ческая церковь с
нерушимым браком, устаревшим еще пятьсот лет назад. Лучше бы подумали,
как сделать такую жизнь, чтобы люди не опускались в браке.
     - Совершенно  согласна  с  вами,  Леа,  -  голос  Сандры  дрогнул
волнением. - Для церкви и государства проще всего запретить разводы да
и заодно средства против беременности.  Бедны - ничего, плодите ребят,
нужны резервы рабочей силы,  нужны солдаты.  Словом,  все за счет нас,
женщин...
     - Если   бы   я   была   гениальной,  -  Леа  приставила  ко  лбу
растопыренные пальцы,  - я  бы  стала  ученым  и  придумала  настоящее
средство от беременности.  Просто пилюлька! Клянусь всеми святыми, мы,
женщины,  мигом бы отучили государства  воевать.  Каждая  человеческая
жизнь сделалась бы драгоценностью. Вот было бы здорово! Тогда каждого,
кто изобретал что-нибудь для войны,  для убийства,  убивали бы самого,
мгновенно и беспощадно!
     - Увы,  дорогая Леа! Такие пилюли уже есть, называются "коновид".
Пущены в употребление американцами,  говорят,  надежны и безвредны.  А
ничего не произошло!
     - Все  равно,  -  упрямо  твердила  Леа,  -  они  запрещены у нас
церковью и правительством!
     - Что  там  далекие мечты,  - снова возразила Сандра,  - вообще с
браками дело идет все хуже.  Я не видела  удачного  замужества.  Самые
лучшие   из   нас  очертя  голову  бросаются  замуж  во  имя  ощущения
безопасности,  спасения от одиночества. Ничего более, никакой любви. И
те редкие,  что могут идти одни,  - настоящие женщины будущего, что бы
там ни говорили придуманные мужчинами книги,  пьесы и фильмы.  Сколько
их,  этих  томов  о  счастливом  браке,  о  правильной  половой жизни!
Бесконечные наставления:  делай то,  не делай этого,  иначе  не  будет
успеха, долгой любви, красивых детей. Наставления, и ничего более, без
понимания человека и его настоящих стремлений. А в других книгах пишут
только о материальном успехе.  Только деньги,  заслуги,  ордена, будто
нет никакой другой цены жизни!
     - Положим,  вам,  женщинам,  стало куда проще, - сказал Чезаре. -
Есть множество доступных вам профессий.  Вообще,  стало  легче  менять
профессии,   вернее,   места  работы.  Возрос  круг  бродяг  печати  и
искусства.  Все больше стираются национальные особенности и изощренные
традиции, возникшие в разных странах. Бродяжничество, воспетое многими
писателями,  вознесено над скучным повседневным существованием. Героем
нашего общества стал бродяга, а не труженик-семьянин. А жизнь стоит на
земле,  на оседлости,  и получается противоречие,  ломающее  все  наши
морали!
     - Есть еще одна беда,  - сказала Сандра. - Вы, мужчины, стали так
усиленно  торговать  сексуальной  красотой,  что практически сделались
асексуальными. Тогда вы стали бояться нас, женщин.
     - А мы,  женщины,  сделались мстительными,  - насмешливо добавила
Леа.
     - Древние цивилизации Средиземноморья, так же как и Индии, сумели
справиться с силой пола,  внедрив половую любовь в религию, философию,
празднества,  литературу  и  поэзию,  не говоря уже об изобразительном
искусстве.  В этом их культура достигла высоты,  несравненной со всеми
другими,  потому что понимание Эроса охватило массы народа, - и Сандра
в ажиотаже вскочила.
     Леа и   Сандра  проговорили  бы  всю  ночь,  если  бы  утомленный
словопрениями Чезаре не вскричал с досадой:
     - Довольно!  Я одурел!  Прямо литературный клуб!  Мания дискуссий
распространилась по всему миру,  точно в средневековье.  Слова, слова,
забота о будущем.
     Во имя него  и  грядущих  поколений  человек  повышает  радиацию,
загрязняет воды,  уничтожает леса и почвы, соревнуясь в военной мощи и
бессмысленной численности  армий,  точно  стад;  отравляет  психику  и
мораль ложью и дезинформацией. Три кита современной нашей общественной
жизни:  зависть,  болтовня во всех ее  видах  и  покупка  бесчисленных
вещей. Хотел бы знать, как это оценят наши потомки!
     - Где-то я прочитала, - невпопад произнесла Сандра, - что человек
глуп,  потому что он тянется к звездному небу,  забыв,  что сама Земля
есть звезда...
