идении, в художнических комиссиях, в
иллюстрациях книг?
     - Постой, Леонид, ты прочел какое-то мудреное слово!
     - Вапыкательница?   От   слова  "вап"  -  краска.  Иначе  говоря,
накрашенная.
     - Что  ж,  здорово!  Ничего  не  скажешь,  похоже,  - согласилась
балерина,  - я думаю, что наши охранители морали напугались Запада. Не
поняли они,   где   эротика,   естественное   влечение   к  красоте  и
совершенству,  а где мразь,  как в коммерческих фильмах или  фоторевю,
где любая тощая девчонка, лохматая и некрасивая, может сниматься, лишь
бы обнаженной,  в дурацких сценах. Да ладно, видно, немало лет нам еще
выбираться  из  муры  к подлинно чистому отношению к женщине,  красоте
тела и танца! Бог с ними!
     - Я   очень  люблю  художницу  Татьяну  Шишмареву,  -  продолжала
хозяйка.  -   Перед   войной   Шишмарева   создала   много   портретов
физкультурников  и  спортивных  картин.  У  меня  есть  репродукции ее
картины тридцать девятого  года  "Спортсменка"  -  сидящая  девушка  в
черном  купальнике.  Кстати,  она  чем-то  похожа  на черненькую,  что
выступала и сказала речь...
     - Каточек, не пора ли кормить народ? - спросил хозяин.
     Гости поднялись,  чтобы   выйти   в   столовую.   Звонок,   слабо
прозвучавший  в передней,  не привлек ничьего внимания.  Спустя минуту
все гости насторожились от громкого  и  радостного  возгласа  хозяина.
Екатерина  Алексеевна  устремилась  навстречу  входившим  -  огромному
мужчине могучего сложения и молодой девушке с толстыми русыми  косами,
с лицом в сплошном румянце волнения.
     - Знакомьтесь!  - весело завопил  Андреев.  -  Иннокентий  Ефимыч
Селезнев с дочерью Ириной.  Мой старый друг с реки Тунгира,  охотник и
владыка целого района.
     Давний соратник  Андреева,  геолог  Турищев,  тоже бывший в числе
гостей, поспешил к Селезневу, чтобы очутиться в медвежьих объятиях, от
которых  хрустнули  суставы.  Давно  прошедшие  дни  мгновенно ожили в
памяти обоих геологов.
     Время далеких походов маленьких геологических отрядов с небогатым
снаряжением, когда все зависело от здоровья, умения и выдержки каждого
из  участников.  Пути сквозь тайгу,  по необъятным ее марям - торфяным
болотам,  по бесчисленным сопкам, гольцам, каменным россыпям. Переходы
вброд  через  кристально  чистые  и  ледяно-холодные речки.  Сплавы по
бешено ревущим порогам на утлых лодках и ненадежных  карбасах.  Походы
сквозь дым таежных пожаров, по костоломным гарям, высокому кочкарнику,
по затопленным долинам в облаках гудящего гнуса.  В липкую летнюю жару
и  ярую зимнюю стужу,  в мокрой измороси или в морозном тумане пешком,
верхом или на хрупких оленьих нартах...
     Товарищи переглянулись  с  едва  заметными  улыбками,  но  в этой
улыбке было  все:  и  несгибаемое  упорство,  и  печальная  покорность
невзгодам,  облегчение  от  миновавшей опасности и глубокая радость от
исполнения намеченного.
     В одном   из  путешествий,  на  восточносибирской  реке  Тунгире,
Андреев и Турищев встретились  с  Иннокентием  Селезневым,  с  которым
совершили    немало   походов   в   наиболее   труднодоступные   места
Олекмо-Витимского нагорья.
     Два брата Селезневы жили в усадьбе на берегу Тунгира,  примерно в
трехстах километрах от ближайшего жилья, и единственный путь к ним вел
по   этой  беспокойной  извилистой  реке.  Они  охотничали,  рыбачили,
заготовляли для приисков по  договорам  голубику  и  черемшу.  Старший
брат,  Илларион,  был вдов,  имел двух дочерей,  Настю и Машу.  Второй
брат, Иннокентий, еще холостой, того же возраста, что и Андреев, жил в
той  же  большой  избе.  Женской  частью  хозяйства  управляла сестра,
молодая вдова, и она же воспитывала обеих племянниц.
     Удивительно дружная  семья  была  так  гостеприимна и уютна,  что
Андреев  никогда  не  проезжал  мимо  и  старался  подогнать  отдых  к
посещению дома Селезневых.
