й
по расчету.  К счастью,  за это  время  два  бомбардировщика,  летчики
которых   проявили   чудеса   храбрости,   сумели   обеспечить  лагерь
беспомощных пассажиров продовольствием и в обрез - водой. Посадив свои
машины на узком хребтике, единственном твердом месте, с которого можно
было взлететь,  они начали вывозить детей и  женщин.  Взлетный  пробег
бомбардировщика  составлял  около тысячи метров,  длина всего хребтика
была  меньше  восьмисот.  Выбросив  все,  что  можно,  летчики  трижды
взлетали  и садились.  Один из самолетов безнадежно застрял в песках и
был спасен лишь автоколонной,  но потом все  же  разбился  на  берегу.
Буксир,  неосторожно  приблизившийся  к  прибою,  погиб,  и его экипаж
оказался в числе спасаемых. Ошибка поспешной высадки людей на страшный
Берег  Скелетов  обошлась в сто тысяч фунтов,  погибли морской буксир,
самолет,  несколько  грузовиков.  Два  человека  отдали  свои   жизни.
Безграничное  мужество  и  стойкость  потребовались  от нескольких сот
людей,  участвовавших в спасательных операциях.  И все из-за того, что
несколько   десятков   пассажиров   пересекли  роковую  линию  прибоя,
естественную ограду Каоковельда!
     Пассажиры разбившегося  лайнера,  блуждая  по  берегу  в  поисках
плотов с продовольствием,  наткнулись на остов деревянного  корабля  с
уцелевшими  мачтами.  Как  выяснилось впоследствии,  эти мачты служили
опознавательными   знаками   на   навигационных   картах   не   меньше
полустолетия. Вокруг валялись деревянные бочонки, канаты, сапоги. Вещи
рассыпались в пыль при малейшем прикосновении.  Поодаль  в  песке,  на
глубине в полметра, лежали, попарно обнявшись, двенадцать человеческих
скелетов, почему-то без черепов.
     После спасательных  операций  были сделаны попытки выяснить,  что
это за судно.  Нашелся глубокий старик - немец из Мариенталя,  который
ходил  вдоль  берега  Каоковельда  в  1883 году вдвоем с проводником -
гереро и  четырьмя  ослами.  Старик  вспомнил,  что  он  наткнулся  на
четырехмачтовый  парусник,  стоявший  в бурунах прибоя.  Его экипаж до
последнего человека был мертв,  трупы лежали на берегу. Множество гиен
и  шакалов  скопилось  на  месте крушения,  и люди поспешно удалились,
стараясь отойти подальше до наступления ночи. Корабль и погибшие так и
остались безвестными.
     Мрачная сила Берега Скелетов была  неведома  молодым  итальянцам.
Уверенные в успехе,  загоревшись мечтами стать независимыми без долгих
лет труда на придирчивых и требовательных  хозяев,  они  стремились  к
грозному  Каоковельду,  как  к  обетованной стране.  Январское море не
стелилось для  них  безмятежно-гладкой  дорогой.  Потрепанная  бурями,
измотанная  качкой,  прокоптившись в дыму дизелей,  компания искателей
алмазов сделала стоянку на островах Зеленого Мыса. Надо было осмотреть
двигатели,  кое-что  починить и,  главное,  подготовиться к водолазным
делам.  Метеосводки  сулили  продолжительную  тихую   погоду.   Тройка
аквалангистов с Сандрой и лейтенантом в качестве помощников приступила
к испытанию снаряжения.  На юго-запад  от  Праи  они  нашли  маленький
уединенный пляж,  быстро уходивший на глубину.  Здесь,  как и вообще у
западного берега Северной Африки,  море было идеально прозрачно.  Вода
под  дном  моторной  шлюпки напоминала жидкий голубоватый хрусталь,  и
лодка казалась парящей в воздухе, высоко над дном.
     Первой оделась  Леа.  Она стояла,  умело балансируя на маленькой,
спущенной  за  борт  платформе,  по  щиколотки  в  воде,  вполоборота,
улыбаясь товарищам.  Маска,  сдвинутая на лоб,  торчала над смеющимися
глазами.  Волосы,  крепко завязанные узлом,  блестели,  как и смуглая,
сохранившая  загар  поздних купаний кожа,  в тон золотисто-коричневому
купальнику.  Белые цилиндры воздушных баллонов тяжело легли на  спину,
но  Леа  стояла  прямо в ожерелье из гофрированных воздушных трубок на
плечах.  Ее низковатая крепкая грудь выдалась  сильнее  между  лямками
аппарата,  длинные  голубые  ласты непомерно удлиняли ступни.  Большой
нож, подвешенный к поясу, придавал ей воинственный вид.
