для великолепных  поклонников  той  формы  Шакти,  которая  называется
Шри-Сундари   (священная   красота),   и  наслаждение  и  освобождение
находятся между их сложенных ладоней..."
     - Как это прекрасно, учитель! - не выдержал Даярам.
     - Вот почему я говорю с тобой  о  тантризме  -  ради  одной  этой
мантры!  Здесь  есть  все  - тебе,  художнику,  для которого и смысл и
наслаждение в жизни - красота.  Но не думай напрасно,  что  путь  твой
будет  легок и прост.  Как всякий прямой путь,  он труден и опасен.  -
     Опасен? Почему же, учитель?
     - Потоку  что,  погрузившись в чувства,  развивая и утончая их до
крайних пределов остроты,  надо остаться господином  над  ними.  Иначе
безумие,  разложение  и  развал  души.  Надо пройти по лезвию меча над
пропастью, наполненной грозными призраками!
     - Но смогу ли одолеть этот путь, учитель? Я, обыкновенный человек
обычной судьбы?
     - Ты,  как художник, неспособен отречься от мира настолько, чтобы
обращаться к абсолютному богу.  Но ты можешь достигнуть  самых  высших
степеней  познания  через  женское  воплощение  души  природы - Шакти,
конкретную,  осязаемую.  Два стержня скрепляют твою душу  -  любовь  и
стремление   к  красоте.  А  так  как  для  тебя  твоя  любовь  еще  и
олицетворение всего величия красоты,  то ты хорошо вооружен. Ты слышал
что-либо о Шораши-Пуджа - поклонении женщине?
     Художник только  беспомощно  улыбнулся,  и  гуру   объяснил   ему
сущность тантрического обряда - очищения красотой и любовью.
     - Только помни,  - закончил Витаркананда,  -  Шораши-Пуджа  можно
повторять  не  один  раз.  Но если во время обряда ты упадешь с лезвия
ножа,  то будешь отдан на растерзание безумию чувств.  Человек потерял
много силы и выносливости, перестав быть животным и начав руководиться
разумными побуждениями.  В первобытной  жизни  и  отборе  наши  предки
накопили очень много энергии,  частично еще сохранившейся в организме,
но в обычных условиях остающейся без употребления.  Эта огромная  мощь
называется  Кундалини и хранится в основании позвоночника в яйцевидной
капсуле "Канда",  в виде змеи, свернувшейся кольцами в три с половиной
оборота.  Три  кольца  змеи  -  три состояния энергии:  положительная,
отрицательная и  нейтральная.  Добавочные  пол-оборота  означают,  что
змеиная   сила   всегда  готова  перейти  из  латентного  состояния  в
динамическое.
     С незапамятных  времен  змея  -  это  символ пола.  Действительно
Кундалини тесно связана с половым  влечением,  возникающим  из  потока
змеиной   силы.   Тантры  учат  пробуждению  Кундалини  через  половое
соединение.  Путь йоги  диаметрально  противоположен.  Она  учит,  что
половое   влечение  должно  быть  подавлено  до  полнейшего  отрицания
физической любви.  Через это давление  на  Кундалини  будет  настолько
сильным,  что  змеиная  сила  пробудится.  И то и другое направление -
небезопасно.  Каждое учение - лишь половина единого целого, когда змея
становится   символом   мудрости.  Подлинное  высвобождение  Кундалини
происходит лишь через разум,  но этот путь лишь для  особо  одаренных,
путь Раджа йоги.
     Древние йогины  через  Раджа  йогу  добыли  поразительное  знание
человеческого  организма.  Они  внутренне "видели" и "чувствовали" все
главные кровеносные сосуды,  лимфатические пути и нервы.  Они  открыли
существование   "Нади",   или   психических   каналов,  через  которые
проявляется Кундалини. Они открыли жизненно важные нервные центры, или
чакрамы,  с  очень  древних  времен  и,  верные  духу  нашего  народа,
использовали их для подъема духовных сил человека.
     Буддийские странствующие  монахи,  которым  вера запрещала носить
оружие,  использовали знание чакрамов для самозащиты.  Японцы, получив
это знание через Китай,  применили его для власти.  Семь смертоносных,
парализующих или болевых "точек нажима",  в  точности  соответствующих
индийским  чакрамам,  изучаются  в Атемиваса - секретной части дзю-до.
Когда освобождаемая Кундалини поднимется от крестца по всем чакрамам и
достигнет  седьмого  Центра  Тысячи  Лепестков,  смыкаются  женская  и
мужская ее половина и возникает сверхсознание, превращающее искателя в
самого могущественного из йогов - Раджа йога.
