том рослую фигуру. Охотник его племени
выпрямился и взметнул над головой тяжелый валун.  Камень полетел вниз.
Распластанный   на   склоне  саблезуб  не  смог  уклониться  от  точно
нацеленного прямо в  нос  удара.  Без  звука  гигантская  серая  кошка
свалилась на тропу.  В тот же момент грохнулся и Селезнев.  Он упал на
спружинившие  ноги  рядом  с  оглушенным  хищником  и  без   малейшего
промедления побежал по тропе назад.  Победный многоголосый клич вместе
с градом камней - обрушился на  очнувшегося  саблезуба.  На  этот  раз
победил человек, вернее, боевое содружество людей...
     Все это Селезнев записал по неоднократно повторявшемуся  видению,
прибавляя отдельные подробности. Самым частым повторением были образы,
связанные с большими камнями.  Жившие в  скалах  люди  с  незапамятных
времен научились управляться с камнями, устраивая свои пещеры, защищая
входы и подступы к  ним.  Сильные  мужчины  и  женщины  всем  племенем
ворочали глыбы,  подсовывали рычаги, подкладывали круглые гальки. Один
из  неизвестных  гениев,  которому  обязано  человечество  всем  своим
будущим,  придумал передвинуть в степь огромные глыбы, какие не мог бы
сместить и сам овернский мастодонт. Тяжкие плиты серого камня, надежно
врытые  в  твердую  почву,  образовывали крепость,  могущую приютить в
опасный час нескольких воинов, застигнутых темнотой при возвращении из
дальнего похода.  Следующую группу камней тащили еще дальше, отодвигая
ее на едва видное глазу расстояние, которое хороший бегун мог покрыть,
не  сбавляя  предельной скорости.  Медленно,  поколение за поколением,
возводили люди в степи каменные крепости. Малочисленное племя не могло
волочить   камни   сколько-нибудь   далеко.  Но  продвинутые  в  степь
укрепления давали возможность  племени  быть  сытым,  кормить  большее
число  людей.  Увеличивающееся  количество  членов  племени  позволяло
продвигать камни дальше и дальше,  в наиболее богатые животными места,
к  излучине степной реки.  И наконец,  там,  на холмах,  откуда зоркие
глаза видели море колеблемых ветром трав,  заросли кустарника и редких
рощиц  деревьев,  где  обитали  огромные скопища зверей,  гордо встали
кольца  заостренных  плит  с   добавочной   оградой   из   вертикально
поставленных глыб, перекрытых наверху длинными кусками камня.
     В несокрушимой ограде,  через которую не мог перепрыгнуть и самый
сильный  хищник,  несколько  охотников  могли  отразить  нападение ста
львов,  саблезуба или группы леопардов.  Здесь было достаточно  места,
чтобы  разделать добычу,  отдохнуть после охоты,  даже провялить мясо,
которое теперь не портилось в далеком пути к пещерам.
     На глазах  у людей совершалось чудо,  и чудо это делали они сами.
Глыбы твердого камня,  непосильные даже всемогущим  владыкам  степи  -
слонам,  поддавались  их  объединенным усилиям.  Это приводило жителей
пещер  в  еще  большее  возбуждение,  боевую  ярость.  Надсаживаясь  и
напрягая свои могучие мускулы,  люди поддевали глыбы рычагами,  быстро
сообразив,  как надо сливать отдельные рывки и толчки в  единую  силу.
Соединенная  с  разумом,  эта  сила  действовала,  как  целый  десяток
мастодонтов. Глыбы шаг за шагом медленно ползли в степь, становясь там
навеки  надежным  убежищем  сильных  и  предметом  робкого  поклонения
потомков.
     Движение каменных  крепостей в степь что-то напоминало Селезневу.
Приходя в себя после галлюцинаций,  он долго пытался  сообразить,  что
именно, пока не додумался до сравнения. Современные потомки обитателей
скал,  бесконечно  увеличившиеся  в  числе,  знаниях   и   техническом
могуществе,   теперь   также  сливали  свои  усилия,  чтобы  выйти  на
беспредельные просторы космоса.
     Не глыбы  камней волокли они по земле,  а поднимали в высоту неба
громадные  корабли.  Скоро   металлические   убежища-спутники   должны
окружить  Землю  на  границе космического пространства,  чтобы служить
опорой в дерзновеннейшем пути к далеким планетам...