     - Леа,  смотри внимательнее, - озабоченно сказал Чезаре. - Насчет
акул. Хоть нас успокоили, что здесь они редки, все может быть!
     Леа кивнула   и   послала  художнику  воздушный  поцелуй.  Ловким
движением она опустила маску на лицо,  вставила в рот резину воздушной
трубки.  Леа скользнула в медленно вздымавшуюся громаду волны. Ее тело
как бы  размазалось,  расплылось  в  движении  жидкого  хрусталя.  Еще
немного,  и  оно  снова  стало  четким,  приобретая  нереальную синеву
большой рыбы.  Чезаре и Иво последовали за ней в  нетерпении  испытать
ощущение  первого  погружения  -  пожалуй,  самое большое удовольствие
аквалангиста.  Мгновенно исчезнет тяжесть цилиндров на спине, исчезнет
и собственный вес.  Человек станет птицей. Без усилий можно парить или
погружаться,  руки  становятся  крыльями.  Чем  прозрачней  вода,  тем
сильнее чувство полета, дно видно далеко внизу, но нет страха падения.
Здесь другой  мир,  где  человек  летает.  Глухое  молчание  обступает
подводного  пловца,  лишь  слышен  шум  выдыхаемого  воздуха  и мягкое
журчание  воздушных  пузырьков  из  регулятора.  Земной   мир   звуков
исчезает,  придавая  еще  большую торжественность странному подводному
царству.
     Сандра и лейтенант остались вдвоем в мерно качавшейся шлюпке.
     - Не завидно?  - спросил морской офицер. - Мне просто стыдно, что
я не умею...
     - Мне завидно,  но не  стыдно,  -  презрительно  сказала  Сандра,
подымая короткий носик, - плаваю я не хуже их!
     - Японцы говорят,  что девушка,  которая  не  любит  танцевать  и
плавать, не годится и для любви.
     - А мужчина годится?
     - Про  мужчину  ничего  не сказано.  Но я сознаю свой позор.  Что
поделать,  война,  потом интернирование в Египте,  потом... да слишком
много потом.
     - Вы должны были быть совсем мальчиком в войну, - сказала Сандра,
смягчаясь.
     - Так  оно  и  было.  Шестнадцатилетний  ученик   военно-морского
училища...
     Они уселись на лесенку,  опустив босые ноги в воду,  плескавшуюся
поверх  платформы,  курили,  покачиваясь в такт шлюпке,  и неторопливо
беседовали.  Легкий,  какой бывает только в тропических  морях,  ветер
раздробил  сверкающую синеву,  посеребрил волны тонкой рябью,  унося к
отдаленным  берегам  Африки  влажный  зной  полдневного  моря.   Вдали
показался  небольшой пароход.  Лейтенант вставил высокий шест в гнездо
на  носу  и  поднял  на  нем  бело-красный  флаг,  предупреждавший  по
международному коду,  что здесь действуют легкие водолазы,  свободные,
от связи с судном.
     Сандра поежилась в своем бикини - купальном костюме из двух узких
полосок синего нейлона - и вдруг бросилась в воду.  Легко и быстро она
оплыла шлюпку, крутясь и кувыркаясь в воде, как дельфин.
     Прошло около  получаса.  Аквалангисты  должны  были  вернуться  с
первой  тренировки.  И  действительно,  синяя тень возникла в глубине,
быстро поднимаясь.  Леа,  не узнаваемая сквозь воду из-за  поднявшихся
копной  волос  и маски,  подплыла к платформе,  уцепилась за ее край и
была поднята в наземный мир лейтенантом.
     - А где мальчики? - спросила Сандра.
     - Сейчас появятся. Мы встретили акулу, рыбу-молот.
     "Мальчики" вынырнули тут же, похваляясь, что встретились с акулой
нос к носу.
     - Порядочная!   -   кричал   возбужденно   Чезаре,   помогая  Иво
отстегивать лямки и пояс. - Знаешь, метров пять!
     - Под   водой  все  -  в  полтора  раза,  значит,  метра  три,  -
невозмутимо поправила Леа,  - так оно похоже на правду!  Иво,  вы  что
молчите?