     Я думаю,  что тебе,  как художнику,  возможен лишь  путь  Тантры.
Однако  помни,  что Кундалини свернулась подобно пружине и змея всегда
готова к укусу.  Она уже отравила тебя  ужасной  ревностью,  и  можешь
пострадать еще хуже,  лишившись рассудка.  Расскажи ей все,  ничего не
скрывая. Тогда она будет тебе верной помощницей. Помни!
     Затем после недолгого молчания Витаркананда встал.
     - Пора.  Спи крепко,  - он коснулся пальцами поднятого к нему лба
Даярама,  - я поясню нашим гостеприимным хозяевам, что твой отъезд без
благодарности  -  жизненная  необходимость,  а  не  нарушение   правил
почтения и признательности.  Простимся надолго,  и мне грустно. Могуча
сила привязанности души к душе.
     - Учитель,  - горестно прошептал Даярам, чувствуя, как стеснилось
сердце.  Только сейчас он понял,  как велика его любовь и  преклонение
перед  этим  безгранично  добрым,  умным  и  скромным  человеком.  Его
превосходство никогда не подавляло художника,  и ничего, кроме  чистой
доброжелательности,  не исходило от этого мудрейшего из всех известных
Даяраму людей.
     - Не огорчайся, так нужно нам обоим. Иногда, может быть, я буду с
тобой,  буду смотреть на тебя издалека, помогать доброй мыслью. Помни,
сын  мой,  в  особенности  для Тантры,  где действия наши не полностью
подвластны сознанию,  что мысли добрые и злые,  гнусные и чистые имеют
свою  собственную жизнь и назначение.  Раз рожденные,  они вливаются в
общий поток действий,  определяющих Карму - твою  собственную,  других
людей,  даже  всего народа.  Поэтому держи их крепко,  не давай цвести
недостойным думам. Прощай!
     Художник в  последний  раз  увидел  под  нависшими  бровями почти
круглые глаза Витаркананды, тонкий горбатый нос, длинную седую бороду,
скулы,  резко очерченные запавшими щеками.  Даярам добрел до указанной
ему кельи в нижнем этаже башни,  рухнул на постель.  Прошла, казалось,
всего  секунда,  а  его  уже  тряс  за плечо незнакомый монах.  Даярам
спустился в ущелье,  и,  когда повернулся,  чтобы  бросить  прощальный
взгляд на монастырь, было уже поздно - он исчез за поворотом каменного
обрыва.
     Даярам с    проводником   принялись   подниматься   на   перевал,
сопровождаемые криками  хищных  птиц.  Прошли  тягостные  дни  роковой
ошибки  отстранения  от  мира.  Возвращение  в самую гущу человеческих
забот и тревог,  ожиданий и расчета заставляло  действовать  быстро  и
непреклонно.  Удивляясь  себе,  художник  чувствовал,  что  переполнен
энергией и силой.  После первого перевала они поднялись на второй, а к
ночи  ноги  усталых  лошадей ступили на широкое плоскогорье,  поросшее
серой  пахучей  полынью  и  обрамленное  желтыми   обрывами.   Путники
взобрались  на  холм,  где  торчали  каменные плиты.  Все плоскогорье,
залитое лучами низкого солнца,  превратилось в поляну светлого золота.
С юга ее ограждала красно-фиолетовая стена обрывов,  а за ней высились
горы,  одетые  синей  дымкой.  Ближние  холмы  приняли  цвет   темного
ультрамарина и в отдалении казались лиловыми.  Дальше, к югу, гряда за
грядой,  они светлели.  Все более радостна, ярка и чиста была их синяя
окраска. Мягкие, округленные вершины напоминали волны воздушной ткани.
Эти горные цепи уже приближались к родине.  Синяя страна ласково звала
к  себе,  и радость пришла,  к Даяраму.  Не та холодная и бодрая,  что
рождалась при созерцании  снежного  великолепия  Гималаев,  а  другая,
слегка  печальная,  что  возникает  при  встрече с живым и прекрасным,
бессознательно отражая неизбежную утрату.  Разве это не само покрывало
Майи?  Внизу  темное,  непроницаемое,  а  дальше  и  выше все голубее,
прозрачнее и легче эта ткань, сливающаяся с бездонным небом.
     - Хорошо! - не то подумал, не то почувствовал Даярам. - Все будет
хорошо!