     Берег Черного  материка  ровной  голубой чертой протянулся во всю
ширину  восточного  горизонта.   Столица   Анголы   Луанда   привольно
раскинулась   по  берегам  бухты.  Великолепным  полукольцом  охватили
лазурные воды залива холмистые берега,  застроенные домами с  красными
черепичными  крышами,  так похожими на города родного Средиземноморья.
Луанда с ее  двухсоттысячным  разноплеменным  населением,  собравшимся
буквально из всех стран мира,  сохранила облик комфортабельной столицы
с отличными отелями  и  множеством  автомобилей.  Удивляло  количество
гоночных автомашин;  потом наши путешественники узнали,  что увлечение
гонками доходило до того,  что они устраивались прямо  на  улицах,  не
обходясь без катастроф и увечий.
     Буря антиколониальной борьбы,  охватившая всю Африку, не миновала
и  Анголы,  несмотря  на  ее  сравнительно редкое население.  Ангола в
старину называлась "Черная мать рабства".  А  теперь  во  всех  концах
страны   повстанческие   отряды  боролись  за  свободу,  сгоняя  белых
поселенцев со своей земли. Те, удрученные и озлобленные, накапливались
в Луанде,  выжидая решительных мер.  Но бессилие отжившей колониальной
системы стало очевидным даже ярым оптимистам.
     Ангола, прежде  райская  страна по изобилию животной жизни,  была
опустошена европейцами.  Безжалостное  избиение  слонов  сменилось  не
менее  подлым  истреблением  зебр,  которых  белые мясники уничтожали,
чтобы  получить  грошовую  цену  за  шкуру.  Особенно  страшный   урон
животному  миру  Анголы  принесло после второй мировой войны появление
легких  вездеходных  автомобилей  -  "джипов",  на  которых   охотники
носились   по  саваннам.  По  этим  степям  теперь  разбросаны  только
выбеленные солнцем черепа и кости.
     Порт Луанды,  прежде  до  отказа заполненный судами,  значительно
опустел.  Потрепанная  бурей  красивая  яхта  знаменитого   киноактера
привлекла  всеобщее  внимание.  Моряки  "Аквилы"  принялись за починку
судна,  а Иво Флайяно с двумя спутницами был приглашен  к  влиятельным
лицам  города.  Хозяева  избегали  говорить с иностранцами о положении
внутри страны.  Разговоры касались  преимущественно  спорта  и  охоты.
Гости  узнали,  что  недавно,  лет  шесть назад,  известный ангольский
охотник - негр - убил здесь величайшего  в  мире  слона,  пяти  метров
высотой  и  двадцати  тонн  весом.  Чучело  этого  слона  выставлено в
Вашингтоне.  Еще нередки бегемоты четырехметровой длины.  Сандра и Леа
загорелись  желанием  хоть  на  минуту посмотреть дикие места Анголы и
принялись флиртовать с военными.
     Очарованный Сандрой высокопоставленный офицер обещал вертолет для
путешествия внутрь страны и выполнил обещание.  Иво,  Чезаре, Сандра и
Леа   стали   пассажирами  стрекочущего  аппарата,  который  незаметно
оторвался  от  пыльного  аэродрома,  повис  над  красивым  городом   и
медленно,  как бы нехотя, двинулся на юго-восток. Курс лежал к диким и
малонаселенным местам в долине реки Кунене, где, по последним сводкам,
было еще спокойно.  Через три часа полета геликоптер спустился и пошел
совсем низко над саванной - африканской лесостепью,  здесь более сухой
и каменистой,  чем в других районах. Медленно проплывали внизу, совсем
под  ногами,  островки  плосковерхих  деревьев  и   зарослей   густого
кустарника,  низко  клонилась  под ветром высокая,  сухая позолоченная
солнцем трава, еще не сменившаяся свежей осенней порослью.
     Внизу пробегали  небольшие  стада  антилоп,  бычились,  становясь
кольцом,  буйволы,  тройка  жираф  прошествовала   поодаль,   кланяясь
высокими шеями.  Геликоптер сел на широкой равнине. Европейцы, впервые
попавшие в дикие просторы Черного материка,  испытали тот удивительный
прилив  сил и обострение чувств,  какое вызывает климат сухих областей
Африки у молодых и здоровых  людей.  Сандра  вспоминала  позднее,  что
воздух  показался  ей наэлектризованным.  В странной свежести горячего
ветра,  запаха сожженной солнцем степи и стремительном  беге  красивых
животных  Сандра  ощутила  пламенную  радость  жизни и свободы,  давно
позабытую в цивилизованном городском существовании.  И в то  же  время
это  был  совсем  чужой мир,  непонятный,  суливший нелегкую и опасную
жизнь, для которой годились лишь закаленные люди с твердыми сердцами и
сильными телами.
