезаре  запер  дверь  и  потащил  Сандру к окну,  задернутому
шторой.
     - У нас был обыск!  - встревожено сообщил Чезаре.  - Странно, что
добрались до нас только теперь.
     - Что-нибудь пропало?
     - Пропало!  Пленка со снимками Леа  в  короне  и  все  отпечатки.
Теперь нет никакого следа находки. Только в нашей памяти.
     - Знаете,  Чезаре,  мне кажутся,  что это дело рук вашего  нового
знакомца.
     - Профессора из Турции?  Зачем ему пленка,  если я отдал  хороший
снимок?
     - А может быть,  ему нужны увеличения?  Трудно разгадать истинные
намерения,  когда  не знаешь побудительной причины.  Вы сами говорили,
что он ушел с угрозой.  Неизвестно еще,  кто он на самом деле. Капитан
Каллегари  мне  рассказывал,  что  в Танжере,  международном воровском
центре,  британский  паспорт   стоит   всего   пятьдесят   фунтов,   а
американский и совсем пустяки - двадцать.
     - Ну ладно,  что поделаешь.  Ясно,  что надо удирать отсюда, пока
целы.  Алмазы,  корона,  таинственные  незнакомцы.  Пора!  Надо  уметь
вовремя уйти со сцены. Идите к нам скорее!
     - Я только оденусь.
     - ...Есть постоянная линия с хорошими  пароходами  -  Кейптаун  -
Бомбей - четыре с половиной тысячи миль.  Можно добираться через Аден.
Тоже есть линия,  - сообщила Сандра,  перелистав красочные проспекты и
толстый справочник.  - Раз в две недели.  О, несчастье, позавчера ушел
теплоход на Бомбей!  А вот примечание,  что в осеннее время  линия  на
Аден по особому расписанию. Неужто сидеть здесь еще две недели?
     - А самолеты?
     - С  самолетами  тут что-то сложное.  Надо лететь в Иоганнесбург,
оттуда или в Каир, или опять же на Аден и Карачи. Обойдется в огромную
сумму.
     Сандра обернулась на прикосновение руки Леа.
     - Испытаем счастье,  а?  Мое счастье?  Давайте позвоним в порт! -
Леа сняла трубку и подала ее Сандре.
     Та довольно   долго  ждала  ответа.  Брови  Сандры  поднялись  от
удивления, она переспросила:
     - Завтра? Завтра? - и повесила трубку.
     - Ну что? - не вытерпела Леа.
     - В порту французский теплоход,  направляющийся в Бомбей. Отходит
на рассвете.  Есть места,  и в дешевом  туристском  классе,  -  Сандра
взглянула на часы, - десять часов до его отхода. Поехали?
     Леа вскочила.
     - Едем немедленно!
     Пассажиры двадцатитысячетонного   черного   с   белым   теплохода
"Шалимар"  крепко  спали,  когда  он покинул Кейптаун.  Сандра,  Леа и
Чезаре  стояли  у  поручней,  ежась  от  предутреннего  ветра,  и,  не
отрываясь,  смотрели на амфитеатр города,  в котором пришлось пережить
так много за короткий срок.
     - Вы не сетуете,  Сандра,  что мы потащили вас с собой, навстречу
неизвестности? - спросил Чезаре девушку, задумавшуюся и грустную.
     - О нет!  Я благодарна вам.  И ни о чем не жалею,  поверьте.  Мне
хорошо с вами,  так хорошо,  потому что я всегда  чувствую  за  спиной
дружескую  готовность  к  помощи.  Я очень много думала в нашем долгом
путешествии.  Теперь я знаю,  насколько мы все одиноки в  жизни.  Надо
быть друзьями,  надо всегда чувствовать вокруг себя дружеское участие,
уверенность в помощи,  ежедневную  духовную  связь,  общение,  деловую
поддержку.  Даже  если захочется уединиться.  Тогда появляется большая
внутренняя сила, смелость, сознание своего единства с хорошими людьми.
     И думается,   почему  бы  людям  не  создавать  дружеских  союзов
взаимопомощи,  верных, стойких и добрых? Вроде древнего рыцарства, что
ли,  не знаю,  как уж назвать. Насколько стало бы легче жить. А дряни,
мелким и крупным фашистикам, отравляющим жизнь, пришлось бы плохо.
     - Отличная  мысль,  Сандра!  Пока  составим  втроем наш рыцарский
орден.
     - И включим сюда дядю Каллегари, - предложила Леа.
     - И лейтенанта Андреа, когда он вернется! - сказал Чезаре.
     Кейптаун исчез за береговым выступом. Ветер донес на палубу вопль
электропоезда, и Сандра зябко вздрогнула.