     Не знавшие другой жизни,  кроме таежной,  проводившие на  природе
большую  часть  времени,  Селезневы  сделались  людьми редкой даже для
Сибири могутности и  здоровья.  Такие  семьи  Андреев  встречал  среди
алтайских  староверов,  поморов  или  заволжских степняков.  Мужчины -
хмурые и добрые,  громадного роста,  выносливости  и  медвежьей  силы,
женщины - крепкие, точно литые, мало уступающие в силе мужикам, всегда
веселые,  проворные и смешливые. Семнадцатилетняя Настя и Маша, на год
ее  моложе,  спокойно,  как  на обычное дело,  отправлялись на далекую
охоту в тайгу, били сохатых, медведей и рысей. На счету сестры Евдокии
значилось  шесть  медведей,  у  Насти - два,  у Маши - один,  но такой
громадный самец, что на его черную шкуру, снятую "ковром", с уважением
поглядывали и бывалые медвежатники.
     Братья были любознательными и образованными людьми.  Несмотря  на
уединенное  житье,  они  собрали большую библиотеку,  выучили дочерей.
Неторопливые вечерние беседы с этими людьми острой наблюдательности  и
здорового юмора приносили настоящее удовольствие. Ежегодная смена юных
коллекторов в экспедициях Андреева и Турищева обязательно влюблялась в
девочек  Селезневых,  и  мрачные  байроновские физиономии сопровождали
геологов до конца экспедиции.  Две длиннокосые охотницы могли покорить
кого  угодно  удивительной  для  городских  жителей  отвагой,  умением
управляться с самыми разными делами, неистощимым задором и весельем.
     Девушки сопровождали  Андреева  в  один  из  боковых маршрутов по
притокам Тунгира, и он мог оценить их искусство ходить, грести, вязать
плоты,  рыбачить, разжигать костры. Каждая неизменно предлагала своему
очередному поклоннику бороться.  На памяти Андреева  только  один  раз
шутливая  борьба  закончилась  поражением  Насти.  В тот год среди его
коллекторов  был  студент  Прошко,  получеркес-полуукраинец,   черный,
угрюмый  и  очень  сильный.  Чтобы  отомстить,  Настя и Маша придумали
купаться.  Тот,  кто знает,  что реки Восточной Сибири текут по вечной
мерзлоте  и  очень  студены даже в разгар лета,  может оценить подвох,
устроенный хитрыми девчонками.  В самую жару девочки  повели  храброго
Прошко   к  причаленному  на  глубоком  месте  карбасу.  Заставив  его
отвернуться и ждать сигнала,  они попрыгали в воду и  поплыли,  позвав
коллектора.  Тот  в  мгновение  ока  разделся  и нырнул прямо с борта.
Тонкий поросячий визг пронесся  над  рекой.  Прошко,  как  ошпаренный,
выскочил на берег. Шестиградусная вода после тридцатиградусной жары на
воздухе была удачной местью.  Как после признавался Прошко,  "мене как
дрючком  кто  по  башке  хватив,  в  глазах  потемнело,  и  я сознания
лишився". Но еще горше было, что "те клятущие девчонки плывуть соби да
плывуть!".  Действительно,  закаленным  девушкам  даже  такой  перепад
температуры оказался нипочем.
     Однако храбрый  черкес-украинец все же посватался к Насте.  Может
быть,  девушка и согласилась бы,  но отец  был  категорически  против.
Ребенок, еще три года расти ей надо, потом о замужестве думать.
     На предложение Прошко подождать старший Селезнев  только  покачал
головой:  "Тебе самому-то сейчас девятнадцать, так ты и через три года
будешь тот же щенок,  для Насти не годишься.  Настоящий  жених  должен
быть  не меньше как на семь,  а то и на все десять лет старше невесты.
Мы,  сибиряки, так понимаем. Это у вас в России принято щенков женить,
так с того ни хозяйства,  ни потомства хорошего". Вероятно, Селезнев и
не подозревал, что излагает принятые в Древней Элладе правила брака.
     Вконец разобиженный, Прошко поехал дальше еще более мрачным.
     Настя тоже  погрустнела.  Но  на  следующий  год,  когда  Андреев
повстречался  с  Селезневым  по  дороге  с  прииска  Калар и заехал на
Тунгир,  Настя так же заразительно хохотала,  как и прежде.  На вопрос
Андреева старший Селезнев улыбнулся сурово и довольно:  "Пока еще дурь
эту от  них  отвожу.  Надолго  ли,  не  знаю,  больно  самостоятельные
девчонки, без матери растут, эх!"