     Они снова поднялись в  воздух,  пролетели  над  селением  племени
кувале,  где  находились  только женщины и старики.  Люди сбежались на
площадь,  глядя на пролетающую машину,  едва не задевавшую колесами за
конические  верхушки  хижин.  Наблюдательная  Сандра  разглядела  даже
дощечки с разноцветными бусами, прикрепленные к спине нагих ребятишек,
привязанных за спинами матерей,  - чтобы не скривить позвоночник,  как
ей объяснили опытные спутники.  И действительно,  удивительно гордой и
прямой была походка чернокожих обитателей селения.
     Геликоптер приблизился к  конечному  пункту  путешествия  -  реке
Кунене  и  сел  на  песчаную пойму.  Отсюда надо было пройти несколько
километров, чтобы посмотреть огромных бегемотов и крокодилов.
     Самым незабываемым   впечатлением   всего   полета  осталась  для
итальянцев встреча на берегу Кунене.  Маленькая процессия почти  нагих
девушек  племени нгумби направлялась к реке за водой,  неся на головах
сосуды из огромных тыкв.  Возвращаясь  к  геликоптеру,  Сандра  и  Леа
отстали  от  проводника  и  плелись на адском солнце,  распаренные,  в
насквозь пропотевшей одежде,  среди редкого тростника  и  трехметровых
тонких стеблей колючего кустарника.  Шедшая впереди девушка наткнулась
прямо на итальянок и остановилась,  приветствуя их улыбкой, показавшей
ряд превосходных зубов,  с выпиленными треугольником средними резцами.
Девушки нгумби оказались красивы на любой вкус:  правильный овал  лиц,
большие глаза,  прямые носы, хотя и с чересчур широкими, с европейской
точки зрения,  ноздрями.  Иссиня-черные короткие волосы были  украшены
голубыми бусами, обрамлявшими чистые широкие лбы. Сильные шеи обвивали
нити  ярко-желтых  бус,  резко  выделявшихся  на  темно-коричневой,  с
лиловатым оттенком коже.
     Прекрасны были легкие  и  стройные  тела  африканок,  их  гладкие
прямые   плечи,   точеные   руки,   твердые  красивые  груди.  Сандра,
поцарапавшаяся в нескольких местах и разорвавшая  кофточку  о  колючие
стебли,  почти  с  ужасом  наблюдала,  как  скользили среди кустарника
темные обнаженные фигуры,  нисколько не повреждая поразительно гладкой
кожи.  Передняя  девушка  стояла  совсем близко к Сандре,  и та затаив
дыхание смотрела на крепкую пружинистую ветку, усаженную шипами адской
остроты и длиною больше мизинца, прикоснувшуюся к левой груди девушки.
Та,  поняв  взгляд  Сандры,  плавно  повела  плечами.  Шипы  безвредно
скользнули   по  коже,  видимо  обладавшей  немыслимой  для  европейца
упругостью.  Сандра тихо ахнула и протянула руку к африканке,  но  тут
чертыханье,  хруст  веток  и тяжелые шаги возвестили о подходе мужчин.
Секунду  девушки  стояли,  прислушиваясь,  затем,  как   по   команде,
повернули  налево  и  скрылись  в  кустарнике.  Чезаре,  Иво и один из
пилотов геликоптера замерли, глядя им вслед.
     - Пресвятая  дева!  -  воскликнул  художник.  - В этом солнце,  в
желтизне трав они словно вырезанные из агата статуэтки!
     - Вот  они,  настоящие  драгоценности  Африки!  -  добавила  Леа,
отбрасывая назад прилипшие к  лицу  волосы.  -  Помнишь,  Чезаре,  мою
теорию,  что  красота  родится в трудных условиях жизни?  Разве это не
подтверждение?
     Художник кивнул.  Летчик  с добродушной усмешкой сообщил на своем
плохом  французском  языке,  что  ничего  особенного  эти  нгумби   не
представляют.
     - Здоровое племя, разводит немного скота.
     - Да,  вот  эта,  передняя;  -  вздохнул Флайяно,  - она имела бы
успех! Ее вайтлс, как у американской дримгэрл, я думаю, 37-25-35 - это
при росте 166...
     - Неужели  все  понятие  прекрасного  стало  сводиться   к   этим
идиотским цифрам? - спросила Сандра.
