н вошел в Комнату с бодрым
восклицанием:
     - Получай, Николай, я привез тебе своего чудодея!
     Лежавший на разложенном  диване-кровати  человек  с  любопытством
поднял  голову,  и  Гирину  мгновенно стало ясно,  что этот человек не
нуждается в утешениях и сам способен утешить кого  угодно.  Профессия,
что  бы там ни говорили,  формирует лица людей.  Гирин не раз встречал
подобные,  точно кованные испытаниями и  ответственностью,  энергичные
лица у опытных летчиков, шоферов, которым пришлось быть застрельщиками
на опасных трассах, у морских командиров.
     Выцветшие голубые глаза больного спокойно, с чуть скрытой иронией
осмотрели  Гирина,  а  свободный  и  широкий   жест   руки   пригласил
усаживаться.
     "Как мало в общем люди знают даже своих близких друзей, - подумал
Гирин о привезшем его летчике. - Зачем прибегать к стандартным приемам
деланной бодрости,  годной,  может  быть,  для  ребенка  или  неумного
взрослого, перед таким цельным слитком человеческой души?"
     Он отказался от предложенной папиросы,  уселся у ног  больного  и
заговорил без всякой профессиональной аффектации, так, как если бы он,
Гирин,  был старым задушевным  другом  больного,  оказавшегося  видным
летчиком-испытателем.  Неторопливо, не заботясь о фальшивом авторитете
иного врача,  скрывающего  от  больных  свои  слабости  и  ошибки,  он
поделился всеми своими заранее продуманными соображениями.  Сказал и о
возможной  неудаче,  веско  предупредил  о  вероятной  "лазейке",   не
позволяющей  тупого  и  упрямого  отказа.  Ирония,  проглядывавшая  во
взгляде больного,  исчезла, и он не сводил глаз с незнакомого доктора.
Так,  вероятно,  он  следил  за  приборами  своего  самолета в опасные
минуты.  Только когда Гирин умолк,  он шумно вздохнул и закурил  новую
папиросу.
     - Задали вы мне задачу,  а я было и слушать никого не желал.  Вот
оно,  дело-то  какое,  будто  в  испытательном полете - ни налево,  ни
направо,  держись по ниточке.  А нитка тонкая,  возьмет  и  лопнет,  -
больной искоса глянул на Гирина.
     Тот не ободрил  его  улыбкой,  не  предостерег  тревожным  лицом.
Странный   доктор  сидел,  бесстрастно  уставившись  в  дальний  конец
комнаты, где стоял небольшой кабинетный рояль.
     - Играете?  -  вдруг  с  жадным любопытством спросил больной и на
утвердительный наклон головы Гирина продолжал: - Смерть люблю рояльную
музыку,  да вот играть некому. Сам обучиться не успел, а сына учу-учу,
а он не то чтобы порадовать отца игрой, а как черт от ладана!
     - Плохого  учителя  ему  нашли,  только  и  всего.  Музыка - дело
тонкое,  подготовляться  к  ней  надо  постепенно,  в  зависимости  от
способностей и вкусов, а родители и учителя иногда этого не смыслят. И
вбивают неумелым подходом отвращение к отраде жизни.
     - Вот оно что! Не знал, да и откуда мне знать? Вы бы, доктора или
музыканты, кто там должен, писали бы об этом. Вот так, как вы сказали!
А  то  черт  его знает,  обленились все,  что ли?  Случайно узнаешь на
старости лет, что надо бы с младенчества. Досадно! - Больной помолчал,
закурил  новую  папиросу  и  сказал:  - А что,  доктор,  я попрошу вас
сыграть мне  что-нибудь  обязательно  грустное?  Под  музыку  думается
хорошо, глубоко, ясно.
     Гирин не мог отказать и уселся за рояль.  Вот уже два  месяца  он
разучивал  эту  вещь.  "Мельник  и  ручей"  Шуберта  -  Листа,  с  его
прозрачной печалью прощания, заворожил больного. Он поднялся на локте.
     Гирину тоже хорошо думалось под музыку,  и чем дальше, тем больше
ему хотелось спасти этого человека. Мысли скручивались в тугую пружину
и  затем  ускоренно  мелькали одна за другой.  Во внезапном напряжении
мозга,  обычно  называемом  приливом  вдохновения,  Гирин   припоминал
различные  соображения  о  возможности  лечения  раковых  заболеваний.