     - Пора в каюту,  ветер уже совсем не тот,  с каким мы пришли сюда
на "Аквиле", - предложила Леа.
     - И  мы  не  те,-  отозвалась  Сандра,  -  после  всего  мы стали
серьезнее, и суровей, и... может быть, лучше.

                          Конец второй части





        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
        ТОРЖЕСТВО ТИГРА

     Глава первая. ДАР АЛТАЯ

     Тебе телеграмма, - величественная, серебряно-седая женщина подала
голубоватую   бумажку   молодому  человеку,  только  что  вошедшему  и
склонившемуся к ней с нежным поцелуем. Тот перервал заклейку пальцем и
обрадовался.
     - Мама,  завтра приезжает Леонид Кириллович!  Я пойду  встречать.
Может быть, уговорю остановиться у нас.
     - В прошлый раз это тебе не удалось.
     - Он  сказал,  к  нему всегда ходит много народу и он боится тебя
обеспокоить.
     - И  полно,  чего  это  он?  Люди моего поколения умеют никому не
мешать, не в пример вам, молодежи...
     - Знаю,  мама,  и признаю.  Но согласись, что это в какой-то мере
зависит и от вас - ведь не на пустом же месте вырастает новое?
     - Знаешь,  Мстислав,  я  много  думаю  над этим теперь,  когда...
несколько обеспокоена тобой.
     - А, понимаю! Не сыскал подругу жизни, одинок и все такое!
     - Слава,  я серьезно.  Знаешь, я даже думала уехать на время... в
Симферополь,  к  старым друзьям.  Оставшись один,  ты скорее займешься
собой. Все твои сверстники давно женаты, имеют детей.
     - А  сколько уже успело развестись,  женившись по первой прихоти,
очертя голову?
     - Что   ж,   геологи   в  большинстве  случаев  женаты  на  своих
коллекторшах.  Что,  они все развелись,  по-твоему?  Скольких я  знаю,
живут хорошо, как все... Тебе все время попадались плохие коллекторши?
     - Да нет, обыкновенные. А мне хочется особенную.
     Мстислав, отдав  земной  поклон,  ловил  руку  матери,  полушутя,
полусерьезно стараясь поцеловать ее.
     - Перестанешь  ты  когда-нибудь  быть мальчишкой?  Такой же,  как
отец...  - Она погладила мягкие светлые  волосы  сына,  зачесанные  на
косой пробор.  Он во всем копировал покойного отца.  - Иди умывайся, я
покормлю тебя.  -  И,  слегка  оттолкнув  сына,  мать  ушла  в  кухню,
служившую  столовой  их  маленькой  квартирки  в недавно перестроенном
старом доме.
     - Мама,  я  сегодня видел Глеба,  - рассказывал сын за чаем,  - у
него опять приключение.
     - У  твоего  Сугорина  вечно что-нибудь интересное.  Всегда так у
минералогов, или это специальная привилегия музея Горного института?
     - Пожалуй,  специальная,  потому  что к ним тащат находки со всех
сторон и стран.
     - Так что же Сугорин?
     - Его в числе других специалистов пригласили в  Эрмитаж.  Вот  по
какому  поводу:  еще в сорок втором году бомба попала в бывший особняк
князя Витгенштейна. Взрыв разворотил стену, а в ней оказался секретный
сейф с драгоценностями. Ну, девчонки МПВО... Не хмурься, мама, девушки
собрали и отнесли в штаб,  а оттуда передали в Эрмитаж  как  старинные
вещи.  В  Эрмитаже  все оценили и сдали,  а несколько старых украшений
оставили. Среди них какие-то странные серые с металлическими искорками
камни в тонкой платиновой оправе. Тогда никто не смог их определить и,
следовательно,  оценить,  и теперь вспомнили.  Вызвали минералогов,  и
оказалось,   что  это  новый,  неизвестный  науке  минерал,  нигде  не
описанный.  Возьмут  его   в   музей,   будут   определять   рентгеном
кристаллографическую решетку. Ну, разве не интересно? Новые минералы в
ювелирных украшениях,  да  еще  в  тайном  сейфе,  случайно  раскрытом
бомбой,  а  он  мог  столетия  остаться неразысканным.  Как в романе о
сокровищах магараджей!
     - Конечно  же,  как  в твоей любимой Индии.  Факиры,  танцовщицы,
подземелья и тигры,  вся  экзотика  прошлого  века.  Скоро  тебя  туда
пошлют,  и  выветрится  твоя  ребяческая фантазия.  А жаль!  И я буду,
конечно, скучать, не на сезон ведь, а дольше, год или два...