     - А Евдокия Ефимовна? Она им как мать.
     - В заботе-то как мать! А кофточки у всех трех одинаковы!
     Ничего не понимающий Андреев оглядел смутившуюся Евдокию, которая
погрозила брату кулаком и выскочила за дверь.
     В это же посещение Селезневых пришлось Андрееву  быть  свидетелем
еще   одного   сватовства.  На  этот  раз  "задурило",  как  выразился
Иннокентий, старшее поколение.
     Верный товарищ  Андреева,  Турищев,  давно  присматривался к Дуне
Селезневой.  Андреев знал,  что у товарища крупные семейные нелады, но
все оставалось по-прежнему до последнего года.
     Евдокия только что вернулась с Усть-Тунгира,  пройдя за  три  дня
пешком   без   малого   двести   километров.  Подвиг  молодой  женщины
окончательно  сразил  геолога,  и  тут   же   состоялось   объяснение,
закончившееся  полным  поражением  Турищева.  Теперь байронический вид
принял уже старый товарищ. Но геологи не коллекторы и не ходят вместе,
а обязательно разъединяются,  чтобы обследовать разные участки района.
Поэтому Андреев не  мог  видеть,  насколько  серьезны  были  сердечные
страдания товарища.
     Только в конце экспедиции,  когда оба наслаждались  ослепительным
светом,  теплом  и  прочим  комфортом  спального  вагона  в  сибирском
экспрессе,  особенно ощутительным после суровости проведенных в походе
семи-восьми месяцев, Турищев рассказал, как отвергла его Евдокия.
     Просто и мудро она возразила на все убеждения:  "Ты ученый  и  не
сможешь  жить  на  воле все время,  а я другой жизни не знаю и не хочу
знать.  Видишь,  не получится у нас:  я уступлю - буду  терпеть,  пока
тоска не одолеет, ты уступишь - то же самое будет. Ученому без города,
а мне без тайги не житье".
     На горячие  убеждения  Турищева,  что  одинокой,  как  она,  жить
тоскливо,  молодая женщина спокойно ответила, что найдет или не найдет
судьбу свою, но судьба эта здесь.
     И, вспоминая все эти события,  происходившие четверть века назад,
Андреев  смотрел  на  взволнованное  лицо  Турищева и чувствовал,  что
старый товарищ тоже заново переживает  все  прошедшее.  Последний  раз
виделись они с Селезневыми в 1935 году. За несколько минут выяснилось,
что Настя вышла замуж и уехала, а Евдокия тоже замужем, перебралась на
один из Нюкжинских приисков. Иннокентий провоевал всю войну, побывал в
Маньчжурии,  женился  еще  в   1939   году,   имеет   сына   и   дочь,
председательствует  в  большой  охотничьей артели,  живет у порожистой
части реки Олекмы около Енюков,  куда перебрался к нему  с  Тунгира  и
старший брат,  Илларион,  с Машей и ее мужем.  Дочь Иннокентия, Ирина,
окончила школу в Кудукельском интернате и курсы охотоведов,  а  сейчас
отец  взял  ее  посмотреть  Москву,  куда и сам-то попал по-настоящему
впервые.
     Пока шли   расспросы,   Екатерина  Алексеевна  уже  распорядилась
столом,  обильно уставленным  по  андреевскому  обыкновению  всяческой
едой.
     Андреев усадил Иннокентия напротив себя и по старой памяти  налил
полный   стакан  водки.  И  вдруг  этот  огромный  человек  решительно
отодвинул от себя зелье.
     - Что ж не спрашиваешь, за каким делом приехал, - зорко глянул он
на  геолога  и  погладил  аккуратно  подстриженную  бороду  с  сильной
проседью.
     - Сам расскажешь,  - ответил Андреев. - Наверное, новости привез.
У  римлян  в  древности  существовала  поговорка:  "Экс  Африка семпер
аликвид нови",  то есть "Из Африки всегда что-нибудь новое". Мы теперь
можем  перефразировать  ее:  "Экс  Сибериа  семпер  нови" - "Из Сибири
всегда новое". А может, и просто так - вас посмотреть, себя показать.
     - Просто   так  не  собрался  бы.  Дел  не  оберешься,  никак  не
высвободиться.
     - Тогда говори дело.
     - Вишь,  оно пока несподручно.  Неловко так, на людях, за столом.
Вот уж поедим,  тогда узнаешь,  почему водку не пью,  хоть и раньше-то
меня к ней не больно-то тянуло.