     На следующий день они ехали только вниз,  к Инду,  около двадцати
миль.  Теплее становился воздух,  приветливее покрытые растительностью
долины, слабее ветер.
     Начальник геологического отряда был удивлен  появлением  молодого
индийца  в  тибетской  одежде,  который  на его "джухле!" - ладакхское
приветствие - ответил  на  великолепном  хинди.  На  счастье  Даярама,
начальника вызывали в Сринагар, геликоптер шел полупустым, и художнику
не  потребовалось  подкреплять   свою   просьбу   деньгами.   Отпустив
проводника  с лошадью,  Даярам переночевал в лагере,  а утром странная
насекомоподобная машина завертела огромными лопастями винтов,  повисла
над  Индом  и неторопливо двинулась через широкое ущелье к юго-западу.
Как во сне,  смотрел Рамамурти через прозрачный купол в передней части
кабины   на   проплывавшие   внизу  пенящиеся  потоки,  глыбы  камней,
остро-зубчатые гряды скал,  леса  деодаров  -  гималайских  кедров.  В
глубоких  ущельях машину обступали грозные стены и осыпи круч,  порывы
ветра раскачивали геликоптер,  угрожая разбить его о скалы.  На тонких
распорках под корпусом медленно вертелись колеса. Пожалуй, это зрелище
беспомощно вертящихся в высоте колес было самым неприятным.
     Машина опустилась в аэропорту,  у подножия хребта Пир-Панджал,  в
шести милях от города. Первая победа! Двое суток вместо возможных двух
недель!  Но  в  этом  еще не было заслуги - пока его вела помощь гуру.
Отсюда он начнет действовать самостоятельно...
     Прежде всего   магазин  одежды,  хорошая  баня  после  тибетского
воздержания.  И - на  почтамт,  может  быть,  пришел,  наконец,  ответ
Анарендры?
     Ответ пришел - почти месяц пролежало толстое авиаписьмо.  Значит,
оно  было уже в пути,  когда он упросил гуру заключить себя в темницу.
Какой же тупой и упрямый глупец!
     Даярам разорвал  конверт,  и  тут  внезапная  мысль заставила его
замереть на месте. А что, если сейчас все его мечты будут убиты?..
     - Я  совсем  не  узнал  вас  в  европейской одежде,  - услышал он
знакомый  голос.  Начальник  геологов  стоял  неподалеку   с   молодым
светловолосым  и  голубоглазым европейцем в костюме из тонкой материи,
"слишком легком для Кашмира",  подумал Рамамурти, который, несмотря на
свою тибетскую закалку, позаботился о более плотном одеянии.
     Еще во время  пребывания  Даярама  в  лагере  геологов  начальник
проникся  симпатией  к  молодому  художнику,  а  совместное восхищение
природой  Кашмира  во   время   полета   еще   больше   сблизило   их.
Наблюдательный  инженер заметил распечатанный конверт в руке Даярама и
прочитал волнение в его лице.
     - Простите,   я   помешал  вам!  Но  мы  еще  увидимся  -  дороги
путешественников  обязательно  пересекутся.  Пойдемте,  господин...  -
Даярам не разобрал трудной иностранной фамилии.
     Письмо начиналось с упрека.  Анарендра считал, что если бы Даярам
сразу  рассказал  ему  все,  то  они  в  первый  же  вечер  освободили
Тиллоттаму.  Анарендра подробно писал,  как происходили  киносъемки  в
княжестве  Рева.  Старый  дворец  в Говиндархе,  где магараджа поселил
пойманных им белых тигров,  стал местом действия второй части  фильма.
Похищенная  из  храма  (то  есть  из  Кхаджурахо)  девадаси  (то  есть
Тиллоттама) отвезена принцем в свой старый дворец, охраняемый тиграми.
Девадаси  делает  попытку  к бегству и едва не погибает,  но факир (то
есть Анарендра)  спасает  девушку.  Анарендра  писал,  что  Тиллоттама
удивляла  его,  лишенного  страха хатха-йога,  своим редким мужеством,
пока он не понял,  что с девушкой неладно.  Был момент,  когда по ходу
действия   девадаси  бежит  по  стене,  ограждающей  внутренний  двор,
населенный тиграми.  Она остановилась на  стене,  слегка  пошатнулась,
изображая   потерю   равновесия  и  испуг.  Съемочная  камера  яростно
застрекотала.  Шедший по стене навстречу Тиллоттаме Анарендра  увидел,
что она не побежала дальше, а продолжала стоять как бы в задумчивости,
не слыша сердитой команды режиссера.  Огромный тигр,  чисто  белый,  с
густо-черными   полосами,   встал   прямо   под   Тиллоттамой,  высоко
приподнялся на передних лапах и вытянул вверх  шею.  Его  ярко-голубые
глаза  неотрывно следили за ней,  склонявшейся к нему,  протянув руку.