     Киноартист не ответил,  находясь еще под впечатлением  встречи  с
акулой.  Леа  была  не  права.  Иво еще ни разу не видел таких больших
акул.  Сине-серая,  под цвет глубокой воды,  она двигалась с легкостью
мощной,  замедленной торпеды.  Неправдоподобно широкая голова походила
не на молот,  а скорее на плоский брус, приставленный поперек идеально
обтекаемого  сигаровидного  тела.  Глаза  и  ноздри  акулы  были почти
незаметны на концах брусовидной головы. Зубастая пасть открывалась под
ней, резко заметная черной широкой щелью на почти белой нижней стороне
туловища.  Огромные передние плавники вместе с высоким  и  заостренным
спинным  образовывали  трехлучевую звезду.  Недалеко от несимметричных
лопастей гигантского хвоста выступали треугольники плавников на  спине
и  на  брюхе,  меньшие  по  размерам,  но такие же геометрически резко
очерченные. От обилия и механической правильности плавников обтекаемое
тело акулы казалось машиной,  созданной из гибкого металла, бесшумной,
как призрак,  и управляемой автоматом. Молот-рыба, как показалось Иво,
плыла   с  властной  уверенностью  хозяина,  а  он  почувствовал  себя
нахальным  и  непрошеным  вторженцем,  который  мог  быть   ежеминутно
наказан.  Иво  никому не признался в громадном облегчении,  испытанном
им,  когда плывшая впереди  Леа  круто  повернула  назад.  Сейчас,  на
безопасной шлюпке в сиянии солнца и моря,  ему показалось невероятным,
что там,  под ними,  величественно  плывет  этот  сине-серый  призрак,
высматривая добычу.  Да, акулы - "тени в море", как зовут их водолазы,
- были  подлинными  владыками  океана,  завоевавшими  его  воды  сотни
миллионов лет назад,  когда наземная жизнь едва теплилась в прибрежных
болотах.  Законченное совершенство  -  вот  настоящее  впечатление  от
акулы,  как  бы  ни  был  отвратителен  этот безмозглый и безжалостный
хищник, автомат для убийства и пожирания.
     - Боже,  как  хорошо!  -  воскликнул  Чезаре,  поводя плечами,  и
капельки морской воды заблестели, скатываясь с кожи. - Теперь покурим!
     Сандра встала  со  скамейки  и  подала  ему зажигалку и сигарету.
Художник окинул ее восхищенным взглядом.
     - Вам  бикини  прибавляет прелести вдвое,  а это не часто бывает!
Теперь сообразил, что вы похожи на Гею из "Алтаря мира".
     - Комплимент сомнителен - Гея с близнецами! Благодарю покорно!
     - Вы знаете "Алтарь мира"? - удивился художник.
     - Позвольте   представиться   еще  раз:  специалист  по  античной
культуре Сандра Читти.  За неимением работы - гид для  показа  римских
древностей  со  знанием  трех  языков.  Чаевые  - двести лир со стада!
Пастухам платят больше!
     - Бедная  девочка!  Я вас понимаю и сейчас счастлив,  что пока не
надо выслушивать наставления своего американизированного босса.
     - Чему же он вас учит?
     - Как рисовать женщин для рекламы! Это мне!..
     - Простите,  -  вмешался лейтенант,  - я хотел сказать...  насчет
Геи. Я не согласен. Вы куда красивее!
     Чезаре расплылся  в  улыбке  и подмигнул Леа,  а Иво одобрительно
ткнул лейтенанта в бок, сказав:
     - Моряки всегда смыслили в женщинах больше, чем художники. Сандра
- она редкая! Ее вайтлс 38-22-38 по американской мерке в дюймах, очень
секси, куда там какая-то Гея!
     - Терпеть не могу  голливудского  жаргона,  -  вдруг  разозлилась
Сандра,  -  равнодушного,  грубого,  бесчеловечного!  Со второго слова
каждый режиссер,  фотограф,  не говоря уже о продюсере,  считает  себя
вправе спросить:  между прочим,  каковы ваши вайтлс,  то есть жизненно
важные измерения обхвата груди, талии и бедер?
     Лейтенант с откровенным удовольствием слушал Сандру. Воспитание в
закрытом морском училище, а потом и вся жизнь военного моряка приучили
молодого   человека   к  мысли,  что  всякая  очень  красивая  девушка
обязательно охотница за мужчинами - гольддиггер.  Сандра с ее балетной
гибкостью  и  свободной  манерой  держаться  походила  на голливудских
"тигриц",  ибо,  по убеждению многих,  в Голливуде девушек  специально
учат   сексуальной  привлекательности  на  погибель  мужской  половине
человеческого рода.
     - Как я понимаю вас,  Сандра! - воскликнул Чезаре. - Видит бог, я
знаю,  что есть красота.  Роден,  когда  стал  старым  дураком,  вдруг
заявил:  "Я верю, что мы никогда не будем знать точно, почему вещь или
существо  красивы".  Это  как  раз  точка   опоры   всех   "истов"   и
оригинальничающих дельцов от фотографии.  Но я хочу сделать так, чтобы
как можно больше  людей  поняли  законы  прекрасного  и  приобрели  бы
настоящий вкус художника!