     Екатерина Алексеевна   прервала  разговор.  Тут  же  решили,  что
Селезневы поселятся у Андреевых.  Ирина будет  передана  на  попечение
Риты, которая вот-вот явится с гимнастического выступления.
     Турищев, хватив  на  радостях   больше   обычного,   ударился   в
воспоминания   о   былых  походах.  Селезнев  неторопливо  ел,  иногда
усмехаясь, иногда грустнея от того, что задевал в памяти Турищев.
     Наконец охотник   закурил   и  наклонился  через  стол,  ближе  к
Андрееву.
     - Слыхал я,  со здоровьем неважно у тебя, Леонид? Потолстел, лицо
с бюрократом стало схоже.
     - Сердце  сдало.  Видишь ли,  у нас,  геологов,  жизнь то слишком
ходячая,  то сидячая зимой.  Отвыкаешь,  каждый год заново втягиваться
надо.  Ну,  пока  был  молод,  все  сходило,  а потом пошло под уклон.
Своевременно не понял, что форму надо держать строго.
     - Ну а как же без пути, без тайги, без гор? Разве можно?
     - Представь себе,  можно. Я тоже сначала думал, что все погибло и
жизни больше нет. Осталась от меня одна пропастина!
     - А теперь нашел другую дорогу?
     - Нашел.  Она  оказалась  совсем  рядом с прежней.  Все раздумья,
знания, наблюдения, находки, что накоплены за сорок лет работы, пустил
в  дело,  в  мою  науку.  Не для рассуждений и разных там умствований,
вроде геотектоники,  где пока остроумная спекуляция на  первом  месте.
Нет,  использовать свой опыт и знания, как молоток или зубило, в толще
горных пород.
     Андреев, увлекшись,  говорил  громко и не сразу заметил,  что все
умолкли и слушают его.
     Видя недоумение в глазах Селезнева, геолог продолжал рассказывать
про необозримые дали,  открывающиеся  перед  современной  исторической
геологией, вооруженной новыми достижениями физики и химии, обогащенной
наблюдениями над геологическими процессами  современности,  не  говоря
уже  о  расширяющемся  все  больше познании геологической истории всех
материков.
     Андреев рассказывал об измерении направления, силы и длины водных
потоков,  текших по земной  поверхности  сотни  миллионов  лет  назад;
восстановлении  ветров,  дувших на исчезнувших материках;  определении
температуры  морей,  высохших  невообразимо  давно;  радиации  солнца,
согревавшего некогда пустыни,  и горы, рассыпавшиеся песком, снесенным
на дно морей, и временем превращенные в толщи осадочных пород.
     Все это записано в горных породах, и надо расшифровать код, каким
сделаны эти записи. Кодов много, и с каждой новой ступенью восхождения
науки  мы получаем возможность читать все большее их количество.  Ярче
оживает  перед  нами   история   Земли,   казалось   бы,   невозвратно
исчезнувшая, тем самым давая в наши руки ключ к пониманию будущего.
     - Теперь я понял,  - сказал молчаливо куривший сибиряк.  - Что ж,
это тоже дорога,  трудная и дальняя, не хуже тех, по каким мы ходили с
тобой в молодости. Тут не вдруг пал на коня и попер, пожалуй, заплотов
на пути не счесть!  Жизнь стоящая.  Ты прости меня,  Леонид, я чуть не
согрешил против тебя, подумалось мне, что ты того...
     - Зажирел, отупел, купил дачу! - расхохотался Андреев.
     - Ну не так, но вроде.
     - Не в коня корм,  пусть даже немного мне осталось!  Но пойдем ко
мне в кабинет, там расскажешь, что с тобой случилось.
     Андреев узнал   об   удивительных   видениях,  начавших  посещать
охотника вскоре после войны,  едва только он оправился от ранения. Эти
картины были настолько четки,  что он мог бы все нарисовать по памяти,
но очень рваные,  путаные,  иногда  повторявшиеся  много  раз,  иногда
сменявшие друг друга в бешеной скачке.  Селезнев испугался, что сходит
с ума, и попробовал полечиться баней и водкой, но от нее видения стали
только более продолжительными и какими-то мутными, страшными. Селезнев
отправился на долгую охоту,  потом  отдыхал  на  Дарасунском  курорте.
Понемногу галлюцинации утихли и не появлялись несколько лет.
     А год назад, после сильной простуды, они внезапно вернулись с еще
большей  силой.  Местный  врач,  приятель  Селезнева,  только разводил
руками.  Охотник явился в Читу,  где  его  стали  уговаривать  лечь  в
клинику   нервнобольных,   и   чем  сильнее  уговаривали,  тем  больше
тревожился Селезнев.  На семейном совете было  решено,  что  ему  надо
съездить в Москву, кстати повидать столицу, показать ее Ирине.