Испуганный  режиссер  умолк,   но   кинооператор   продолжал   снимать
неожиданное   развитие  сцены.  Тигр  раскрыл  пасть,  обнажив  острые
восьмисантиметровые клыки,  прижал уши и  присел.  Его  голова  сверху
показалась   Анарендре  плоской  и  широкой,  как  у  змеи,  а  глаза,
исподлобья уставленные на актрису,  за секунду до того презрительные и
испытующие,  стали темнеть,  наливаясь злобой. Тиллоттама пошатнулась.
Анарендра понял,  что еще секунда - и тигр  прыгнет  так  высоко,  что
достанет ее,  или она сама соскочит к нему со стены. Анарендра молнией
ринулся вперед,  схватил артистку,  промчался по стене и спустился  по
короткой лестнице в тень смоковницы, росшей в углу нижнего двора.
     На пленке вся сцена получилась великолепной, и режиссер отказался
от дублирования.  Он долго объяснял что-то продюсеру,  который приехал
сюда вместе с экспедицией.  Как только "факиры" выполнили  свои  роли,
продюсер самолично рассчитался с ними,  - рассыпаясь в благодарностях,
и предоставил автомобиль до Аллахабада.
     Анарендра не подозревал,  что в это время избитый Даярам лежал на
больничной койке в том же городе.
     Вернувшись домой  и получив письмо Даярама,  Анарендра немедленно
навел  справки  через  банк,  обслуживавший  компанию   "Орфей",   как
называлась    сомнительная    фирма    продюсера.   Господин   Трейзиш
путешествовал со съемочной экспедицией в Аджанту и Эллору, после этого
уехал в Бомбей, а сейчас отдыхает в Лонавле - курортном месте недалеко
от Бомбея,  где банк оплатил  ему  аренду  на  два  месяца.  Анарендра
поручил своим друзьям в Бомбее проследить за продюсером.
     Анарендра ожидал только телеграммы от Даярама,  чтобы  выехать  в
Бомбей  или  другое  место,  где  Рамамурти  назначит  ему встречу.  И
телеграмма полетела в Нью-Дели,  уведомляя  Анарендру,  что  Рамамурти
явится с первым же самолетом из Сринагара, что надо заказать два места
на Бомбей,  что,  сверх ожидания,  деньги у Даярама  есть.  Едва  сдав
телеграмму,  художник  выбежал  из  почтамта  и  опрометью  понесся  в
агентство  воздушных  сообщений.  Ему  повезло  захватить  билет,   от
которого  только  что  отказался  один  военный,  но  это был самолет,
отлетавший послезавтра утром.  Больше суток  ожидания!  А  Тиллоттама,
если  в  самом  деле  она не хочет больше жить...  Если она поверила в
свободу,  в доброту и рыцарство в последний раз? И обманулась - откуда
она знает,  что случилось с ним? О боги, что пользы в сетованиях, надо
ждать и действовать! Но позор его уклонения от борьбы долго будет жечь
его стыдом!
     - Я говорил,  что путешественники  всегда  встретятся,  -  весело
усмехнулся  ладакхский  геолог,  входя  в  агентство  вместе  со своим
прежним спутником.  - Вы за билетом или  уже  получили?  На  Нью-Дели,
конечно?
     - Получил. На послезавтрашний рейс.
     - Ну   вот  вам  и  попутчик,  господин  Ивернев!  Познакомьтесь,
господа:  художник Рамамурти,  только что из Малого Тибета,  а это наш
новый  большой друг,  русский геолог Ивернев.  Простите,  очень трудно
правильно сказать ваше первое имя.
     Рамамурти с   любопытством   оглядел  худощавого,  слишком  легко
одетого человека, на вид его ровесника.
     - И  долго  вы  были  в Ладакхе?  - спросил на хорошем английском
языке русский геолог, складывая ладони с длинными пальцами перед собой
- намасте вместо европейского рукопожатия.
     - О, всего полтора месяца... в одном из тибетских монастырей.
     - Очень  хотел  бы побывать и посмотреть!  - оживился русский.  -
Знаете,  для нас, людей романтического склада, Тибет с его монастырями
все еще остается страной тайн, особенных знаний.