     Никогда не  сможет  забыть  Селезнев  одно  из  наиболее  ярких и
горделивых видений.
     Он находился  в круглой каменной изгороди,  воздвигнутой на холме
недалеко от реки,  вместе с группой охотников и молодых женщин, еще не
имевших  детей,  которые  также охотились с мужчинами и готовили впрок
мясо.  Наступила ночь,  безлунная,  с неисчислимыми  огоньками  звезд,
горевшими  вверху,  точно  глаза  неведомых далеких зверей,  реявших в
бездонной тьме неба, высматривая добычу, над горами и лесами, степью и
рекой.  А  на  земле  тоже загорелись глаза хищников,  круживших около
человеческой крепости,  вдыхая запах провялившегося мяса и живой плоти
людей.   Но   каменное  кольцо  было  неприступно,  мало  того,  таило
смертельную опасность.  Люди,  неуязвимые под  защитой  глыб,  копьями
отражали  любую  атаку.  Дубины  и топоры довершали дело,  на холодных
полах пещер прибавлялась не одна мягкая  шкура  крупной  кошки,  такая
теплая для маленьких детей.
     В эту ночь вещее чутье человека,  еще не  разгаданное  потомками,
потому что они или считали его сверхъестественным и непознаваемым, или
попросту отвергали его,  не веря в великие способности своего тела,  -
это  чутье  предупредило людей о надвигавшейся опасности.  Какого рода
опасность - никто не мог знать. Тем не менее все собрались около узких
проходов,  охраняемых  сторожевыми.  Не  нашлось  мужчины или женщины,
которые решились бы спать и не вперяли бы глаз во  тьму  ночи,  откуда
приближалась неведомая опасность.
     Бродившие вокруг звери что-то почуяли и скрылись.  Прошло  немало
времени. Все так же горели яркие звезды и безмолвие ночи не нарушалось
даже легким ветром, редко затихавшим на просторах степи.
     Вдруг самый  молодой  из охотников с силой втянул в себя воздух -
сигнал опасности.  Он прильнул ухом к вертикальной каменной  глыбе,  и
остальные  сделали то же.  Через толщу земли и прохладное твердое тело
камня передалось отдаленное сотрясение почвы, учащенное и ритмическое,
как поступь.  Это и в самом деле была поступь большого, очень большого
стада слонов.  Оно приближалось, направляясь к холму, на котором стоял
круг  каменных  глыб.  Если  стадо очень велико,  то даже на просторах
степи оно не сворачивает со своего  пути  и  сметает  все  на  дороге.
Животные  в  дальнем  походе не любят идти широким фронтом,  а норовят
стесниться поближе.
     Костры были   притушены,   чтобы  на  всякий  случай  не  вызвать
любопытства исполинов. Медленно нарастал тяжелый топот - древние слоны
в открытой степи двигались совсем не так бесшумно,  как в лесу.  Кроме
того,  вероятно,  стадо шло рысью или очень быстрым шагом, переселяясь
куда-то в дальние места,  - самый худший случай для тех,  кто не успел
убраться с его пути.
     В шуме  приближающегося  стада чудился свой ритм.  Казалось,  что
глубоко под  землей  било  несколько  огромных  барабанов,  обладавших
способностью  волшебно  зачаровывать  людей  и заставлять их совершать
радостные движения  танца...  ту-тум,  тум,  ту-тум,  тум,  тум,  тум,
ту-ту...
     По спинам охотников побежал легкий озноб, вызванный не страхом, а
могучим  чувством  опасности,  обещавшим  великолепные  переживания на
грани  избегнутой  смерти.  Обязательно  избегнутой,  иначе  не  будет
никаких переживаний.
     Крупные звезды,  мигавшие  над  высокой   травой   у   горизонта,
затемнились.  Там  обрисовались  черные,  быстро  двигавшиеся  утесы -
передовая  часть  стада,  составленная  из   самых   крупных   самцов,
пролагавших  дорогу  для  всех  остальных.  Такие же отборные и мудрые
слоны замыкали вдали  арьергард  стада,  растянувшегося  на  несколько
тысяч шагов.
     Необычайная высота  приближавшихся  животных  привлекла  внимание
Селезнева. Владыки степей принадлежали к особому роду вымерших слонов,
которому ученые, потомки пещерных охотников, пораженные величественным
обликом  животного,  дали имя "архидискодон меридионалис",  или "южный
слон".