Раковые опухоли в общем возникают в  результате  нарушения  сложнейшей
молекулярной   программы   обмена   веществ  и  роста  клеток.  Клетки
приобретают  новые  свойства  и  размножаются   по   своей   особенной
программе, не зависимой от общего строя организма.
     Следовательно, организм  теряет  возможность   регулировки   этих
клеточных образований.
     Однако за миллионы лет существования сложных  высших  организмов,
безусловно,  должны  были  образоваться те или другие способы борьбы с
этими видами нарушений.
     Вероятнее всего,  должно  происходить  такое  изменение  обменных
процессов,  которое воздействовало бы на раковые  клетки,  изменяя  их
генетическую  структуру  и  обрывая  процесс независимого от организма
роста.
     Гирин кончил  играть,  и в наступившей тишине послышался глубокий
вздох больного.
     - Ох,  как еще хочется жить - с каждым годом интереснее.  Узнаем,
что делается на Венере,  затем и на Марсе,  прилунимся с человеком  на
борту. Мир-то все шире становится, а тут уходить. Досада!
     - Теперь я сыграю вам четвертую балладу  Шопена,  -  обернулся  к
нему Гирин.
     Под строгую  ритмику  давно  знакомой  мелодии  мысли   правильно
строились, лепясь друг к другу, как кирпичи здания.
     "Рассуждая априорно,  жизнеспособный организм обязательно  должен
обладать  такими  защитными  приспособлениями,  потому  что  нарушения
молекулярной программы организма могли  случаться  не  раз  в  течение
индивидуальной  жизни  и,  следовательно,  квадриллионы  раз в истории
развития высших  позвоночных  животных.  Прямым  подтверждением  этому
служат  наблюдения  крупнейшего  современного эндокринолога Люпшютца -
выходца  из  России,  работающего  в  Южной  Америке  над  стероидными
гормонами.  Его ученики наткнулись на признаки существования какого-то
клеточного  вещества,  обрывающего  рост  раковых  клеток.  Намеки  на
существование   неких  регуляторов  роста  клеток,  условно  названных
промином и ретином,  получены при недавних исследованиях  молекулярной
биологии. Промин вызывает рост клеток, а ретин задерживает его. Ретин,
видимо,  менее стоек,  чем промин,  и с  возрастом  количество  ретина
уменьшается.   Все   это,   конечно;  лишь  первые  стадии  поисков  и
теоретических рассуждений, однако...
     Очевидно, с      помощью     нервно-гормональной,     то     есть
нервно-биохимической,  системы  регулировки  обмена  организма   можно
воздействовать  на  клетки  опухолей.  Вероятно,  в  каких-то  случаях
организм может делать это сам, но, как правило, ему надо помочь... Чем
помочь - этого мы пока не знаем.  Поэтому легче отравить, чем принести
реальную пользу.
     Возьмем недавние   опыты  с  антикоагулянтами  -  веществами,  не
позволяющими крови свертываться. Так как внезапное свертывание крови -
смертельная опасность, то в организме есть мощная защита. При введении
коагулянта - свертывателя крови - в ней  резко  повышается  содержание
антикоагулянтов фибролизина и гепарина.  Реакция эта почти мгновенная,
действующая через мозг (подсознание) и тем спасающая организм.  И  вот
оказалось,  что  повышение  содержания  антикоагулянтов  можно вызвать
путем внушения.
     Нечто подобное может иметь место для уничтожения раковых клеток -
вещества, воздействующие на генетический механизм, должны существовать
в организме.
     И если так,  то их появление в кровяном  русле  можно  попытаться
вызвать  опять-таки  через  нервную  систему  и мозг внушением,  как и
фибролизин".  Гирин усмехнулся,  склоняясь к роялю и представляя  себе
скептицизм,  град насмешек и обвинений в знахарстве, который обрушился
бы на него за малейшую попытку публично обосновать подобную методику.
     Возражая своим   воображаемым   оппонентам,  особенно  защитникам
вирусной теории рака, Гирин думал:
     "Пусть хотя  бы  и  вирус,  но первопричина все равно в нарушении
нервно-химической регулировки.
     Ищут различные  вирусы  и  думают,  открыв их,  устранить причину
заболевания.  Это похоже на то,  если бы моряки стали изучать  воду  и
причиненную  ею  в  корабле  беду,  вместо  того  чтобы  искать течь и
закрывать переборки.  Вирус появляется в организме лишь  тогда,  когда
его   туда  допустит  ослабевшая  защита,  когда  образуется  брешь  в
нервно-гормональной регуляции. Надо в первую очередь искать эту брешь,
как  течь,  и  прежде  всего  в  высшей  нервной деятельности центров,
ведающих  перекрытием  инфектозащитных  переборок.  Ведь   человек   с
идеальной генетической структурой не должен абсолютно ничем болеть.