     - Вы явно читали  приключенческие  западные  романы!  -  вмешался
начальник ладакхских геологов.
     - Разумеется! - весело признался русский. - С детства сложившееся
представление трудно уничтожить.
     - Вы нашли бы  там  убежище  от  жизни,  -  сказал  Даярам.  -  Я
приветствовал  бы  тибетские  монастыри как места для психологического
отдыха или лечения. Когда-нибудь они станут такими!
     - Интересная мысль для индийца!
     - Вы намекаете на религиозность моего народу?  Но  я  только  что
оттуда!
     - От вас я не слыхал  подобной  оценки,  -  обратился  русский  к
начальнику  геологов,  -  а  ведь  вы пробыли там два сезона.  Но не в
монастыре,  конечно...  Впрочем,  я  шучу.  Вы  обещали  мне  обед  за
определение  интересного  минерала  в  ваших  находках  -  пожалуйте к
расчету!  То,  что мы обнаружили с  первого  взгляда,  стоит  хорошего
обеда.  Впрочем, позвольте мне угостить вас, как открывателя, - право,
вы гораздо больше заслужили это,  чем я.  И мы пригласим нашего нового
знакомого.
     - Господин Ивернев находился здесь на кратковременном  отдыхе,  -
пояснил  Даяраму начальник,  - и дружески разрешил воспользоваться его
обширными знаниями минералогии. По этой причине я прилетел сюда и смог
доставить вас.  Экспедиция,  в которой консультирует наш русский друг,
работает на юге Индии.
     - Тогда и я должен быть вам признателен,  - поклонился Даярам.  -
Если бы не вы,  то я тащился бы сейчас  по  горной  долине  где-нибудь
милях в двухстах от Сринагара.
     - Всегда приятно так просто помогать людям,  - улыбнулся  русский
своей  не  то  задорной,  не  то  грустной улыбкой,  - чувствуешь себя
богачом.
     - Вы  действительно богач - вы много знаете!  - сказал ладакхский
геолог.
     - Что вы! Я обычный инженер, только учился в таком институте, где
для горного инженера считается необходимым  превосходное  знание  трех
основ  практической работы геолога - минералогии,  горного искусства и
химии.
     - Это Горный институт в Ленинграде?
     - Совершенно верно.  У нас  считается,  что  знание  минералогии,
умение точно и быстро определять минералы - то же,  что знать симптомы
болезней для  практикующего  врача.  В  том  и  другом  случае  верная
диагностика достигается простыми средствами,  что вдали от лабораторий
абсолютно необходимо.  Но вряд ли эти подробности интересны  художнику
господину Рамамурти.  Мы с вами еще поговорим вечером,  когда закончим
работу.  А завтра - позвольте пригласить вас  обоих  на  экскурсию  по
Сринагару и его окрестностям.  Это мой последний день, и я уже заказал
автомобиль.
     Даярам с  удовольствием  согласился  -  томительный день ожидания
пройдет скорее.
     Русский геолог заехал за ним в гостиницу точно в условленный час.
За  рулем  восседал  суровый,  заросший бородой  до   глаз   сикх,   а
ладакхского  начальника  не  было.  На  вопросительный  взгляд Даярама
русский ответил,  что мистер Пулла Шеной вынужден  заняться  какими-то
срочными  делами,  но  если  мистеру  Рамамурти  не будет скучно в его
обществе из-за полного незнания им Сринагара...
     - Иногда  лучше  быть ничего не знающим и идти с широко открытыми
глазами, свободными от чужого знания и вкуса.
     Русский пристально глянул на него и ничего не ответил.
     Художнику не пришлось познакомиться со столицей Кашмира на пути в
Ладакх.  Зато теперь на всю жизнь запомнился ему этот день совместного
скитания "куда глаза глядят" по незнакомому городу,  который Томас Мур
в  лирической  поэме  XIX  века  назвал "Раем на Земле".  Поэты Индии,
мусульмане  и  индусы,  одинаково  воспели  долину  Кашмира  в   самых
изощренных   и  пышных  эпитетах.  Правда,  значительная  доля  стихов
принадлежала придворным разных эпох,  сделавшим человеческие чувства и
слова орудием бесстыдного подхалимства.  Но и свора льстецов не смогла
исказить действительной красоты Кашмира и его столицы.  "Мы  бедны,  -
говорят  кашмирцы,  - но у нас есть те три вещи,  к