     - Чезаре,  что это ты проповедуешь? - встала на скамью Леа. - Вот
она,   красота!   -   Леа   показала   на  хрустально-голубое  море  и
чугунно-серые  горы  вдали,  увенчанные  грядой   ослепительно   белых
облаков.
     - И вот она!  - воскликнул художник,  опуская обе руки  на  плечи
Сандры и Леа.
     - Все эти возвышенные разговоры о красоте мне кажутся чепухой,  -
вмешался Иво,  бросая за борт окурок.  - Я готов играть кого угодно, -
западного  ковбоя,  вампира,  фашиста  или  гангстера,  убивающего   и
насилующего   направо   и  налево,  лишь  бы  хорошо  платили  и  была
хорошенькая партнерша со звонкой рекламой!  Кого я только не играл,  и
поверьте, нисколько это меня не беспокоило!
     Чезаре посмотрел на  приятеля,  прищурился  и  промолчал.  Сандра
отвернулась, а Леа негромко процедила сквозь зубы:
     - Теперь мне понятно, отчего кончилась ваша карьера...
     - Что вы сказали? - резко повернулся к ней Иво.
     - Я подумала, что готовность выполнять все, что угодно, означает,
что нет своего чувства жизни,  своей цели,  линии,  ну я не знаю,  как
точно сказать.  Чем больше вы угодничаете перед хозяевами,  тем меньше
они  вас  ценят  и  неизбежно выбросят на улицу...  - Леа запнулась от
предупредительного толчка Чезаре.
     - Вот  так  теория!  -  громко  расхохотался Иво,  пряча в глазах
злобу.
     - Разве я похожа на теоретика?
     - Никто никогда мне этого не говорил, никто из тысяч моих друзей,
- упрямо сказал киноартист, обиженный словно мальчик.
     Лейтенант счел нужным рассеять создавшееся напряжение и напомнил,
что пора возвращаться обедать на яхту.
     Завели мотор,  и шлюпка понеслась,  точно  с  горы  на  гору,  по
громадам медленных волн.
     - Интересно, заготовил ли дядя Каллегари свежие фрукты? - подумал
вслух Чезаре. - Тогда нам можно сниматься.
     - И без фруктов доплывем! - бросила Сандра.
     - Для  вас же,  дорогие дамы,  для прелестных ваших фигурок,  - с
нарочитой сладостью пропел Флайяно.
     - Не слишком ли мы верим в могущество витаминов? - спросила Леа.
     - Вы  совершенно  правы,  -  ответила  Сандра.  -  За  едой   наш
культурный  человек столь же дик,  как его пещерный предок.  Множество
суеверий,  мнимо  научных  теорий  затуманило  умы.  Будто  пища  дает
здоровье, стройность, красоту без всякого участия самого человека.
     - Соблюдайте диету и будете  стройной,  ха,  -  фыркнула  Леа.  -
Посмотрите  только  на этих тощих кошек с морщинистыми шеями и слишком
тонкими ногами!
     - Ты слишком жестока!  - лениво возразил Чезаре. - Посмотрим, что
ты запоешь, когда тебе будет за тридцать пять.
     - Может быть,  - покорно согласилась Леа,  - но сейчас я не думаю
об этом и не хочу думать.  Вообще мы много думаем о старости,  о  том,
что будет с нами на склоне лет, и от этого стареем смолоду!
     - Кончайте философию,  вот и порт,  - сказал  Флайяно.  -  Сейчас
будем  дико  пожирать  обед,  у  меня  всегда чудовищный аппетит после
ныряния.

     Глава вторая. СОКРОВИЩА АФРИКИ

     В крошечной  кают-компании  "Аквилы" собрались все десять человек
ее экипажа.  Сандра и Леа подали огромный пирог.  Оплетенные  соломкой
бутылки   красного  вина  помогали  одолеть  праздничное  блюдо.  Яхта
готовилась покинуть порт Праю и уйти за  три  тысячи  миль  на  юг,  к
Берегу  Скелетов.  Старый  капитан решил не заходить ни в какие порты,
предельно нагрузившись топливом.  Тем самым соблюдались тайна рейса  и
"эффект внезапности", выражаясь по-военному.
     Два вентилятора не могли  выгнать  табачный  дым  через  открытую
дверь  и  иллюминаторы,  а капитан непрерывно сосал объемистую трубку.