     Селезнев знал,    что   современные   африканские   слоны   более
высоконоги,  короткохоботны,  чем питающиеся травой  лесные  индийские
слоны.  Архидискодоны  были  еще  выше,  чем  африканцы.  Их  головы с
толстенными бивнями и покатыми лбами  раскачивались  на  высоте  шести
метров.  Правда, это шли самые могучие вожаки, однако и поспешавшее за
ними полчище высилось в темноте  крутой  черной  стеной  и  напоминало
скорее ряды средневековых осадных башен, чем живых существ.
     Архидискодоны мчались прямо на каменный круг. Никогда еще степные
крепости  не  имели  дела  с подобным скопищем.  Предводитель пещерных
охотников - гигант с сильной проседью в густой  гриве  своих  волос  и
бороде  -  недолго  хмурился  в раздумье.  Да у него и оставалось лишь
несколько секунд.
     По безмолвному  знаку,  поданному  им,  все  охотники отступили к
центру и присели за второй ряд камней,  нагроможденных между  главными
глыбами.  Присели  и превратились в недвижные изваяния,  так,  как это
умеют делать все дикие животные  в  ожидании  решающей  минуты.  Слоны
поднялись  на  холм,  почуяли  людей и превратились в бесшумные черные
тени.  Высоченные архидискодоны заслонили полнеба.  Половина каменного
кольца  вдруг  стала  черной  глухой стеной без всяких просветов.  Это
значило, что напротив каждого из узких проходов между глыбами стало по
слону.  Гиганты  были так высоки,  что их головы оказались выше уровня
каменной ограды,  но опущенные и с шумом втягивающие воздух хоботы  не
могли дотянуться до людей.
     Селезнев, не  отрываясь,  смотрел  в  маленькие,   отблескивавшие
красными  огоньками  глазки  высившегося над ним слона.  Архидискодоны
замерли,  так же как и охотники,  ни малейшим  вздохом  не  выдававшие
своего волнения.
     Селезневу показалось,  что он прочитал в глазах слона не злобу  и
не  удивление,  а  лишь сдобренное юмором любопытство.  Стоявший слева
архидискодон вдруг отступил, нагнул голову и надавил лбом и бивнями на
вертикальную глыбу внешнего частокола.  Тотчас,  подражая ему, еще три
слона склонили головы и навалились всей  тяжестью  своих  горообразных
тел  на другие камни.  Селезнев не знал,  насколько глубоко были врыты
главные  глыбы,  потому  что  каменный  круг  был  создан  предыдущими
поколениями  жителей  скал.  Сейчас от суммы затраченной прежде работы
зависело все.  Если хоть одна из глыб уступит усилиям слонов, то слоны
сокрушат преграду, и тогда вряд ли кто-нибудь спасется... Оглушительно
затрубил левый гигант,  снова сжимаясь  в  исполинский  черный  ком  и
напирая  на  глыбу.  Ему отозвались все стоявшие перед оградой.  Слон,
глядевший на  Селезнева,  обдал  его  горячим  дыханием,  отзывавшимся
запахом росших в степи густолиственных деревьев.
     Топот стада  затих  -  внутренним  зрением  Селезнев  видел,  как
сгрудились перед холмом сотни слонов, остановленные препятствием.
     Отошедшие в неведомые дали предки знали слонов и предвидели,  что
с   ними   придется   иметь  дело.  И  они,  мужественные  охотники  и
добросовестные строители,  не пожалели труда, опустив основание глыб в
глубокие ямы и тщательно уплотнив землю.  Ни одна из столбовидных глыб
даже  не  пошатнулась.  Мгновения  шли,  и  сердце   Селезнева   стало
наполняться  горделивой  радостью.  Он  еще  не был уверен в том,  что
архидискодоны не придумают  соединить  свои  усилия  и  навалиться  на
какую-нибудь  глыбу втроем или вчетвером.  Но то ли у вожаков стада не
хватало соображения,  то ли они сочли  дело  нестоящим,  смекнув,  что
препятствие  проще  обойти,  во  всяком случае,  исполины отошли и еще
несколько мгновений постояли  в  раздумье.  Внезапно  тишину  прорезал
высокий  трубный звук - сигнал,  поданный тем самым слоном,  с которым
переглядывался Селезнев.  Тотчас передовая группа, состоявшая примерно
из  двух десятков самцов,  разделилась,  огибая каменный круг справа и
слева.  Разделилось и пришедшее в движение стадо, обтекая человеческую
крепость,  как  река обтекает не поддавшийся ей утес.  Иногда один-два
слона черными стенами вырастали перед проходами. Вытягивая хоботы, они
с  шумом  всасывали  воздух.  Еще  раз  прозвучали хриплые трубы.  Это
подошел замыкающий шествие отряд самцов-охранителей.  В  отдалении  за
спинами охотников им откликнулись передовые.  Очевидно,  архидискодоны
сообщали друг другу,  что опасности в каменном кольце нет и  арьергард
быстро прошел правой стороной.  Осторожные охотники выжидали,  пока не
замолкла тяжелая поступь.  Лишь тогда люди разразились  торжествующими
воплями,  далеко  разнесшимися  по  степи  и  поднявшимися  к звездным
небесам как слава уму человека и трудам предков...