     Во всяком случае,  никто ничем не рискует,  - продолжал  он  свои
раздумья,  акцентируя нараставший темп баллады, - а все же будет самый
ничтожный шанс на спасение этого  человека.  Предварительно  продумать
последовательность  внушений,  заставить  больного поверить и помогать
мне напряжением своей психики.  Нужно  несколько  сеансов,  одноактным
гипнозом тут ничего не сделать".
     Гирин оборвал тру, бесшумно опустил крышку рояля и встал.
     - Я  попрошу  всех  выйти  и как следует закрыть дверь.  Мне надо
остаться с полковником наедине.
     Бывший летчик  -  знакомый  Гирина  и  жена  больного,  молчаливо
сидевшая в стороне,  не  спуская  тоскливых  глаз  с  мужа,  удивленно
воззрились  на  доктора.  Повелительный  тон  и  взгляд  заставили  их
повиноваться.  Гирин снова подсел к больному, передавая ему содержание
своих размышлений и требуя тайны.
     - Чего же другого вы можете  ожидать  от  меня,  как  не  полного
согласия?  -  удивился  больной.  -  Ведь  пока  вы играли,  я уже все
окончательно решил.
     - Отказаться? - понимающе спросил Гирин.
     - Да! Или полная жизнь, или ничего. И точка!
     - Тем  более мы не теряем даже времени.  Но вы должны со мной так
же: все или ничего!
     - Вас понял!  А скажите,  доктор,  вы это умеете? Как - научились
или от природы?
     - И то и другое, - дружески улыбнулся Гирин.
     - Ну, так мне повезло!
     - В Москве есть специалисты внушения и посильнее меня,  но я хочу
сам,  потому как знаю,  что требуется.  А  другой  не  поймет  или  не
поверит.
     Больной полковник протянул исхудавшую, но еще сильную руку.
     - Хотелось  бы  вам  сказать  кое-что,  да  вижу - не нужно.  - В
жестоковатых голубых глазах мелькнул свет,  очевидно  редко  озарявший
взгляд  этого  закаленного бойца с неожиданностями.  - Значит,  пойдем
вроде в слепой полет с вами вместо приборов?
     - Интересное  сравнение,  но  неверное.  Мне  надо выключить ваше
сознание, чтобы действовать на подсознательную сторону психики. И в то
же  время у вас в сознании должно быть закреплено напряженное желание,
воля следовать за мной. Это надо суметь!
     - Сумею,  если сумеете объяснить,  - уверенно заявил полковник, и
Гирин  неожиданно  радостно  рассмеялся,  вдруг   уверовав   в   успех
безнадежного предприятия.

     Бывший летчик,   друг  полковника,  ненужно  сгибаясь  и  изрыгая
проклятия по  адресу  дурацких  труб,  влетел  в  лабораторию,  требуя
Гирина.  Сергей,  возмущенный кощунственным нарушением порядка,  молча
показал в сторону камеры,  где  Гирин  заперся  с  испытуемым.  Летчик
упрямо  уселся на скрипучий стул и,  шумно вздыхая,  объявил о решении
ждать доктора хоть до  полуночи.  Вера  уступила  и  соединила  его  с
Гириным по внутреннему телефону.
     - Иван Родионович, надо ехать к Демину. От него звонили, сказали,
чтобы я немедленно привез вас.  Там что-то случилось!  - Сердце Гирина
упало.
     - Что именно, разве они не сказали?
     - Нет.  Говорила жена и сказала,  что  он  хочет  вас  немедленно
повидать.
     - Хорошо! Идите в машину и ждите.
     Гирина встретил  в  передней сам полковник,  обнял и на несколько
секунд приник к его плечу.
     - Вчера  вечером  отпустили  из  клиники после обследования.  Все
поздравили меня - первый диагноз был ошибочен. - И полковник, широко и
светло улыбнувшись,  подмигнул Гирину.  - Вот теперь вы тарарахнете! Я
готов быть подопытным животным!
     - Никакого тарараха не будет! - Гирин подмигнул тоже.
     - То есть как так?! Что же, оставить в тайне то, к чему стремятся
тысячи ученых и мечтают миллионы? Тогда я сам...
     - Ничего  вы  не  сделаете.  Я  говорил  вам,  что  всегда   есть
возможность неточного диагноза. Чтобы доказать правильность, надо было
вас вскрывать, а вы еще долго жить собираетесь.