     - Ты привыкла, жена геолога и мать геолога!
     - Глупый  мой,  никогда  любящее  сердце  не  привыкнет!   Только
научится терпеть и ждать.
     Мстислав Ивернев явился заранее на Московский  вокзал,  встретить
своего учителя, профессора Андреева. Андреев не приехал. Ивернев долго
топтался на перроне,  присматриваясь ко всем выходившим из вагонов,  и
заметил  стройную девушку с чемоданом в руке,  растерянно озиравшуюся.
Поезд опустел, самые медлительные пассажиры вяло плелись по платформе.
Огорченно  пожав  плечами,  Ивернев  направился  в  вокзал.  Девушка с
чемоданом стояла возле одного из чугунных столбов,  подпиравших  крышу
платформы. Во всей ее ладной фигуpe чувствовалась такая беспомощность,
что Ивернев подумал, не следует ли ему предложить свою помощь.
     Вдруг девушка  сама  обратилась  к нему,  порозовев от смущения и
чуть запинаясь:
     - Скажите,   здесь   нет  другого  места,  где  могли  бы  стоять
встречающие? Я не могла разминуться?
     - Нет.  Или  на  платформе,  или вот тут на ступенях за решеткой.
Больше негде.  Можно посмотреть еще в вокзале,  хотя нелепо ждать там.
Но все же посмотрим, давайте ваш чемодан.
     - Он не тяжелый! Пожалуйста.
     Чем больше присматривался Ивернев к незнакомке, тем сильнее росло
в  душе  радостное  ожидание  чего-то  необычайного.  Иверневу  всегда
нравились  темноволосые,  а  девушка  была  золотистой блондинкой.  Ее
короткие волосы лежали плотно и гладко,  как  у  брюнетки,  зачесанные
косой челкой на широкий и гладкий лоб.  Темные брови взмывали вверх, к
вискам,  над яркими карими  глазами,  а  полные  губы  были  накрашены
розовой помадой.
     В едва заметно запавших щеках узкого к подбородку лица проступала
аскетическая или, может быть, усталая нотка.
     Девушка несла свой фиолетово-серый итальянский плащ не на руке, а
перекинув через плечо.
     - Вы тоже кого-то встречали?  - спросила она, когда они вошли под
высокие своды вокзала.
     - Да, должен был приехать мой учитель, профессор. Не могу понять,
что могло с ним случиться.
     - А я приехала на каникулы к тете.  В первый раз в Ленинграде.  И
вот тетя не встретила, теперь это уже ясно. Буду добираться сама.
     - У вас есть ее адрес?
     - Проспект Щорса.
     - Это на Петроградской стороне.  Поедемте,  я довезу вас.  Мне на
Васильевский, по дороге.
     - Если по дороге,  спасибо.  Это очень кстати.  - И девушка вдруг
улыбнулась,  совсем изменившись.  Сдернулось покрывало внешней деловой
независимости, и она стала мечтательная, ласковая и грустная.
     Ивернев повел свою спутницу направо, к стоянке такси.
     - Почему так  кстати?  -  спросил  он,  усаживаясь  и  захлопывая
дверцу.
     Девушка не краснела, а слабо розовела смущаясь.
     - У меня денег едва ли хватило бы на такси.
     - Студентка?
     - Да.
     - Раз уже так случилось,  давайте познакомимся! Ивернев, Мстислав
Максимилианович,    потомственный    геолог,    ленинградец   -   тоже
потомственный.  Можно просто Мстислав,  имя и отчество у  меня  такие,
спотыкательные.
     - Черных, Наталья Павловна.
     - Сибирячка, разумеется?
     - С Алтая.  Будущий педагог.  Оба замолчали, украдкой разглядывая
друг друга и немного смущаясь.
     Машина свернула с Большого проспекта в узкий переулок и выехала к
коленчатому изгибу проспекта Щорса.
     Внимание Ивернева привлек дом цвета  серого  гранита  с  огромным
барельефом  посредине  фасада.  Полуобнаженная  женская фигура держала
гирлянду в раскинутых руках.  Сосредоточенное лицо и  прекрасное  тело
были  высечены  искусным скульптором.  "Странно,  я никогда не замечал
здесь этого барельефа",  - подумал Ивернев и решил,  что если  девушка
направится в этот интересный старый дом, то...
     - Здесь,  тетя мне описала примету!  - воскликнула девушка,  и ее
слова  прозвучали  для  Ивернева  как обещание.  - Квартира на третьем
этаже,  значит,  я дома.  Большое вам спасибо! - Проворно выпрыгнув из
машины, она улыбнулась благодарно и чуточку грустно