     - Вовсе нет,  я ценю многое другое, и вы это знаете! - осклабился
Флайяно. Сандра отвернулась, покусывая губы. Леа сказала:
     - Никогда не думала о вас так,  синьор Флайяно!  Вы мне  казались
настоящим героем в ваших фильмах!
     - А теперь? - Леа промолчала.
     Несложный ремонт  "Аквилы" был уже закончен,  когда Иво,  Сандра,
Леа и  Чезаре  вернулись  в  город.  Моряки  подружились  с  портовыми
мастерами,  и  вернувшиеся  из саванны нашли всю компанию в живописных
позах под тентом на палубе,  разучивающую под аккомпанемент двух гитар
печальную португальскую песню "фадо" - тоска по родине.
     Сразу же после прибытия на судно Иво удалился  к  себе  в  каюту,
откуда  вышел  лишь  к  вечеру сильно пьяным.  Леа и Сандра укрылись в
каюте, а капитан с художником и лейтенантом занялись игрой "ма-цзян" в
рубке.  Чезаре вопреки обычаям своего поколения не любил алкоголя,  и,
как  ни  странно,  оба  моряка  оказались  с  ним  солидарны.  Капитан
утверждал,  что  настоящие  люди  пьют  изредка,  но как следует после
какой-либо серьезной встряски, а щелканье рюмками по всяким пустякам к
добру не приводит.
     К счастью, ничего плохого не случилось, хотя Иво искал ссоры то с
лейтенантом Андреа, то с художником.
     На третий день,  увидев присланные счета портовых сборов, Флайяно
опомнился,  взвыл  от негодования и распорядился немедленно выходить в
море.
     Еще шестьсот   миль  до  Фош-ду-Кунене  -  маленького  поселка  и
сторожевого поста в устье реки  Кунене,  откуда  начиналась  запретная
земля Юго-Западной Африки. Моряки решили идти от самой Луанды подальше
от берегов,  выжимая из моторов все,  что они могли дать,  и подойти к
берегу.   Поэтому,  если  соглядатаи  и  сообщили  о  выходе  "Аквилы"
береговым патрулям, то они не ждали бы яхту так скоро.
     Содрогаясь всем  корпусом,  "Аквила"  мчалась  к  жуткому  Берегу
Скелетов. Капитан и лейтенант без конца вычисляли и уточняли положение
судна,  проверяя  его  всеми  возможными  способами,  ибо  от точности
подхода зависело все,  включая  и  личную  безопасность  охотников  за
счастьем.
     От Фош-ду-Кунене до Тигровой бухты (Тигриш-байндуш)  и  затем  до
Скалистого  мыса (Роки-Пойнт) было всего 188 миль.  Южнее Роки-Пойнта,
вплоть  до  Палгрейва,  на  протяжении  ста  миль  шел   прямолинейный
однообразный берег.  Именно здесь, к югу от мыса Фрио, и была помечена
на карте безыменная крошечная бухточка.
     Ожидание нервировало  весь экипаж "Аквилы",  но каждый реагировал
по-своему на приближающееся испытание.  Флайяно  без  конца  шагал  по
палубе, то напевая, то молча хмурясь. Чезаре и Леа готовили акваланги,
так как становилось все более очевидно,  что хозяин не в форме и  роль
водолазов-изыскателей  придется  выполнять им двоим.  Сандра старалась
кормить мужчин как можно лучше,  а в свободное время садилась  в  угол
кожаного диванчика рубки, разговаривая с капитаном и Андреа.
     Во всю длину штурманского стола протянулась  карта,  по  ней  шел
зеленый след линии движения "Аквилы".
     Сандра очарованно  смотрела  на  таинственное  место,  отмеченное
красной   черточкой.   Близко   подходили   к   ровной   линии  берега
темно-голубые пятна глубин.  В южном конце  карты  отчетливо  выступал
тупо закругленный мыс.
     - Это уже близко от Кейптауна? - спросила она.
     - О  нет,  -  улыбнулся лейтенант,  - это всего лишь мыс Крос,  в
восьмидесяти милях к югу от Палгрейва. От него еще восемьдесят миль до
Китовой   бухты,  там  городок  и  порт,  центр  района,  единственный
населенный пункт здесь, и тот стоит на столбах...
     - Зачем?
     - Наводнения.  Здешние сухие русла от дождей внезапно наполняются
и превращаются в бурные потоки, низвергающиеся в океан.
     - А от Китовой бухты сколько до Кейптауна?
     - Вам, видимо, не терпится туда попасть? - пошутил капитан.