     - Не шутите, доктор, тут дело очень серьезное!
     - Наивно убеждать меня в важности лечения рака. Но вы, полковник,
ничего  не знаете о громадной и мутной волне псевдонауки,  поднявшейся
во  всех  странах.  Чего  только  нет  -  и  особые  способы  питания,
упражнения  глаз,  чтобы  обходиться  без  очков в старости,  какие-то
магнитные  волны,  дианетика  -  психическое  воспитание  человека   с
материнской утробы,  псевдойога на всякие лады,  хиропрактика - особый
массаж,  вправляющий какие-то несуществующие элементы скелета, - разве
все перечислишь. О всяких там лекарствах я уже и не говорю. К счастью,
сейчас во многих странах,  а не только у нас,  введен  государственный
надзор за ними,  который будет еще усилен после случая с талидомидом -
немецким снотворным,  искалечившим сотни детей  в  чреве  матери,  или
американским  лекарством,  не помню названия,  растворяющим холестерин
при склерозе,  которое вызывает преждевременную катаракту - помутнение
хрусталиков глаз.
     Не думайте,  что   это,   так   сказать,   единичные   увлечения,
кратковременные  сенсации,  какие  иногда появляются и исчезают у нас.
Нет,  на  Западе  есть  целые  мнимонаучные  институты,  с  миллионами
последователей,  с крупными средствами. Америка стоит на первом месте,
да и другие страны не отстают.
     - Вы хотите сказать, что надо сначала сто раз отмерить?
     - Совершенно правильно. И молча, если не втайне, чтобы не вызвать
ажиотажа   у  легковерных  людей  или  приговоренных,  хватающихся  за
соломинку.  Настоящая наука поступает так,  чтобы не будить  напрасных
надежд.  Поэтому  и вы будете молчать,  и я тем более.  Наука с каждым
годом все больше становится массовой профессией,  пользующейся большим
уважением и неплохо оплачиваемой, но пока еще не выработавшей способов
быстро   распознавать   бездельников,   халтурщиков   и    обманщиков,
маскирующихся под ученых. Вот почему именно в наше время ученые должны
быть особенно осторожными и не оставлять пены на чистой  воде  научных
исканий.

     Глава третья. ЗВЕНЬЯ ЦЕПИ

     В большой столовой Андреевых стало тесно от  гостей,  собравшихся
на  проводы  полюбившихся  сибиряков.  Ирина  переглядывалась с Ритой,
кого-то  ожидая.  Наконец,  выскочившая  на  очередной   звонок   Рита
вернулась и поманила Ирину, шепнув: "Она!"
     "Она" была встречена громовым восклицанием самого хозяина:
     - Ага! Явилась наконец таинственная Сима, сиречь Гарун аль-Рашид!
Подать сюда!
     Профессор завладел  обеими  руками  смущенной Симы,  одобрительно
оглядывая ее. На помощь поспешила Екатерина Алексеевна.
     Укоризненно качая   головой,   она  увела  гостью  знакомиться  с
Селезневым.  Сибиряк стал приглашать  Симу  приехать,  "чтобы  обучить
наших девчонок на мужицкую погибель".
     - Смотрю на мою Ирину, какая стала, - продолжал охотник, - ходила
вразвалку,  будто утка,  а теперь то плывет лебедью,  то вытанцовывает
кобылицей.
     - Отец!  - с возмущением крикнула позади Ирина.  - Вы не слушайте
его,  Серафима Юрьевна.  Так уж заведено  в  тайге,  чтоб  друг  друга
поддразнивать. Сколько я вытерпела, вы и представить не можете!
     Ирина увлекла  Симу  в  угол,  оккупированный   молодежью.   Рита
удалилась за пианино, сосредоточенно копаясь в кипе нот.
     - Хочешь, мы тебе споем "Геологов"? - обратилась она к отцу.
     - Не  надо,  ерунда!  Музыка  хороша,  а  слова  глупые.  Она все
клянется в верности  и  его  убеждает,  что,  мол,  не  изменю.  Очень
старомодно!  Все  хорошо,  что  соответствует  времени,  даже если мы,
старики,  это не всегда понимаем.  Только бывает,  что "современность"
оказывается фальшивой.  Нередко это возвращение вспять,  к тому, - что
уже было, и далеко не лучшему, как вы скажете: "Типичное не то".
     - А конкретно? - спросила Рита.