     Странные переживания,  составление  связных  картин из отрывочных
видений,  то назойливо повторявших одни и те же незначительные детали,
то  быстро  проносившихся  целым  сонмом  образов,  пропадавших  из-за
невозможности их осмыслить,  - все это предельно утомило Селезнева,  и
его сильная нервная система стала сдавать.
     Гирин решил прекратить опыты,  считая,  что Селезнев,  поняв свои
эйдетические  галлюцинации,  навсегда  избавится от них.  Ученому было
горестно замкнуть таинственное окно, чудесно приоткрывшееся в прошлое,
но   опасение  за  психическое  здоровье  человека  не  позволяло  ему
продолжать опыты.
     Селезнев умолял   Гирина  продолжать,  мечтая  еще  раз  пережить
неслыханные приключения за завесой прошлых времен.
     Доктор остался  непреклонен.  И  все же Селезневу удалось еще раз
посетить призрачный мир прошлого.
     По недосмотру ли Сергея или по умыслу кого-то из присутствовавших
на опытах пропал протокол пробы нового  препарата  с  8-ибогаином,  по
предложению   Гирина   биохимически   стимулировавшего  памятные  узлы
наследственной информации.  Именно после этого опыта видения Селезнева
из   отрывочных,   быстро  мелькавших  и  изменявшихся  образов  стали
протяженными и приобретали последовательность, позволявшую представить
целостное событие.
     Иван Родионович был разгневан.  Селезнев впервые видел,  как  его
добрые  внимательные  глаза приобрели жесткое,  отчужденное выражение.
Гирин не  терпел  бессмысленной  работы,  вызванной  небрежностью  или
забывчивостью.
     - В нашей жизни и без того слишком много нудных,  обязательных  и
неизбежных дел,  отвлекающих нас от познания,  от творчества.  Если мы
будем  по  собственной  разболтанности  увеличивать   их   количество,
повторяя уже сделанное,  переделывая неточное,  поправляя испорченное,
то вряд ли мы далеко уйдем за короткую жизнь.
     Сергей клялся, что протокол стащили враги, с такой убежденностью,
что Гирин в конце концов покачал головой.
     - Как это вас воспитали?  Четверть века не прожил,  а ему повсюду
видятся враги.
     Несмотря на все уважение к учителю,  Сергей не смог удержаться от
иронии:
     - И вы думаете, у вас их нет?
     - Убежден и могу доказать.
     - Докажите, пожалуйста.
     - Извольте.  Беспричинный враг - это патология,  садизм,  которые
легко  распознать,  особенно  нам,  психологам,  и  все  же это редкое
явление.  Следовательно, надо считаться с врагами, явными или тайными,
которые  имеют  причину  быть ими.  Главная причина враждебности между
людьми,  непосредственно не связанными,  а  тем  более  связанными,  -
зависть.  Увы, самая примитивная, мещанская, буржуазная, как хотите ее
называйте,  но  зависть  остается  основным   бичом   в   человеческих
отношениях.  Случайно  я явился на свет с очень слаборазвитым чувством
зависти - это не моя заслуга,  так же  как  и  моя  память,  кажущаяся
невероятной.  Воспитанием я совсем изжил зависть.  Следовательно, я не
враг никому по этой линии.
     - А противники по науке? А завистники ваших способностей?
     - Ну,  эти  всегда  есть  и  будут,  но  сфера  их   деятельности
ограничена.  Я веду исследования в той области,  которая еще совсем не
разработана и почти никого не привлекает,  не обещая карьеры и успеха.