     - Да, не терпится, - серьезно подтвердила Сандра.
     - Ну,  если  так,  -  лейтенант  извлек  мелкомасштабную  карту и
развернул ее, - видите?
     - Ой, это далеко!
     - Примерно миль семьсот-восемьсот. Хотите, сейчас скажу точно?
     - Зачем?  Я  и  так вижу - суток трое пути...  А где здесь совсем
запретная зона, где алмазы?
     - Смотрите.  От  Китовой  до  мыса  Консейпшен миль пятьдесят,  а
дальше все вплоть до устья реки Оранжевой. Приходится стеречь берег. В
одной бухте здесь в 1954 году нашли два гнезда алмазов.  В одном взяли
пятьдесят пять тысяч каратов,  в другом - восемьдесят  тысяч,  и  было
подозрение,  что  под водой залегают такие же гнезда.  Не удивительно,
что  скоро  они  на  пушечный  выстрел  не   будут   подпускать   сюда
аквалангистов.
     - Сколько же это миль?
     - От  Консейпшена до Людерица,  - ноготь лейтенанта отмечал точки
карты,  - сто шестьдесят миль, и отсюда до Оранжевой еще почти столько
же.
     - Следовательно,  около шестисот  километров,  которые  могли  бы
насытить мир алмазами! И никому до этого нет дела! Где же Объединенные
Нации, всякие там международные комиссии?
     Лейтенант так презрительно махнул рукой, что Сандра рассмеялась.
     - Что-то есть очень неправильное в нашей всей цивилизации,  и она
катится  под  уклон,  как  бы там мы не похвалялись перед красными,  -
грустно сказала Сандра, - главное - это ложь, лицемерие.
     - Наследие  девятнадцатого  века  -  свойственная всем нам вера в
слова.  Когда-то  слово  было  словом  чести,  правды  для  феодальной
аристократии,  для  купечества.  Для  престижа  это  было  необходимым
элементом общественных отношений.  А теперь  слово  больше  вообще  не
будет  ни  для  кого  убедительным.  Это  серьезный  моральный кризис,
назревающий в нашей цивилизации.  Противно  становится  жить,  теряешь
цель и смысл.
     - Я вообще не вижу ни цели, ни смысла у вас, молодежи, - вмешался
капитан.
     - Молодежь ругают по всему миру,  - пылко возразила Сандра, - это
модно.  Понять  нас,  конечно,  труднее.  Никому  нет  дела,  что наше
сознание раздваивается,  раскалывается между грубой реальностью жизни,
ее неумолимой жестокостью и той призрачной жизнью, доведенной почти до
реальности  искусством  кино,  литературы,  театра  или   политической
пропаганды... Что знает средний человек о красоте и многообразии нашей
планеты,  ее людей,  обычаев, искусства, о великом созидательном труде
на  суше  и  на море,  в горах и равнинах?  Что знает он о губительных
последствиях необдуманных попыток добыть  больше,  отдать  меньше,  об
этом всевозрастающем в темпах разграблении природы. В одних случаях от
него  намеренно  скрывают  это  многообразие,  чтобы   не   дать   ему
почувствовать  убожество собственной жизни.  В других - тоже скрывают,
стараясь спрятать неумелость хозяев общества и цивилизации.
     - Хорошо, Сандра! - одобрил лейтенант Андреа.
     - Молодец,  Сандра! - эхом откликнулась незаметно вошедшая Леа. -
Что, получили, капитан?
     - Да...  надо  сказать,  -  Каллегари  закашлялся,  хватаясь   за
спасительную трубку.
     - Надо сказать,  - продолжала Сандра, - что люди вашего возраста,
синьор капитан,  жили уже немало,  видели мир,  любили,  сражались, им
есть что вспомнить.  А мы?  Что ждем мы от жизни под прицелом  ядерных
всеуничтожающих ракет,  под угрозой истребления половины мира, которое
обещают безумцы?  Разве не лицемерно упрекать молодежь в том,  что она
не   хочет  создавать  ничего  долговечного,  стремится  скорее  взять
побольше от жизни?  Что мы в Европе не хотим сажать деревья и  строить
прекрасные дворцы?  Сначала дайте нам будущее,  такое же долгое, какое
было у вас,  на всю жизнь, а потом требуйте и упрекайте. Не дадите, то
пеняйте на себя, не на нас, это вы такой мир приготовили нам.
     - Приготовили...  Почему?  - Капитан задымил трубкой.  - Вы  сами
должны...
     - Известный разговор!  Тогда не надо хвалиться заботами о будущих
поколениях  в парл