     - Ну вот,  например, мы, наше поколение, считали идеальным героем
стойкого,  немногословного, сдержанного мужчину. А сейчас на Западе да
и  у  нас  появился  тоже  герой   многих   книг   и   кинофильмов   -
нежно-чувствительный,  а  то  и  вовсе  истеричный,  болтливый остряк,
шумный,  резкий,  разбросанный.  Это,  по-моему, возвращение к идеалам
средневековья.  И  тогда  и  сейчас это заядлый горожанин,  в этом все
дело.
     - И что тебе не нравится?
     - Идеал не нравится.  Я считаю его возвратом к  старому,  худшему
изданию  человека.  Противно,  до чего обидчивы и сентиментальны такие
молодцы.   А   за   обидчивостью    кроется    сознание    собственной
неполноценности, за сентиментальностью - жестокость.
     - Ого,  Леонид Кириллович,  - сказал Гирин,  - не  ожидал  у  вас
такого классического для психолога подхода!  Согласен!  Скажу больше -
психиатров тревожит новая  мода  длинных  волос  у  мужчин,  кружевных
манжет  и  пестрых рубашек.  Это намечается тенденция к женственности,
слабости, отсутствию желания быть сильным.
     - Позвольте!  -  раздалось  сразу  несколько  голосов,  но резкий
звонок в передней прервал разговор.
     - Кто   бы   это   мог  быть?  -  недоуменно  спросила  Екатерина
Алексеевна. - Открой, Рита!
     В столовую вошел быстрый, суховатый и смуглый человек.
     - А,  Солтамурад! - приветливо воскликнул профессор. - Очень рад,
милости прошу.  Товарищи, это Солтамурад Бехоев, товарищ моего ученика
Ивернева, который в Индии. Солтамурад - знаток индийских языков!
     - Уж и знаток! - поморщился чеченец. - Незрелый еще. Простите, не
знал, что у вас гости.  Евгения Сергеевна велела зайти,  когда буду  у
вас в Москве, спросить, нет ли чего нового.
     - Пока нет. Однако вам придется побыть с нами. Присаживайтесь. Вы
чем-то взволнованы?
     - Нет, понимаете, какое дело. Пошел звонить вам по автомату. Один
телефон испорчен,  стекла в будке выбиты. Другой тоже испорчен, и тоже
стекло выбито.  Дальше иду, смотрю, вывеска разбита. Мало того, только
повернул  за  угол,  в  меня  из  рогатки  трах!  Я быстрый,  приметил
мальчишку,  побежал,  догнал.  Паршивец завизжал, будто я его зарезал.
Выскочили какие-то люди,  орут: "Чего ты дитя бьешь, уходи, пока цел!"
Я говорю:  "Это не дитя,  а хулиган,  трус заугольный".  А мне кричат:
"Сам хулиган, убирайся, скажи спасибо, что в милицию не сдали, видели,
как дитя мордовал".  Я плюнул и пошел.  Обидно,  разве так можно детей
воспитывать?   Кто  будет  из  него,  труся  паршивого?  Напакостил  и
спрятался,  так жить учат?  Ему же в коммунизм идти! Слов нет, район у
вас красивый, новый, а народ еще не хозяин! Разве хозяин будет портить
свое же, обижать людей? Холуй это, а не хозяин!
     - Ладно,  Солтамурад,  не кипятитесь.  Не все здесь такие, можете
нам поверить.
     - Однако  многое  изменилось  даже с тех пор,  как я начинал свои
первые экспедиции,  - сказал Андреев.  -  Ушли  в  прошлое  отсутствие
запоров  в  деревнях,  старые,  покинутые,  но нетронутые часовенки на
русском Севере,  древние надписи и изваяния на степных холмах.  Теперь
почему-то  немало людей старается сокрушить,  разбить,  испакостить не
охраняемые  ничем,  кроме  благоговения  к   человеческому   труду   и
искусству, вещи, до сей поры стоявшие сотни лет.
     - Все тот  же  признак  антисоциальной  поврежденной  психики,  о
котором я только что говорил, - сказал Гирин, - чем дальше, тем больше
он усиливается,  не только на Западе,  но уже и на Востоке.  Все  чаще
случаются  взрывы  самолетов в воздухе,  стрельба по невинным ни в чем
случайным  прохожим,  дикая  расправа  со  старинными   произведениями
искусства, составляющими славу народа, вроде датской Русалочки.
     - Почему  же  еще  и  с  произведениями  искусства?   -   спросил
Солтамурад.
     - Произведения искусства в поврежденной психике вызывают такую же
ярость, как, например, о