     - Видишь,  дело-то какое, - сокрушенно покачал головой сибиряк. -
Может, ты что присоветуешь?
     - И присоветую,  представь себе!  Явись ты год назад,  я ничем не
смог  бы тебе помочь.  А теперь тут живет мой старый приятель,  доктор
Иван Гирин.
     - Ишь ты, имя какое, старорусское!
     - Имя-то ладно.  Дело в том,  что Гирин как раз занимается такими
случаями,  вроде  твоих.  Если  я правильно его понял,  то ты для него
такая же находка,  как он для тебя.  Завтра созвонимся с ним.  А вот и
Рита явилась. Как ты ее находишь?
     Селезнев ничего не сказал, глядя на стройную дочь друга.
     - А  мне при первом же взгляде на твою Ирину вспомнились "Стихи в
честь Натальи" Павла Васильева, помнишь:

                    Так идет, что ветки зеленеют,
                    Так идет, что соловьи чумеют,
                    Так идет, что облака стоят...

     - Захвалите тут в городе,  совсем от  рук  отобьется,  -  буркнул
Селезнев;  скрывая довольную усмешку. - У нас до сих пор знали только,
как определить,  поспела ли девка для замужества и какая из них лучше.
Бабы  опытные  и  старухи  заставляли  девку  бежать  с горки,  а сами
смотрели - трясется у нее тело или крепко.  Затем  сажали  на  дубовую
лавку на орехи. Ежели хрупнут - все в порядке. Не раздавятся - слаба!
     - А знаешь,  этот мудрый, хотя и жестокий, опыт отражает крепость
прежних поколений, во всяком случае, - задумчиво согласился Андреев, -
ничего нет жальче и страшнее детей с больной наследственностью. Сердце
надрывается   глядеть.   Вот  почему  так  заботились  наши  предки  о
правильном подборе брачующихся пар!

                          Конец первой части

      * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЧЕРНАЯ КОРОНА *



     Глава первая. БЕРЕГ СКЕЛЕТОВ

     Необычно суровый январский холод  стоял  над  Неаполем.  Лазурный
серп  залива  потемнел,  тонкие  облака  задернули небо,  придавая ему
безрадостную белесость.  Город замер,  окутался синим дымом  очагов  и
печей.
     Художник Чезаре Пирелли согнулся в кресле,  посасывая  отсыревшую
сигарету.  От  невеселых  дум  лицо  художника казалось старше;  плед,
наброшенный на колени, придавал ему вид больного человека.
     - Довольно,  Чезаре,  или  я перестану верить,  что тебе двадцать
шесть лет! - послышался звонкий голос.
     Груда халатов и одеял на широком диване зашевелилась. На середину
комнаты выпрыгнула растрепанная молодая женщина,  поднялась на носки и
выгнулась своим гибким телом,  едва не падая.  Быстро,  пританцовывая,
прошлась по комнате, закуталась в одеяло и, усевшись напротив Пирелли,
потребовала сигарету.
     - Раньше ты был другим,  - сказала она,  прищуриваясь от дыма,  -
или мне это только казалось?  С тех пор как ты вернулся из Рима... Ну,
не состоялся большой заказ, подумаешь! Проживем до весны.
     - До   весны-то  проживем,  а  дальше  что?  Я  как  ремесленник,
изготовляя  вещь,  думаю  лишь  о  ее  продаже.   Художник   выполняет
поставленную себе задачу, но не для меня эта роскошь.
     - Весной всегда что-нибудь случается.  Найдется выход и  на  этот
раз. Бери пример с меня.
     - Пример чего? Легкомыслия?
     - Каро  мио,  тебе  пора  поступать  на службу.  Устройся хотя бы
секретарем  к  какому-нибудь  профессору.  Лучше  всего  к   приезжему
археологу.  Это  просто,  особенно если ты научишься рисовать черепки.
Маленький,  зато  верный  заработок.  Через  десять  лет  купишь   две
комнатенки, фиат "миллеченто" и сможешь жениться.
     - Не на тебе ли?
     - Милый,  мне  двадцать  два года,  и я еще не стремлюсь к тихому
счастью. Я вернусь к тебе лет через пятнадцать-двадцать!
     - Рисовать черепки?! Леа, ты просто глупая девчонка. Должен же я,
наконец,  сделать что-то серьезное,  большое!  И я  способен  на  это!
Хватит с меня картинок для