Своим квадратным лицом  римского  воина  он  походил  на  постаревшего
Чезаре.
     - Долгосрочный прогноз нам благоприятствует, - говорил капитан, -
путь  пройдем  быстро.  Хорошая  погода облегчает определение,  а ведь
предстоит отыскать всего лишь точку  на  пятисотмильном  побережье,  и
отыскать,  прямо  скажу,  с  ходу.  Но  мне,  как всегда,  везет:  наш
лейтенант - отличный навигатор, и от него во многом зависит успех.
     - Лейтенант,  вы  рыцарь,  как всякий моряк,  и я повяжу вам свой
шарф в этом походе.  Или,  может быть, вы предпочтете бикини Сандры? -
поддразнила Леа, с женским чутьем направляя укол.
     Лейтенант смутился и пробормотал  что-то  галантное.  Но  капитан
Аглауко  вовсе  не  собирался  заканчивать свою короткую речь шуткой и
нахмурился.
     - Вы  молодые  и  очень  веселые люди,  и с вами приятно плавать.
Приятно и опасно!
     - Это как же понять? - с оттенком неприязни перебил Флайяно.
     - Сейчас  объясню,  синьор  Флайяно.  Чем  отличаются   дети   от
взрослых?  Они думают,  что мир устроен для них и что это всегда так и
будет.  Чем отличаются молодые от пожилых  и  старых?  Они  уже  знают
жизнь,  но думают,  что у них,  у каждого,  все будет по-иному. Законы
жизненной игры касаются кого-то другого,  а не их.  И многие тоже, как
дети,  думают,  что все всегда останется,  как оно было,  поняв,  но в
душе-то еще не приняв,  что жизнь -  это  неизбежное  изменение,  даже
тогда, когда оно идет незаметно... - Леа подтолкнула Чезаре, шепнув:
     - Ого, наш капитан, оказывается, философ!
     - Не понимаю,  куда вы клоните, дядя Аглауко, - вмешался инженер,
самоуверенный и щеголеватый, происходивший из известной римской семьи.
     - Сейчас,  сейчас! Мы, люди пожилые, готовы, даже бессознательно,
к тому,  что всякая радость в любой момент может  обернуться  бедой  и
беда - радостью.  Поэтому мы без напоминаний судьбы стараемся наточить
нож или положить в карман лекарство.
     - Но если случается непредвиденное,  то значит, оно не может быть
наперед обдумано, - веско возразил Иво.
     - Так  и не так!  В неожиданности почти всегда бывает часть того,
что вы заранее обдумали.  И тогда вы будете действовать уверенно,  как
опытный  человек,  как  будто  с  вами  это уже происходило,  и будете
драгоценным товарищем!  Всем известен опыт одиночного плавания доктора
Линдемана. Этот ученый проплыл в пироге от Западной Африки до Гаити за
сто девятнадцать дней и на складной лодке от Канарских  до  Антильских
островов.
     Линдеман уверяет,  что моральный фактор не менее важен,  чем  все
физические условия. Основа опасности, пишет он, в самом человеке, если
он становится жертвой душевного надлома и не может действовать трезво.
Линдеман  изучил  работы психолога Шульца,  рекомендующие самовнушение
как  очень  важный   элемент   закалки   воли   и   работоспособности.
Самовнушение  спасло его на пятьдесят седьмой день путешествия,  когда
лодку опрокинуло и он девять часов во тьме ночи цеплялся за  крохотную
скользкую  калошу.  Когда  тебя качают девятиметровые волны,  налетают
шквалы,  бешено завывает ветер -  такое  требует,  пожалуй,  большего,
нежели обычной воли к жизни.
     Действительно большего!  И я  добавлю,  что  прекрасным  примером
служит  невозможность для обычного человека пройти по доске на большой
высоте,  хотя и доска может быть настолько широкой,  что пройти ее  на
земле доступно любому.
     - Следовательно,  вы  предлагаете,  чтобы  мы  заранее   обдумали
возможные трудности и беды, которые могут нам представиться? - спросил
Флайяно. - Что ж, я нахожу это мудрым. Только как это сделать?
     - Очень  просто:  пусть каждый продумает свое место и поведение в
случае,  если нас разобьет о рифы  Каоковельда,  или  наших  товарищей
схватит патруль,  или мы будем остановлены военным судном,  обысканы и
отведены в Кейптаун  или  Уолфиш-Бей,  или  случится  тяжелая  поломка
машин, или... да я и не берусь перечислить все "или" так сразу.
     - И потом что?  Обдумаем,  а какой толк, если каждый будет делать
что попало?
     - А чт