Чтобы воспрепятствовать мне,  надо понимать,  что делается, а понимают
лишь настоящие ученые, они, кстати, и не способны на личную зависть.
     - Так ли уж много подобных людей?
     - Не так уж и мало.  Дельцов от науки,  блестящих,  умеющих  себя
показать,  пошуметь, - этих, к сожалению, еще многовато, но ведь и они
не бесполезны.  Они тоже движут науку,  как и незаметные тяжеловозы  -
собиратели фактов и мелких открытий,  каких большинство. Для дельцов я
не представляю никакого интереса: диссертацию не оформляю, квартиры не
прошу,  лаборатория  -  в  подвале,  зариться  некому,  мои  помощники
добровольные, штатных единиц не занимают. Откуда же ваши мнимые враги?
     - Все равно они завидуют,  что вы такой...  свободный.  Что вы не
гонитесь ни за чем, разве это не завидно?
     - Вы непобедимый спорщик,  Сергей,  мне следовало бы запомнить, -
развеселился Гирин.  - Что ж,  приступим к мартышкиной работе. Рискнем
еще раз побеспокоить Иннокентия Ефимовича.
     Усаживаясь в удобное кресло в темной камере,  Селезнев волновался
больше обычного. Может быть, потому, что это его последнее путешествие
в мир необычайных  видений,  которые  доктор  Гирин  проявил,  как  на
фотоснимке,  тем  самым  введя  его  в  не  доступные  никому  другому
переживания.
     Больше ничего не будет,  он и сам это знал, утратив способность к
галлюцинациям между опытами.  Теперь  возможность  что-нибудь  увидеть
зависит  только  от  снадобий  -  желтоватого  порошка  в  приземистой
склянке,  синеватой жидкости в длинных запаянных ампулах.  Вытяжки  из
кактуса,  экстракта  грибов  и кто его знает еще каких лекарств,  куда
более волшебных, чем колдовские зелья.
     В этот  последний  вечер  свидания с прошлым в лабораторию пришли
друзья Селезнева,  геологи Андреев и Турищев. Дочь охотника Ирина ушла
на художественную гимнастику вместе с Ритой.
     Андреев с самого начала интересовался опытами,  считая,  что он и
Гирин идут сходными путями - искания отпечатков прошлого в земной коре
и в человеке.
     Друзьям пришлось  разойтись по домам,  не дождавшись конца опыта.
На этот  раз  действие  препарата  оказалось  особенно  длительным,  и
видения охотника не прекращались несколько часов. Гирин объяснил казус
кумулятивным действием препаратов,  накопившихся в организме, что было
лишним тревожным сигналом к прекращению опытов.
     Лишь к двум  часам  ночи  Вера  кончила  стенографировать  первые
впечатления Селезнева.  Чтобы успокоить психическое возбуждение, Гирин
дал сибиряку дозу хлорпромазина,  сам отвез его на такси  к  Андрееву,
снабдил  снотворным  и,  усталый,  отправился  домой.  Селезнев обещал
приехать назавтра для подробного рассказа.
     Ученого одолевала печаль.  Сегодня он навсегда простился с первой
реальной возможностью исследования памяти поколений.  Может пройти вся
его  жизнь,  и  он  более  ни  разу  не  встретится с такой счастливой
случайностью. Если встретится, эксперимент может не получиться, а если
выйдет,  то  обладатель  эйдетической памяти может оказаться на низком
уровне развития или малоспособным и не передать свои видения так точно
и ясно,  как это сделал Селезнев.  Да,  вернее всего, что окно, на миг
открывшееся в прошлое,  более уже не откроется ему,  Гирину! Что ж, он
опубликует  данные  опыта,  привлечет  внимание других исследователей,
молодежи.  Случаи  проявления   памяти   поколений   будут   тщательно
изучаться...   Коллективы   исследователей  и  множество  случаев,  не
пропущенных по невежеству,  а цепко ухваченных внимательными  учеными,
раскроют  дорогу  и сделают доступным человеку зеркало прошлых времен,
спрятанное в его собственном организме...
     "Разве это  не есть лучшая награда искателю?  Нет,  не лучшая,  -
отвечал сам себе Гирин.  - Лучшая была бы - пять,  десять  Селезневых!
Потому  что  длительность зрелой жизни бесконечно мала не только перед
необъятностью знания,  но и для неутомимых поисков  ученого.  Если  он
утомляется   в   пути,   то,   значит,   началось   духовное  умирание